Бутон в руках мужчины

Мари, не понимая, что такого особенного может быть в ванне, которую она и так принимала дома каждую субботу, всё-таки согласилась на предложение своей подруги. Пока Надя просила своего мужа включить для них это изобретение, девушка заглянула в рабочий кабинет Жана. Он сидел в маленькой душной комнате за своим столом спиной к ней, но Мари и не требовалось видеть его лицо, чтобы сделать вывод о состоянии мужчины. Волосы были взъерошены, потому что Жан, в минуту усердной мозговой деятельности, имел привычку крутить и сжимать их, сзади на рубашке красовалось пятно от пота, а нога нервно стучала по полу. Он сидел в окружении бумаг, некоторые из которых были смяты, чертежей и книг по электростатике, сосредоточенно пожевывал карандаш, переодически что-то небрежно черкал на желтоватом ватмане. Жан, целиком поглащенный процессом, не услышал ни учтивый стук его жены, ни ее мягкие шаги, из-за чего он непроизвольно дернулся, когда та заботливо положила руки на его широкие плечи. Надя ясно видела и понимала состояние своего возлюбленного, из-за чего старалась обращаться с ним как можно нежнее, и свою просьбу произнесла ему на ухо, совсем тихо. Жан вытер пот со лба манжетом рубашки и устало кивнул. В ответ Надя одарила его искренней улыбкой и вернулась к Мари с выражением полного удовлетворения, как будто она только что одержала большую победу. Женщина взяла свою юную подругу под локоть и повела в свою спальню, чтобы переодеться перед водными процедурами и дать гостье сменную одежду. Девушки, с завязанными волосами и полотенцами в руках, обе в теплых халатах Нади, уже шли по коридору за непринуждённой беседой, когда вновь увидели Жана все таким же потрёпанным, но уже с неестественно широкой улыбкой на лице. Он нёс катушку с какой-то железной проволокой, ящик с инструментами и длинный провод, который был намотан на плечо. Жан, охваченный болезненным энтузиазмом, торопливо натягивал рабочее пальто в прихожей и всё бормотал что-то неразборчивое. Пьер заметил, что отец снова собрался что-то мастерить, и уже вызвался помочь ему, но тут же Жан, всё ещё находившийся в этой странной лихорадке, рявкнул на сына, приказав не мешать ему. Мальчик насупился, выпячил пухлую нижнюю губу и обиженно вернулся обратно на диван к своей энциклопедии. Надя лишь устало вздохнула и покачала головой, наблюдая за странным поведением супруга, и, встретив вопросительный обеспокоенный взгляд Мари, отрицательно помотала головой, безмолвно говоря о том, что волноваться тут не о чем, что Жан совсем скоро успокоится и что в таком состоянии он прибывает уже не впервые. Заветная ванна располагалась в отдельной пыльной комнате, которая служила складом всех крупных изобретений Жана, которые нельзя было удобно разместить в доме. Здесь же хранились и объемные материалы для механизмов, и сломанные творения, и недоработанные устройства. Громадная прямоугольная ванна трофеем располагалась в центре комнаты. Она величественно покоилась среди крыльев самолётов, пропеллеров и листов металла. Сразу становилось ясно, что это гордость ее создателя. Слышался скрип насосов, скрежет металла, толстые черные трубы, тянувшиеся от прямоугольной ванны, гудели и пульсировали, старательно перекачивая воду. Сверху покоились горы пены, из-за чего вся ванна напоминала Мари большое пирожное с заварным кремом. Девушка, присмотревшись к этому изобретению лучше, удивилась - она слышала бурление воды, но все позолоченные краны были закрыты, и воде было неоткуда течь. Надя, по-детски улыбаясь, торопливо скинула с себя халат и домашнее платье. Мари почувствовала укол зависти, когда ей открылось это утонченное аристократическое тело, точно списанное со работ Микеланджело, скульптурами которого она когда-то любовалась в Риме. В тот год, накопив достаточно средств, Грандис решила познакомить подопечную со своей родиной, и на протяжении четырех месяцев она возила маленькую Мари по всей Италии - от Милана до Палермо. Надя уверенно перешагнула через бортик