Мимикрия II

      Ах, Душанбе.       Колоритный город, богатый древнейшей историей.       Некогда одинокий горный кишлак, образованный на перекрестке азиатских дорог, за несколько столетий превратился в настоящую метрополию, а позже стал и столицей целого государства — Таджикистана.       Современный Душанбе — это город, в котором чувствуется дикое дыхание Азии и роскошного культурного наследия.       Помимо статуса важного экономического и политического центра страны, он славился и своим климатом. Сухим и душным, прилипающим солеными каплями пота к коже. Таким, от которого сжимается гортань и высушиваются неподготовленные к сорокоградусному зною легкие.       Но в этот понедельник было жарко не только в самом Душанбе.       Международный аэропорт, носящий одноименное название с городом, что двадцать минут назад принял на свою территорию рейс из Москвы, также плавился под действием высокой температуры. Его стены дрожали, а пол сокрушался под тяжестью шагов пяти человек, направлявшихся по коридору к главному холлу.       Во главе прилетевшей делегации кошачьей поступью ступала Василиса. Одетая в деловой брючный костюм, она пленила прохожих своими грациозными движениями и изысканной красотой. Подбородок ее был величественно вздернут, плечи расправлены, изумрудный взгляд искрился смешинками. По правую руку, вровень с Васей, шел Витя. Его шаги были широкими и неторопливыми, с легкой ленцой. Голубые глаза исподлобья изучали незнакомую местность и сверкали решимостью. За спинами пары неброской тенью следовали трое телохранителей.       Так, как шествовали Пчёлкины, могли идти только те, кто точно знал, что под их ногами концентрировалась абсолютная и нерушимая власть. — Заметила, как таджики на тебя пялятся? — Пчёла, склонившись над ухом Василисы, хищно осклабился. — Конечно, — ехидно согласилась та. — Славянки для них как музейные экспонаты. — Завидуют, — пожал плечами Витя. — Они же кроме чупа-чупсов своих никого больше не видят. — Что? — Вася, тихо рассмеявшись, обернулась на мужа. — Каких еще чупа-чупсов? — Ну… — Пчёлкин кивнул в сторону проходящих мимо местных женщин в головных уборах. — Баб их покрытых. — Ох, и покарает же тебя Аллах, Виктор Павлович, — усмехнулась Пчёлкина без капли осуждения, — за твои слова. — Значит, мне повезло, что я — атеист, — Витя ребячески подмигнул супруге.       Невозможный.       Василиса нарочито покачала головой, силясь сдержать застрявший в горле смех, и вернула взгляд перед собой. Ей оставалось только надеяться, что Пчёла не додумается шутить подобным образом в присутствии старейшин, в чьем доме молодожены проведут ближайшую неделю. Иначе долететь до Турции, второй остановки свадебного путешествия, им будет не суждено.       Зеленые глаза с интересом исследовали холл аэропорта. Вася не знала, как выглядел Фархад, но отчего-то была уверена, что стоящий у самого выхода молодой человек, которого она заметила в компании двух мужчин, являлся именно он.       Джураев же, увидев шествующую пару, встряхнул густой копной черных волос, что-то шепнул своим компаньонам и, сняв с лица солнцезащитные очки, направился навстречу Пчёлкиным.       Походка Фарика была свободной, твердой и энергичной. Карий взгляд полон уверенности, улыбка слегка мальчишеская и озорная, располагающая к себе; дорогой костюм идеально выглажен и сидел на теле, как влитой. Было заметно, что Джураев чувствовал себя хозяином этой жизни. Не знай Василиса о роде его деятельности, ни за что бы не подумала, что прямо перед ней стоял один из главных наркобаронов Таджикистана. — Пчёла, брат, — Фархад протянул руку и расплылся в радушной улыбке. — Добро пожаловать в Душанбе. — Здарова, Фарик, — с охотой ответил на рукопожатие Витя и похлопал парня по плечу. — Спасибо.       