Неучтённые девочки и Опустошение Севера

К концу сентября бегать от своей научницы стало неприлично, и Оля на большом перерыве пошла на кафедру германистики. Там преподы на повышенных тонах обсуждали какую-то маленькую бюрократическую катастрофу, пришлось ждать в коридоре. Оля изредка слышала смех Вады Дольфовны и раздражённые вопли Ирины Константиновны, которая была ответственной за выпускные работы студентов и сопутствующие документы. Ожидая под кабинетом, Оля рассматривала стенд с информацией о кафедре. Такие стенды, наверное, для этого и придумали, чтобы зевающим студентам было чем себя занять в коридорах. Там были фотографии. Оля нашла на одной из них Ваду Дольфовну. Там она была совсем молодая. Она и сейчас не старая, ей не больше сорока, но на фотографии была ещё моложе. Она, наверное, была тогда только ассистенткой, не доцентом. Что-то в ней было совсем другое. Нет, этот странный шрам, рассекающий бровь и налезающий на лоб, был уже тогда. Причёска вот была другая, не такая женственная, как сейчас, сейчас её светлые волосы спускаются до плеч, а тогда были коротко стриженные, Соня бы поморщилась: «под мужика». И поменьше она тогда была, похудее. И стыдливо носила водолазки. Теперь, видимо, знает себе цену и не стесняется нарушать дресс-код универа, не закрывает шею, так что виден край татуировки. Оле наконец позволили войти. Вада Дольфовна сидела за столом и разбирала бумаги, буквально засучив рукава пиджака. — Ага, Оля, Оля, Оля… проходите, — она указала Оле, чтобы та села напротив, и потребовала: — Напомните, какая у нас с вами тема. «У нас», вечно это академическое «мы», Оля это почему-то отметила, хотя давно пора было привыкнуть, что в курсовых и прочих работах ты всегда пишешь от имени себя, своего научрука, научного сообщества и святого духа. — А у меня тут всё записано… — Оля подала ей листок с темой и планом. Надеялась, что Дольфовна похвалит за план. Вада Дольфовна почему-то встала — Оля поёжилась, она гордилась своим ростом, но Дольфовна была на полголовы выше, — уставилась в листок и пробубнила: — «Концепты “жестокость” и… бла-бла… на материале немецких…»… ага… Хорошая тема. Сами формулировали? — Она посмотрела на Олю насмешливо и взялась перелистывать какую-то папку. — Нет, с моей предыдущей научницей такую тему планировали. — А почему же вы не с ней? — А она умерла. Летом. Она болела что-то долго. Елена… не помню. — «Не помню», — фыркнула Вада Дольфовна и всплеснула руками. — Такие вы, студенты, работаешь с вами, научные труды с вами пишешь, до смерти упахиваешься, а вы и имени-отчества не вспомните у нашего смертного одра! Елена Михална Прокопенко? — Да, Елена Михална. — Тогда понятно. Это, значит, из-за вас Ирина Константиновна бесилась, бумажки переправляла. Хорошо. И почему вы именно меня выбрали вместо почившей Елены Михалны? — Да я… не выбирала, — промямлила Оля. — Нас распределили так. Вада Дольфовна перестала перекладывать бумаги и посмотрела на Олю внимательно. — М-м. Досадно. Я люблю мотивированных студентов, тех, которые сами ко мне тянутся. Оля и расстроилась, и обрадовалась: — Мне другого научрука теперь искать?.. — Нет, конечно, где вы его возьмёте сейчас? Даже не надейтесь. Всех уже расхватали, все приказы сданы, никто вам нового научника не выдаст, если только Елену Михалну откапывать… Всё, вы теперь моя, а я ваша, силою приказа, ректором подписанного. Пока смерть не разлучит нас. Оля выдохнула. — Ладно. Так что, тему менять не придётся? — Зачем? Замечательная тема. Очень странная. Люблю странных. Вы из этих, что ли? Субкультура какая-то? Садо? Мазо? — Дольфовна снова осмотрела Олю с ног до головы. — Э-э, нет, просто… — Оля вскинула брови и тяжело вздохнула: разговаривать с Вадой Дольфовной — как играть в игру, не зная правил. — Ясно. Елена Михална всегда что-то интересное для студентов выдумывала, — пробормотала Вада Дольфовна и ещё раз посмотрела в листок. — Хотя знаете, что я вам скажу… Не хотите сузить тему? Она широкая, объём