ванны и села на ее дно, жестом приглашая подругу присоединиться. Из-за обилия пены Мари могла разглядеть только лицо свергнутой принцессы, которая почти утонула в этом пышном белом облаке. Но этого вида было достаточно чтобы понять, что сейчас Надя находилась на вершине блаженства. Сама же Мари не столько хотела прочувствовать прелесть нового изобретения, сколько желала согреться в горячей воде. Она последовала примеру подруги и села рядом,но тут же вздрогнула, почувствов сильный поток откуда-то сбоку, как будто под ванной находился настоящий гейзер! Мари испуганно взглянула на Надю, но та только ухмыльнулась. - Нравится? - спросила Надя, опершись смуглыми руками на бортик ванны. Ее темные губы растянулись в самодовольной улыбке. Она, похоже, гордилась своим мужем, который смог смастерить такое чудо, и не ожидала никакого другого ответа, кроме положительного. Мари неуверенно согласилась, пытаясь лучше распробовать это необычное удовольствие. Сильный поток воды массажировал ее усталую поясницу, тело наконец-то начало согреваться, пальцы ног оттаяли и снова могли двигаться в полную силу. Мари ощущала, как напряжение уходит из ее тонких икр и, подобно Наде, тоже запрокинула голову на бортик. - Как это работает? - услышав вопрос своей подруги, Надя приоткрыла глаза, но густые ресницы все равно не позволяли увидеть их полностью. - Жан объяснял мне, но я не до конца все поняла, - она задумалась, вспоминая слова мужа, и неуверенно начала, - В тех трубах вода течёт под давлением и, когда она доходит до сюда, - Надя рукой показала на то место, откуда бил их домашний гейзер, - Она резко выходит из трубы, и из-за этого получается такой напор ... вот. Мари кивнула в ответ, видя, как тяжело было Наде объяснять устройство этого механизма. С самого детства женщина работала и жила в цирке, где упор делался на ее физическое, а не умственное развитие. Зрители хотели видеть выносливую ловкую девочку, а для правильного выполнения трюков Наде не нужны были ни законы физики, ни умение считать. Чтобы не указывать Наде на ее безграмотность, Мари, чувствуя нарастающую неловкость, поспешила перевести тему разговора. Как только сеньорита Грандис занялась её воспитанием, девушка с трудом успевала отдыхать от многочисленных уроков искусств, особенно музыки, языков и точных наук. Теперь же занятий стало не так много - приоритеты итальянки изменились, и Грандис пристрастилась к поискам мужа для Мари. - Ты знаешь, позавчера Грандис пригласила на обед семью богатого соседского графа. На самом деле я думала, что её интересовал отец семейства, но нет! Оказалось, что она хотела познакомить меня с его сыном! Она считает его достойным вариантом. Мари, на радость Нади и негодование своей опекунши, начала интересоваться мальчиками совсем недавно. Ей мог приглянуться новый молодой почтальон, который подмигнул ей, или садовник, который, закончив стричь куст целозии, сделал для нее букет из оставшихся цветов. Но все влюбленности Мари протекали однообразно, никогда не становились чем-то серьезным и были наполнены только скромными смущенными улыбками молодых людей, маленькими несущественными подарками и самым любимым занятием Мари - томными мечтательными вздохами у окна. У нее давно сформировалось то идеальное представление об отношениях, которое зиждилось на любви Нади и Жана и рассказах Грандис о ее замужестве, но большую роль всё-таки играли французские романы, за которыми Мари тайно проводила бессонные ночи. Она всегда с уповением и нетерпением ждала следующего развития отношений главной героини, примеряя её судьбу на себя. Черпая вдохновение из этих нереалистичных сюжетов, Мари составила свою картину подходящего мужчины. В ее мечтах им был уверенный в себе сильный молодой человек с чувством юмора, который мог бы защитить её в случае опасности, а потом успокоить и прижать к себе. Её мужчина должен был быть нежен к ней и холоден к другим, должен был избавить юную леди от всех тревог. Сколько ночей она мечтала об этом загадочном человеке! Мари даже не задумывалась о материальном или общественным положением своего выдуманного избранника. Она считала, что заинтересованность в деньгах отравляет такое светлое и возвышенное чувство, как любовь, что в таком деле нет места алчности. Надя не смогла сдержать смешок и на секунду показала желтоватые зубы. - Правда? Какой кошмар, она уже ищет для тебя мужа...