Когда с братским приветствием было покончено, Пчёлкин обнял Васю за талию и притянул к себе. — Познакомься с моей женой, — горделиво отчеканил он, — Василиса. — Очень приятно, — сдержанно улыбнулась она. — Василиса, — Джураев почтительно склонился, а после принялся изучать стоящую перед ним Пчёлкину. — Рад знакомству. Витя много рассказывал о тебе, но о том, что его жена — луноликая красавица, умолчал. Ревнует, наверное. — Завязывай, Фара, — миролюбиво хохотнул Пчёла. — Не заговаривай нам зубы своими эпитетами. Лучше скажи, какого хрена у вас так жарко? — Ты еще летом здесь не был, — усмехнулся Фархад. — Пойдемте; Самад и Абдула-Нури нас уже ждут. — Пацаны, — Витя обернулся на охранников, — езжайте с Самадом, а мы с Фариком и Абдулой впереди поедем. — Добро, Пчёл, — кивнул один из амбалов.       Душанбе был на вкус, как синтез переплетающихся между собой пряных специй. Шафран, куркума, кардамон, корица и мускатный орех. Их аромат щекотал ноздри, запускал обильное слюноотделение и сворачивал желудок в просыпающемся голоде. Колорит столицы, пролетающий за открытым окном автомобиля, резал глаза своей пестростью.       Откинувшись на спинку заднего сидения рядом с Витей, Вася принялась скрупулезно изучать окружающую ее местность.       Зеленые долины и котловины, величественные горы и густонаселенные кишлаки. Под неоклассическими фасадами вывесок в закусочных готовили ароматный плов, седобородые старцы лениво потягивали обжигающий чай в чайханах, в потоке машин даже показался одинокий крестьянин на ослике. Женщины, облаченные в национальные одеяния, мужчины в деловых костюмах и галстуках. Вокруг царила показная роскошь и в то же время неприкрытая бедность.       Душанбе был соткан из противоречий, традиций и самобытности.       Когда тачка остановилась на светофоре, Пчёлкин закурил и задумчиво сощурился, чтобы рассмотреть возведенный на площади Озоди памятник Исмоилу Сомони, как вдруг улица содрогнулась в неожиданном многослойном эхе мужского голоса. Он звучал неторопливо, нараспев, но не музыкально, и слышался из каждого уголка, пробуждая под кожей зябкие неприятные мурашки. — Аллаху Акбар. Ашхаду ал-ля иляха илля Ллах. — Это еще че за херня? — Витя едва заметно дернулся, из-за чего пепел с кончика сигареты упал на его брюки. — Не ссы, — расслаблено хохотнул Фарик. — Это азан; половина пятого же уже. — И че это значит? — Пчёлкин нахмурился, свободной рукой отряхивая одежду. — Призыв на намаз, — пояснила Василиса. — Его читают несколько раз в день перед молитвой. — Блять, — буркнул Витя, выдыхая дым. — Я уже думал, что бабах случился. — Пчёлкин…       Вася приглушенно шикнула и ткнула мужа локтем в бок, дабы не гневать хозяев страны, в какой они сами являлись всего лишь гостями. Ее щеки обдало жаром стыда, а губы поджались в тонкую полоску.       Но изречения Вити, кажется, нисколько не возымели негативный эффект на мусульманских мужчин. Они только гортанно рассмеялись, запрокинув головы. — Ковер уже наготове, Фара, а? — Пчёла продолжил клоунаду, из-за чего желание Василисы провалиться сквозь землю переросло в потребность. — Само собой, брат, — поддержал шутку Джураев. — Мы с Нуриком уже на низком старте падать рожами вниз.       Они все, дружно взявшись за руки, будут гореть в Аду, а ведь их визит в Таджикистан только начался.       Пчёлкина, взмолившись невесть каким богам, возможно, даже самому Аллаху, компульсивно потянулась в сумочку за пачкой сигарет. Ее тело напряглось, а лицо приняло бледный болезненный оттенок. Все-таки, ее мысленные просьбы о сознательности дражайшего супруга не были услышаны никакими высшими силами.       Колено ощутило вес мужской ладони, на безымянном пальце которого поблескивало массивное обручальное кольцо. Витя, заметив нервозность Васи, в ободряющем жесте сжал ее ножку и вскинул уголки губ в виноватой улыбке. Широкий обод белого золота напомнил Василисе о том выборе, какой она сделала, стоя в ЗАГСе двумя днями ранее.       