Зашей ему веки

— А бессмертный мастер не спешил приходить в себя. Демон и так, и сяк извивается, торжествует, празднует, над бессмертным мастером насмехается. Громки речи его, а до слуха Шэнь Цзю не доходят. В своих мыслях глава Цинцзин. Не понимает, не вспоминает — как ни старается, а в голове дурман один, да глаза алые. «Учитель…» — даже не шепотом, глазами, цвет привычный имеющими, зовёт. Беспокоится волчонок. Шэнь Цзю это «учитель» скорее угадывает, по губам читать ещё не наловчился, но и того хватает. Приходит в себя мастер. На пробу тянет верёвки, что связывают его. Простые верёвки, а порвать силёнок не хватает. Дрянь, а не тело. Под стать владельцу. — Если таковы все мастера на Цанцюн, то недолго им осталось без страха по земле ходить, — потешается, развлекается, над волчонком всё хлопочет демон, не понимает, что впустую свой яд растрачивает. Ло Бинхэ в страхе, но не в стыде. За свою ли шкурку трясётся или ж о шицзе переживает — Шэнь Цзю не знает. Да и знать не желает. Краем глаза уследил, что с Инъин всё хорошо, и на том успокоился. Рад даже, что она без сознания. А вот предстоящие действия радости в мастере не вызывают. Шэнь Цзю с раздражением очередной собачий трюк, недавно разученный, исполняет. — Ди-эр права, — очаровательно улыбается «Ло Бинхэ». Всё, на что бестолковое тело способно. Улыбки лживые травить, да слезы крокодиловы давить, пока плоть заживо глотает. — Цанцюн уже давно живёт за счёт былой славы. Ныне там только неучи, ни на что не способные. И ещё одна улыбка. Ло Бинхэ, не успевший обрадоваться здравию учителя, уже успел оплакать свою горькую судьбинушку. Ясно ведь, о каких «неучах» речь ведётся. Ещё и улыбка эта… Ло Бинхэ от неё так скрутило, будто вервиями бессмертных не тело, а само нутро стянули. — Да и учителя не лучше, — продолжает Шэнь Цзю. — Смех один. — Узнал меня? — с недоумением спрашивает демон. Даже о мастере Сюя забывает, всё внимания его ученику отдает. «Тут много ума не надо», — с раздражением думает Шэнь Цзю, вслух же не мёдом, так патокой распинается: — Наблюдал за твоими умениями. Ювелиры и те бы лучше не справились. Работа с кожей тонкая. Незаметно, что чужую носишь. Зависть вызывает подобное мастерство, — вздыхает почти жалобно глава Цинцзин. А глазами Ло Бинхэ находит. И во взгляде ни намека на ту жалость не имеет. — Самому б хотелось обучиться. А теперь Ло Бинхэ готов вервиями обмотаться с макушки до пят, лишь бы кожу прикрыть. Уж больно жадно на неё любимый шицзунь смотрит. Того и гляди одними речами стянет. — Хочешь поучиться? — Ди-эр скидывает плащ, смысла в тайне более не видит. А голову с интересом склоняет. — У меня? Собственного шицзуня недостаточно? — Какой с него шицзунь? — Шэнь Цзю усмехается. Кому как не ему знать, что … — Шэнь Цинцю … — … ничтожество, — выплевывает Ло Бинхэ. — Чему ты мог… — … научить? — легко заканчивает Шэнь Цзю и напарывается на взгляд своего ученика. Лишь краем глаза цепляет, но дыхание теряет. Ну надо же, сидел тише овечки, ниже змеицы, а ныне волком глядит. Задело, что ль? — Да, — весело тянет демон, — наслышана. Мастер Сюя — человек великих талантов, но больно горделив. Должно быть, не уделяет своим ученикам должного внимания. Раз уж они так отчаялись, что просят помощи у … — … демона, — цедит Ло Бинхэ. — Так