Зашей ему веки

Едут час, едут два. Шэнь Цзю слушает через стенку повозки трёп бестолкового мечника. Слушает час, слушает два. Слушает, пока они едут. Слушает, когда делают вынужденную остановку. Слушает, когда начинает идти дождь. Слушает, когда Мин Фань получает очередную выволочку от Инъин. Слушает, когда Ло Бинхэ, чуть осмелев, выглядывает из повозки, одними взглядом умоляя о спасении. Слушает и слушает. Ещё чуть-чуть и Шэнь Цзю бросится под колеса повозки, лишь бы этот трёп не слушать. И чего у этого Бога рот не стоит? Прежде Шэнь Цзю думал, что только одна часть прославленного мечника стоять не в состоянии, а теперь, право, сомневается — не везде ли этот мечник такой немощный. — Ты что, издеваешься?! — вконец обозлился Лю Цингэ. Глава Юэ лишь обмолвился о том, что этой гадюке нездоровится, и Лю Цингэ, как умалишенный, мчится к нему. А змий и на слово лишнее скупится. И как не помер ещё от своей жадности?! — Чего в угол от меня забился?! Ночью в доме удовольствий моим обществом не брезговал! А при свете дня что, не мил я тебе?! Чего смотришь на меня, как на варвара! Или одежды мои недостаточно запахнуты для тебя? Шэнь Цзю и это слушает. Всю более-менее прямую дорогу слушает. А вот аккурат перед огромной ямой, до краев наполненной дождевой водой, со всей силы дергает поводья. Лошади становятся на дыбы, а повозка, прокатившись ещё один оборот колес, останавливается. И теперь Шэнь Цзю слушает возмущенные ойканья и милые сердцу стоны. Из повозки показывается недовольное лицо Лю Цингэ. Шэнь Цзю же с совершенным довольством собой стегает лошадей и те с силой бьют копытами по мутной воде, окатывая грязной водой белые одеяния Бога и светлый его лик. Лю Цингэ, к чести своей, даже не шелохнулся, обратно не упал и головушку свою не разбил. Живым-живехоньким на «Ло Бинхэ» смотрит. Вот только смотрит с насквозь мокрыми волосами и в испачканном белом тряпьё. Шэнь Цзю очаровательно улыбается — ну очень глубокой была яма, с очень грязной водой, ну не виноват этот ученик. — Ты!… — грозно начинает Лю Цингэ и тут же его перебивают покаянно опущенный взгляд и тоненький голосок: — Я не нарочно, шишу… — и вид убитый горем, и губы дрожат в страхе. Ах как же неуклюж этот ученик! Лю Цингэ беспомощно захлопал глазами, почувствовав себя настоящей скотиной. На такой лучик света наорать хотел, ещё и напугал своим варварским видом. Недаром змея треклятая всё Лю Цингэ мордой в его манеры тычет. Совестно аж. Впрочем, не только ему. Ло Бинхэ громко закашливается, сообразив — камушек-то с «не нарочно» был вовсе не в огород Бога Войны. Учитель злопамятен… И покуда один бог и один демон размышляли над своим недостойным поведением, один ужасно уставший старший ученик по незнанию кричал на собственного шицзуня: — Поосторожнее! — Мин Фань совсем умаялся, стараясь и умаслить Бога Войны, и не оскорбить своего учителя. К сожалению, и то, и другое давалось ему плохо. Ещё и щенок Ло палки в колеса вставляет, да лошадей со всей дури стегает. — Следи за дорогой! Не дрова везёшь! «Бревно, — с деланной виной кивая, улыбается про себя Шэнь Цзю, — бревно я везу. Девственное бревно по фамилии Лю. А тебя, маленький подхалим, я запомнил. Погоди, верну свою кожу, и за каждое твоё услужничество перед этим бревном поквитаюсь». Еле-еле душа в теле, но добрались до городка. Шэнь Цзю пропустил добрую половину рассказа господина Чэна, злую её половину он тоже пропустил. Всё равно тот больше о красоте своих наложниц распинался, чем о деле. — Можно осмотреть тела убитых? — на Мин Фаня глядеть было страшно. Старший ученик за время их короткого путешествия успел поседеть. И теперь всё пытался вывернуться так, чтобы Инъин не заметила плачевное состояние его волос. Инъин и не замечала. Справедливости ради, она и вовсе своего шисюна не замечала. И, на взгляд Шэнь Цзю, правильно