Превращение

Санкт-Петербург, 17 ноября 2007 год Взаимоотношения родных братьев и сестёр - это часто непостоянная и изменчивая вещь, которая зависит от множества внешних факторов. Они могут ссориться, драться, бросаться колкими и обидными словами, а иногда даже вещами или обниматься, смеяться, веселиться и плакаться друг другу в плечо. Неизменным остаётся лишь одно - безусловная любовь, которую не тронут обзывательства, не смоет кровь и не уничтожат даже самые страшные предательства. Но подростковый максимализм, внутреннее одиночество, накопленные обиды, недопонимания и упёртость, вспыльчивость, дерзость - ну чисто Громовская порода, как любит повторять Фёдор Иванович - вкупе вполне могут сильно потрепать эту безусловную любовь. Потрепать настолько, что люди перестают замечать её, забывают, игнорируют, с завидным усердием взращивая в себе незаслуженную ненависть. Точно, как Юнка и Игорёк Гром.  - Я тебя ненавижу, Игорь! - буквально первое, что слышит Прокопенко, вступая в квартиру.  А затем какой-то грохот, разносящийся по всей квартире так, что аж стены трясутся, и крики старшего Грома:  - Ты что творишь, идиотка?! Мне это Саша подарила! Дядя Федя останавливается на пороге и прикрывает глаза, стараясь загасить внутри себя зарождающуюся злость, - это сейчас ни к чему, ведь их с Леной хлипкая квартира не всегда выдерживает двух Громов в самом расцвете сил и на пике негативных эмоций. Если сейчас и он поддастся гневу, то от дома останутся лишь голые стены. Второй мыслью после “схватить обоих за шиворот и выпороть каждого по самые не хочу, и плевать, что одному уже третий десяток пошёл, а второй полтора года до выпуска из школы осталось” оказывается нехитрый план побега до тех пор, пока оба ребёнка не успокоятся. Но этому препятствует понимание того, что Юнка наконец-таки воплотила в жизнь свои долгие угрозы разбить часы старшего брата, что ему на первую годовщину отношений дарила его девушка - приятная и весёлая, по мнению Прокопенко, Саша Филипенко. И это очень и очень плохо, учитывая как сильно Игорь дорожит и возлюбленной, и подарком. Такой на самом деле жестокий и недальновидный жест со стороны младшей Гром может закончиться не просто мелкой дракой и синяками от неудачных движений и острых углов стола, а чем-то намного серьёзнее. Поэтому он спешит в комнату разнять детей, надеясь, что успеет предотвратить зарождающийся конфликт и, конечно же, вспоминая добрым словом старого друга Константина, чей характер передался и сыну, и дочери в равной степени. Мало Фёдору было по молодости выходок боевого товарища, так теперь у него на шеи сидят две его точные копии и проблем стало в два раза больше.  - Я тебе сейчас..! Прокопенко входит в комнату - бывшую гостиную, а ныне комнату Юнки - ровно в тот момент, когда часы валяются разбитыми у стены, в руках Игоря находится узорчато расписанная гитара младшей сестры, а у неё - камера мгновенной печати, которая является уже подарком для Саши Филипенко, чей день рождения должен масштабно отпразноваться буквально на следующей неделе. Очевидно, и то, и другой находится в крайней степени опасности в чужих руках - музыкальный инструмент рискует быть разбитым об пол или выброшенным в окно, а камера вполне может полететь в стену, вслед за часами.  - Я тебя предупреждала, Игорь!  - О том, что твои дебильные друзья в край тебе мозги промыли? Я это и без тебя знаю, пришибленная! Быстро положи камеру!  