Неучтённые девочки и Опустошение Севера

Пара по юридическому переводу с Ириной Константинной была последней. Оля думала о том, что сейчас сядет в автобус и поедет к Ваде домой, и эти мысли ей не нравились. Константинна попросила её задержаться после пары. Оля закатила глаза, ожидая, что преподавательница опять будет корить её за то, что раньше она готовилась лучше, а теперь “сдулась”. Но Ирина Константиновна спросила о другом: — Скажи, когда ты последний раз виделась с Марго Вороновой? — С месяц назад… а что? — Насколько я могу понять, ты одна из последних, кто с ней говорил. Оля нахмурилась. Откуда Ирина Константинна об этом знает? И какое ей вообще дело, опять что-то в её бумажках для деканата не сходится? — Ну, получается, что так. — О чём вы говорили? — Она показывала мне наброски своего… рассказа. — Ты помнишь, о чём был этот рассказ? Оля попыталась сформулировать, но ей мешала злость. Глупые вопросы. Какая разница? Она уже говорила со следователем, рассказала всё, что могла, и как это поможет найти Марго? Прошло уже столько времени, и всё глухо. — Марго писала что-то про секту, — неохотно призналась Оля, думая, что Марго не хотела бы, чтобы об этом знала ещё и преподавательница. — Это был… рассказ по мотивам греческой мифологии. Марго писала о гареме в царстве мёртвых, танце десяти белых ворон, что-то о гранатовых зёрнах. Оля не помнила больше ничего. Если бы тогда, в общажной комнате, она могла подумать, что это их последний разговор, она бы запомнила всё наизусть. Когда Оля спросила, как Марго в голову пришли все эти странные идеи для фанфика по греческим мифам, та загадочно улыбнулась и отказалась называть источники своего вдохновения. — Она тебе что-нибудь говорила про своего друга по переписке? — Нет, — соврала Оля и перешла в атаку: — Почему вы спрашиваете? Вы что, возглавили расследование? — Я знаю, как работает полиция, точнее, как она не работает, — сказала Константинна холодно, не оценив Олину шутку. — Можешь идти. *** От Вады пахло теплом. — Я скучала по тебе. — Вада потёрла лицо, бледная и заспанная. Она бережно повесила куртку Оли на крючок, затем на кухне так же бережно налила в чашку кипяток и положила на стол печенье. Она села за стол, жестом призвала Олю сделать то же самое, и стала рассказывать, как прошли экзамены, как вчера почему-то болело колено. Оля слушала, но не слышала. Она очнулась на моменте, когда Вада рассказывала о своих планах: — …Доработать этот год и уехать. В Германии у меня есть друзья. Полетишь со мной? Оля посмотрела на неё совершенно отсутствующим взглядом виноватого котёнка. — Я с Соней переспала. Вада опустила свою чашку на стол. — Так. Тиканье кухонных часов стало невыносимо громким. Вада подняла брови. Олю напугала её любопытная улыбка. — Ну? Подробности будут? Оля молчала. Вада откашлялась. — Не пойми меня неправильно, но ваша с Сонечкой связь, как бы сказать… по сути, сестринская. Оля вспомнила, как Соня пыталась сказать что-то такое про Ваду: “Материнские потребности об тебя удовлетворяет”... Вада продолжала: — В Российской Империи институтки тоже вот так дружили, и так влюблялись подруга в подругу, и грелись друг дружкой в холодных постелях. Жизнь в пансионатах тогда была не сахар. Дружили, чтобы просто выжить. И на старших девиц смотрели с обожанием, вздыхали по ним — по той же причине. Влюблялись наивно, сентиментально. Чтобы не сдуреть от тоски. Нужно тебе почитать Чарскую… Я не осуждаю, Оля. Вы две бедняжки-сиротки, льнёте друг к другу от своего несчастья. Вы выросли вместе, пережили какой-то кошмар вместе. Я не собираюсь осуждать тебя за то, что ты в очередной раз запуталась. — Хочешь сказать, наша любовь не настоящая? Вада не выдержала и засмеялась. Оля промямлила: — Нет, правда, ответь. Вада всегда всё объясняла. С ней всегда всё было понятно, она так лихо раскладывала по полочкам всё, из чего Оля состояла и что чувствовала. В отличие от Сони, которая своими “никто, ничё, никогда, ничего не случилось” загоняла Олю во тьму — Вада всегда проливала на Олю свет. Оля и льнула к ней, как мотылёк к лампе. А теперь Вада несла чушь и смеялась, и Оле стало противно. — Как же ты мне нравишься, когда ты такая, — сказала Вада. Она потащила Олю в спальню. Оля не хотела раздеваться, и Вада стянула с неё свитер сама, расстегнула её джинсы. Оля хотела что-то сказать. Вада облизнула кончики своих пальцев с длинными красными ногтями и развела Олины ноги. На мгновение Оля почувствовала слабость, разлившуюся по телу так резко и сладко — ты можешь просто не сопротивляться, просто отдайся ей, как десятки раз до этого. Но десятки раз до этого было