Да, ее муж, несмотря на статус влиятельного криминалитета, все еще оставался балагуром и языкастым дураком, но именно таким бывшая Стрельникова и полюбила Пчёлкина в далеком восемьдесят восьмом году, согласившись принимать все его пороки, изъяны и граничащее с аморальностью чувство юмора.       Пусть порой это и было практически невозможно. — Василиса, а ты знала, что «Душанбе» с таджикского языка переводится, как «понедельник»? — Фархад, обернувшись на Васю, снисходительно улыбнулся.       Кажется, беспокойство Василисы об отсутствии чувства такта Пчёлкина не осталось незамеченным Джураевым, который поспешил сменить тему на более нейтральную. — Да, — кивнула она. — Я читала, что раньше здесь каждый понедельник устраивали базар, поэтому город получил такое название. — Верно, — с довольством, точно объевшийся сметаной кот, протянул Фара. — Пчёла, а у тебя не только красивая, но и умная жена. — Знаю, — хмыкнул Витя, гордый за супругу. — А знаешь, Василиса-джан, что по-настоящему волшебно? — Джураев сощурился, приковывая к своей хитринке девичье внимание. — Что вы с Витей прилетели в Душанбе именно в понедельник. Поэтому и погода сегодня такая солнечная — она благоволит вам, двум влюбленным, удачу и бесконечное везение. — Ну, Фарик, — со смешком покачал головой Пчёлкин, — ты как всегда в своем репертуаре.       Вася улыбнулась молодому человеку и мысленно скрестила пальчики за спиной в надежде, чтобы слова Фархада стали пророческими.       Дом Джураева располагался недалеко от центра Душанбе.       Конечно, Василиса предполагала, что ввиду состоятельности Фарика и его семьи их жилье будет резко контрастировать с теми глиняными домиками, какие встречались в бедных кишлаках, но тот дворец, который Пчёлкины увидели перед собой, поражал воображение своими масштабами и ослепляющим помпезным богатством.       Это был трехэтажный особняк с многослойной мансардной крышей, просторным гаражом на несколько автомобилей и невероятно огромной территорией, по чьему периметру были высажены ароматные розы и фруктовые деревья. В дальнем углу отведен одноэтажный дом для охраны. У кованых ворот, что скрывали замок от посторонних любопытных глаз, молодоженов встречали родственники Фархада. Их было настолько много, что взор Васи невольно зарябил, не зная, на ком концентрировать фокус в первую очередь.       Взрослые мужчины, женщины, подростки и маленькие дети — все они со скромными улыбками принимали Пчёлкиных в ряды уважаемых гостей их дома. — Познакомьтесь с моими близкими друзьями, — вкрадчиво, с присущим благоговением, заговорил Фарик. — Виктор и его зан Василиса. — С Виктором мы уже знакомы, — кивнул мужчина с проседью на бороде, вспоминая их первую встречу в Москве год назад. Он приложил правую руку к сердцу и склонился в приветствии. — Ассалам алейкум. — Ва алейкум ассалам, — повторил те же движения Пчёла. Баловство, какое еще час назад чертятами скакало в его радужках, испарилось. — Рад новой встрече, Гафур. — Ваша зан — настоящая чигари, — отозвался Джураев-старший с легкой улыбкой на смуглом лице, осторожно смотря на Васю.       Витя, не поняв слов старейшины, перевел внимание на Фархада. — Это такой комплимент, — пояснил тот. — «Чигар» дословно переводится, как «печень». Для нас она является сосредоточением всех чувств и главным органом человека вместо сердца. — Благодарю, — поклонилась Василиса. Она старалась придавать своим движениям плавность и мягкость, и, по возможности, не поднимать взгляд на мужчин в качестве уважения. — Очень приятно. — Познакомьтесь с моей зан и мадар Фархада, — продолжил речь Гафур, указав на стоящую позади него женщину. — Бахтия. — Добро пожаловать, — склонилась она. — Чувствуйте себя, как дома. — С остальными познакомитесь позже, — взял слово Фарик в обращении к Пчёлкиным. — Вы, наверное, устали с дороги? Пойдемте, покажу вашу комнату, а потом отправимся на ужин. Наши женщины такие блюда для вас наготовили, вах-вах, пальчики оближите!       