как ты смеешь обвинять меня? Взгляд б хоть изредка на меня бросал, разве б я согласился обучаться у Мэнмо? — Ну хорошо! — весело уступает Ди-эр. — Давай поучимся! Но с чего начать, — демоница закусила пухлую губу, ей в новинку подобное. Техника у неё необычная, по-своему удивительная, но люди не в состоянии оценить подобное, а демоны лишь свысока глядят, брезгует в человеческую кожу рядиться. Потому новоявленный ценитель умений Кожедела особенно польстил его самолюбию. Будто заслуженное признание получено. — С тем, как ты своё тело подгоняла под умерщвлённых — понятно, ты можешь изменять свою комплекцию по желанию, но как ты сшивала кожу? Неужели никаких изъянов? Шрамов? Ухмылка демона стала шире. Она села на пол прямо перед Шэнь Цзю, бесстыдно раздвинув ноги и задрав юбки. До самого паха и клочка ткани не осталось. Всё на виду. И с каким восхищением любуется этими видами мастер Сюя. Прекрасные, еле заметные красные полосы тянутся от голеней по внутренними сторонам бедёр. Ровные швы, нити же глубоко в мышцах запрятаны. Но как ни хороша работа, всё равно небольшие отметины есть, дать им больше времени и исчезнут, но вряд ли господин Чэнь бы отказывал себе в утехах со своей прекрасной наложницей. — Неужели хозяин не заметил? — Мужчинам всё одно, что между ног у того, кого они трахают, — пожала плечами Ди-эр. — Юношей была б и то внимания б не обратил. Главное — личико посимпатичнее. — И то верно, — легко согласился Шэнь Цзю, а после совершенно искренне сказал: — Хорошая работа. У демона загорелись глаза. Похвалу прежде не получал он. Все думают, что так легко влезть в чужую плоть и этим человеком притвориться, а ведь сколько времени и труда уходит на каждый стежок. Ровнёхонько надо строчки делать, чтоб кожу ненароком не стянуть в уродливые складки. — Развяжи. Хочу прикоснуться, — Шэнь Цзю всякий интерес к Ло Бинхэ теряет, до нового знания мастер слишком жаден. Всегда у Шэнь Цзю так. Он Ло Бинхэ оставляет, когда тот в нём нуждается. Для Шэнь Цзю в том отрада — забыть о бельме на глазу, коль избавиться от него не может. Шэнь Цзю это видится милосердным. Для Ло Бинхэ отрадой станет по кусочку от учителя отрывать, коль оставить его не может. У каждого своё представление о милосердии. — Каков хитрец! Развязать? — смеётся демон и тут же сама себя отдергивает. Чего бояться? Раз уж мастер Сюя ей не противник, то что может мальчишка? Демоница вновь повеселела и легко разрезала верёвки. И охотно подставилась рукам, так умело изучающим её тело. — Какого черта … — … тут творится? — пробормотал Лю Цингэ в каком-то оцепенении. Бог Войны, сам от себя не ожидая, вошёл тихо. И что увидел. Сидящая на столе демоница и Шэнь Цинцю между его ног. А разговор и вовсе непонятный у них вёлся. Будто у равных. Будто ничуть не смущает бессмертного мастера обсуждать, как можно людей свежевать. Будто в порядке вещей для него подпускать демона так близко к своему ученику. Шэнь Цинцю лишь смотрел, как Кожедел, спрыгнув со стола, приблизился к лежащему без сознания Ло Бинхэ. А вот Лю Цингэ больше смотреть не мог. Помешал. — Как всегда не вовремя, — процедил Шэнь Цинцю. Один удар мастера Сюя и отсечена голова демона. И кровь его с макушки до пят марает Ло Бинхэ. Бог Войны на то в немой злобе смотрит. Шэнь Цинцю мальчонке смерти