Может быть мне стоит напомнить ей, что сейчас уже другое время и не все девушки должны выходить замуж в шестнадцать? Лицо Мари тоже оживилось улыбкой. Из-за горячей воды на веснушчатых щеках выступил румянец. - Мне иногда кажется, что она хочет поскорее передать тебя кому-нибудь и устроить свою личную жизнь... - Не говори так, - Мари несколько насупилась, - Грандис просто думает, что мне так будет лучше. И я могу понять её, вряд-ли воспитание меня входило ее планы на жизнь, но она всё равно взяла меня к себе и вырастила, за что я очень благодарна, - девушка сложила руки, - Тем более я недавно подслушала ее телефонный разговор, в мае Грандис хочет поехать во Флоренцию присмотреть себе дом, она ведь уже десять лет откладывает на него деньги! Мне кажется она заслужила это, в конце концов из-за меня она решила остаться во Франции. - Ты такая добрая, Мари... Сеньорита давно имела на Мари план: выдать девушку замуж за богатого мужчину как можно раньше, чтобы она могла ни в чем себе не отказывать. Когда же юная леди сопротивлялась этим планам, Грандис объясняла ей: " Мia cara Marie, прошу, мысли шире! Ты выйдешь замуж, родишь этому человеку ребенка, чтобы избавить себя от его претензий об отсутствии потомства, и сможешь устраивать свою личную жизнь в тайне от мужа с кем захочешь, но уже будешь богатой и деловой женщиной. Che felicità!" Несчастная первая любовь Грандис и ее неудавшийся брак оставили слишком большой след на ее восприятии любви - теперь сеньорита давала своей подопечной подобные, не самые целомудренные советы, зарекалась больше никогда не выходить замуж, и крутила интрижки с женатыми мужчинами. Мари же, с детства обладающая не самым кротким нравом, всякий раз раздражалась, когда ее покровительница приводила очередного мальчишку и его родителей на обед. Грандис расхваливала достоинства Мари перед гостями, рассказывала, какая ее подопечная образованная, как прекрасно юная леди владеет английским и итальянским, как безупречно она обучена манерам. Мари, которую раздражали не только речи сеньориты, но и сам вид этого пустоголового каменного мальчика, нарочно пренебрегала правилами этикета, в надежде отбить интерес очередной соседской семьи к ней. Девушка ела все блюда одной и той же вилкой, испачканные в соусе губы вытирала тыльной стороной ладони, локти клала на скатерть, горбила спину и громко смеялась. Мари понимала, что снова добилась своего, когда эта семья переставала посещать их, а ее члены, отводя взгляд при встрече, здоровались всегда неохотно. Девушки успели обсудить много последних неважных событий и обе искренне наслаждались этим долгожданным временем, которое они наконец-то могли провести вместе, вдоволь наговориться и обменяться новыми новостями и сплетнями. Каждая их встреча заканчивалась подобными разговорами, которые трогали Мари за душу, заставляя ещё сильнее любить эту очаровательную женщину. Надя же воспринимала их беседы несколько иначе. Ей, конечно, всегда было приятно вновь ощутить эту незримую сестринскую связь между ними, но один аспект всё-таки мешал свергнутой принцессы быть до конца откровенной. Мари, в отличии от Нади, ещё не испытала любви, не знала этого сильного чувства, о котором ее подруга так сильно хотела с ней поговорить. Женщину тянуло рассказать Мари о тонкостях ее семейной жизни и узнать новое мнение по этому поводу, но пока что девушка не была к этому готова - она могла говорить только о соседских мальчиках и своих мечтах, основанных на многочисленных романах. Пока что Надя могла только с уповением ждать, когда же Мари по-настоящему полюбит кого-то и наконец-то сможет понять её.

