Зарисовки

      Том любил Америку.       Любил Нью-Йорк с его высотками, вспарывающими небо и заставляющими голову кружиться.       Любил Лос-Анджелес с его палящим солнцем, пальмами, холмами и золотыми пляжами.       Любил Атланту за то, что именно там ему дали шанс показать себя всему миру, как актёру. И именно там он встретил своё счастье.       Но ещё больше он любил Роберта Дауни младшего. Особенно сейчас, сидя на капоте его винтажной тачки на холмах Голливуда, сгорая и воскресая вновь в поцелуях и прикосновениях. Наслаждаясь тишиной, рассветом и свободой. И любовью, дарящей крылья.       Город ещё даже не думал просыпаться, на ближайшие мили вокруг — ни души, а значит было можно себя не сдерживать, полностью отдаваясь чувствам и желаниям. Ведь ради этого он сбежал из отеля, ради этого они забрались на холмы, ради этого устроились на остывающем капоте… Том тихо застонал, сдаваясь такому уверенному, собственническому поцелую, закрывая глаза, ловя тысячи вспышек удовольствия.       Воздуха не хватало, но отстраниться казалось какой-то непосильной задачей. Уперевшись рукой в плечо Роберта то ли в попытке притянуть ближе, то ли всё же чуть отстраниться, Том что-то неразборчиво промычал, посасывая язык:       — Мм-м? — Роберт отстранился, сыто улыбаясь, и, будто проверяя выдержку пацана, скользнул ладонью на пах, чуть сжимая и обжигая жаром.       — Ро-об! — почти крик, уносимый ветром. И тихий всхлип от зашкаливающих эмоций, тонущий в колющих и сбивающих дыхание укусах в шею.       Вцепившись пальцами в волосы, Том дёрнул Роберта на себя, ещё ближе, ещё жарче. Ложась на капот, призывно разводя ноги, и наслаждаясь такой правильной, вдавливающей в железо, тяжестью. Припухшие от поцелуев и укусов губы с трудом слушались и отказывались складываться в слова       — Роберт…       — Да, ТиХо? — Дауни едва ли не мурлыкал, выцеловывая ушко и чуть покачивая бёдрами, дразня мальчишку и толкая к краю.       — Пожалуйста, сделай уже что-нибудь. Я не могу больше, — прошептал Том, кусая губы и дрожа под скользящими под рубашкой руками. Тут же сжавшими сосочки. — Ро-об!       Слишком громко, лёгкое эхо сбежало по склону, но Холланду было всё равно: заметят, услышат, сфотографируют. Всё чего ему хотелось — Роберта. В себе. Рядом. Всегда.       — Тихо, — распахнутый в новых просьбах рот запечатала рука, в то время как вторая дёрнула собачку на молнии вниз, под одобрительный стон. — Не хочу делиться ни с кем таким тобой, То-ом.       Роберт улыбался, скользя ладонями по молодому, такому отзывчивому и чувствительному телу, а Том мог лишь стонать в ладонь и касаться дрожащими пальцами такого желанного и доступному Дауни, завидуя сам себе и до конца не веря в реальность происходящего. Отдаваясь полностью и не прося ничего, кроме этих восхитительных поцелуев, выбивающих воздух из лёгких, обжигающих касаний, взрывающих сверхновые на внутренней стороне век, и тихих бархатных стонов, стоило добраться до чужого паха и ответить такой же выворачивающей наизнанку лаской…       Растворяясь друг в друге, плюя на законы, мораль, возраст и чужое мнение, они были счастливы и свободны. А вокруг лишь тишина холмов, золотой рассвет и спящий город.       Если бы год назад, Роберту кто-то сказал, что он без памяти влюбится в едва ли совершеннолетнего пацана — он бы ни за что не поверил.       Если бы год назад, Тому кто-нибудь сказал, что одна роль, одна встреча и одна забавная случайность смогут так изменить его жизнь — он бы покрутил у виска.       Но сейчас... находясь в объятьях друг друга, они верили, что всё окажется возможным!