желал. Не поспей Лю Цингэ вовремя, так подлый змей дождался бы, пока демон снимет с Ло Бинхэ кожу, и только после б меч обнажил. — Что ты творишь? — схватив Шэнь Цинцю за ворот, рычит мечник. — А ты не все подробности разглядел? — паскудно улыбается. Совестью за несодеянное не мается. — Стоял ведь там и не прерывал нас, пока я был между её ног. Только после удосужился появиться. Если б Лю Цингэ был не в таком бешенстве, не в смущении таком, то уловил бы главную мысль: Шэнь Цинцю знал о его присутствие, а значит не мог всерьёз пытаться убить Ло Бинхэ. В любом случае знал, что Лю Цингэ вмешается. Но Бог Войны здраво мыслить не мог. Рядом со змеем с Цинцзин он и вовсе мыслить не мог. — Ты и в самом деле собирался… — Нет, конечно,— с вечной ухмылкой перебил Шэнь Цинцю. Коли все кости в нём самом перебить, ухмылка на губах всё равно останется. — Это демон лишь носил девичью плоть, на деле же был мужчиной. А я подобным не интересуюсь. Всерьёз бы его не взял, а наскучили б женщины, так ты есть рядом. Чего мне на других смотреть? — Ты не о том думаешь! — с силой встряхнув его, беснуется Бог. Легко ударяется головой о стену мастер Сюя. Но злобу в нём вызывают не действия мечника, а слова его. — Я о Ло Бинхэ! — Да… вечно о нём. Как я мог забыть, на ком свет клином сошёлся, — кости ломать не потребовалось. Улыбка-ухмылка сошла с лица Шэнь Цзю. Грех как не любит этот мастер, когда о бельме, об уродстве ему напоминают. — Смотри-ка, мальчишка всё ещё не очухался. Ещё и захлебнётся в демонической крови. А ты вовремя не поспеешь, герой. Как потом перед своей чистой совестью оправдываться будешь? Лю Цингэ хочет что-то ещё сказать. Да брезгует. С Шэнь Цинцю разговоры вести — к себе уважения не иметь. Отпускает его, и из рук отпускает, и из мыслей своих. Шэнь Цинцю и сам задерживаться не желает, свободу получил и рад. В два шага комнату покидает. И едва за порог ступает, Ло Бинхэ в себя приходит, себя в крови видит, тело мертвое рядом с собой видит. Помнит, как демон похитил его, учителя заманить хотел. Ло Бинхэ на это только посмеялся. Шицзунь спасать его не придет. Только порадуется пропаже. Видимо, прав был Ло Бинхэ. Рядом только шишу Лю. Он и спас. — Спасибо, — тихо и благодарно бормочет Ло Бинхэ. Глава Байчжань отмахивается. Минуту молчит, а после говорит: — Не того благодаришь. Демона убил твой шицзунь. Лю Цингэ не соврал. Демона действительно убил Шэнь Цинцю. Ради спасения своего ученика или своей репутации — неважно. Важно, как загораются глаза Ло Бинхэ. Лю Цингэ невольно улыбается: — Ещё можешь его догнать. Вряд ли далеко уполз. Ло Бинхэ радостно кивает, вскакивает и бежит вслед за шицзунем. Быстро его в пустом коридоре находит. И спесь свою так же быстро теряет. Слова благодарности в горле застревают, вот и идёт в молчании за своим мастером, смелости набирается. Да только у главы Цинцзин терпение быстрее кончается. Резко оборачивается он. Ло Бинхэ отшатывается, неловко взмахнув руками. И капли крови, что стекали по его рукам, марают одежды цвета цин. Почти незаметно, но Ло Бинхэ страшится гнева. Тут же о прощении молит: — Я… простите! Я не нарочно! — Привыкай, — шицзунь смотрит, за очень долгое время впервые прямо на своего ученика смотрит. Глазами всю суть выедает, и то что он видит, Ло Бинхэ совсем не