по-другому. Ей нравилось — ведь правда нравилось?.. — быть распятой под Вадой, чувствовать на себе её тяжесть и силу, её горячие руки на своих бёдрах и жестокие пальцы внутри. А теперь не было ничего, кроме отвращения к этой странной и чужой женщине. Оля вложила в удар все силы, которые могла в ту секунду наскрести, но Вада проворно увернулась, так что колено Оли косо прошлось по её лицу и лишь немного задело нос. — Хорошо, — Вада тряхнула головой и навалилась на Олю, — давай поиграем. — Она отвесила Оле пощёчину и сжала горло. Оля трепыхалась, пытаясь ударить или расцарапать руку, что душила её. Вада лишь усилила хватку, сжимала девичью шею по бокам и вдавливала в подушку. Другой рукой она ущипнула Олю за грудь, провела по животу и проникла под резинку трусов, чтобы почти насухую проникнуть двумя пальцами внутрь. Оля вскрикнула. — Вот так, — Вада чмокнула Олю в щёку, когда та притихла. — Ваша белобрысая подружка так же брыкалась, а потом ничего, присмирела… Она чуть приподнялась, чтобы лечь удобнее. Оля воспользовалась этим и ударила её коленом под дых. Не давая ей времени опомниться, врезала ей по лицу, и ещё раз, и из носа Вады всё-таки полилась кровь. Оля схватила свой свитер и побежала вон из квартиры. Звонко раздались по подъезду её шаги по лестнице. На улице лежал снег, Оля была лишь в джинсах и лифчике. Ничего, кроме отвращения… — Чего стоишь? Я кому чайник грела? — Вада смотрела на неё с лёгким недоумением, сидя за столом. Оля стояла посреди кухни и, по-видимому, уже некоторое время гипнотизировала свою чашку с кипятком. — Я говорю, зелёный или каркаде? — Прости, — выдавила Оля. — Прости, мне надо пройтись, хорошо? Я сейчас. Она схватила свою сумку и куртку, нервно дёрнула ручку двери, сбежала вниз по ступенькам. На ходу надела куртку и зашагала по грязному снегу в случайном направлении. В затылке что-то покалывало, Оля поёживалась. Она никогда не думала, что человек, с которым она провела столько времени, может вдруг стать таким незнакомым. *** На следующий день у Вады Дольфовны была уже другая гостья. Туяна была примерно такого же возраста, как Вада, но совсем другой комплекции. Она была худой и пронырливой, низкого роста, у неё были высокие скулы и впалые щёки. Свои тонкие губы она подкрашивала красной помадой. Вада пыталась вспомнить, как Туяна выглядела раньше — наверное, так же, только моложе, а может быть, ярко-красная помада была новшеством. Это была не первая их встреча в новом году, но до этого они не виделись много лет. — Всё по-другому теперь, — рассказывала Туяна. — Мы почти прекратили своё существование, но Командующая пересобрала нас заново. Вада хмыкнула, и Туяна добавила: — “Кучка маргиналов и убийц”, как ты выражаешься, не может превратиться в героев. Но какую-то пользу мы способны принести. Туяна откинулась на спинку дивана, утонув в подушках. Рядом лежало блюдце с сыром и виноградом, но женщина уже была сыта. Она собрала в хвост свои чёрные волосы, распустила их снова. Всё, что она могла сказать, она уже сказала, и не сильно переживала о том, что Вада так и не поверила ей, и до конца, возможно, никогда не поверит. Туяна всегда была такой — слишком полной достоинства, чтобы спорить. Она следила взглядом за Вадой, которая ходила по комнате и будто что-то искала и не могла найти в собственной гостиной. На ней была только красная майка и трусы. — Ладно. В общем. Ничем не могу вам помочь. Макаровой пока не удалось ничего нового выяснить про эту секту, — сказала Вада и села в кресло. — Всё то же самое. Жертвы — исключительно девушки, одеваются одинаково, красят волосы одинаково, все примерно одного возраста. — Девчонке точно можно доверять? — А чёрт знает. Спала с ней пару раз, понятия не имела, что она ещё и поиском справедливости занимается в свободное время. Можешь поговорить с ней сама. — Не могу, — ответила Туяна. — Мы сейчас не высовываемся. Вада фыркнула. Но добавила: — Макарова, по-моему, хорошая девчонка, идейная. Ей бы хорошего спонсора. Бегает, голыми руками пытается ловить плохих людей. Добегается рано или поздно. — Ты сама не хочешь… присоединиться? Вада фыркнула ещё громче. — Смеёшься? Посмотри на меня. Я в это больше не лезу. Ни в качестве злодейки, ни в качестве героя. Достаточно уже того, что я возобновила дружбу с тобой. Разбирайтесь со своими маньяками сами. — Тебя там не хватает, знаешь. Все уже давно поняли, что произошла ошибка. — “Товарищ Сталин…” — на автомате хмыкнула Вада. Им там не хватает не Вады. Им не хватает Светочки, бойкой девочки с белозубым оскалом и острым ножичком. Светочку они же сами распотрошили на складе. Стареющей даме, которая