Зашей ему веки

— И что ты тут забыл? Шэнь Цзю отворачивается, странные мысли, сна отголоски мешают на себя со стороны смотреть. Правильным всё будто выглядит. Будто норма, что он, глава Цинцзин, на земле перед этим щенком стелется. Ло Бинхэ очередную незаслуженную обиду мимо ушей пропускает, раздумывает: вставать с колен учитель не позволял, а в таком положении остаться — все одно что гневить шицзуня ещё больше. С какой стороны к шицзуню ни подступись — так или иначе неправым окажешься. Ло Бинхэ чуть слышно выдыхает, решаясь-таки подняться. — Не спалось, — наконец отвечает. Ему уже восьмую ночь не спится. Как в теле учителя оказался, так и сон, и покой потерял. Вроде бы, чего не спать? Благо такое на голову свалилось: и еда вкусная, и постель мягкая, и боли нет. Прежде и лежать толком не мог, раны тревожили, а на сырых досках сколько ни вертись — удобно не устроиться. Тело — один сплошной синяк. А сейчас хоть целый день на кровати валяйся, а Ло Бинхэ не может отделаться от мысли, что его учитель сейчас вот с таким же больным и слабым телом спит на сырых досках. Ну не смешно ли? — И чего не спится? — Шэнь Цзю на кровать садится, а то много чести — стоять. И сам прекрасно понимает, чего этот щенок ночь-полночь расхаживает по сараям. Всё жалеет своего учителя, всё ему стыдно, что его учитель сейчас в таких негодных условиях живёт. Добренький звереныш весь извёлся в заботе. Эту заботу в какие только шелка ни рядит. Преподносит и с поклонами, и с услужливостью этой. Мол, вон какой я. Ты мной пренебрегал, а я о тебе даже сейчас пекусь больше, чем о собственной шкуре. Ну-ну, улыбается Шэнь Цзю. Пусть щенок думает, что его душе угодно, а сказать вслух кишка не тонка? — Почему не спишь? И другим спать мешаешь? Ну же, скажи уже. Характер покажи. — Постель неудобная. Слишком мягко. Шэнь Цзю фыркает. Коли б на человеческий это переводить, так за подобие смеха сошло бы. Характер этот щенок покажет, куда уж там! По лицу же видно, что врёт он охотнее, чем дышит (вдохи звереныш частенько пропускает, мастер Сюя того понять не может), зато за ответом в карман не лезет. Отбрехиваться мастер, нужные слова всегда находит, вот Шэнь Цзю так сладить со своими речами не может. Дрянной его характер даже самые безобидные слова делает оскорблениями. А мальчишка молодец, лицо бы ему только научиться держать и любую его ложь от правды не отличишь. Талантливый и добрый щенок. Даже сейчас гордость шицзуня щадит, вот обвинения напрямую не предъявляет. Аж тошно от таких подачек. И как только такое сокровище попало в руки Шэнь Цзю? Ах да, Лю Цингэ спасибо. Его проклятие, не иначе. Что тот по юности Шэнь Цзю мордой тыкал в собственную никчемность и неблагодарность, что этот мальчишка своей заботой сейчас разницу между собой и своим учителем показывает. Как же это… — … мягко тебе, значит. Добро. Ло Бинхэ с трудом подавил желание отшатнуться. Видеть на своём лице такое выражение ему не доводилось. Страшно... … раздражает. — Сейчас будет жестче. Ло Бинхэ вдох сделать успевает, воздух едва грудную клетку поднимает, а опустить уже не может. Поперёк горла встаёт. Ровно в том месте, куда упирается Сюя. Ло Бинхэ даже не заметил, когда его шицзунь успел вынуть меч из-под носа своего ученика. — Ну же, — учитель улыбается. — Попробуй теперь опустить голову. Ло Бинхэ подбородок выше поднимает, лишний клочок кожи за похоронно запахнутыми одеждами обнажает. А глаза вниз опускает, оторвать не может от пальцев учителя. Свежие ожоги от трения с металлом лопаются. По изящной рукояти Сюя стекает сукровица, перемешанная с кровью. Учитель даже не морщится. Ло Бинхэ опускает взгляд ещё ниже. Злость скрыть пытается. Как же в последнее время легко стало злиться на учителя. А ведь ещё совсем недавно, окромя восхищения, ничего толком и испытывать был не способен. *** Повар с вытаращенными глазами уставился на щенка с Цинцзин. Это что ж такое? Мало того, что овощи как следует почистить не снизошел, так ещё и посмел чашку с ними на голову старшему надеть. — Совсем страх потерял?! Шэнь