Трактат о любовном искусстве (в каком-то смысле)

       В окно кто-то тихонько поскребся.        Вэй Усянь, Старейшина Илина, великий темный заклинатель и прочее, прочее, проснулся рывком и на несколько вдохов замер, не открывая глаз и прислушиваясь к тишине по старой военной привычке.        Несмотря на десять лет худого мира, несмотря на пусть тайный и скандальный, зато счастливый брак с человеком, безмятежно спящим сейчас рядом, он по-прежнему частенько просыпался от любого подозрительного шороха.        Шуршание за окном повторилось.        Вэй Усянь открыл глаза, все еще сохраняя неподвижность. Постель была такой теплой, простыни пропитались запахами секса и сандала, и Лань Чжань глубоко и ровно дышал, как всегда лежа на спине, пока сам Вэй Усянь привычно оплетал его рукой и ногой.        Лань Чжань тоже был теплым, тоже пах сандалом, а снаружи, за ширмой, царствовали мутные предрассветные сумерки, холодные, как зола в остывшем, позабытом с вечера очаге.        В окно поскреблись в третий раз, звук стал громче, и предупреждающе вспыхнул уничтоженный защитный талисман.        Скрипнула створка. В и без того выстывшую за ночь комнату ворвался порыв холодного осеннего ветра, лизнул выставленную из-под шерстяного одеяла стопу.        — Учитель! — шепотом позвал незваный гость, судя по звуку, перевесившийся через оконную раму и явно намеренный в случае чего забраться в спальню Вэй Усяня целиком. — Учитель, вы спите?        Вэй Усянь беззвучно застонал. Ну конечно. Кто бы сомневался.        Он сел, стараясь не тревожить супруга (Лань Чжань все равно заворочался, повернулся на бок, трогательно зарылся носом в подушку, но, слава небожителям, не проснулся), сунул мерзнущие ноги в сапоги и нашарил на ширме рядом верхний халат. Кое-как завернулся.        Оконная створка неторопливо поскрипывала на ветру. Незваный гость ждал.        Безнадежно зевнув, Вэй Усянь вышел из-за ширмы и уставился на него в упор.        — Ну чего тебе надобно посреди ночи, кошмар моей жизни?        — Вообще-то, уже четвертая стража, — также шепотом отозвался Сюэ Ян. Вид у него, впрочем, был встрепанный и безрадостный, на скуле темнел свежий синяк, а глаза нехорошо поблескивали. Все вместе вкупе с кроткой извиняющейся улыбкой сулило неприятности не только маленькому, но очень гордому ордену Илин Вэй (гордому тем более, что до сих пор половина власть имущих ой как неохотно с ним мирилась), но и всему заклинательскому миру в целом.        — Брысь из окна, — велел Вэй Усянь, отчетливо понимая, что поспать сегодня больше не удастся. — Я к тебе вылезу, а то Лань Чжаня мне разбудишь.        Сюэ Ян просиял и скрылся.        Вэй Усянь снова зевнул, запахнул верхнее ханьфу поприличнее, кое-как оделся и честно полез следом.        В голове царила полусонная, блаженная пустота пополам со смирением. С самого начала следовало знать, что воспитатель трудных подростков из него неважный, теперь поздно прятаться от ответственности за какой-нибудь банальной необходимостью ночного сна.        Тем более, что для практикующих некромантов ночной сон всегда был величиной очень условной.        Снаружи царила зыбкая прохлада, подморозило, на траве схватился хрусткий белесый иней, облетевшие жасминовые кусты печально поникли, и только упорная, раздобревшая на местной инь глициния полоскала на ветру длинные цветочные кисти, повядшие, но крепкие.        Глициния цвела уже второй год, не прекращая даже зимой, и Вэй Усянь подозревал, что всему виной какой-нибудь дурацкий эксперимент.        Ученики, правда, молчали и не признавались.        Сюэ Ян ходил под окном взад-вперед, хрустя заиндевевшей травой, и в целом производил довольно много шума. Если бы у Вэй Усяня было подходящее случаю настроение, он сравнил бы своего «первого последователя» с рысью из передвижного зверинца: тот словно бесцельно метался по невидимой клетке и разве что уши к голове не прижимал.        — Итак? — здесь, когда сон Лань Чжаня был защищен заглушающими талисманами, не было необходимости понижать голос. Тем более остальные обитатели Луаньцзан жили ниже по склону. — Что случилось? Ты должен был вернуться только через месяц, какого гуя ты вообще тут делаешь?!        — Учитель, — Сюэ Ян замер, глубоко вздохнул и вдруг бухнулся на колени. Ткнулся лбом в промерзлую землю. — Учитель.        Вэй Усянь похолодел. В горле комком пульса затрепыхалась паника.        — Ч-что… что ты натворил?!        — Учитель, — в третий раз повторил этот чокнутый на всю голову кошмар, распрямился, но остался сидеть на земле, глядя на Вэй Усяня лихорадочным, умоляющим взглядом. — Учитель, мне нужна ваша помощь. То есть… нам с даочжанами очень нужна ваша помощь. Пожалуйста, помогите.        Ну, вот и все, обреченно подумал Вэй Усянь. Десять лет мира, походу, подошли к концу, рано или поздно это должно было случиться.        Можно было это предвидеть.        В конце концов, в последние десять лет большинство неприятностей Вэй Усяня начинались именно с этой фразы.        Он сам был виноват. Никто, конечно же, его не заставлял, но в двадцать лет Вэй Усянь, новоявленный Старейшина Илина, каким-то чудом лавировавший между интригами Великих Орденов, уже лишился иллюзий касательно мира, но еще сохранил детскую жалостливость в глубине своего черного сердца.        Однако, даже признавая свой тогдашний идеализм, ему до сих пор приятно было считать, что Сюэ Ян завелся сам. Как таракан.        Потому-то ту ночь он помнил слишком хорошо. Это был первый спокойный год, Гусу и Цинхэ каким-то чудом поддержали Юньмэн Цзян, Цзинь Гуаньшань временно поумерил амбиции под влиянием сыновей и невестки, на Луаньцзан взошел первый урожай, а Вэнь Цин ходила злая, как сто тысяч гулей, и ругалась с Цзян Чэном по переписке.        Вэй Усянь старался не попадаться ей на глаза, и они с Вэнь Нином часто задерживались за полночь в своих «спусках с горы» ради продажи талисманов и репы.        Той весной, в ту конкретную ночь они тоже задержались и прогулочным шагом ползли по тропинке вверх, когда зловещий и легендарный Призрачный Генерал вдруг замер, поводя головой. Глаза его налились нехорошей красноватой чернотой, будто за мутной склерой лопнуло по сосудику инь.        Вэй Усянь не зря носил свои бесчисленные звания, потому сразу узнал симптомы, выхватил флейту и заиграл, и только потом услышал вторую мелодию.        Очень. Очень плохую. Кто-то совершенно криволапый терзал губную гармошку — словно котенка пытал.        Вэнь Нин быстро скинул с себя паутинку чужих чар, затрясся (в его памяти жив был еще Цзинь Цзысюань, только чудом избежавший смертельного удара) и бухнулся на колени.        — Ты ни при чем, — отмахнулся Вэй Усянь, чутко вслушиваясь в темноту. — Но у нас гости.        Неизвестный идиот продолжал терзать гармошку, и на Луаньцзан это могло иметь самые катастрофические последствия. Поэтому Вэй Усянь прилепил Вэнь Нину на лоб ограничивающий талисман, чисто на всякий случай, вооружился флейтой как мечом и двинулся на звук.        В глубине рощи мертвых деревьев, в окружении полуразрытых безымянных могил, сидел на камушке мальчишка и сосредоточенно мучил музыкальный инструмент.        В могилах шевелились гниющие пальцы вперемешку с жирными от инь лилово-серыми червями. Спутанные грязные волосы мальчишки тоже шевелились, в них проскальзывали красные статические искры.        На вид ему, тощему и мелкому, было лет восемь (на самом деле — без луны одиннадцать, но об этом Вэй Усянь пока не знал).        — Какого гуя ты делаешь?! — возмутился Вэй Усянь. — Знаешь, от такой музыки мертвые встанут только чтобы тебе навалять!        Мальчик выронил гармошку и вскочил, покачнувшись.        — Вот пиздец, вы всамделе молодой! Я думал, Старейшины старичье одно! А это Призрачный Генерал?! А че за бумажка на башке у него?! — несмотря на бледность и явный перебор с воздействием инь, звучал он очень воодушевленно.        