нравится. — В будущем вряд ли хоть день проживёшь и не запятнаешь себя чьей-нибудь кровью. — О чём вы говорите… — Уж помяни моё слово, зверёныш. Тебе на роду то написано. Уходит шицзунь, в темноте оставляет своего ученика. А Ло Бинхэ не имеет сил ни пойти за ним, ни словам его возразить, слезы-то с трудом сдерживает. Всё на что способен — это утереть… … кровь с лица. Чёртов Лю Цингэ, бессильно ярится Шэнь Цзю. Пусти, называется, свинью в дом. Мало того, что свою одежонку похоронную в крови демона изгадил, так ещё лицо этого мастера замарал. А ведь всего-то и надо было, что пронзить демона мечом, но куда уж там! Это ж Бог Войны. Обязательно ему представление из каждого своего появления делать. Снёс голову демону для картинности. Дай только повод покрасоваться. — Чтоб тебе пусто было, Шэнь Цинцю, — в каком-то отупении пробормотал Лю Цингэ. А после в гневе развернулся к всё ещё связанному «главе Цинцзин» и натурально заорал. — Тебя надо изолировать от учеников! А то борделей потом на них всех не напасёшься! Уголок губ Шэнь Цзю конвульсивно дернулся. Как смеет какая-то бестолковщина отчитывать этого мастера! — Посмотри на себя! — не унимался Лю Цингэ. — Бессмертный мастер, а дал какому-то низшему созданию себя связать! Уделял бы столько же времени практикам, сколько уделяешь распутству, глядишь и… И обвалилась балка, прерывая дивную отповедь монаха с Байчжань. Не сама, конечно, обвалилась, всё трудами Шэнь Цзю. Не зря ж он время тянул, пытался проклятое тело заставить хоть несложную технику с печатью сотворить. И это он мало времени уделяет практикам? Да он из этого необучаемого тела за пару дней толк выбил! А какой-то мечник без ума и хитрости смеет кичиться, что в кои-то веке спас этого мастера? Должно быть, годами подобный шанс у судьбы выпрашивал. Не тут-то было. Себя пусть сначала спасёт, а после за других берётся. Лю Цингэ, на бестолковую голову которого почти обрушились небеса, откашливается да отряхивается, и, к собственному стыду, обнаруживает, что отряхивать в общем-то нечего. Половина его ханьфу в клочья разорвано, и держится на честном слове и на поясе, повязанном вокруг талии. Зато Шэнь Цзю, приняв самый благонравный вид, сокрушается: — Какое несчастье, шишу! Но это, конечно, не ваша вина. Вы слишком много времени уделяли пустым речам. А потратили б его на оценку обстановки, глядишь и одежду б сохранили, и гордость. Лю Цингэ уже хотел огрызнуться, как послышался сдавленный писк. Нин Инъин от шума пришла в себя. И видом, конечно ж, впечатлилась. Лю Цингэ вмиг онемел и омертвел. Боги смеются над ним. Шэнь Цинцю за голую шею в прошлый раз чуть не удавил его, а этот мечник теперь перед его ученицей с обнаженным торсом стоит. Да Шэнь Цинцю его со свету сживет своим ядом. Лю Цингэ повернулся к всё ещё связанному Шэнь Цинцю, готовый и оправдываться, и унижаться, но на лице заклятого врага не увидел ничего. В маске посмертной и то чувств поболее будет. Неужто так зол? Да только мастер Сюя смотрел вовсе не на своего шиди. И зол был не на него. — Вдоволь наговорился? Теперь развяжи свою шицзе и своего учителя. Лю Цингэ хмурится. У Шэнь Цинцю во взгляде всегда отрава. В добрые дни — затхлая болотная вода, в дурные — настой из аконита. Лю Цингэ то знает не понаслышке. С завидной частотой прежде