Цзю с раздражением рассматривал свои и не свои руки. Сколько лет он уже не видел на них грязи, а тут чуть ли не по локоть замарал, пока эту работу выполнял. Ещё и этот боров с Аньдин визжит на ухо. А ведь Шэнь Цзю даже расщедрился на объяснения. Сразу по-человечески сказал, что наденет эту чашу ему на голову, коли тот подобру-поздорову не уберётся. Но объяснять что-то выкормышу с Аньдин всё равно, что бисер перед свиньями метать. — Ты! — брызжа слюной продолжал повар. — Что, думаешь раз твоего учителя здесь нет, так можно и на меня пасть разевать, и еду портить?! Для пущего эффекта ещё и топнул, и пальцем указал на результаты трудов Шэнь Цзю, сейчас рассыпанные по полу. Чаша же до сих пор покачивалась на его голове. Повар, спохватившись, стянул её и со всей дури бросил на пол. Та, громко лязгнув металлическим корпусом, прокатилась между огрызками картошки, остановившись у самой двери. Шэнь Цзю скуки ради даже скользнул взглядом по полу, поглядел лишний раз на обрубки, чистка которых отняла столько времени. Мастер Сюя отдалённо понимал, что если на шкурке, срезанной с картошки, этой самой картошки оказывается больше, чем в остатке, то что-то пошло не так. По итогу из двух здоровых мешком стараниям Шэнь Цзю вышло едва ли на одну миску. Такие нехитрые вычисления привели мастера Сюя к единственной мысли: он руки замарал зазря. Это ж надо, столько работы выполнил, а еды не хватит и чтоб крысу накормить. Повар ещё что-то вдохновенно вещал, но более распускать руки не решался. А то мало ли что ещё на голову прилетит от этого бесноватого. Надолго вдохновения не хватило, или же Шэнь Цзю внимал не с нужной долей почтительности в лице. Так или иначе, скоро повару всё это надоело. Дверь закрывается с громким хлопком, лязг щеколды болью отзывается в голове. — Либо почисти всё как надо, либо помри с голоду. Ну или сырую грызи. Шэнь Цзю посмотрелся на закрытую дверь и постарался припомнить, когда его в последний раз запирали. Ощущение такое поганое, будто бы только вчера или даже секунду назад, а ведь десятилетия прошли. Учитель этого мастера грешил многим, но вот неволить не брался. Право выбора предоставлял: «Не боишься подохнуть — уходи. А коли жизнь дорога, так меня держись». Мастер Сюя тогда думал, что до самой своей смерти будет оставаться рядом с шицзунем. Настолько он любил жизнь. И надо же как скоро её обесценил. Один вид Юэ Цинъюаня и собственная жизнь для Шэнь Цзю ломаного цяня стоить не стала. Так быстро отвернулся от своего учителя. Шэнь Цзю передернул плечами, то ли воспоминаниями брезгуя, то ли видом своих и не своих ладоней. Вода, поставленная на огонь, почти вся выкипела. Нужно дождаться, пока остынет, и попытаться отмыть руки. Больше к дрянной готовке мастер Сюя не притронется. Хотя дело не только в ней. У щенка руки изначально грубые, грязь между мозолями затесалась. Тут кожу проще содрать, чем такое отмыть. Шэнь Цзю шкуру с мальчонки спустить давно хотел, кто ж знал, что такой шанс подвернётся. Мастер Сюя берет нож и проходится им по точильному камню. Соскребать грязь будет точно, а там, может, и в самом деле освежует заживо. Лязг. В голове будто что-то лопается. Какой дрянной звук от этого ножа, будто кандалы лязгают, или … Лязг. Шэнь Цзю поднимает взгляд на дверь. Ржавая щеколда с первого раза не поддается, вновь лязгает. Со второй попытки дверь отворяется. — Учитель! Не поранились?! Шэнь Цзю не поранился. Но кровь выплюнуть так и тянет. Его лицо… Его лицо! И носит такое отвратительное выражение. А осанка?! Этот щенок за пару дней и образ мастера Сюя с грязью успел смешать, чего уж считать: сколько этой грязи осело на его собственных руках?! Мастеру Сюя теперь вовек не отмыться. Ни руки щенка не отмыть. Ни репутацию свою. Ну точно свежевать. Лязг. Нож точится. Шэнь Цзю терпение своё точит. Ему нынче не по статусу из себя выходить. Разговаривать надо. Шэнь Цзю сейчас поговорит. Ох как сейчас поговорит. — Я приказал тебе нос не высовывать из бамбуковой хижины. Ло Бинхэ в легкой панике осматривал обстановку. Все рассыпано