Неучтённые девочки и Опустошение Севера

От чтения Олю отвлёк скулёж. Она удивлённо посмотрела на Соню, ссутулившуюся у компьютера. Плечи Сони драматично упали. — Нужно выпить обезбол, — прошелестела Соня и отправилась на кухню. Обычно она пила его заранее. Иногда она забывала это сделать, о чём потом сильно жалела. Оля отчитывала Соню: не оттягивай до конца, не пытайся терпеть, если знаешь, что будет плохо. Соня всегда дожидалась, когда станет невыносимо. Соня легла в свою кровать, укуталась в одеяло, как в кокон, дрожала и хлюпала носом. — Принести чай? — спросила Оля, скорее чтобы иметь повод уйти на кухню. — Нет. Нет… не уходи, посиди со мной. Оля осторожно улеглась рядом с Соней: близко, чтобы приобнять за плечо, но не слишком близко, чтобы не подминать под себя и без того несчастное тело. Соня грустно вздохнула, почувствовав руку Оли на своём плече, и уткнулась в подушку. Рыжие волосы выбивались из хвоста. Оля попыталась пригладить их. Неудобная длина. Оля такое не любила: не коротко и не длинно, в хвост нормально не соберёшь, а Соня уже несколько лет только так и стриглась, не отпускала волосы. — Почему не отращиваешь больше? — спросила Оля, опять запуская пальцы в рыжие прядки. — Ты знаешь, почему, — огрызнулась Соня внезапно резко, будто Оля наступила ей на ногу. — Нет. — В смысле? Из-за того случая на остановке, ты каждый раз мне припоминаешь. Да, про тот случай Оля прекрасно помнила. Второй курс, с деньгами было туго, Соня решилась: нужно продать свои волосы. Оля аккуратно срезала Соне рыжую длинную косу (уже позже они узнали, что делать это не нужно было, мастерица в парикмахерской сама бы срезала). Косу Соня аккуратно уложила в мешочек, а мешочек в свою сумку. Когда они стояли на остановке, какой-то парень сорвал сумку с Сониного плеча и побежал. Соня закричала. Оля побежала за ним. И догнала. И разбила ему голову, приложив к фонарному столбу. В итоге все трое оказались в участке, где Оля по большей части молчала, а Соня, с блестящими от злых слёз глазами, махала косой перед лицом товарища мента и уверяла, что это парень на них напал, а не они на него, и Оля ни в чём не виновата. Молодой отчаянный человек рассчитывал разжиться деньгами, но даже если бы ему удалось сбежать, ему досталось бы разочарование в виде пятидесяти рублей в кошельке и кулька с косой. Потом они шли домой, и Соня, поражённая, повторяла: “Ты такая сильная… ты его так…”. А потом тряхнула головой и разозлилась. “Зачем опять, как с сынком старой карги, ненавижу… ненавижу, когда ты так делаешь”. Так — это про применение силы там, где не надо. — Ну, допустим, — пробормотала Оля, пытаясь вспомнить, какова была дальнейшая судьба украденной и отвоёванной обратно косы. — Нельзя отнять то, чего нет, — сказала Соня. Разговор будто завязывался в узлы, но распутаться у Оли не получалось. Через Сонину переносицу на подушку то и дело капали слёзы. Оля жалела её до омерзения. Ей хотелось уйти, но Соня, будто чувствуя это, извернулась, чтобы вцепиться в Олино плечо. — Мне так хуёво, Оль. — Ты таблетки выпила? — Чё я только не выпила. Соня затихла, но, прощупывая её спину и плечи, Оля понимала, что она напряжена и с усилием сдерживает что-то, наверное, дрожь. Соня пошмыгала носом, отстранилась и сказала: — Знаешь, а я же реально поверила Федотовой. От отчаяния поверила. Насчёт мальчика. Но не сработало. Федотова была одним из многих врачей, к которым Соня обращалась со своей бедой. Соня возмущённо фыркала, пересказывая Оле её рекомендацию: “Сказала, что я абсолютно здорова, и что мне мальчика надо!”. До Оли дошло. — Стас? Соня скривилась: — На хуй пошёл. Я бы никогда не стала с ним спать. Димочка, я позвонила Димочке. Помнишь? С академии. — Хороший, — на автомате ответила Оля. — Хороший. — Всё… нормально было? Соня пожала плечами. — Да. Только неприятно. Я не поняла, в чём смысл, если честно. Она замолчала. Чего-то явно не хватало. Соня озвучила очевидное: — С тобой было лучше. Оля усмехнулась, хотя смешно не было. Она помнила их общего знакомого Димочку, видела этого стеснительного парня на какой-то вечеринке. Димочка и Соня. От наложения этих картинок хотелось проблеваться. Соня, такая жалкая Соня, и этот ёбаный хороший мальчик между её ног, и боль, которая вынуждала Соню глотать обезболивающее и в конце концов начать трахаться с парнями. Что они делали? Сколько раз? Сколько минут? Соня положила