травился. Но ныне взгляд что лед. Чистый, хоть пей. Пей, коли ледяным гневом горло себе порвать не страшишься. «Ло Бинхэ» же, прежде трясущийся травинкой лишь от присутствия своего шицзуня, ныне только бровь изгибает. Недоумевает, приказ не исполняет. Мин Фань не разыгранную сцену прерывает. — Учитель! — Мин Фань ещё в комнату вбежать не успевает, как сразу за пересчёт берётся, живых и мертвых сверяет. Заранее черновичёк для главы Юэ набросать надо. С шимей, слава небесам, всё в порядке, щенок Ло жив, учитель тоже здравствует, а шишу Лю… у старшего ученика округлились глаза, а язык окостенел. — Шишу Лю?… Мин Фань, по первой бросившийся в ноги к шицзуню, чтоб быстрее освободить его, несуразно замер и уставился на Бога Войны. Лю Цингэ от такого взгляда вмиг потерял охоту препираться с Шэнь Цинцю и вновь озаботился собой. Прикрыться б чем. — Помоги Инъин, — приказал шицзунь. Мин Фань кивнул, благоразумно решив, что знать подробности ему ни к чему. Все живы и славно. Шэнь Цзю наблюдал за уходящими учениками бесшумно, в целом одобряя происходящее. Любимая ученица невредима, Бог Войны пристыжен, а Ло Бинхэ ведёт себя сносно. Почти похож на Шэнь Цинцю. Последнее покоя не даёт. Мастер Сюя внимательно вглядывается. И в собственном лице видит приказ. Подойди и развяжи. И поспеши. Шэнь Цзю с раздражением усмехается. В этот момент Ло Бинхэ был похож на Шэнь Цинцю даже больше, чем сам Шэнь Цинцю походил на себя. Добро. Шэнь Цзю подходит ближе, более не противится. Но отчего-то, склоняясь над Ло Бинхэ, приказ исполняя, чувствует себя мастер тошно. Столь правильно видеть себя связанным. На коленях стоящим. Будто и не привыкать. На коленях перед Ло Бинхэ стоять не привыкать. А вот приказов его слушаться — подобное в новинку. И все-таки Шэнь Цзю послушно развязывает вервия. И понять не может, почему от такого простого и разумного жеста так сходит с ума. Ло Бинхэ встаёт, спину более не гнёт, сверху вниз на этого мастера глядит, и какие же паскудные слова ему говорит: — Твой шишу прав. Лю Цингэ, всё ещё пребывающий в стыде из-за своего непотребного вида, даже отвлекся от самобичевания. Змея его правоту признала? Небеса сегодня уже обваливались на голову Лю Цингэ, чего теперь ожидать? Под ногами Бездна разверзнется? — Меньше девичьим телам уделяй внимания. Не во всём ж тебе на меня походить. И ушёл. И кого унизил — не поймешь. То ли самого себя, то ли своего ученика. Лю Цингэ вот и не понял. Зато, кажется, «Ло Бинхэ» прекрасно все уразумел. С таким лицом мальчонка стоит, будто из его сосудов всю кровь выцедили, да заместо неё калёный металл пустили. — Этот… — Шэнь Цзю вовремя себя отдернул. Псина-то кусачая попалась. Одной фразой и образ главы Цинцзин с грязью смешала, признав его развратником, и самого Шэнь Цзю, сейчас находящегося в теле простого ученика, унизила. «Поплатишься ещё. Дай только до тебя добраться». И злой пошёл следом. Лю Цингэ остался в одиночестве, и только после сообразил, что неплохо было б попросить принести себе одежду, да поздно уже. Мечник огляделся и наткнулся взглядом на плащ демона. По размеру не впору, но всяко поприличнее будет. Лю Цингэ собрался с духом и накинул на себя плащ. И почему каждый раз, когда мечник оказывается рядом с Шэнь Цинцю, он выставляет себя дураком. Проклятье, не иначе. — Эй, шишу… — «Ло Бинхэ» вернулся, неся в руках одежду. И так и замер в дверях, красноречиво изогнув бровь. Точно проклятье, и имя ему Шэнь Цинцю. — Она мужская, — сам не зная зачем, принялся оправдывать свою одежду Лю Цингэ. — Ну-ну, — разулыбался «Ло Бинхэ». И совсем тихо сказал.