Ребята, очевидно, не замечают вынужденного зрителя их драмы, которая за жалкие пару лет - ровно с момента, как Игорь съехал в общагу - разрослась до внушительных размеров “военных действий”. Продолжают сверлить друг друга грозными и решительным взглядами, тяжело дышать и дальше плодить негативную атмосферу в помещении. Как и Костя когда-то, не желают нормально поговорить, а бросаются в омут эмоций с головой. Федя же, как и много лет назад, немного таится, наблюдает, выясняет причину новой проблемы. А повод, собственно, и не меняется на протяжение этих двух лет.  - Я говорила, если продолжишь лезть ко мне и моим друзьям, то я сама начну диктовать тебе правила “счастливой жизни”! - зло шипит Юнка и ещё сильнее сжимает в руках камеру, - И первое правило - никакой Филипенко здесь не будет, а её вещей тем более! - А Саша тебе чем не угодила?  А вот и одна из главных причин этих криков - Саша Филипенко. С её появление в жизни Игоря и их абсолютно чистой, искренней, взаимной первой любви, переросшей во взрослые отношения, и начались все проблемы между Громами. Всем, включая Фёдора Ивановича, тётю Лену и даже саму Сашу, ясно, что дело далеко не в ней, а именно в Юнке. Ей, вероятно, тяжело даётся стремительно растущее расстояние между ней и старшим братом, учитывая насколько они были близки с раннего детства и после смерти отца. Ревность к Филипенко, с которой Игорёк проводит намного больше времени, чем с ней, и злость на неё вполне себе закономерные последствия, которые имели место быть в самом начале, два года назад.  Но время идёт, а ссоры лишь учащаются. Стоит старшему Грому появится в квартире Прокопенко и над обычно резвой и весёлой Юнкой “начинают сгущаться тучи”. Огрызается на любые слова, просьбы и вопросы, зыркает недовольным взглядом, хлопает дверью, а часто и вовсе сбегает куда-нибудь до момента ухода Игоря. А саму Сашу и на порог не пускает, тщательно оберегая “свою территорию”. Когда ей было четырнадцать многих умиляло такое проявление любви к брату, в пятнадцать - начало напрягать, в шестнадцать - уже откровенно выводит из себя. Но Гром ещё попробуй что-нибудь сказать, особенно если она уже разгорячённая и взвинченная новой встречей с Филипенко. Фёдору Ивановичу кажется, что в такие моменты в ней говорит покойный Костя - те же фразы, тот же взгляд, сарказм и яд, сочащийся из каждого слова.  И нет этой войне ни конца, ни края.  Он и Лена, откровенно задолбавшиеся пытаться что-то исправить или помирить Игорька и Юнку - очень самонадеянно было предполагать, что у них это получится - просто решают переждать. Лишь время от времени стараются минимизировать возможный ущерб от нового столкновения громовских упрямства и дерзости. Так и в этот раз. Рвение Фёдора Ивановича вновь предпринять попытку разрешить конфликт быстро спадает на нет, тем более, что в таком случае придётся принять сторону либо старшего, либо младшей - хотя, говоря откровенно, всё реже приходится вставать на защиту Юнки, учитывая абсурдность её поведения - а ему этого не хочется. Он ведь одинаково сильно любит их обоих, как родных, как своих - он видел рождение каждого из них, был рядом на протяжении их жизней, наблюдал первый шаг и слышал первое слово, ночевал с ними, купал, кормил, забирал с садиков, школ и секций. Эти двое уже его дети и неужели он может выделить кого-то их них? Не может, конечно, нет, ведь и Костя не мог.  Потому сейчас просто отступает назад, вновь махнув рукой на эту существенную проблему в их семье, одевается и покидает квартиру. Решает встретить жену с работы и сводить её куда-нибудь поужинать, не нужно ей слышать ссоры Громов, только зря разнервничается. Они-то перебесятся, а Лена потом полночи спать не будет.