Вэнь Нин страдальчески хмыкнул из-под талисмана.        — Эта бумажка, — с неожиданной для себя ласковостью проговорил Вэй Усянь, — ограничивающий талисман. Потому что от твоей гуевой гармошки у бедняги Генерала уши в трубочку свернулись и он захотел пойти учинить смертоубийство.        — Кру-у-уто! — восхищенно протянул пацан. Потом вдруг смутился. — Я тут это… Старейшина, возьмите в ученики!        — Я не беру учеников, — открестился Вэй Усянь.        Мальчишка вытаращился на него умоляюще.        — Ну пожалуйста! Мне очень надо!        — Всем надо. У меня таких страдальцев в неделю по семь штук, — тут Вэй Усянь лукавил. Ни один «страдалец» прежде не пытался пробраться непосредственно на гору и поднять там кого-нибудь самостоятельно, вообще без навыков, на голом энтузиазме и таланте, смешанном, видимо, с народными сплетнями о призрачной флейте.        Признаться, такой энтузиазм впечатлял, да и задатки у мальчишки были.        Мальчишка смотрел большими-большими темными глазищами и злобно моргал. Пальцы в земле копошились. Светила щербатая стареющая луна.        — Пожалуйста, — повторил тощий соискатель ученичества с яростью. — А не то я сам!.. Ай, гуй хренопятный! — он шагнул вперед, поднял руку с гармошкой, то ли собираясь призвать неведомую тьму, то ли снова заиграть, но не рассчитал, нелепо оскользнулся на влажноватой рыхлой земле, и ближайшая мертвая рука схватила голую костлявую щиколотку. За что тут же получила босой пяткой. — Заройся обратно, хрень!..        Вэй Усянь с интересом наблюдал, как ребенок, ни разу не повторившись в ругательствах, топчет недооткопанного мертвяка. Вздохнул. Никакого инстинкта самосохранения тут определенно не наблюдалось. И энергия инь лилась от пацана широкой рекой, если он будет так расходовать ее на случайный труп, непременно… додумать он не успел, потому что пацан вдруг взмахнул руками (еще более нелепо) и хлопнулся в обморок.        Ну да. Вот именно это непременно должно было случиться.        Вэй Усянь успел подхватить его на руки. Мальчик оказался совсем легким, будто бумажным, чудовищно грязным, с подозрительными коростами под расползающейся в лоскуты рубахой.        Оставалось только надеяться, что великие темные заклинатели не подхватывают от мелких босяков лишай.        Вэнь Цин, помнится, вообще не удивилась.        — Рано или поздно, — говорила она, отмывая уже очнувшегося ребенка в бадье. Ребенок был все еще слаб, но сопротивлялся упорно, даром что молча. Вэнь Цин невозмутимо и ловко перехватывала тощие руки. На ее месте Вэй Усянь давно бы притопил пацана для острастки. Или обездвижил. Почему все иглы всегда достаются ему одному?! — Рано или поздно ты должен был привлечь какого-нибудь паразита. И, конечно, тебе должно было стать его жалко.        — Он правда талантливый, — вяло возмутился Вэй Усянь. Именно этим он в итоге обосновал самому себе свое решение. — Серьезно, очень талантливый.        — И ты понял это за пять минут. Ну конечно талантливый, — Вэнь Цин фыркнула и, профессионально скрутив пацана, в очередной раз попытавшегося улизнуть из бадьи, принялась вычесывать колтуны у него из волос. — Вшей я ему, конечно, выведу, но руку уже не восстановлю.        Стоило упомянуть руку, мальчишка перестал брыкаться, замер и засопел. Злые глаза сверкнули из-под мокрых волос нехорошей краснотой.        Левая кисть у него плохо двигалась, кости перебитой пясти когда-то срослись неправильно, на месте мизинца темнел только рубцеватый бугристый шрам. Должно быть, неизвестный кустарный лекарь предпочел отнять палец во избежание гангрены, а может, гангрена в тот час уже началась.        На то, чтобы узнать историю пальца, Вэй Усяню потребовалось полтора года.        — …но я его хорошо запомнил, — мечтательно протянул Сюэ Ян, слишком беззаботно закончив рассказ о конфете, повозке и Чан Цыане. — Господин Чан, праведный заклинатель. Скажите, учитель, как бы вы поступили?        — Отрезал бы ему палец и скормил собакам, — честно признался Вэй Усянь и осторожно, как дикого зверька, погладил мальчишку по жестким волосам. — Война научила меня бить «око за око».        — Палец, точно, — слишком по-взрослому хмыкнул Сюэ Ян. Закинул руки за голову. Тренировка вымотала его сегодня, однако он храбрился и не шел спать, обретался у костра в пещере Фумо и лениво следил, как Вэй Усянь обновляет защитные талисманы.        — Только, учитель, что праведному заклинателю с пальца? Залечит духовной силой. А я чуть не сдох в той канаве. Думал, рука отвалится, гнить начало. Деревенская бабка меня нашла, взяла в дом, внук ее учился на мне ам-пу-ти-ро-вать. Байцзю дали, типа обезболить, меня потом чуть навыворот не сплющило. Вот поэтому мне и нужна помощь, учитель, я не смогу справиться с заклинателем, если не буду круче него. Вот скажите, вы бы отрубили ему один палец?        — Ну хорошо, не только палец, — Вэй Усянь точно знал, что совершает педагогическую ошибку вот прямо сейчас. — Можно еще хер ему отрезать, чтобы не плодился. Ни к чему ему хер, как считаешь?        — Это точно, это учитель у меня мудро сказал, — промурлыкал Сюэ Ян и мечтательно зажмурился. — Хер господину Чан точно ни к чему.        Сюэ Ян оказался в самом деле талантливым ребенком. Талантливым, неуправляемым, злым и склочным, как бешеный пес.        Нет, поначалу он вел себя тихо: ел, спал, учился грамоте — память у него оказалась редкостная, терпел все лечебные штучки Вэнь Цин и хвостиком ходил за Вэнь Нином.        Через три месяца он слепил талисман из трех штрихов и попытался подчинить Вэнь Нина себе.        К счастью, Вэй Усянь еще после случая с Цзысюанем разрабатывал способ стабилизировать свободную волю живого мертвеца, и эпизод с талисманом подтолкнул его к верной комбинации, буквально в последний момент.        — А если я не успел бы вовремя? — поинтересовался он тем же вечером. Сюэ Ян беспечно почесал затылок. Под носом у него запеклась кровь: переизбыток инь снова шарахнул по неокрепшим меридианам.        — Но вы же успели, учитель! И потом, разве результат того не стоит?        — Я что, просил у тебя разведку боем?        — Не просили, — осклабился мальчишка. — Но хорошо вышло же!        — Никаких сладостей, — принял Вэй Усянь волевое решение. — До тех пор, пока не научишься хотя бы спрашивать разрешения на такие вещи! И извинись перед Вэнь Нином.        Широкой улыбки как не бывало, Сюэ Ян сник. Методом проб и ошибок Вэй Усянь довольно быстро выяснил: маленькое чудовище душу продаст за конфеты и ненавидит признавать вину.        — Он принесет большие неприятности, — посулила Вэнь Цин безмятежным голосом, когда на следующий день они стояли у тогда еще только посаженной глицинии. Саженцы прислал Цзян Чэн и пообещал лично приехать на них взглянуть.        Поодаль Сюэ Ян всеми силами изображал раскаяние перед Призрачным Генералом. Раскаяние сопровождалось заломом рук, шмыгающим носом и мокрыми глазищами.        Бедняга Вэнь Нин не знал, куда себя деть.        — Н-ну, ну ты чего, А-Ян, ну не плачь, ну подумаешь, — бормотал он, неловко поглаживая мальчишку по голове. — Все же хорошо закончилось, я не злюсь на тебя, а мастер Вэй скоро остынет. Ну… ну хочешь, я поговорю с поварами насчет патоки?        Сюэ Ян расцвел улыбкой и закивал.        — Большие неприятности, — повторила Вэнь Цин и довольно улыбнулась. — Главное, чтобы не нам.        Она довольно часто оказывалась права, и Вэй Усянь ощутил тревожный холодок.        Первую крупную неприятность Сюэ Ян сообразил в пятнадцать. На день рожденья он получил меч, который радостно нарек «Ниспосылающим несчастья», и на следующий же день торжественно сбежал с горы под покровом ночи. Несчастья, собственно, ниспосылать.        Его сдал А-Юань, замечательный разумный ребенок, которого Вэй Усянь считал про себя названым сыном.        — Вэй-гэ! — страшным шепотом поведал он Вэй Усяню, когда тот пришел рассказывать ему традиционную сказку перед сном. — Вэй-гэ, а Ян-гэ… то есть, Сюэ-шисюн не захотел брать меня мстить клану Чан!        — Ч-чего? — опешил Вэй Усянь. А-Юань посмотрел на него с жалостью.        — Ну ты чего! Сюэ-шисюн сказал, что теперь у него есть меч и он пойдет отрежет Чан Цианю все пальцы, голову и хер! А если кто-то ему помешает, он и им все отрежет, вот! Я хотел с ним, а он сказал, я еще маленький! И что-то про сладкую месть, у этого господина Чан что, много сладостей?        — Так, — Вэй Усянь втянул носом воздух. — Во-первых, не говори слово «хер», твоя тетя Цин-цин заставит нас с тобой с мылом вымыть рот, если услышит. Во-вторых, какого хера, А-Юань?! Давно этот бешеный гуй сбежал?!        — После заката, — охотно сдал шисюна А-Юань и тут же обеспокоился. — А ты тоже говоришь слово «хер», Вэй-гэгэ, а вдруг тетя и тебя услышит?        К стыду своему, Вэй Усянь его уже не слушал. Он судорожно соображал.        А-Юань обожал «Сюэ-шисюна» так сильно, как только семилетний мальчишка может обожать крутого старшего брата, который умеет материться полчаса и ни разу не повториться. Потому, конечно, А-Юань очень расстроился, когда «Сюэ-шисюн» не взял его с собой на такое интересное дело.        Клан Чан, Чан Цыань, ну естественно, он не оставил эту идею! Вэй Усянь мысленно проклял свой длинный язык, чмокнул А-Юаня в лоб и помчался на поклон к Вэнь Цин — к единственному человеку на Луаньцзан, способному поднять в воздух меч.        Деву Вэнь пришлось будить, а разбуженная, она являла собой поистине испепеляющую силу.        — Я тебе говорила, — шипела она сквозь зажатую в зубах заколку, одной рукой собирая волосы в узел, другой пытаясь запахнуть ханьфу. — Я говорила, он принесет большие неприятности! Когда-нибудь это чудовище откроет Бесконечную Бездну или пойдет захватывать мир с армией мертвых, помяни мое слово!        — Ты как всегда права, — смиренно ответствовал ей Вэй Усянь, потому что никто в здравом уме не станет спорить с разбуженным лекарем. — Но ты ведь любишь его, Цин-цин?        — Этого паршивца? Конечно люблю, он хороший ассистент и не боится экспериментов, как А-Нин.        — А меня Цин-цин любит?        — А тебя, благодетель наш гуев, я с трудом выношу, чтоб ты знал! — несмотря на ворчливый тон, она улыбнулась. Вэй Усянь состроил умильную рожицу.        — Ах, Цин-цин ранит меня в самое сердце… так, ты знаешь, где находится резиденция этого клана Чан из Юэяна?        Вэнь Цин посмотрела на него презрительно и пронзила узел волос заколкой будто мечом.        На мече путь от Илина до Юэяна занял не так уж много времени. Вэнь Цин держалась в воздухе как королева, Вэй Усянь обнимал ее за пояс и тихонько наслаждался почти позабытым ощущением полета. Пожалуй, больше всего он скучал именно по полетам. Надо бы придумать, как поднять меч на темной энергии…        Поместье Чан встретило их такой концентрацией инь, что волосы дыбом вставали. Стоило спрыгнуть на стену и преодолеть кустарно слепленный купол тишины, стали слышны крики и собачий лай.        — …и никто мне не помешает! — во весь голос вопил Сюэ Ян с истерическим торжеством. Он стоял посреди внутреннего двора, наставив меч на растрепанного полноватого заклинателя средних лет. По одутловатой шее стекала кровь, пачкала распахнутый ворот белых ночных одежд.        Домочадцы клана окружили композицию в два ряда, почти все были вооружены мечами, трое держали на сворке беснующихся псов.        Вэй Усяня затошнило, ноги на миг сделались ватными.        — Цин-цин… — без голоса проговорил он. — Собаки.        — Вижу, — мрачно буркнула Вэнь Цин. — Если А-Ян взмахнет мечом, на него тут же набросятся остальные. Если опустит меч — тоже. Будет та еще бойня.        — Надо убрать собак, — Вэй Усянь стиснул зубы. — Если будут собаки, я за себя не ручаюсь.        — Ла-а-адно, — дева Вэнь, великая женщина, закатила глаза и вытащила из рукава три медицинские иглы. — Лечить фобии надо. Тоже мне, Старейшина Илина. Сейчас, дай только подберусь поближе.        Она снова стала на меч и поднялась в воздух. Вэй Усянь остался на стене в одиночестве, и именно этот момент решил выбрать его непутевый ученик для решительных действий.        Он взмахнул мечом. Чан Цыань взвыл, хватаясь за отрубленную кисть, кровь побежала у него между пальцев, быстро пропитала рукава. Следующим взмахом Сюэ Ян рубанул между ног.        Чан Цыань тонко заголосил, колени его подломились, он прижал локти к паху, кровь залила штаны и землю рядом. Толпа домочадцев клана заголосила и бросилась на Сюэ Яна.        Собаки одна за одной рухнули без движения, в суматохе это даже заметили не сразу.        Темная энергия звенела и давила.        — А ну-ка тихо! — рявкнул Вэй Усянь, позволяя голосу разнестись над двором и резонировать с инь. Воздух, кажется, завибрировал. Огонь в украшающих ворота и крыши бумажных фонарях затрещал, налился могильной зеленью.        — Тихо, я сказал!        Толпа замерла. Все заклинатели как один подняли головы и заметили, наконец, Вэй Усяня.        — Старейшина Илина!.. это же Вэй Усянь, глава Вэй!..        Вэй Усянь сам себе кивнул и на всякий случай помахал перед собой флейтой, надеясь, что красная кисточка качается достаточно зловеще.        — Что здесь происходит, вашу мать? Сюэ Ян?!        — Доброй ночи, учитель, — мальчишка, зараза такая, утер с лица кровавые брызги, споренько спрятал меч в подшитый к рукаву цянькунь и поклонился со всей учтивостью. — Простите за беспокойство, этот ученик не думал, что его маленькое дело оторвет учителя от, э-э... заслуженного отдыха.        — Ты какого гуя здесь творишь, кошмар моей жизни?!        — Ну как же, учитель, — Сюэ Ян прижал к груди калечную руку. — Я же обещал отомстить Чан Цыаню, и вы мне, между прочим, разрешили! Я помню, вы точно разрешили! А эти, тьфу!.. — он кивнул на бледных, переглядывающихся заклинателей. Многие зажимали раны, у кого-то из уголков глаз сочилась темная сукровица: темная энергия в управлении Сюэ Яна хлестала по цицяо не хуже оскольчатой плети.        Чан Цыань, смертельно посеревший, лежал на земле и подвывал. В суматохе Сюэ Ян ухитрился отрубить ему вторую кисть и срезать длинную полосу кожи с левого бока, теперь та висела ошметком с прилипшим куском вспоротой рубахи. Бедняга пытался всей своей ци хотя бы остановить кровотечение.        Кровь то унималась, то снова лилась толчками, и было понятно: глава Чан — не жилец.        — Ну так заканчивай, — поморщился Вэй Усянь. — Только быстренько, мне пришлось буквально разбудить дракона, чтобы добраться сюда вовремя, и мы с тобой оба еще поплатимся за это, я тебя уверяю!        — Так могли бы не спешить, — Сюэ Ян беспечно пожал плечами. — Я убил бы каждого, кто посмел бы мне помешать, до последней вшивой собаки!        — Ты мстишь Чан Цыаню, — нет, положительно, концепцию «око за око» нужно было вдалбливать в эту голову поконкретнее. — Его домашние и соклановцы тут ни при чем. Так что давай, в темпе, в темпе.        Сюэ Ян оскалился.        Он управился за треть палочки благовоний. Все это время скованные инь Вэй Усяня заклинатели клана Чан стояли не шевелясь. Две женщины, должно быть, наложницы, беззвучно плакали, одну молоденькую служанку пришлось усыпить, осторожно надавив темной плетью на основание шеи.        — Мой ученик в своем праве, хотя я его и не одобряю, — наставительно пояснял остальным Вэй Усянь, прохаживаясь по коньку крыши. Каждое слово он сопровождал взмахом флейты. — И он будет наказан, конечно же, можете не сомневаться. Но запомните, благодаря господину главе Чан мой ученик едва не стал калекой, а выжил вообще чудом. А еще мой ученик — очень талантливая сволочь, и, если б я не вмешался, он бы скорее всего действительно убил бы вас всех. Так что будьте же благоразумны, хорошо? Мы договорились?        