делала. Мокрый, усталый и вымотанный душевными переживаниями Мин Фань выглядел откровенно жалко. — Конечно-конечно! Зато вид Лю Цингэ так прекрасен, что господин Чэнь даже перестал лапать свою девицу, предпочитая если не руками, так хоть глазами ощупать всего Бога Войны. Аж подскочил, бедолага, сбросив со своих колен обиженно надувшую губки наложницу. Едва закончилась официальная часть и пришло время для неофициальных любезностей, как Шэнь Цзю выскользнул из комнаты, напоследок услышав: — Я лично проведу бессмертного мастера к телам убитых, — вовсю обхаживая Лю Цингэ, млел хозяин дома. — Но прежде, — господин подхватил под руку хмурого, ничего не смыслящего в происходящем Бога и промурлыкал:— позвольте показать вам комнаты. Шэнь Цзю почувствовал злое удовлетворение, а от мысли, что в одной из услужливо показываемых покоев ладонь хозяина перекочует с руки Лю Цингэ на более интригующие части тела прославленного мечника, аж настроение улучшилось. Вот с таким прекрасным настроением и мечтательной улыбочкой на губах и застал Ло Бинхэ своего шицзуня. Над освежеванными телами застал. — Учитель… — жалобно протянул Ло Бинхэ. Он, пользуясь своим положением главы Цинцзин, ушёл со встречи вслед за шицзунем. И зря. Ло Бинхэ своего учителя в благом настроении ни разу в жизни не видел. А тут на изуродованные тела учитель глядит с таким довольством, будто уже представляет, как среди них откажется ещё и жалкая тушка этого ученика. — Да, — соглашается мастер Сюя. — Да?! — в ужасе вскрикивает Ло Бинхэ. Учитель уже всё решил, учитель сейчас стянет с Ло Бинхэ свою плоть. Учитель, пожалуйста, не… — … надо, — задумчиво кивает шицзунь. — Комплекции отличаются. Не натянуть кожу по размеру, подшивать надо. — Не надо!… — бледнея, молил Ло Бинхэ. Спасало только то, что тело этого ученика слишком тщедушное, а коли захочет учитель его подшить — так не жилец Ло Бинхэ. — Что ты мелешь? — только сейчас обратив внимание на Ло Бинхэ, скривился Шэнь Цзю. Право слово, он избегает мальчишку как может, а тот так и норовит везде свои пять цяней вставить. Чушь какую-то несёт, и вид при этом имеет, будто этот мастер истязал его. — Комплекции у двух наложниц разные. Если и в самом деле это какой-то заклинатель захотел бы сменить себе облик, то ему достаточно было бы только лица. Его подшить можно. А он снял всю плоть. Подогнать размеры собственного тела под кожу убиенных может только демон. А… так учитель говорил о наложницах. Ло Бинхэ, сообразив, что освежевание ему пока не грозит, даже чуть осмелел. Сделал шаг вперёд, с любопытством рассматривая тела. И в самом деле, одно принадлежало высокой и ладно сложенной девушке, второе же слишком хрупкое и миниатюрное, на детское более походит. Хорошо, если убитой было хотя бы двенадцать. — Иди к себе, — нехотя, через силу цедит учитель. Ло Бинхэ сжимает губы. Страх, что сжирал ранее, быстро забывает. Обида лишь остаётся. Учитель ему слова с такой неохотой бросает, точно от прокаженного монетой отмахивается, лишь бы тот грязными руками к дорогим одеждам не притронулся, не замарал в своей мольбе о подаянии. — И жди, пока Мин Фань придёт. Согласие на всё ему давай. Сам никуда не лезь. Глаза притворного цвета цин опускаются в пол, потакая старой привычке. Что скрывают — не разобрать. Если бы шицзунь приметил, то потребовал бы, чтоб Ло Бинхэ взгляд поднял. А Ло Бинхэ не смог бы. Он злобу в этом теле скрывать пока не научился, вот в пол и чаще обычного смотрит, чаще обычного на учителя своего гневается. Да и как спокойным тут оставаться? Шицзунь ведь такие надежды возлагает на своего… —… мертвого ученика, — Ло Бинхэ сочувственно улыбается. — Жаль, не оправдал. Впрочем, не только ж этому Повелителю быть разочарованием для шицзуня? Но Шэнь Цзю на Ло Бинхэ не смотрел, не приучился ещё к мысли этот мастер, что его