Просторная спальная комната, которую Джураевы радушно предоставили молодоженам, располагалась на третьем этаже особняка.       Широкие окна позволяли солнечному свету проникать в каждый ее уголок, пол был застелен кошмами и узорчатыми коврами. Но в остальном же спальня выглядела, как привычная современная комната с двуспальной кроватью и тумбочками, у двери располагались вместительные шифоньеры. На письменном столе стояла хрустальная ваза со свежесрезанными из сада красными розами.       Вася замерла в центре помещения и осмотрела его, чтобы свыкнуться с временным местом жительства, как тут же почувствовала на своем теле руки Вити, что со спины обвили ее талию в крепких объятиях.       Улыбнувшись, Василиса прикрыла глаза. — Ты сегодня необычно тихая, Цветочек, — поцеловав девичье плечо, хрипло отметил Пчёла. — Кто подменил мою жену? — Стараюсь меньше болтать во избежание проблем, — Вася недобро усмехнулась. — Что за глупости?       Витя, развернув Василису к себе, положил ладони на ее скулы и серьезно вгляделся в омут глубоких изумрудных глаз.       Их привычный огонек сменился тусклым блеском смирения, что нисколько не вязалось с той бойкой Васей, которую Пчёла знал и любил столько лет. Он заметил, насколько супруге было некомфортно находиться в окружении традиционной патриархальной семьи, члены которой по совместительству являлись участниками опасной преступной группировки. — Боишься? — Витя дернул уголками губ в извиняющемся жесте. — Нет, — отважно выпалила Василиса, но отчего-то сразу же после этого уткнулась носом в мужскую грудь, словно искала в ней защиту. — Ну да, — усмехнулся Пчёлкин, заботливо проведя ладонью по длинным белокурым волосам. — Я так и подумал.       Безусловно, Вася кривила душой.       Мало того, что она испытывала дискомфорт в малознакомой чужой стране, так еще и перманентно старалась держать язык за зубами, дабы не ляпнуть в непревзойденной манере то, о чем потом могла пожалеть. Ведь здесь — не Москва, в которой каждый бандит был знаком. За любой необдуманный промах в Душанбе могла потерпеть крах не только сделка, на которую бригадиры поставили слишком высокие ставки, но и их с Витей жизни.       И это Пчёла тоже видел. — Вась, неужели ты правда думаешь, что я позволю урюкам даже пальцем тебя тронуть? — Витя обхватил ее подбородок, чтобы снова взглянуть в кошачьи красивые глаза. — Да, со старейшинами стоит быть аккуратнее, но Фарику ты можешь доверять. Он же с Саней на границе служил, а значит, пацан ровный. С фуфлом каким-нибудь мы бы дел не вели. — Вот поэтому я ему и не доверяю, — буркнула Василиса, стоило ей услышать про Белова. — Началось, — рассмеялся Пчёлкин, нарочито громко вздохнув. — Еще вспомни про пословицу «Скажи мне, кто твой друг». — Вообще-то… — с жаром начала Вася. — Все, Пчёлкина, — предусмотрительно перебил супругу Витя. — Прекращай.       Вот же голубоглазый дьявол!       И ведь не постеснялся же использовать свое самое главное оружие. Витя прекрасно знал, что успокоить нервы Василисы можно одной простой фразой, используя в речи ее новую замужнюю фамилию.       При упоминании о ней Пчёлкина тотчас смягчалась, таяла и избавлялась от гнетущего вороха сомнений.       Так случилось и в этот раз. Пчёла, наблюдая, как фарфоровое личико возлюбленной разглаживается, самодовольно хмыкнул и, притянув Васю к себе, вовлек ее в поцелуй. Он сминал губы жены медленно и нежно. Руки ласково скользили по хрупкой спинке вдоль позвоночника, дыхание приятно щекотало открытую кожу. Витя бы и хотел углубить поцелуй, уложить Василису на кровать и исполнить супружеский долг, какой обоим приносил сладострастное удовольствие, если бы не звенящие за окном тарелки, которые предвещали начало скорого ужина.       