Неучтённые девочки и Опустошение Севера

В декабре Олю всё ещё кружило. Плохой сон, темень и холод сделали из неё снежинку на ветру: она была такой же замороженной. Всё странно. Оля разваливается от усталости. Оля счастлива. Всё фрагментарно. Вот Соня в ярости рассказывает Оле, как Дольфовна опозорила её перед всей группой. Оля выдавливает из себя слова сочувствия и едет к Ваде трахаться. Вот Лёшка вздыхает в углу аудитории, но ничего не говорит. Оля рассказывает Ваде о многолетних попытках Лёшки закадрить её. Вада впервые бьёт Олю по лицу без Олиного согласия. В будущем Вада планирует уехать из России, перебраться в Европу, и хочет, чтобы Оля уехала вместе с ней. Оля замирает, не веря своим ушам. В университете проходит мероприятие для школьников — марафон по истории Великобритании, и Вада поручает Оле сопровождать десятиклассников по аудиториям. Оля старается изо всех сил, улыбается и громким голосом вещает подросткам о кельтах и англосаксах с ютами, таскает их по аудиториям, где дети выполняют задания, Оля им тихо подсказывает. Вада потом похвалит: “Это у тебя лучше получается, чем научные работы”. Оля счастлива. Кажется, впервые в жизни она мечтает о будущем перед сном: представляет, как они полетят с Вадой в Европу, Вада будет преподавать в крутом европейском универе, Оля будет… тоже где-то работать и что-то делать, главное что рядом с Вадой. Впервые у Оли появляется нестрашная картинка будущего. Она сидит над своим дипломом, копается в книгах и словарях. — Я не понимаю, — зевает Оля. — В немецком есть много слов, относящихся к жестокости. Всякие там grausam, gnadenlos, herzlos, Brutalität... Но в этом рассказе такие слова не используются. И при этом мы явно видим, что главный герой — жертва жестокости. — Так, — кивает Вада. — И какой вывод мы можем сделать? — Что этот рассказ не нужно было включать в материал для исследования? Вада вздыхает. —Жестокость не выражена в рассказе напрямую, её не называют своим именем, но это не значит, что её там нет. Почитай ещё раз про способы репрезентации концепта. Понятнее станет. Оля заполняет нудные бумажки за Ваду — иногда дома у неё, иногда в её кабинете в универе. Оля готовит еду. Оля убирается в комнатах. Однажды Оля находит среди книг в шкафу книгу о советских ménage à trois — “браках на троих”. — Мне было восемнадцать, — рассказывает Вада однажды. — Я влюбилась в одного парня постарше. Но ещё сильнее я влюбилась в его жену. — Одновременно? — Практически да. — Так бывает? — Как видишь. — Вада обхватывает Олю поперёк груди, с силой прижимая к себе. — Это кончилось плохо. Девочки смеялись, сидя на диване в холле в перерыве между парами. Марго вдруг вспомнила о чём-то и потрогала Шуру за плечо: — Слышала? Ещё одна девушка пропала. Из нашего универа, прикиньте? В новостях даже говорили. Оля слышала, что за последние месяцы в Питере друг за другом стали пропадать девушки одного возраста, и все были похожи друг на друга. Никто бы не обратил на это внимания, если бы не недавнее расследование журналиста Прищурова, который нашёл связь между этими исчезновениями и пытался сделать из этого сенсацию на своём третьесортном телеканале. — Там каждый раз, похоже, один и тот же сценарий: садятся в машину к незнакомцу. Дурёхи… Оля пялилась в тетрадь по переводу и пропускала мимо ушей весь трёп, пока не уловила слова Марго: — Говорят, Дольфовну недавно видели в кафе с какой-то студенткой. Оля смутилась. В кафе они были неделю назад. Она тогда ещё боялась, что войдёт кто-то из их знакомых, увидит их. Оля осторожно посмеялась: — Ну, разговаривать со студентами ещё не вне закона, да? А… не знаешь, что за студентка? — Не знаю, говорят, какая-то белобрысая пигалица из меда. Олю резко дёрнуло вниз. — Из меда?.. Марго пожала плечами: — Что-то вроде того. Ну, я вообще не удивлена… И не удивлюсь, если это Дольфовна девочек похищает… Шура с Марго захихикали. Оле стало гадко. Зачем они обсуждают это, к чему вечно эти шутки про ориентацию Вады? Как они могут смеяться, когда ей вообще-то хочется горло себе разодрать? Нужно этим же вечером поехать к Ваде и всё немедленно выяснить. *** — Сколько их было до меня? — спросила Оля, выждав, когда пройдёт несколько секунд после рассказа Вады о прошедшем рабочем дне. — Кого? — Вада убрала в холодильник остатки ужина. — Студенток, которых ты соблазняла. Вада усмехнулась: — Вот чего ты так задумчиво жевала макароны. Знаешь, редко попадается кто-то, кто в моём вкусе. Ты не представляешь, насколько редко. — Ну, хорошеньких очень много. На первом курсе бурятская принцесса есть. На меня похожа. Не в твоём вкусе? — Ты про Дагбаеву? Внучку ректора? Хочешь, чтобы меня на заднем дворике закопали? — Вада фыркнула. — Старик Баатар меня ценит, но если вдруг что, башку срубит. Я готовила её к вступительным. Косы у неё красивые, да, но она мелкая ещё, а меня на мелких не тянет. — А на белобрысых медичек? Тянет? Вада приподняла брови и широко заулыбалась. — Ты… ты сидела с ней в кафе, — менее уверенно добавила Оля. Она представляла этот разговор не так. Ей хотелось расставить все точки сразу, быстро и резко, налететь на Ваду, обрушиться на неё яростно в коридоре, а в итоге получилось только жалко мяукать после ужина. — А что, я не имею права говорить с кем-то, кроме тебя? Или пить кофе в компании будущих работников здравоохранения? В чём конкретно проблема? Действительно, в чём? — Боишься, что лишишься места моей любимицы? — нежно спросила Вада. Оля поморщилась. — Как я могу теперь… как мне смотреть на тебя, если ты с другими… — А ты просто не думай об этом. — Вада погладила Олю по щеке. — Отвлекись на что-нибудь. Оля смотрела в пол. — Ты пользуешься мной. — Нет, котёнок, — Вада покачала головой. — А если и да… Кто запрещает пользоваться мной в ответ? Точно. Хорошо, что она сама об этом напомнила. Оля сжала кулаки. — Поставь Соне хотя бы четвёрку на экзамене. Соне Разумовской. Она в группе французов. — Знаю. В честь чего? — Того, что я тебя прошу. Пожалуйста. Ей со стипендии нельзя слетать. У неё… с головой проблемы сейчас, ей тяжело учиться, но она всегда была отличницей… — Всё, всё. Ладно. Противно слушать. Оля решилась добавить: — Её очень обидело, когда ты её перед всей группой отчитала. Вада закатила глаза. — Какие мы нежные. Соня твоя, если по-честному, хоть и бесит меня, очень хорошенькая. Скажи спасибо, что я не стала приставать к ней. Как тебе бы это понравилось? По Олиным округлившимся глазам было ясно, что вряд ли понравилось бы. Вада восторжествовала. — Неужели ты никогда о таком не думала? Да брось. Ни разу? Не представляла, что я могла бы делать с Сонечкой у тебя на глазах? Оля посмотрела на Ваду так, что та перестала улыбаться. — Ну-ну, котёнок. — Вада привлекла её к себе и погладила по голове. — Какая же ты ещё не испорченная. Не хмурься так. Всё странное только кажется странным.