глаза под зашитыми веками могут видеть только своего ученика. Не зная и видеть не желая, кого оставляет за спиной, Шэнь Цзю направился прочь из поместья. Личной комнаты простому ученику не предоставят, а находиться с кем-то в одном пространстве подолгу он не мог. Да и присутствие Шэнь Цзю здесь не к чему. Демон слаб. Хоть крохами силы бы обладал, так мог бы поддерживать жизнеспособность одной кожи длительное время. А этот вынужден их постоянно менять из-за гниющей плоти. С таким Мин Фань без труда управится. Но зайти кое-куда было бы неплохо. Халупа гробовщика, как и полагалось, находилась на самой окраине города. До кладбища от неё ближе, чем до жилых домов. Шэнь Цзю окликнул хозяина и, не получив ответа, вошёл внутрь. И едва не споткнулся на ровном месте. Кот попался под ноги. Чёрный весь то ли по природе, то ли из-за грязи, худющий и с мордой какой-то треугольной. Противная скотина. Шэнь Цзю животных не любил ни в каком виде, а этим ещё и брезговал. Блохастая тварь же не смутилась посетителем, даже не зашипела. И уйти с дороги отказалась. Шэнь Цзю, не церемонясь, перешагнул через неё. И пнуть бы не помешало, да шерсть с одежды потом не счистить. — Что нужно? — хозяина дома выглядел немногим лучше кота. Худой и грязный. И возраста непонятного, то ли шестнадцати лет от роду, то ли за шестой десяток уж ступил. И точно так же, как и кот, оказался мастеру Сюя не мил. Улыбка уж больно довольная. — Скольких схоронил без кожи? — Молодой мастер ошибся, — льются слова изо рта трупной гнилью. Кривится Шэнь Цзю в отвращении. — Этот не гробовщик. Всего-то ремесленник. Посмертные маски создаю да на лица покойников краски наношу, чтоб живых порадовать. А схоронили четверых за два месяца. — Женщины? — Юные девушки из богатых семей. А демон-то привередливый. Всё ему подавай молодых да зажиточных, у кого кожа получше. Значит, и ныне в какой-нибудь знатной девице устроился. Шэнь Цзю, своё получив, развернулся, собираясь уходить. Его окликнули. — Молодому мастеру не помешает обучиться манерам. А то лишь в учениках ходит, а уже нос так высоко задирает. Шэнь Цзю оборачивается, с оценкой глядит и ухмыляется. Шаг …вперёд. И ещё один. Вровень становится с безродным: — Можешь меня поучить манерам. Только как ты это будешь делать с вырванным языком и отрубленными руками? — Молодому мастеру виднее, как человеческая свинья учить уму-разуму может. Шэнь Цзю обнажает меч. Шаг… … назад. И ещё один. Отходит на почтительное расстояние мастер Сюя, крепче зубы сжимает, да кланяется уважительно. И как ещё в позвоночнике не переломился? Ну да ладно. Учит мальчишку телу главы Цинцзин соответствовать, не будет лишним и себя поучить шкуру просто ученика носить. Злым от собственной вежливости уходит. А мастер по резьбе с него глаз не сводит. — Ну надо же. Бережённым был, а сам ни богов своих не сберёг, ни свою гордыню. *** Шэнь Цзю на дорогу обратно потратил меньше времени. Спокойствия бы тоже меньше потратил, кабы на пути Ло Бинхэ не встретил. То кошки под ноги лезут, то псы. Жаль, через этого так просто не перешагнешь. — Учитель! — глаза у мальчишки расширены и испуганы. Шэнь Цзю от этого сделалось до того худо, что стряхнуть с себя этот взгляд захотелось. — Что ты здесь делаешь? — Я… Шицзе пришла ко мне, позвала прогуляться по городу и я пошёл с ней. И …— Шэнь Цзю позеленел от злости. Да когда б глава Цинцзин послушал ученицу и пошёл с ней прогуляться! Да ещё и вдвоём! Непристойно! И что эта псина творит?! Хотя ясное дело что. Была команда кивать перед Мин Фанем и молчать. Команды «сидеть» не было. Вот он развязанной собакой по городу и бегает в обличии мастера Сюя. Шэнь Цзю с первым гневом сладить не успевает, как злые проклятия, вертящиеся на языке, переходят в осознание. И в спокойный в лютости своей вопрос переходят: — Где твоя шицзе? — Учитель, она… я