Потому, отстранившись, Пчёлкин еще раз взглянул на Васю, погладил пальцем ее румяную щечку и ободряюще улыбнулся. — Пойдем, нас уже ждут, — шепнул он. — Выкидывай из головы всякую херню и будь собой. — Тебе легко говорить, — Василиса показательно закатила глаза, но все же последовала вслед за мужем к выходу из комнаты. — Ты же не женщина. — И слава богу, — хохотнул Витя. — Не переживай, Цветочек, даже если ты что-нибудь ляпнешь, наши пацаны быстро сориентируются и первыми взорвут дом. — Чья бы корова мычала, — саркастично фыркнула Пчёлкина. — У самого язык без костей; я за тебя весь день краснею. — Не корова, а баран, — шутливо сумничал Пчёла. — Не забывай, дорогая, что мы в Таджикистане находимся.       О том, что супруги находились в Таджикистане, Васе не давали забыть ни аляпистые национальные орнаменты, встречающиеся на каждом углу, ни вновь зазвучавший издалека азан, ни накрытый до отвала разнообразными блюдами стол, которым Джураевы встретили Пчёлкиных.       Хотя то, что увидела Василиса, было трудно назвать столом в привычном его понимании. Им являлся традиционный невысокий дастархан, вокруг которого разложены мягкие тюфяки. На скатерти было расставлено такое количество еды, что голова невольно кружилась от разнообразия: курутоб, ароматный плов, фрукты, сладости, пышные лепешки и, конечно же, чай.       Любая уважающая себя бабушка, встречающая на пороге любимых внуков, могла бы посостязаться с тем пылким гостеприимством, что был присущ таджикам, для которых любой гость являлся едва ли не самым родным человеком. — Фархад говорил, что вы недавно поженились, — степенно обратился к Вите сидящий по главе дастархана Гафур. — Да, — кивнул Пчёла, облокотившись на вытянутую руку. Несмотря на мягкость тюфяка, сидеть на нем с непривычки было неудобно. — Два дня назад расписались. — В таком случае, у меня есть тост, — отозвался Джураев-старший. — С вашего позволения я произнесу его на таджикском, а Фархад переведет на русский.       Старейшина перевел внимание на сына, плавно и величаво кивнул ему, а после поднял наполненную горячим напитком пиалу. Остальные же члены семьи смиренно опустили головы. — Тавремегуянд, хушбахт касест, ки у дар хонааш хушбахт аст. Оила — неъмати асосидар фарханги хар як миллат аст. Иджозат фармоед, ба оилахоятон тамоми хушихои зиндагиро орзунамоем.       Тост, произнесенный Гафуром, завораживал своей поэтичностью, трепетностью и мягкостью, из-за чего молодожены синхронно затаили дыхание. Они не знали наверняка, о чем ведал им Джураев, но то, как прозвучали его слова, можно было сравнить с самой божественной мелодией в мире.       Прежде Вася даже не догадывалась, что таджикский язык мог быть таким изящным и в то же время лиричным. — Говорят, что счастлив тот, кто счастлив у себя дома, — взял слово Фара, смотря на Пчёлкиных. — Семья — главная ценность в культуре любого народа. Позвольте пожелать вашей семье всего самого наилучшего! — И чтобы в скором времени ваши навсегда сплетенные жизни осветились появлением первенца, — уже на русском заключил Гафур. — Ведь нет на свете большего счастья, чем здоровые и желанные дети. — Спасибо, — вкрадчиво улыбнулся Витя, сжав в ладони подрагивающие пальчики Василисы. — Будем стараться.       Девичье тело обдало болезненным жаром, из-за чего Пчёлкина поспешила скрыть свое волнение за бортиком пиалы.       Все эти пламенные речи, напутствия и искренние пожелания отзывались в ней тремором, потому Вася перевела внимание на остальных представителей династии Джураевых. По диагонали от нее сидела девочка, на вид которой было не больше двенадцати лет. Одетая в платье-рубашку с разноцветными вставками и чалму, она на протяжении всего вечера держала взгляд опущенным. — Амине скоро тоже предстоит замужество, — улыбнулась Бахтия, говоря о той самой девочке, на которую смотрела Василиса. — Иншаллах, чтобы брак нашей дочери был счастливым, — с гордостью отозвался Гафур.       Что?       Пчёлкиной в самом деле не послышалось? Она чуть не поперхнулась чаем, который после полученной информации едва не воспламенился под действием того огня, какой бушевал внутри Васи.       