***

Распаренная, отдохнувшая и расслабленная Мари, одетая в домашнее платье Нади, которое мешковато топорщилось на ее неразвитом теле, с блаженным видом сидела на мягких диванных подушках в гостиной. Влажные локоны падали на худые плечи и оставляли на ткани мокрые следы. Рыжая голова Пьера безмятежно покоилась на ее коленях, и она нежно гладила пухлые щеки мальчика своей белой рукой, наслаждаясь его невинной улыбкой. У ее ног вальяжно разлёгся Кинг, который так же, в полудрёме, тихо сопел большим мокрым носом, изредка подрагивая задними лапами. Горячая ванна благоприятно сказалась на состоянии девушки, теперь её веки могли открываться только на половину, а голова всё норовила упасть на спинку дивана. Жан уже вернулся в дом, прибывая в своем привычном невозмутимом состоянии. Он сидел напротив, наслаждаясь потрескиванием сухих веток в разожженом камине. Он любовался этой картиной, полной умиротворения, чувствуя, что гордиться собой, своей семьёй и этим домом, как будто это счастливое положение зависело от него одного. Надя, которая заканчивала последние вечерние хлопоты на кухне, заметила, что её юная гостья вот-вот уснет. Она негромко окликнула своего мужа, и кивком в сторону Мари попросила его проводить девушку в спальню, где она уже расстелила для подруги кровать. Жан понял ее без слов, ответил таким же молчаливым кивком и отвёл сонную гостью наверх. Мужчина с необычайной нежностью пожелал Мари доброе ночи и накрыл её одеялом, вспоминая, как он точно также, но когда-то очень давно укладывал ее спать, когда они втроём, вместе с Надей, провели несколько месяцев на необитаемом острове после крушения Наутилуса. Когда же и сам Жан уже лежал в кровати, со спины обнимая свою супругу, Надя обеспокоенно спросила его, нарушая негромким голосом тишину темной комнаты. - Чем ты занимался во дворе вечером? - Надя старалась произнести это как можно нежнее, боясь снова возбудить в супруге чувство тревоги, которое мучило его сегодня. И все же она подумала, что эти слова звучали недостаточно мягко, поэтому поспешно добавила, - Я ни в чем тебя не упрекаю, я спрашиваю из любопытства, - она настороженно повернулась на другой бок, чтобы видеть выражение лица супруга. Но, к ее удивлению, Жан совершенно не проявлял беспокойства, а даже наоборот смотрел на нее с необычайно блаженной слабой улыбкой. Он щурился ни то от темноты, ни то от своей близорукости, но его прикрытые глаза и приподнятые уголки губ растрогали и успокоили Надю. - Ничего особенного, копался в двигателе самолёта, - Жан крепче обнял свою возлюбленную рукой и утешительно поцеловал в макушку, - Не думай об этом, - он сказал это так, будто говорил не с женой, а с сыном, пытаясь не столько ответить на заданный вопрос, сколько успокоить маленького человечка и отнять у него желание сильнее вдаваться в расспросы. Надя не была удовлетворена этим снисходительным ответом, она подозревала, что на самом деле не все было так просто, как говорил ее муж. Но женщина, тяжело вздохнув, все же промолчала. Она вновь невольно отметила эту перемену в своем характере - каких-нибудь лет семь назад в таких же обстоятельствах она непременно бы устроила Жану настоящий допрос, выпытывая у него всю информацию и требуя доказательств. А если бы он предъявлял их недостаточно уверенно или, что ещё хуже, попробовал соврать, Надя обязательно бы ужасно обиделась на него, пошла спать в другую комнату и весь следующий день не обращала бы на него никакого внимания. Но теперь она решила промолчать, желая сохранить состояние Жана таким же безмятежным. Наде было даже несколько стыдно - женщина считала, что в заботе о муже, а потом и о сыне, она растеряла свой нрав и королевскую гордость, что семейная жизнь сделала ее больше похожей на самую обычную, если не считать цвет ее кожи, французскую домохозяйку, которая живёт одними