***

Возвращаются супруги Прокопенко уже за полночь - довольные, до безумия влюблённые, словно им снова по двадцать лет, сытые и натанцевавшиеся до приятной усталости во всём теле. Громко перешёптываются в прихожей и смеются “в себя”, стараясь как можно быстрее снять верхнюю одежду и скрыться в спальне, чтобы не разбудить Юнку. Её комната находится неудачно близко ко входу, потому её чуткий сон нарушает любой поздний гость или Фёдор Иванович, часто задерживающийся после работы. Но страх потревожить чужой сон развеивает тонкий скулёж и редкие всхлипы из-за двери. Сложить два и два не составляет труда и Лена тут же бросается к комнате младшей Гром, желая успокоить, приласкать, огладить по голове, приговаривая что-нибудь успокаивающее, и уложить спать.  - Не надо, Лен, - останавливает её Федя и настойчиво ведёт до спальни, объясняя, - Они сегодня опять с Игорьком собачились.  - Опять? Из-за чего?  - Да у них всё те же на манеже, будто не знаешь, - поглаживает супругу по спине, а сам глядит на тёмную дверь, “украшенную” деревянной табличку с говорящей надписью “Не беспокоить”, - Она ему часы разбила об стену и про Сашу говорила, а он про её друзей опять заикнулся. Ну и слово за слово, знаешь же как это у них происходит.  Елена прикрывает рот рукой, услышав, что Юнка таки совершила обещанное и буквально уничтожила подарок от Саши. Ещё помнит каким окрылённым и разнеженным - совсем на себя не похожим - был Игорь в день их первой годовщины с Филипенко. И часы берёг, как самую большую ценность в его жизни - ни разу нигде не забывал, почти не снимал и внимательно следил за исправностью. А она их взяла и… и об стену… Надо же на какие жестокости только способны и она, и её брат.  - Может мне поговорить с ней?  - Не надо. Опять жалеть её начнёшь, хватит уже, - ворчит Фёдор, с тоской чувствуя как быстро всякая игривость и лёгкость покидает его, и решительно движется к чужой комнате, - С ней пора по-взрослому говорить и перестать сюсюкаться. Не маленькая уже, прекрасно понимает что делает и всё равно продолжает проверять нас всех на прочность.  Прокопенко распахивает дверь и, натягивая на себя максимально грозный вид, входит в девичью комнату, правда совсем непохожую на таковую. Вокруг все стены завешаны громовскими художествами и яркими плакатами, на столе вечный творческий беспорядок, кровать вся вывернута, из шкафа вещи и украшения буквально вываливаются, комод ломится от количества различных вещей, относящихся к увлечениям Юнки - краски, кисти, бумага, бисер, ткани, нитки, ленты, глина, камни, блёстки и так далее. И как бы этот самый настоящий срач не раздражал Фёдора, а у Лены не чесались руки всё прибрать, комнату младшей Гром никто никогда не трогал, вспоминая слова Кости о том, что не им учить детей порядку, учитывая их откровенно наплевательское отношение на чистоту. К тому же, было заметно, что она действительно старается поддерживать минимальный порядок, когда есть на это время. А то, что этого времени очень часто просто нет - уже другой вопрос.  Юнка сидит посреди своего родного беспорядка прямо на полу - заплаканная, лохматая, с опухшими глазами и покрасневшим носиком - а перед ней вдребезги разбитая гитара. Вот и у Игорька кончилось терпение. Неудивительно, конечно, и, по мнению Феди, он ещё долго продержался. Что ж… теперь она и от него получит по самые уши, потому что при всей любви к ней и уважении к Косте терпеть её выходки нет уже никаких сил. К тому же, он, как лучший друг погибшего Грома, обязан вырастить из обоих его детей нормальных людей. Вот и пора, видимо, заняться воспитанием младшенькой.  - Так.., - сконфуженно начинает Фёдор Иванович, второй раз за вечер теряя всякую смелость. Всё-таки заплаканные женщины всегда вводили его в ступор.  - Я ему больше не сестра, - тихо, хрипло и неприятно холодно заявление Гром, не поднимая взгляда на опекуна.  - Юник, - угрожающе начинает он, впервые заслышав такие страшные слова.  Удивительно, но сколько бы Громы не ругались, сколько бы не кричали о своей взаимной ненависти они никогда не открещивались друг от друга. Наоборот, очень крепко держались за свою родственную связь, боясь потеряться в большом мире. А тут на тебе!  - Это не мои слова, дядь Федь, - недовольно рычит Юнка и тем самым пресекает любые нравоучения в свою сторону, - Это Игорь мне заявил, ровно после того, как разъеб… разбил мою гитару.  