Ведь Амина была совсем малышкой. Ей впору играть в куклы с подружками, получать двойки в школе, помогать старшим сестрам по дому на худой конец, но никак не выходить замуж и так рано прощаться с детством.       Нахмурившись, Василиса медленно перевела колкий исподлобья взгляд на старейшину, а после, смягчившись, вернула его на девчушку. — Амина, — с трудом проглотив застрявший в горле ком, заботливо обратилась к ней Пчёлкина, — сколько тебе лет?       Но прежде, чем ответить, Амина глянула сначала на отца, затем на мать, и только после их безмолвного одобрения Джураева-младшая подняла на собеседницу свои бездонные карие глазки. — Одиннадцать, — тонким, слегка дрогнувшим, голоском вымолвила та.       Еще лучше.       Поджав губы, Василиса шумно вобрала воздух через раздувшиеся в гневе ноздри и неестественно выпрямилась в осанке. Отборная ругань так и норовила вырваться наружу, чтобы окатить ею родителей Амины, а вместе с ними и всю ее семью, а после втоптать их в грязь подошвой собственных туфель.       Заметив красноречивые метаморфозы в мимике супруги, Витя сдавленно кашлянул, придвинулся ближе и положил ладонь ей на колено. — Ты похожа на русскую джихадистку, — шепнул Пчёла на ухо Васе. — Взорвешься скоро. — По-твоему, это нормально? — Пчёлкина ядовито шикнула. — Она же совсем еще маленькая. — Нет, не нормально, — с сожалением пробормотал Витя. — Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, Цветочек. Здесь так принято, это не наше дело.       Василиса на мгновение прикрыла глаза, глубоко вздохнула и сосчитала до десяти, после чего рьяно оторвала от горячей лепешки небольшой кусочек, чтобы зажевать обуявшую ее злость. Будь ее воля, она бы перевернула эту лепешку обратной стороной и швырнула на скатерть, чтобы выказать тем самым неуважение всей чете Джураевых, если бы не Пчёла, для которого их расположение являлось архиважным в предшествующей сделке.       Остаток вечера прошел мимо Василисы. Она не участвовала в разговорах и только изредка бесцветно кивала в знак согласия со словами мужа. Кровь в жилах бурлила настолько громко, что кроме нее Пчёлкина больше ничего не слышала.       И только когда на улицу опустилась мгла, а за дастарханом остались лишь Фархад, Витя и Вася, она смогла вздохнуть в долгожданном облегчении. — Как вам первое впечатление о Таджикистане? — Фара, спрятав руку во внутреннем кармане пиджака, с улыбкой обратился к молодоженам. — Жарко, — усмехнулся Пчёла и отпил из пиалы остатки чая. — И спина затекла. Не понимаю, как вы можете столько времени сидеть на этих подушках. — Если застолье затягивается, то мы просто ложимся, — пожал плечами Джураев.       Он вытащил из кармана небольшую коробочку, напоминающую шкатулку. Только вместо драгоценностей в ней хранился пакетик с белым порошком, отчего-то уж очень напоминающим кокаин. Или, быть может, это в самом деле был он?       Но, с другой стороны, чему Василисе было удивляться? Будто забыла, что за одним столом с дилером сидела. Только вот думала она, что сами боссы эту дурь ни в каком виде не употребляют.       Ошибалась. — Ну че, будете? — Фарик протянул пакетик Пчёлкиным, будто угощал их сладостями, а не наркотой. — Не, — осклабившись, Витя покачал головой. — Полегче есть че? Нам бы просто покурить и отдохнуть, а не приходы ловить.       Вася, изогнув бровь, вопросительно зыркнула на Пчёлкина. — Да какой вопрос, брат, — расплылся в улыбке Фархад и, встав с тюфяка, направился в дом. — Сейчас организуем.       Когда силуэт Джураева скрылся, Василиса развернулась корпусом к Пчёле и показательно кашлянула, обращая на себя его внимание: — Пчёлкин, что я слышу? Ты правда хочешь раскурить со мной косяк? — Вполне, — хмыкнул Витя, после чего повернулся к супруге и, вскинув уголки губ, коснулся ее щеки. — Тебе расслабиться нужно, а то кусаться скоро начнешь. Но без меня ты траву курить не будешь. Один раз попробуем и на этом все.       Вася недоверчиво и медленно кивнула.       