потерял её. Я не… — Не нарочно, да? — шипит, человеческого в речи не оставляет. Ло Бинхэ понимает: хоть оправдывайся, хоть кайся — учитель жалости не знает. — Показывай дорогу. Шэнь Цзю помнит, как пошёл за Ло Бинхэ. Помнит каждый шаг. Последнее, что помнит: взгляд, полный алых всполохов на собственном лице. — Шицзунь… — … проснулся? Шэнь Цзю вздрагивает всем телом. Минуты оцепенения и только после приходит осознание — вопрос задал не Ло Бинхэ. А ведь Шэнь Цзю так хорошо помнит каждое сказанное щенком «проснулся?». — А бессмертный мастер не спешил приходить в себя. *** Мин Фань чувствовал, что эта поездка обойдётся ему в год жизни. Шицзунь не брал с собой учеников на задания не меньше трёх лет, да что там учеников. Шицзунь себя-то на задания не брал. А тут на тебе. И желание изъявил лично разобраться с простеньким дельцем, и учеников с собой захватил. И Бога Войны впридачу, чтоб уж наверняка старшего ученика в могилу свести. Кстати, о могилах. Щенок Ло жив ещё? Мин Фань схватился за остатки изрядно поредевшего хвоста. Щенок Ло! Мин Фань ведь и так, и сяк, и наперекосяк вертелся, чтоб этот никчёмыш не высовывался из своего сарая. Ту выходку с лошадьми учудил ради этого. А ведь Нин-шимей теперь совсем в своем шисюне разочаруется, а Мин Фань же как лучше (в основном для себя лучше) хотел. У учителя настроение и так ни к черту. А тут небеса совсем обозлились. Столько страстей на голову любимого шицзуня, столько повод кого-нибудь со свету сжить. А Мин Фаню как потом оправдываться? С каким словами в ноги к главе Юэ бросаться?! Нет-нет. Нужно просто всех разделить, по разным норкам чтоб все схоронились, пока Мин Фань за демоном бегает, и как можно реже друг другу на глаза попадались. Шицзунь в своих комнатах, Бог Войны в комнатах хозяина дома, и щенок Ло сгинул. Вот так хорошо, так складно. Успокоившись на этой мысли, Мин Фань прошёл к комнатам учителя, набрал побольше воздуха в легкие, постучался в дверь — и тишина. Дверь открыл — и пустота. Нет шизцуня. Мин Фань, забыв о приличиях, бежит в хозяйские покои — и Бога Войны нет. И Ло Бинхэ сгинул... — Шисюн…— Мин Фань с трудом осознает, что его пытается дозваться младший ученик. — Шисюн… волосы… — да что там бормочет этот несмышлёныш?! Не видно что ли, не до тебя шисюну. Шисюн в страданиях. — волосы в твоих руках... Мин Фань опускает взгляд на свои руки. И на приличную прядь волос, зажатую в них. Что ж. Самое время постричься в монахи. Авось глава Юэ будет милостивее к божьему человеку. *** Лю Цингэ уверен: старая змея держит его за дурака. А этот юный змеёныш, Мин Фань который, ей поддакивает. Сначала этот никудышный старший ученик заявил, мол, хозяину дома нужно утешение, а шишу Лю так хорошо справляется, хозяин аж на глазах оживает. Вот у учителя бы так не вышло, а шишу Лю такой душевный, понимающий. Шишу Лю знать не знал, что он такой весь из себя душевный и понимающий. Да что там. Шишу Лю, тьфу, Лю Цингэ даже сестру в детстве успокоить не мог, а тут утешать взрослого мужчину? Это как? Благо, господин Чэнь прекрасно утешался сам. То приложится головушкой к широкому плечу Лю Цингэ, то под белые рученьки Бога Войны возьмёт. В общем, справлялся господин Чэнь славно с собственным утешением. Лю Цингэ же, чувствуя на своих плечах ответственное задание и голову хозяина, не противился. Раз уж у Шэнь Цинцю не получается, то у главы Байчжань всё должно получиться лучше. Лучший воин он, в конце концов, или кто? Бог ли, дрожь вселяющий, или право не имеет? На таких уверениях Лю Цингэ продержался пару палочек благовоний, а после руки хозяина стали искать утешения не в тех частях тела славного мечника, которые он мог предоставить. Теперь уж руками господина Чэна ещё долго не утешиться. По крайней мере, Лю Цингэ слышал хруст костей. Но он, честно, сжал руку наглеца не