— Где-то я уже подобное слышал. — Нет. — Кончай измываться, Шэнь Цинцю, — шепотом орал Лю Цингэ. Да и как сдержаться? Он стоит на балконе дома удовольствий, пытаясь попасть внутрь, а треклятая змея отказывается его впускать. Да под этот балконом скоро все зеваки города сбегутся. И что увидят? Полуодетого бессмертного, которого куртизанка отказывается в своём ложе принимать? Лю Цингэ ещё от утреннего позора не отошел, когда весь бордель над ним смеялся за его крики «Шэнь Цинцю», осталось только перед остальных городом осрамиться. — Нет, — без каких-либо поблажек отрезал Шэнь Цинцю. — Ты себя видел? Кровь, грязь и ещё какие неприглядные соки убитого чудища. И куда тебя такого пускать? И кто в этом виноват?! Если б Шэнь Цинцю соизволил хоть мизинцем шевельнуть, то Лю Цингэ не был бы в таком плачевном состоянии. Ну куда уж там. Пальцы этого изнеженного мужа только на дорогом фарфоре лежать способны. Лю Цингэ хотел было открыть рот и высказать всё наболевшее, но его снова перебили: — Да и одежды на тебе кот наплакал. Репутация этого мастера будет безнадёжно испорчена из-за тебя. От этого заявления Лю Цингэ совсем речь потерял. Да самое приличное, что мог сделать Шэнь Цинцю за свою жизнь, это впустить Лю Цингэ! — Шэнь Цинцю, — глубоко выдохнув, продолжил Лю Цингэ. Мягко продолжил, тоном каким обычно успокаивают капризных детей. Аспид даже изволил заинтересоваться. — Сам подумай, кто в такой час мне продаст одежду? Да и кто впустить осмелится в дом человека, с ног до головы покрытого кровью? — Не моего ума заботы. И был таков. Лю Цингэ ещё долго пялился в оконную раму. Хоть ломай, право слово. Но так точно не избежать ненужного внимания. Бог Войны сделал ещё один глубокий вдох и спустился вниз. Что ж, если уж ставить свою репутацию на кон, то входить через парадную дверь. Пусть дверь и ведёт прямиком в бордель. Шэнь Цзю повидал за свою не слишком долгую жизнь всякого. Ныне же он с чистой совестью может утверждать, что видел всё. Бог Войны постучался — постучался! — и вежливо попросил открыть. Одного этого хватало на ближайшие лет десять впечатлений. И Шэнь Цзю послушался. Сговор ведь был только на открытую дверь. Никто впускать не просил. Шэнь Цзю вот милостиво и уступил. И отступил тоже. На шаг, а после ещё на два. — Это значит — можно? — Лю Цингэ пытался сохранять достоинство. Но сложно это сделать, когда лицо змея настолько красноречиво-насмешливо. И это уж не говоря о том, что вид Лю Цингэ был не менее красноречив. — Твоя одежда…— начал уж было потеху Шэнь Цзю, и тут же его перебили. — Она мужская! — во всяком случае Лю Цингэ в этом заверили. Хотя сомнения есть. В борделях что мужские, что женские наряды не слишком отличаются. В приличных домах слуги раздеты скромнее, нежели Бог Войны сейчас был одет. — И чистая! Ну что ты так смотришь? Пустить согласились только здесь, и то потому что знали меня. А одежды тут другой не водится, — зачем-то принялся оправдываться Лю Цингэ, хотя Шэнь Цирцю и не спрашивал.