по полу, металлическая чашка валяется почти у самой двери. Ещё и дополняет картину учитель с измученным лицом. Ло Бинхэ легко представил, как повар вновь вымещал свой гнев, а учитель в слабом теле этого ученика даже отпор дать был не в силах. Сердце тут же сжалось от жалости. Ло Бинхэ с беспокойством стал осматривать, не получил ли учитель новых ран. — Я не хочу видеть такое выражение на своем лице, — Шэнь Цзю даже нож отложил. От греха подальше. А то разговоры разговаривать, когда на тебя так откровенно пялятся, охота пропадает. Ло Бинхэ со всем пониманием важности ситуации кивнул. Учитель наверняка смущен тем, что позволил какому-то повару издеваться над собой. То, что издевался в основном Шэнь Цзю над хрупким душевным равновесием повара, Ло Бинхэ как-то в голову не приходило. — Можно вам помочь? — спросил Ло Бинхэ. Его учитель, поди, ни разу такой работой не занимал свои руки. Да и откуда благородному господину знать, как правильно готовить? — Себе помоги, — отрезал Шэнь Цзю, — я не собираюсь тратить на это своё время. Шэнь Цзю и в самом деле хотел это время потратить более дельным образом. В библиотеке надо бы поискать хоть намек на свою «хворь». Не к Му Цинфану же идти, чтоб собственное тело вернуть. По-хорошему, к нему как раз и стоит пойти, но ещё чего не хватало, о помощи просить. Шэнь Цзю сам разберётся. Но, боги, каждый раз, когда у него появляется хоть секунда свободного времени, так какой-нибудь бестолковый ученик норовит его схватить и загрузить своей работой. Ладно б ещё на Цинцзин, но посылать Шэнь Цзю сюда, в это забытое достоинством место… Да мастер Сюя воздухом на Аньдин брезговал, а тут ещё с прислужниками его бездарного главы разговоры вести. Вот на поваренке и сорвался. И рад бы был, коли ещё кто под руку попался. И как по заказу. Ло Бинхэ. У щенка вообще талант: попадаться Шэнь Цзю, когда тот не в духе. И значения не имеет, что не в духе мастер Сюя постоянно. Ло Бинхэ тем временем принял слова шицзуня слишком близко к сердцу и слишком буквально. Помочь себе? Да с удовольствием. Ведь сейчас помогать себе — это помогать учителю. Ло Бинхэ опустился коленями на пол, стараясь собрать рассыпанное. Метлы здесь не было, пришлось вручную. После все начистить надо и уйти. Учитель запретил прилюдно и лишним словом с собой обмолвиться, не то чтоб в открытую отменять наказания или проявлять мягкость. Но не беда, Ло Бинхэ быстро управится. Шизцунь взаперти и получаса не пробудет. — Ты что творишь? Голос ровно звучит, но Ло Бинхэ как по команде вздрагивает, взгляд с опаской поднимает, даже чужой кожей чувствует угрозу. Смотрит снизу вверх на своего учителя. И поразительно, как же четко его видит. Именно его, не себя. И как люди два дня уже могут обманываться? В каком бы облике ни был шицзунь, разве возможно его не узнать? Ведь у гнева учителя лицо одно. — Я… я сам всё сделаю и уйду. Не волнуйтесь, никто не заметит. — На колени опустился, руки мои в свои, замаранные грязью, превратить хочешь, а потом еще и, как крыса, тайком уйти, вместо того, чтоб с прямой головой ходить? Не слишком ли ты много на себя берешь? Ло Бинхэ не понимает, почему шицзунь злится? Почему всё понимает превратно, извратить норовит? Дурной умысел увидеть. Ло Бинхэ закусил губу. Смотрел бы шицзунь на происходящее так, как видит всё Ло Бинхэ, авось бы и понял искренность своего ученика. Но куда уж там. Шицзунь, и получив глаза своего ученика, видеть не научился. — Но как вы хотите по-другому отсюда выйти? — неуверенно возразил Ло Бинхэ, впрочем, тут же поднимаясь. Даже спину не забыл выпрямить, чтоб, чего доброго, учителя сильнее не рассердить. — Вы… вы, наверное, не умеете готовить и убираться… То есть! Вам и не положено уметь! Но вмешиваться мне вы запретили, а сами… — А сам я могу только дожидаться, когда отсюда вынесут мой труп, умерший от голода? Ло Бинхэ смотрит в глаза своего учителя, в собственные по сути, но человеческого в них не видит. И только сейчас понимает, что своего учителя не знал совсем. И гнев его подлинный тоже не знал. И в