сильно. Кто виноват, что этот господин такой хлипкий? Поразмыслив, Лю Цингэ понял, что напрасно тратил время. И сделал самое разумное что мог, дабы утереть высокомерный нос змея с Цинцзин, то есть стал следить за этим самым змеем. К стыду Лю Цингэ, сообразительность не была его сильной стороной. Лю Цингэ это понял после двух или трёх совместных заданий с Шэнь Цинцю. То есть пока Бог Войны ещё только выслушивал истории пострадавших, скользкая змея уже находила виновных. Но беда была даже не в этом. Лю Цингэ хоть и не был семи пядей во лбу, но понимания ему хватило — с Шэнь Цинцю тут тягаться бессмысленно. Раздражало прославленного мечника другое. Раздражало не то, что его держат за дурака, а то, что держат за слугу или стража какого. Да, Шэнь Цинцю находил виновных, да, оказывался всегда в самой гуще событий, да, откровенно нарывался на бойню, но палец о палец же по итогу не бил! Какими-то проклятиями Лю Цингэ всегда появился чертовски не вовремя или же божественно вовремя? Так или иначе, стоило делу дойти до грязной работы — Бог Войны в своих белых одеждах тут как тут. В итоге Шэнь Цинцю стоит чистенькими молодым господином, лениво веером обмахивается, а Лю Цингэ в крови, в грязи и в ярости. Ох, какая же однажды позорная история из этого вышла! На сей раз Бог Войны будет осмотрительнее, позаботится о том, чтоб гадюка хоть раз сама меч обнажила. А то тяжелее веера в руках, поди, уже не один год ничего не держала. И одежды наверняка его после боя уже не будут так плотно-похоронно замахнуты. Где-то да кусочек кожи видно будет. И тогда-то Лю Цингэ ему всё припомнит. А если дело до битвы не дойдет, если окажется спесивый аспид в ловушке, связанным и беспомощным, так тем лучше. Ради такого Лю Цингэ даже вновь готов замараться и ходить в непотребном виде, лишь бы до конца дней припоминать Шэнь Цинцю, что жизнь его Бог Войны сберёг. Хороши думы, славно ими тешиться. Да только всё пустое. Нет Лю Цингэ дела: спасителем ли он окажется для Шэнь Цинцю или в очередной раз за служку сойдет. Сути это не меняет — тело Шэнь Цинцю ни один порез изуродовать не должен. А чем свои мотивы прикрыть, лишь бы самому себя правды не говорить — Лю Цингэ уж отыщет. С такими мыслями Бог Войны следовал по пятам за змеем с Цинцзин, пока на пути того не встал Ло Бинхэ, и оба исхитрились исчезнуть из-под носа мечника. Куда исчезали — Лю Цингэ толком не уследил, но быстро исправился. Демона найти труда не составило, смрадом его повсюду разит. Слабый демон, оттого Лю Цингэ почти набирался духу придерживаться своей первоначальной затеи и подождать, пока попавшая в ловушку змея не станет покладистее, но куда уж там! Беспокойство об этом непутевом создании заставляет Бога Войны и о гордости своей забыть, и об обидах. Единственное, на что хватило Лю Цингэ — это не выбивать дверь. Тихонечко войти в логово демона. Лю Цингэ прикусил губу в раздражении, осознав, что и этой науке он обучился стараниями Шэнь Цинцю. Прежде любую дверь выбивал, ни с опасностями не считаясь, ни плана какого-либо не придерживаясь. Что ж. Лю Цингэ вполне бы мог смаковать триумф: Шэнь Цинцю связан вервиями бессмертных и явно находится в безвыходном положении. Вот только Лю Цингэ как следует не смог бы насладиться моментом, даже если бы хотел. Уж слишком прославленный мечник был занят созерцанием скабрёзной сцены. Наложница господина Чэна сидела на сырой земле, пошло раздвинув ноги. А между ними неплохо уместился Ло Бинхэ. И руки тоже неплохо на голых её бедрах уместил. Гораздо лучше, чем сделал бы это сам Лю Цингэ в свои-то годы. — Какого черта тут творится? — так был прерван план Бога Войны войти тихо и выйти спасителем. И если бы Лю Цингэ не был так оглушен происходящим, то услышал бы вместо заслуженных благодарностей раздражённое: — Как всегда, не вовремя, — сказанное «Ло Бинхэ».