материала будет огромным. Уверены, что потянете такое? Скажи такое Елена Михална, Оля бы сразу угукнула и упростила бы себе работу. Но теперь неожиданно для себя встала в позу: — Потяну. Я уже продумала план… Дольфовна кивнула: — Вы и план уже набросали! Вы же моя умница. — Опять «моя». Но у Дольфовны всё так: Оленьки, Машеньки, милая моя, яхонтовая, а потом бац — и ноль баллов за занятие, потому что «неуверенно отвечали». — Хорошо. Тогда будьте готовы потрудиться… Не вздумайте лениться и халтурить. Это карается. Вада Дольфовна объяснила Оле, что писать в первой главе, что во второй, посоветовала какие-то книги, вскользь упомянула, что можно у неё взять, если в библиотеке не найдутся. Только не сегодня: сегодня Вада Дольфовна страшно занята. Да, Оля понимала, что Дольфовна деловая, как бизнес-центр, видела на стенде брошюру, посвящённую Центру лингвоконцептологии, которым с недавнего заведовала Вада Дольфовна: она заменила на этом посту умершего профессора Карасёва. Олю это позабавило: Дольфовна и тут по головам идёт, мёртвых подменяет. Может, это она профессоров и истребляет? Ладно, дед и так на ладан дышал… Вада Дольфовна замолчала, её взгляд остановился на кулоне Оли. Металлический волчий клык, она почти всегда и везде его носила. Оля думала поблагодарить и попрощаться, но Вада Дольфовна отмерла и продолжила: — Елена Михайловна была и моей научницей. Гениальная была личность. Вам не повезло, что её гениальность прервалась именно на вас. И вы попали в мои лапы. Но ничего. Студенты до вас меня переживали, и вы переживёте. Оля не была так уверена. Но то, как деловито Дольфовна взялась за неё, и то, как живо она улыбалась, подкупало Олю. Вада Дольфовна — это тебе не бабушка-профессорша с заумными формулировками, и не строгая Ирина Константинна, а живой человек. — А по какой теме вы писали? — поинтересовалась Оля. — Диссертацию? «Концепт “война” в британской и американской лингвокультурах», — отчеканила Вада Дольфовна и поморщилась: — Набило оскомину до смерти. Оля кивнула. Ну конечно, война. Дольфовна и выглядит так, будто таскает пулемёты в свободное от работы время. *** — Её как будто в Битве при Гастингсе контузило, — сказал Лёшка, единственный парень в группе, после очередного семинара с Вадой Дольфовной. — Прикольная тётка, но жестит пиздец. И на экзаменах, говорят, так валит, что её потом все ненавидят, до истерик в деканате доходит. Сочувствую, Оля… — Лёшка хотел было похлопать её по плечу, но одного грозного взгляда хватило, чтобы парень убрал руку и неловко почесал затылок. Оля пожала плечами. Она была почти уверена, что это преувеличения. Про Гром, которая ведёт пары по юридическому переводу, тоже так говорили: жестит, валит, а оказалось, ничего особенного. Да, Вада Дольфовна требовательная, но Оля стала делать успехи на её парах, ну и что, что она добилась этого ценой долгих часов зубрёжки. Вада Дольфовна просто требовала от студентов того, что должна была по бумагам, и к этой уставщине добавляла совсем немного своего безумия. Но о Битве при Гастингсе, как и о других сражениях в средневековой Англии, Вада Дольфовна действительно говорила с таким воодушевлением, будто сама там была. Вообще-то об этой битве и говорить было нечего, в учебнике ей отводился один абзац, потому что для истории английского языка значение имела не битва, а то, что было после неё. И всё равно Вада Дольфовна обо всём рассказала в деталях, так, что события одиннадцатого века встали перед глазами студентов. О жестоких рукопашных боях, об английской инфантерии, нормандской кавалерии, о нормандских лучниках, о павшем Гарольде — последнем короле англосаксов, о бастарде Вильгельме Завоевателе. О стене из щитов на холме, которую норманны пытались одолеть несколько раз и смогли взять лишь обманом. О датских боевых топорах, способных одним ударом разрубить ездока вместе с лошадью, о хускарлах — королевских гвардейцах. Она чертила линии мелом на доске, объясняя расположение войск, и студенты в аудитории