Самые разумные забормотали нечто согласное. В воздухе пахло тьмой и железом, смесь запахов нехорошо напоминала о войне и, должно быть, что-то такое отразилось у Вэй Усяня на лице. Хотя он старался, честно, старался держать себя в пристойных рамках.        Сюэ Ян отер короткий нож об обрывки ночного одеяния Чан Цыаня, подышал на лезвие, полюбовался собой. Все его скуластое мальчишеское лицо покрывали брызги подсыхающей крови.        — Учитель, я все, — объявил.        Чан Цыань еще дышал. Сюэ Ян вырвал ему язык, вырезал глаза, отрубленные кисти отдельно искромсал в мясо, и, конечно, не преминул проверить наличие отрубленного члена и дорезать остатки.        Напоследок пнув главу Чан в живот, Сюэ Ян снова достал меч, положил его на воздух и с сомнением взглянул на Вэй Усяня.        — Э-э… учитель, а как вы?..        — Молча, А-Ян, — Вэнь Цин будто бы соткалась рядом из темноты. Пучок у нее лежал волосок к волоску, острый кончик шпильки поблескивал, вышитые по белому шелку ханьфу языки пламени словно бы в самом деле горели. — Лучше просто молчи, пока не вернемся на гору.        — Мне пиздец? — обреченно уточнил мальчишка.        Вэй Ин не стал его утешать.        После этого случая Сюэ Ян в первый раз лишился меча, на два месяца оказался приставлен помогать сажать репу и убирать козий навоз, а также один раз написал под диктовку и три раза переписал правила Гусу Лань, просто потому, что Вэй Усянь помнил их слишком хорошо и не смог выдумать наказания страшнее. А так и правила пригодились, красота.        Разумеется, история с кланом Чан не могла так просто закончиться.        На второй месяц сюэянова наказания в Илин прибыл Мэн Яо (ныне, конечно, Цзинь Гуанъяо) и настойчиво попросил Вэй Усяня о встрече.        Оказывается, сын и наследник Чан Цыаня, некто Чан Пин, отсутствовал в клановом доме той злополучной ночью, следовательно, рекомендации не возбухать не услышал. Вернувшись из деловой поездки, он обнаружил чудовищную смерть папеньки, вызнал у домочадцев подробности и возжелал справедливости. Теперь Сюэ Яну опять нужна была помощь. На сей раз — чтобы не загреметь на виселицу.        — Я рекомендовал главе Цзинь, м-м… спустить все на тормозах, — говорил Мэн Яо, попивая белый жасминовый чай за столиком лучшей таверны Илина. — И мой дорогой отец был столь мудр, что прислушался к доброму совету.        — Чего ты хочешь? — не стал рассусоливать Вэй Усянь. Мэн Яо он не любил, но уважал, военное время наладило мосты там, где их не могло появиться иначе. — Я знаю, теперь ты чего-то хочешь.        — Ах, глава Вэй, — Мэн Яо прикрылся рукавом и отпил чаю. — Твоя проницательность удивительна.        — Я просто хорошо тебя знаю.        — Что ж, — он приятно улыбнулся. — Есть юноша. Мальчик. Отец взял его в клан и признал своим сыном. Что самое печальное, он в самом деле его сын, сходство налицо. Этот… Мо Сюаньюй, теперь Цзинь Сюаньюй, отец осыпает его милостями и всячески привечает.        — Тебе назло.        — Ну, разумеется, мне назло, он боится моего влияния. Так вот. Совсем скоро у моего драгоценного младшего брата найдут твои сочинения, а темный путь все еще запрещен в нашем великом клане. Так что достойного юношу выставят с позором.        — Прекрасно, а я тут каким боком? Или юноша что, в самом деле увлечен темным путем?        — Беда в том, что в самом деле, — Мэн Яо поморщился. — И он довольно неплох. Отец, он… хочет воссоздать Тигриную Печать, я тебе говорил.        Говорил, и Вэй Усянь в который раз восхитился проницательностью этого невысокого, изящного, безукоризненно вежливого человека. Мэн Яо наверняка прикинул варианты, все взвесил, оценил риски и решил, что риски того отнюдь не стоят.        Иногда, если честно, Вэй Усянь вообще не понимал, почему продолжает существовать их странный союз и откуда взялся.        — Поэтому, когда мальчишку изгонят, долго он, конечно же, не проживет, — продолжал тем часом «вежливый человек», снова отпив чаю. — Мне бы этого не хотелось. Он все-таки… мой брат, да и безобиден ко всему прочему. Кажется, он искренне ко мне привязан.        — Ты хочешь, чтобы я взял его в ученики? — догадался Вэй Усянь. — И тогда твой папаша позабудет о Сюэ Яне?        Мэн Яо улыбнулся еще приятнее.        Так в маленьком, но гордом ордене Илин Вэй появился адепт Мо. Он был на год старше Сюэ Яна, имел слабенькое ядро и энтузиазм восторженного щенка (не то чтобы Вэй Усянь видел много восторженных щенков, он вообще предпочитал по возможности избегать всяческих щенков, собак и прочих… псовых).        Сюэ Ян, привыкший быть единственной звездой на склоне Луаньцзан, не считая А-Юаня, сразу новоявленного своего «шиди» невзлюбил.        Вэй Усянь мстительно велел ему заткнуться и заботиться об А-Юе как о еще одном младшем брате.        — Но я же младше! — праведно возмутилось это чудовище.        — А он наивнее и слабее, — парировал Вэй Усянь. Сощурился. — Или что, ты хочешь уступить А-Юю место первого ученика?        Сюэ Ян не хотел. В бесплотной надежде избавиться от докуки он набрался наглости и написал Мэн Яо возмутительное (и корявое) письмо, где требовал забрать урожденного Цзинь обратно к Цзиням.        Мэн Яо, что странно, ответил, и между этими звездами несчастья почти сразу невесть каким образом завязалось подобие странной дружбы. Видно, зараза к заразе все же липла.        Мо Сюаньюй остался на Луаньцзан.        Учеником он оказался старательным и почтительным, не чета Сюэ Яну, хотя таланта ему все-таки недоставало. Впрочем, невеликие способности он вполне искупал усердием, так что Вэй Усянь в целом не жаловался.        Минуло еще три месяца, и Сюэ Ян вновь пропал. На сей раз он вполне официально отправился на ночную охоту вместе с молодыми адептами Цзян, которых Цзян Чэн коварно присылал на Луаньцзан для «обмена опытом», а вернулись адепты уже без него и в панике.        — Сюэ-шисюна схватили, ему нужна помощь! — наперебой кричали они. — Какие-то заклинатели, они накинулись на него после охоты в поселке, обвинили в убийстве и увели! А Сюэ-шисюн запретил нам вмешиваться!        — Чего-о? — опешил Вэй Усянь. — К-куда увели?        — На суд! — старший юньмэновец, Цзян Фэй, кажется, выступил вперед, задрав подбородок. — Глава Вэй, мы сразу помчались к вам, главе Цзян я уже написал и отправил вестника. Скорее всего, Сюэ-шисюна поведут в Юньмэн, потому что… ну, потому что наш глава славится нетерпимостью к темным заклинателям.        — Конечно, он ею славится, всех своих темных заклинателей он ловит и высылает сюда, — буркнул Вэй Усянь. — Будто у нас тут исправительная колония какая-то.        Цзян Чэн в последнее время и впрямь озаботился отсутствием у ордена Илин Вэй пристойного количества адептов. «Если твои гуевы последователи хотят пользовать темный путь, пусть хоть делают это на твоей гуевой территории», сказал он, помнится, совсем недавно. «Ты привел в порядок своего чудовищного первого ученика, вот и занимайся прочими… энтузиастами». Ох, Цзян Чэн, Цзян Чэн, иногда твоя забота принимает странные формы!        — Что хоть за заклинатели-то были?        — Одеты как даосы. Один в черном, — охотно припомнил Цзян Фэй. — Со знаками храма Басюэ, если я ничего не путаю. Второй — в белом, без эмблем, но у него был примечательный меч. Весь как будто в морозных разводах, представляете?        К несчастью, Вэй Усянь представлял. Мэн Яо и Не Хуайсан снабжали его целой кучей сплетен, полезных и не очень.        — Сяо Синчэнь, значит, ученик Баошань-санжэнь, праведный даос, вот уже почти полгода приносящий добро и справедливость всему подлунному заклинательскому миру, — проговорил он полупросебя. — Шишу, значит. Ладно, думаю, как-нибудь мы договоримся.        Он еще не знал, как сильно ошибался.