неведении счастлив был. — И в самом деле, — кривой улыбкой смеется Шэнь Цзю, — откуда мне знать, чем мается чернь вроде тебя? Не к такому привычен. — и то правда. Этот мастер будучи не в пример моложе щенка был привычен к более скотскому отношению к себе. — А выйти отсюда, — Шэнь Цзю вновь глядит на грязь, въевшуюся между трещинами мозолей. И переводит взгляд на кипяток, — мне труда не составит. Ло Бинхэ ещё не научился кричать голосом своего учителя, будто связки в горле не способны и лишний звук из себя выдавить, не то что в крик его сложить. Потому Ло Бинхэ не кричит. В немом ужасе, сердце и мышцы сковавшем, наблюдает, как шицзунь спокойно разглядывает обожженные ладони. Любуется до мяса разъеденной кожей. Мягкие её лоскуты ошметками поверх ожогов ложаться, и легким дыханием потревожь сейчас, так слезет вовсе. — Наконец-то чистые, — довольно улыбается Шэнь Цзю. *** — Ещё раз опустишь лицо и напорешься на острие Сюя, — зло предупреждает шицзунь. Рассвет уж почти. Всю ночь они так простояли. Ло Бинхэ с поднятой головой и его учитель с обезображенными руками. Но как же Ло Бинхэ свою голову не клонить, когда взгляд оторвать не может от покалеченных ладоней? Пальцы шицзуня точно скручены и фалангами-костяшками наружу вывернуты. Боль коверкает их. Кожа, не успевшая скрыть за собой багровое мясо плоти, вновь сорвана рукоятью Сюя. Перевязать ведь надо. А учителю не надо. Ни раны заживить не надо, ни заботы этого ученика о нем не надо. Ло Бинхэ про себя невесело улыбается. Ему о себе позаботиться бы научиться, а потом уж на этого человека смотреть. Да вместо этого: — Вам следует чаще взгляд опускать. Мастер Сюя замирает. Змея дудку услышала, под которой её дурной норов плясал. Вон и сама себе на уме не застывает. — Повтори. — Я держать голову прямо научусь вашими наставлениями. А вы свою клонить? Вы забываете, в чьём теле находитесь. Ни в жизнь бы Ло Бинхэ с этим человеком не спорил, слов б ему поперёк ни сказал. Да только страх за него отчего-то здравый смысл слабым делает. Наглости откуда-то взялся этот ученик, от ужаса сам себя не помнит, а невесть что говорит. — Мне? Перед тобой взгляд отпускать? — учитель слова медленно говорит. Растягивает. Сухожилия своего терпения растягивает. Того гляди и те лопнут. — А разве позволял глава Цинцзин смотреть на себя? — упрямо сжав губы, вопросом на вопрос отвечает Ло Бинхэ. Коли взгляд опустил бы этот человек, то, возможно, увидел бы, что кровью истекает. Неужто самого себя не жалко? — Уже лучше, — щедрится на одобрение учитель, гнев на шаткую милость сменив. Сюя опускает и взгляд опустить пытается. Даже ненароком цепляет глазами дорожку крови, что за ночь прочертила путь от ладони к предплечью, теперь же в обратном направлении побежала, на клинок Сюя перешла. Учитель к тому зрелищу равнодушен остаётся. — А то все мямлил, да дрожал. Не жалко, понимает Ло Бинхэ. Даже опустит взгляд, увидит, какие раны себе нанес, и то к себе мягкости не проявит. Ло Бинхэ придется научиться заботиться об учителе вместо него самого. Даже если эта забота будет ломанной выглядеть, по-другому с учителем не сладить. Другую заботу он и не поймёт. — Жаль, что шею сломать под нужным углом нельзя, — задумчиво тянет шицзунь после минуты раздумий. — Так бы проблема быстро решилась. Ло Бинхэ испуганный взгляд вскидывает на учителя. С него станется и впрямь шею себе свернуть. А то, что шея эта принадлежит его ученику — только лишний повод. — Не трясись, — отмахнулся шицзунь. А после в какой-то неловкой растерянности нахмурился, да губы поджал. — Ну-ка покажи ещё раз, как ты так жалко смотришь? Не могу сообразить, как лицо должно выглядеть. Ло Бинхэ в замешательстве от такой просьбы простоял пару мгновений, а после не выдержал и тихо рассмеялся. Ну кто б ему прежде сказал, что он будет своего шицзуня учить голову клонить да смиренно в ноги смотреть? Так Шэнь Цзю впервые услышал свой смех. И от зрелища того хоть удавись. Право слово, если этот мальчишка посмеет хоть улыбнуться губами этого мастера, Шэнь Цзю зашьёт ему рот.