только домашними хлопотами. Часто Надя мечтала о том, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы в родном королевстве не свершилось рокового государственного переворота. Она представляла, как жила бы в бесконечной роскоши рядом с живыми родителями и братом, как сама бы, вслед за матерью, взошла на престол матриархального Тартессоса. Тогда бы ее жёсткий характер получил бы нужное применение и не подвергся бы таким значительным изменениям. Мари спала в небольшой комнате рядом со спальней Пьера в самом конце коридора. Эту комнатушку она когда-то очень давно делила с Надей и Грандис, у противоположной стены стояли две дополнительные кровати, и тишина воцарялась здесь крайне редко. Ночью слышалась неясная итальянская болтовня Грандис, а днём сеньорита и приносила сюда новорожденного кричащего Элеуса. Грандис часто заботилась о мальчике в то время, пытаясь облегчить учесть свой подруги. С тех пор она привязалась к этому маленькому клону капитана Немо настолько сильно, что считала себя его полноправной тётей. Но теперь в этих стенах осталась только одна небольшая деревянная кровать, на который ворочалась Мари, старый пыльный ковер с каким-то этническим рисунком, удочка в углу и туманные воспоминания, которые смешивались в голове девушки в одним большой клубок ностальгии. Иногда, пытаясь размотать этот клубок и достать оттуда пару отдельных ниток, Мари видела белые руки своей матери, которые тогда казались ей ужасно большими, по сравнению с ее маленькими ладошками. Она корила себя за то, что запомнила не лицо этой женщины, а только ее нежные прикосновения, поцелуи и мягкий голос, шепчущий перед сном длинные молитвы. Этот непостижимый образ матери, неотрывно связанный с преданностью религии, всегда ассоциировался у Мари с чем-то святым. Когда девушка стала старше и Надя рассказала ей, что тогда, на островах Кабо - Верде, когда семью родителей Мари обнаружили застреленными, её мать закрыла девочку своим телом, чтобы спасти от пуль солдат Нео-Атлантиса. Узнав это, Мари окончательно убедилась в святости матери и начала считать ее своим ангелом хранителем. У подножья невысокой односпальной кровати мирно спал Кинг, охраняя свою любимицу. Он положил массивную косматую голову на свои крупные когтистые лапы и сопел, контрастируя с неспокойным сном Мари. Начинающаяся простуда уже давала о себе знать - девушка вертелась с одного бока на другой, кашляла, шмыгала и неосознанно сильнее заворачивалась в одеяло, пытаясь согреться. Сегодняшнее времяпрепровождение на улице в тонком платье ужасно губительно сказалось на юном организме. Мари спала настолько чутко, что любой лишний шум, будь то крик одинокой чайки или храп Кинга, могли сразу же разбудить её. Поэтому девушка первая в доме вскочила с постели, когда снаружи послышались сначала шорохи и детские голоса, а потом внезапный крик, какое-то жужжание, треск и плач. Сонная, растрёпанная и напуганная, она быстро примкнула к окну, пытаясь выяснить причину шума. Взгляд Мари сразу же упал на ужасную картину у забора - небольшая компания мальчишек, двое из которых лежали на земле, стонали и корчились. Кто-то боязливо оглядывал забор, кто-то пытался оттащить друзей в сторону, кто-то кричал неразборчивые слова в сторону окон дома. Этой же ночью семейная идиллия Лартигов дала трещину - Надя, узнав о причине суматохи, всё-таки убедилась в том, что её гордая натура не исчезла. Женщина закатила мужу настоящий скандал, обвинила его в бесчеловечности и прежде чем уйти спать в другую комнату заявила, что называться христианином он не достоин. За завтраком женщина демонстративно не разговаривала с мужем, не наливала ему чай, как она обычно это делала, не собирала для него еду на работу. Жан как никто другой знал характер своей жены, поэтому реагировал на все ее выходки спокойно, зная, что ураган скоро