недоумённо переглядывались: «Это тоже записывать?». В конце лекции Вада Дольфовна пообещала: «В следующий раз начнём с Опустошения Севера, совсем немного, а потом вернёмся к нашей любимой фонетике и звуковым изменениям». — Ага, держи в курсе, — пробормотал Лёшка, кидая тетрадку в рюкзак. Лекции его жутко утомляли. Оля стала чаще натыкаться на свою научницу в коридорах, на лестницах, даже в курилке. Оля удивлялась, что раньше вообще не замечала Ваду Дольфовну. Такую женщину, на редкость высокую, было трудно не заметить. Университетские коридоры были ей тесны. В своём кабинете Дольфовна была похожа на бандита, который дорвался до депутатского кресла, оделся в строгий костюм, но забыл избавиться от привычек дворовой шавки, грубо шутит и активно жестикулирует. Она часто приходила в бежевом брючном костюме с ярко-красным тонким ремешком, который резал её фигуру на две части. Под пиджаком была красная блузка. Оля каждый раз испытывала жалость и к пуговицам этого пиджака, и к ремешку: они, должно быть, из последних сил держались на честном слове под напором сильного, большого тела. Больше всего впечатляло, пожалуй, лицо. Оно либо двигалось и менялось каждую секунду, либо намертво застывало, впившись в одну точку — в глаза собеседника. Оля не выносила её внимательных взглядов. И этот шрам ещё… Про шрам на левой брови Вада Дольфовна всем говорила разное. «Муж бьёт». «Об стол ударилась, пока контрольные ваши проверяла». «С хулиганами за бутылку водки подралась». «Студенты наваляли после экзаменов». «Пуля близко пролетела». «В армии и не такое бывает». Некоторые не понимали и наивно хлопали глазами: она что, реально служила? На войне была? Реально бьёт? Правда подралась? Оля понимала, что всё это шутки, и всё же вопрос продолжал мучить её: да откуда шрам-то на самом деле? И татуировка откуда? Да ещё и большая такая. Оля, конечно, не видела, докуда татуировка простирается, но там явно было нешуточное полотно на шее и у ключиц и, наверное, на груди, это тебе не крошечный дракончик или цветочек на предплечье (цветочек на левом предплечье и у самой Оли был, а на правом плече — маленький волк, друг на первом курсе набил, талантливо даже, не партак). До Оли дошло: это, наверное, не Вада Дольфовна попадается ей на глаза, это она, Оля, выискивает её, у её кабинета шатается, хотя ей вообще в другое крыло надо. Она даже после пар стала задерживаться и задавать вопросы по теме — такой привычки заправской отличницы у Оли никогда не было. *** — So, who's willing to tell us about the Battle of Hastings… — Вада Дольфовна просмотрела список группы. — Aha, Olya is willing to tell us about the Battle of Hastings. Оля, вопреки её мнению, была совсем не willing. В тот день она подготовилась плохо: слишком много работы было. Она рассказала, что помнила по учебнику: после Битвы при Гастингсе нормандцы захватили власть над территориями Англии и принесли с собой французкий язык, а точнее его нормандский диалект, но простые люди продолжали говорить на английском, началось смешение языков, короче говоря, сформировался англо-нормандский диалект. А потом он исчез. — And that's all? — подняла брови Вада Дольфовна. И Оля со вздохом начала пересказывать всё то, что запомнила с лекции. Вдруг поняла, что всё очень хорошо запомнила: про топоры, кавалерию, инфантерию и прочее. — You didn't have to remember all that, but I'm glad you did, I'm really… I'm pleased, honestly, — восхитилась Вада Дольфовна. — Thanks, — мяукнула Оля. — It's just that… I like such stories too. — А вы всё время в пол смотрите, когда отвечаете, — Вада Дольфовна подметила на русском, отмечая что-то в тетради. — А вы всегда во всех глазами впиваетесь, — ответила Оля и посмотрела на преподавательницу, чтобы встретить её взгляд. Остальные засмеялись. Дольфовна хохотнула: — Конечно. Нельзя же так всю жизнь — покорно потупив глаза. Это как в жмурки играть — с завязанными глазами мир прощупывать. Чёрт знает, что вы нащупаете. Глядите лучше в оба.