привыкла жить с чужим именем, которая по уши в своей диссертации и дипломах студенток, там уже делать нечего. “Подземелье”, “Зазеркалье”, как бы эта ОПГ там ни называлась, гори оно всё огнём. Они сменили квалификацию с преступлений во имя денег на преступления во имя добра, каким его себе видит новый главарь — некая Командующая. Что из этого получится — Вада будет наблюдать издалека, сильно издалека. — Я не хочу ворошить прошлое. — Ага, — кивнула Туяна и торжествующе улыбнулась. — Именно поэтому ты вцепилась в эту свою студентку. Вада не желала объяснять, в чём здесь разница. Её на самом деле и не было. — С твоей этой Волковой-младшей… я всё понимаю, но это уже прямо херня какая-то, завязывала бы ты, пока не поздно, — сказала Туяна. — Когда ты про неё рассказываешь, я всё никак не пойму, ты её укокошить хочешь или жениться на ней. Вада вспыхнула. — Представь себе такое… — начала она, но сразу махнула рукой. Туяна и так всё знала. Она была среди тех, кто видел и расцвет “Зазеркалья”, и его кораблекрушение. Она была среди первых, кто узнал о гибели Волковых. Представь такое: тебе семнадцать, ты любишь английский и историю, а ещё — ты уже знаешь, по каким точкам бить человека и как резать, чтобы убить. Папочка привёл тебя в преступную группировку, а потом умер и оставил одну. И ты влюбляешься насмерть в главаря — в мужика на одиннадцать лет старше. Но потом ты знакомишься с его женой, и в неё ты влюбляешься ещё сильнее. Потом её убивают конкуренты. А подставляют тебя. Тебя обвиняют в убийстве женщины, которую ты любила. Её муж пытает тебя, хочет выбить признание или просто вымещает своё горе. Ты чудом спасаешься. Убиваешь его. А через двадцать лет перед тобой вдруг стоит девочка, у которой её фамилия, её имя, её орлиный нос. И её кулон на шее. А глаза — его. — Ну, иногда мне правда хочется её прирезать, — мечтательно улыбнулась Вада. — Но я никогда не была с ней жестока… сверх меры. На глазах Вады выступили слёзы. Это удивило её саму. — Свет… — Туяна потянулась к ней рукой. Вада раздражённо мотнула головой. — Мне просто было интересно. Ей было так интересно и так любопытно, что она с разбегу налетела на нож. В студенческих ведомостях тридцать первого августа заметила фамилию — Волкова. Могла бы не просить у Константиновны документы О. Д. Волковой, но попросила. Могла бы не просить Константиновну поменять Ольге Давидовне научрука, чтобы заполучить её, но попросила. Могла бы, увидев девочку со знакомым кулоном, успокоиться и отстать, но не успокоилась, не отстала. Вада вертела Олю в руках, как свою старую фотографию. Ваде было так больно и так хорошо, когда она делала Оле больно или хорошо. Ей было так любопытно посмотреть, что же она помнит лучше — то, как она обожала и боготворила Давида и Ольгу, или то, как Давид втыкал нож ей в бедро. (А его брат стоял у двери и смотрел.) Оказалось, она всё помнила одинаково смутно, но второе стёрло первое. — Я уговорю её, — сказала Вада. — Она не дура, чтобы отказываться. Мы улетим в Германию. Мне весело с ней. — Весело, просто оборжёшься. — Туяна подняла брови, выражая последний раз своё неодобрение. Туяна всегда была слишком полна достоинства, чтобы спорить: она либо умолкала, если её не слышали, либо била ножом в горло — что больше подходило к случаю. Вада хохотнула. — А как ты думаешь, Туяночка, легко ли стать кандидатом наук в тридцать, преподавать несколько дисциплин, возглавлять какой-то центр в универе? — Нелегко. — Вот и думай. От какого пиздеца нужно бежать, чтобы столько надостигать? У Вады с Олей было нечто общее: они обе жили не свою жизнь. Оля была вынуждена бросить спорт, Вада ушла из наёмниц. Вада заполнила свою жизнь научной деятельностью, чтобы не скучать по старой жизни. Рана от её лихого прошлого была так глубока, что ей удавалось действительно не скучать. До тех пор, пока тридцать первого августа… Она тосковала по лёгким деньгам, а ещё больше — по адреналину, по тому, чтобы ходить по краю. И по чувствам, которые тогда, давно, были такими сильными, что ради них стоило жить. Она любила Олю, как любила своё прошлое. Жестоко, остервенело, с ненавистью. Вада улыбнулась. — А как там Анварчик? — спросила она. В лице Туяны ничего не изменилось, но Вада нутром почувствовала — она слегка напряглась. — Он как ты. Вышел из организации уже очень давно. Толкал оружие раньше, не знаю, как сейчас. — Знаешь адрес? — Нет. — Врёшь. Туяна снова принялась ворошить свои гладкие чёрные волосы и невинно похлопала ресницами, и Вада наконец разглядела в ней ту молодую девушку, которую знала двадцать лет назад. “Мы с тобой ещё повоюем, змейка”, — подумала Вада.