кончится, и на море вновь воцарится штиль. Давно ещё сам капитан Немо использовал эту аллегорию, рассказывая ему о том, что в детстве Надя была совершенно капризным и шумным ребенком, который ежедневно закатывал непродолжительные, но ужасно громкие и изнуряющие истерики. Ещё тогда Жан заметил, с какой нежностью говорил капитан об этой, казалось бы, не самой лучшей черте Нади, и он невольно сам перенял это снисходительное отношение к ее бойкому характеру, который, за последние годы, проявлялся уже не так часто. Сейчас же Жан был уверен в правильности своих действий, считал электрическую окантовку забора не только своим лучшим изобретением, но и эффективным методом защиты чести его семьи. Пьер сидел необычайно тихо. Сегодня утром он не болтал ногами под столом, не бубнил под нос детские песенки и стучал столовыми приборами. Рассердить мать ещё сильнее - именно этого мальчик боялся сильнее монстров из сказок. Наблюдая за этим конфликтом, Мари испытывала странное чувство умиления и ностальгии, как будто ничего не изменилось за те десять лет, которые они жили порознь. Одно расстраивало девушку - она не могла подразнить друзей своей излюбленной фразой о ссоре влюбленных, потому что теперь это и была она. Поэтому Мари оставалось только ковырять ложкой тарелку с кашей и шмыгать покрасневшим носом. Она в ужасе ожидала окончания завтрака, ведь это значило, что ей придётся ехать обратно в поместье. Она боялась не столько гнева своей опекунши, сколько самого пути домой - вновь крутить педали окоченевшими ногами под порывами холодного ветра было настоящим мучением, тем более, что простуда уже забрала здоровый румянец с ее щек. Вдобавок девушка страдала от головной боли и сонливости - она так и не смогла уснуть после того, как услышала шум за окном. И она почти увидела нимб над головой Жана, когда тот предложил довезти ее до дома на машине по пути на работу. Девушка почти заснула во время этой маленькой поездки - настолько убаюкивающе на нее действовали пейзажи, мелькающие за окном, тихий гул мотора и мелодия, которую Жан негромко напевал себе под нос. Голова в меховой шапке, из-под которой выбивались редкие локоны, склонилась к окну и вздрагивала всякий раз, когда колеса машины наезжали на кочку или большой камень. Мари размышляла о предстоящей ссоре с Грандис, об ее упреках и дополнительных уроках и всё это казалось ей таким неважным, что она только сильнее погружалась в сон. По прибытии, чтобы привести девушку в чувство, Жану даже пришлось осторожно потрясти ее за плечо. Когда Мари, сонно потирая усталые глаза, вышла из машины, мужчина ловким движением достал с заднего сиденья ее велосипед и, попрощавшись, попросил передать привет Грандис. Жан уже сел обратно за руль, как вдруг неожиданно распахнул дверь и окликнул Мари. Он торопливо достал из чемоданчика широкий конверт и протянул его девушке через окно автомобиля: - Чуть не забыл, передай, пожалуйста, это Хансону. Скажи, что я очень хотел увидеться с ним сегодня, но на работе, похоже, будет настоящий завал, - недолго думая, он добавил, - Ну и Сансону, разумеется, тоже. Мари в растерянности переводила взгляд с конверта на его адресанта. Как она могла передать его Хансону? Как Жан мог увидеться с ним сегодня? Хансон действительно приезжал во Францию раз или два за год, но обычно он делал это в особо знаменательные даты, как день рождения Грандис или рождество, и то он всегда сообщал об этом заранее. Но Жан уже не мог увидеть ее недоумение: - Ну ладно, береги себя и лечись. Au revoir! Мари проводила озадаченным взглядом пыльную машину, испускающую клубы серого дыма, и вновь посмотрела на конверт. Он был самым обычным, без каких либо марок или наклеек, которые обычно требуются для отправки письма по почте. Коричневую плотную бумагу украшала только размашистая рукописная надпись "Jean-Luc Lartigue".