Она не могла допустить и мысли, что во время медового месяца Пчёлкина будет сидеть в саду наркодилеров под густыми виноградниками и вместе с мужем курить дурь.       Какие еще сюрпризы уготовил им славный Таджикистан?       Фархад вернулся к паре с черным сундуком, оформленным блестящими крупными камнями. Будто за те несколько минут, что его не было, Джураев успел сгонять на плантацию и нарвать марихуаны в таком количестве, что молодоженам бы хватило угостить ею своих правнуков. — Фара, ты обкуриться нам предлагаешь? — Витя нервно хохотнул, глядя на коробку в руках товарища. — Сколько там килограмм? — Шутник, что ли, нашелся? — Фарик нарочито обреченно вздохнул. — Это подарок для твоей жены.       И, кинув пакетик с самокрутками Пчёле, Фархад в почтении склонился перед Василисой, чтобы передать в ее руки сундук.       На вес он оказался значительно легче, чем мог показаться на первый взгляд. Но прежде, чем открыть, Вася рассмотрела его со всех сторон и бережно провела по деревянной поверхности пальцами. Если только одно оформление подарка было таким изысканным, то что ждало Пчёлкину внутри?       А внутри ее поджидал полупрозрачный платок, сшитый из красной шифоновой ткани. Он был достаточно длинным, таким, чтобы покрывать не только голову, но и плечи. Но больше, чем сам платок, Василису удивила диадема, которая шла с ним в одном комплекте. Выполненная из черного матового серебра, она была покрыта россыпью драгоценных камней.       Невероятной красоты украшение. — Фарик… — на выдохе запнулась Вася. — Это очень красиво. Спасибо! — Ты достойна всех самых лучших драгоценностей этого мира, — Джураев ласково улыбнулся, а после в нетерпении потер руки. — А теперь давай, Пчёла, скорее коронуй свою зан!       Сделав первую короткую затяжку, Пчёлкин поднялся на ноги, помог встать с тюфяка жене и достал из сундука диадему.       Отчего-то конечности вдруг дрогнули, едва не подкосившись, будто Василиса уже скурила добрую половину косяка. Сердце отозвалось трепетным ударом о ребра и прервало дыхание. Казалось, что прямо сейчас, стоя друг перед другом, они снова проживали церемонию бракосочетания и давали безмолвную клятву всю жизнь любить и почитать своего партнера.       В этот самый момент они вновь женились друг на друге.       Витя осторожно опустил корону на голову супруги, после чего поправил ткань платка и расправил ее по хрупким плечам. Он на мгновение замер, оценивающе оглядел Васю и, коснувшись губами ее лба, криво улыбнулся. — Если назовешь меня чупа-чупсом, — предостерегающе прошептала она, — утром не проснешься. — Даже не думал об этом, — усмехнулся Пчёлкин. — Тебе идет, Цветочек. Ты очень красивая. — Аллах-Аллах! — Джураев хлопнул в ладоши, совершенно забыв о коксе, что уже дорожкой был выведен на дастархане. — Василиса-джан, ты — истинная жена падишаха! Ну, что за луноликая красавица! — Притормози баранов, Фарик, — слишком уж самозабвенно рассмеялся Витя. Марихуана уже овладевала его рецепторами. — Ты нас в вашу веру давай не склоняй. — Больно ты нам нужен, — Джураев показательно фыркнул и склонился над марафетом. — Я тебе, вообще-то, комплимент сделал, императором назвал, а ты еще выебываешься. Шайтан неблагодарный.       Пчёла, запрокинув голову к ночному звездному небу, неистово заржал, точно впервые напившийся водки мальчишка. Таким Василиса видела его впервые, отчего с девичьего рта сорвался нервный короткий смешок.       Что же это за чудодейственное средство такое?       Когда волна эйфории спала с опьяненного сознания Вити, он сжал между пальцев подожженный косяк и поднес его к губам жены. — Не бойся, Цветочек, — ласково прошептал Пчёла у самого уха. — Я рядом.       А большего ей было и не нужно.       Главное, что вопреки всему ее муж всегда будет рядом, даже во время употребления запрещенных веществ. С ним она готова была пойти на любое безрассудство. Потому, вобрав в грудь немного воздуха, как перед прыжком с парашютом, Вася сделала первую осторожную затяжку.       