— И даже не думай меня выгонять! Твои условия я выполнил! Охота насмехаться у Шэнь Цзю отпала сразу, стоило только представить, что ещё одну ночь он проведёт в обществе этого дурака. Мастер Сюя засыпает с огромным трудом, предварительно прокляв всех и вся. А заснуть, когда рядом ещё один человек, и вовсе издевательство над предками, коих Шэнь Цзю так любил поминать в своих проклятиях. — Ты не можешь оставаться в таком виде, — предпринял последнюю попытку Шэнь Цзю. — Бессмертный в одеждах куртизанки. Позора не оберёмся. Лю Цингэ крепко задумался, и взгляд его так некстати упал на аккуратно сложенный верхний халат Шэнь Цинцю. — Разделим позор! — и на этой славной ноте Лю Цингэ надел одежду мастера Сюя. И хоть бы покраснел приличия ради, нет же. — Завтра схожу в лавку и куплю новый. А одну ночь и одно утро уж потерпишь меня. Шэнь Цзю зрелище оценил. Едва ли не присвистнул. — Ты подумай, Лю Цингэ. К чему тебе звания главы Байчжань? С твоим бесстыдством ты тут славы быстрее добьешься. Мало того, что в одежду распутницы рядишься, так еще и в комнаты мужчины на ночь глядя ломишься. И одежду его надеваешь. Лю Цингэ если кровь и имел, так всю её Шэнь Цинцю выпил. И стоит праведный заклинатель белее могильного камня. — Верни мне мое ханьфу и я сам схожу тебе за одеждой, — покачал головой Шэнь Цзю. Полно баловаться. — Прямо сейчас. — Тебя только за смертью посылать, — отмахнулся Лю Цингэ. — Бросишь меня тут в этих тряпках всем на потеху, а сам отправишься развлекаться с беспутницами. — Ты и впрямь другого места для ночлега не нашел или блюдишь мою целомудренность? — скривился Шэнь Цзю, а он ведь хотел миром дело решить. Да какие дела с дураком можно иметь! — Больно надо. Мрачнее тучи прекрасный мечник прошагал в самый дальний угол комнаты и расположился там. Хозяйскую кровать не потревожил. И без того уж обнаглел. Дать Шэнь Цинцю удобно поспать — единственная вежливость, которую ещё мог проявить Лю Цингэ в нынешнем своем положении. Мимо зеркала по случайности прошёл. Цвет цин ему не нравился, и смотрелся он в нём неправильно, но отчего-то улыбнуться очень хотелось. Шэнь Цзю потер точку между бровей и с ехидством уточнил: — Дверь подпирать не будешь? Вдруг сбегу? — В таком виде? — усмехнулся Лю Цингэ. Шэнь Цинцю все слои своего наряда трижды пересчитывает, прежде чем за порог ступить. Проверяет, не оголена ли где кожа. — Богов побойся, Шэнь Цинцю. — Начинаю бояться. Лю Цингэ, не расслышав, переспросил: — Что ты… — … сказал? — нахмурился он. — Да так, — глаза опустив, отвечает «Ло Бинхэ». — Раз моя помощь не нужна, я пойду. — Стой! Нужна помощь… Шэнь Цзю в улыбке расплылся. А через четверть часа едва не удавился. Вновь на козлах сидеть у щенка, которого и заставить пешком идти — слишком милосердно. Так и этого мало. Лю Цингэ устроился рядом с постной мордой. — Разве шишу Лю не было бы удобнее в повозке? — стараясь не кривиться от такого близкого соседства, поинтересовался Шэнь Цзю. — С твоим учителем только в гробу удобнее будет. Так и там спокойно лежать не сможет, трижды перевернётся. Вот и поговорили. Злые и недовольные тронулись с места. Зато старший ученик сиял ярче красна солнышка. Мин Фань в прекрасном расположении духа всех ещё раз пересчитал. Теперь и на плаху к главе Юэ можно. Все овцы целы, все волки сыты.