Прокопенко начинает внимательно осматривать масштаб бедствия и понимает, что Игорь не просто один раз приложил инструмент об пол, а усиленно, методично и усердно уничтожал его на глазах младшей сестры. Всё настолько плохо, что от гитары остались лишь гриф, а весь корпус разбит в щепки, валяющиеся по всей небольшой комнатке. Он предполагает, что Юнка всё-таки пошло до конца - точно, как и отец - и лишила Сашу подарка к предстоящему торжеству, отправив камеру в полёт. И вот он набирает воздуха и собирается честно заявить, что она сама виновата в случившимся, а после высказать всё, что накопилось за два года, но натыкается глазами на ту самую камеру. Целую, невредимую. Лежащую на полочке, рядом с ровно стоящими комиксами и книгами.  Вот теперь, даже являясь опытным милиционером, которые расследует далеко не простые дела, начинает терять всякую суть конфликта Громов. Складывается впечатление, что маньяков, убийц, педофилов, воров и остальной отброс общества он понять может - и не просто понять, а ещё и предугадать их действия, осознать мотивы и предотвратить их дальнейшие зверства, - а родных детей - нет. Стоит ему только ухватиться за ниточку логики во всём происходящем и либо один, либо вторая выкинут что-то такое, чего он не просто не ожидает, а даже понять не может как, зачем и почему! И сейчас именно тот случай.  - И за что он так с гитарой?  - Сказала, что не хочу его видеть и пусть катится куда подальше со своими советами, заботой и опекой, которые мне вообще не упёрлись.  Фёдор внимательно выслушивает недолгое объяснение, прерываемое редким шмыганьем носа, и всё равно не может понять цели Игорька, когда он решился “сравнять счёт” и сломать музыкальный инструмент, на который Юнка копила без малого целый год. Конечно, слова, ею сказанные, обидные и неприятные, но последнее время они звучат настолько часто, что сравнимы с “добрым утром”. Да и не задевают они старшего Грома от слова совсем. Давно уже нет. Он всё равно продолжает гонять друзей младшей сестры, считая, что они на неё плохо влияют. Хотя бы потому, что сколько бы он не требовал перестать с ними общаться, она делала с точностью наоборот. По правде же, она продолжала идти наперекор желанию Игоря из банальной вредности.  - Ты ему это каждый божий день твердишь. Для него это уже не более, чем надоедливый бубнёж. Он не мог из-за этого сломать гитару.  - Разумеется, - закатывает глаза младшая Гром и отворачивает голову, - Конечно, Игорь не мог этого сделать. Игорь ведь такой хороший, терпеливый брат, - ядовито выплёвывает слова, которые так давно вертелись в мыслях, не давая спокойно жить без оглядки на идеальность старшего брата.  - Не паясничай, - устало просит Фёдор и присаживается на кровать, отодвигая в сторону один большой комок, состоящий из одеял, подушки, простыни и, кажется, некоторых элементов одежды. - А разве не так? - тут же вспыхивает Юнка и глядит на Прокопенко злыми, обиженными и красными глазами, - Игорь хороший, Игорь молодец, Игорь в полицейской академии учится и девушка у него вся из себя такая замечательная, и друзья-то у него все, как на подбор, - загибает пальцы, перечисляя все достоинства Игорька, которые, возможно, они с Леной слишком часто выделяли в её присутствии, - Одна я такая стерва и овца последняя, - отворачивается и начинает говорить чуть тише. Оскорблять саму себя вслух несколько труднее, чем в мыслях, - Тот самый уродец в нашей семье. Хорошо хоть отец не дожил и не увидел в кого я выросла! А мать так вообще сразу после моего рождения свалила, видимо, быстро осознав, что из такого ничего путного не вырастет! Последние фразы срабатывают, как красная тряпка для быка, а неуважительное упоминание покойного друга и вовсе пробуждает в Феде небывалый гнев. Кажется, никогда в жизни он не злится так, как сейчас на Юнку. Просто вспоминает Костю и его отношение к детям, все их разговоры о маленьких Громах, его постоянное волнение за них, особый трепет к дочери - понимал ведь, что с ней, как с Игорьком не получится - и его, к несчастью, невозможность балансировать между семьёй и работой. Вспоминает и понимает, что эти двое могли косячить как угодно - мелко или с грандиозным размахом - старший Гром чаще всего лишь для вида их наказывал, а потом со смехом и некоторой гордостью рассказывал о новой выходке его малышни. Поэтому Прокопенко даже не может придумать то, из-за чего Константин мог разочароваться в своих детях, и тем более в любимой дочке, которая хулиганила лишь напару с братом, а сама по себе была достаточно спокойной и непроблемной.  