голову Оле на колени, и Оля рассеянно начала гладить её лоб пальцами. Соня смотрела на неё снизу вверх жалобно. — Оль… я как-то протупила. — М? — Я долгов нахваталась, пока на пары не ходила. Теперь как-то вообще не понимаю, что с этим делать. Особенно истяз… С другими преподами я договорюсь, уже договорилась, но Дольфовна… Оля промолчала. Соня продолжила: — Дольфовна меня сожрёт. На зачёте меня испепелит, засмеёт, головушку рудую снесёт, надругается над моим трупом и на пересдачу отправит. А какая пересдача, если я не знаю ничего? — Так узнай. Вызубри всё, ты же всегда так делала… — Не могу! Больше не могу. Раньше заставляла себя зубрить, если неинтересно было, а теперь уже просто невозможно стало. Слушай, она тебя так любит, постоянно тебя в пример ставит. Может, попросишь её быть ко мне подобрее? — Соня усмехнулась. — Ладно. Шучу. Этот танк не разжалобишь… Оля задумалась. Как отреагировала бы Вада? Скорее всего, посмеялась бы. Вада всегда смотрела на неё со странной улыбкой, когда она говорила про Соню. — Я поговорю с Дольфовной, — сказала Оля. — Поговоришь?.. — удивилась Соня, как будто не об этом только что просила. — О том, чтоб она тебе четыре поставила. Чтобы ты на стипендии осталась. — Да не надо. Она тебя не послушает, я ж пошутила... — Может, послушает. Соня прищурилась. — Не понимаю, как ты с ней спелась. Что ты такого делаешь, что она тобой восхищается? Оля закатила глаза. — Отлизываю ей под столом между парами. Соня вяло хихикнула. — Я буду очень благодарна. Нет, правда. — Соня помолчала. Синие воспалённые глаза внимательно изучали Олю. Оле показалось, что она знает, о чём Соня думает. О том, что они обе всё ещё здесь. Не сгинули в передрягах, не сторчались и не спились. Вместе даже после того, как рассорились. — Напомни, почему мы вообще расстались? Оля спросила, кажется, с улыбкой, но Соня не улыбнулась. — Ты серьёзно? — ледяной тон Сони не обещал ничего хорошего. — Ты была невыносимой. Я ненавидела, как ты вечно молчишь, а потом срываешься непонятно от чего. Ты сломала человеку руку! Оля почти расхохоталась, только помешал ком в горле. "Человеку" — а раньше Соня называла его не иначе как выблядком. — Сонь, ты человека убила. Соня покачала головой. — Она просто отравилась и умерла. — Да, потому что ты подсыпала ей отраву. — Хватит, Оль. Ты помнишь, что они хотели сделать с нами. Пальцы Оли будто против её воли продолжали гладить веснушки на лбу. — Вроде бы отпускает, — выдохнула Соня, увернулась от Олиной руки и убрала голову с её бёдер, чтобы вернуться в одеяльный кокон и пытаться уснуть. *** Вада гладила Олю по голове ладонью, прижимая к себе. — Она много лет цеплялась к Соне, эта старая карга… всегда её недолюбливала. Просто по любой мелочи цеплялась. А потом… однажды кастелянша застукала нас с Соней. Ну… вдвоём. И у неё был сын, здоровенный детина без единой мозговой клетки. Карга хотела, чтобы я согласилась встречаться с её сыном, иначе она бы всем рассказала про нас с Соней. Я сломала этому додику руку, как только он полез ко мне. Соня распсиховалась. “Теперь карга точно всем всё расскажет”. Я не знала, что Соня собиралась сделать. Оля замолкла. Вада спросила: — Так и что же она собиралась сделать? — То же самое, что со своей тёткой. — Оля тяжело вздохнула: придётся рассказать ещё больше. — После детдома Соня должна была жить у тётки. Но тётка Соню не любила… — Интересно, как так всегда получается, — вставила Вада. — …И сказала ей, что в свою квартиру Соню ни за что не пустит. Нам было по шестнадцать, когда Соня… попыталась… отравить её. Мы залезли на второй этаж через окно. Я вообще очень плохо помню, как это было. Но тётка осталась жива и здорова. А вот с кастеляншей у Сони всё получилось. Подсыпала яд в её вонючие котлеты. Её вроде откачали сначала, но через неделю она в больнице умерла. — Неудивительно, что вы поссорились тогда, — сказала Вада. — Кому понравится встречаться с девочкой, которая всё знает про твои грехи? Оля пожала плечами. Это было так глупо, если Соня действительно ненавидела её за то, что Олина агрессия напоминала ей о собственных преступлениях. — Иногда нам приходится делать страшные вещи, — сказала Вада. — Что нас определяет: лучшее в нас или худшее в нас? Это нормально, что ты запуталась. Нормально, что ты испытываешь отвращение к ней. Отвращение. Была ли Сонечка отвратительна? Никогда. Оля чувствовала что-то совсем другое.