Ну, а слова о их нерадивой и абсолютно безответственной мамаше окончательно “добивают” его. Вспоминать эту женщину, разбившую сердце его лучшему другу и полностью разрушившую его жизнь на длительный срок, он может лишь нецензурными фразами и проклятиями.  - Ты бы язык-то прикусила!  - Так и это не мои слова, дядь Федь! - вновь огрызается Гром, - Ваш золотой мальчик такого мнения.  - Игорёк? - тут же теряется Фёдор, - Игорёк так сказал? Юнка утвердительно кивает и вновь отворачивает голову. Ноги к себе прижимает, обхватывает руками и укладывает голову на колени. Скоро опять на слёзы пробьёт - от обиды, злости, непонимания и чувства безысходности. Хочется сбежать куда подальше от семейных проблем, но она ведь Гром, разве она может? В их семье подобное не принято. Что отец, что старший брат всегда смотрят страхам и трудностям в лицо и идут напролом: действуют, решают, помогают, бьют, спасают. А ей хочется просто забиться в какой-нибудь дальний тёмный угол, чтобы больше никогда не видеть и не слышать старшего брата.  Смешно, но даже сейчас, когда даёт слабину, в отличие от него, вновь проигрывает на чужом фоне. Действительно, не сестра, а полное разочарование…  - М-да, - кряхтит Фёдор Иванович и усаживается рядом с Юнкой, приобнимает, позволяя ей улечься на его плечо, - Не уживётесь вы с Игорьком в одном городе. Маловат Петербург для двух Громов.  В ответ слышится лишь шмыганье и прерывистое дыхание. Вот и слёзы.  - Помнишь ты что-то говорила про хороший пансион в Москве?  Конечно же, она помнит. Ещё год назад умоляла его и тётю Лену отправить её за лучшим образованием, чем в местной школе и - главное - подальше от ругани с Игорем. Но просьба была не услышана - все всё ещё верили, что дети перебесятся, успокоятся и вновь будут жить в мире. Да только чуда не случилось и уже вряд ли случится, а жить в постоянной атмосфере ненависти невозможно уже не только Громам, но и Прокопенко. Пора уже решать вопрос жёстко и радикально.  - Да.  - С третьей четверти будешь там учиться, - уверенно заявляет Фёдор, заглядывая в серо-голубые глаза. - Спасибо, дядь Федь, спасибо огромное, - Юнка тут же прижимается сильнее к нему и негромко продолжает благодарить за это, на самом деле, тяжёлое решение.  А Федя только прикрывает глаза и мысленно обращается к покойному другу. Просит дать хоть какой-нибудь знак, чтобы знать, что он прямо сейчас поступает правильно, что им действительно будет лучше отпустить Юнку. Ведь так страшно ошибиться, недоглядеть за ней, а значит подвести Костю. 

***

Санкт-Петербург, 5 января 2008  Пропихнуть Юнку в новую школу-пансион в Москве в середине учебного года оказывается реальнее, чем Фёдор мог предположить. Он не отрицает, что ему в этом помогли вышестоящие коллеги, в том числе и московские, его положении в милиции, а также достаточно хорошие оценки Гром в предыдущей школе и рекомендации от учителей. Благо свой “громовский” характер редко проявляется с негативной стороны в стенах школа, наверное, поэтому почти весь учительский состав с охотой помогли им с поступлением. И в процессе сбора документов, покупки всего необходимого и празднования Нового года всё, кажется, немного наладилось. И ссоры стихли, и дома стало спокойнее, но и Громы стали реже пересекаться, лишь слегка “порыкивая” в сторону друг друга.  На секунду и Лена, и Фёдор даже задумались о том, чтобы всё-таки дать заднюю и оставить Юнку подле них. Но воодушлённая Гром и её яркие мечты о жизни в столице, без старшего брата и его назойливой, уже немного токсичной заботы не дали им этого сделать.  И вот они втроём стоят на вокзале, ожидая поезда, который увезёт их девочку за семьсот километров. Им и грустно, и трепетно от наступающего будущего. Лена всё причитает о неправильности происходящего, обнимая Юнку, Прокопенко переминается с ноги на ногу от холода и старается держать серьёзный вид, боясь совсем растрогаться от осознания предстоящей разлуки с младшей Гром, а она сама разве что не танцует от переизбытка эмоций. И все ждут появление Игоря, пусть и не говорят этого.  - Он не придёт, - Юнка озвучивает общую мысль, когда до отбытия остаётся две минуты, - И это, наверное, к лучшему, - добавляет с лёгкой улыбкой.  Но Фёдор Иванович знает, что она ждала, до последнего ждала, что Игорёк придёт проводить её - обнимет, поцелует в макушку, щёлкнет по носу, увидев мокрые глаза, и пообещает звонить почаще. Чёрт, да она была бы рада даже если бы он притащил с собой Филипенко. Но он не появляется, а она уезжает.  И ни один их них не предполагает, что вновь они встретятся только спустя долгих двенадцать лет.