Запах марихуаны напоминал аромат тлеющих листьев чая и свежих помидоров.       Дым постепенно распространялся по организму и скапливался в легких. Время замедлялось, а мышцы расслаблялись. Мозг тонул в легкости и умиротворении, благодаря чему события сегодняшнего дня, которые не давали Василисе покоя, больше не казались ей удручающими.       Во рту неприятно пересохло, из-за чего Пчёлкина скуксилась, провела кончиком языка по верхнему ряду зубов и осмотрела стол в поисках воды. Выставленная на нем посуда и без того казалась чересчур аляпистой, а сейчас и вовсе выжигала сетчатку своей кислотной яркостью. Часто проморгавшись, Вася перевела затуманенный взгляд на нюхающего кокс Фару. Его лицо перекосило, а у самых ноздрей остались белые следы наркотика, будто Джураев не марафет занюхнул, а в пачку с мукой рожей вперед плюхнулся.       Приступ неконтролируемого смеха напряг мышцы и вышел из груди громким хохотом. Василиса гоготала так заливисто, что чуть было не сорвала голос. — Че? — Фархад поднял косые глаза на Пчёлкину и ребром ладони утер влажный нос. — Чего ты смеешься, джан? — Ну и рожа у тебя, — продолжала хохотать та, схватившись за живот обеими руками. — На мамонта похож. — В натуре, — затянувшись косяком, заржал Витя. — Слышь, Фарик, а ты не говорил, что у тебя предки с хоботами были. — Идиоты, — Джураев покачал головой и лег на спину, но все же поддержал смех супругов. — Сами вы мелко…ме… блять! — Че, брат, язык в жопу засунул? — Пчёла насмешливо хмыкнул. — Уже говорить не можешь? — Мле-ко-пи-та-ю-щи-е!       Вася не знала, для чего она произнесла слово, которое не смог выговорить Фара, по слогам. Но буквы в этом порядке звучали уж слишком забавно.       Голоса, стрекотание сверчков, даже шум ветра — все звучало иначе. Ярко, громко, так, что закладывало уши, превращаясь в коктейль из неразборчивой какофонии. Опьянение спутывало сознание фиктивной эйфорией, а некогда чистые изумрудные глаза остекленели и приняли красный оттенок.       Пчёлкина не обратила внимания, когда их посиделки в саду подошли к завершению. Как и не помнила, как заплетающимися ногами, удерживаемая под локоть Витей, поднималась на третий этаж в их спальню сквозь сдавленное хихиканье.       Василиса пришла в себя лишь тогда, когда оказалась прижата к стене Пчёлой; его руки властно исследовали женское тело, а губы покрывали кожу нетерпеливыми влажными поцелуями. — Ты кого больше хочешь? — Витя сорвался на сдавленный рык, опаляя бегущие мурашки прерывистым дыханием. — В каком смысле? — Пчёлкина распахнула глаза, жадно глотая ртом недостающий воздух. — Мальчика или девочку? — Пчёла принялся целовать шею, выводя на ней дорожку из коротких быстрых поцелуев.       Они играли в словесный пинг-понг, отбивая один вопрос за другим. Но если Витя искренне интересовался их совместным будущим, то Вася, в свою очередь, отбрасывала его пасы для собственной защиты.       Конечно, она предполагала, что рано или поздно их настигнет тема о детях. Но о том, что она поднимется уже через два дня после свадьбы, да еще и под кайфом, не могла даже подумать.       Отстранившись от манящего изящной красотой тела, Пчёлкин прислонился своим лбом к девичьему и прикрыл глаза. — Сегодняшний тост, который произнес Гафур, заставил меня задуматься, — он проглотил густую слюну и на миг замолчал. — Вась, кажется, я готов к детям.       Слова мужа безжалостно ударили Василису кувалдой в самое темечко, из-за чего она оторопела, застыла, подобно статуе, в объятиях Вити и уставилась на него, как на умалишенного.       Но если говорить откровенно, то сумасшедшей в этом пьяном дуэте выглядела сама Пчёлкина. Ее широко раскрытые глаза едва не вылетали из орбит, бегая расширенными зрачками по лицу ожидающего ответ супруга. — Только представь, какие гены будут у нашего ребенка, — Пчёла криво ухмыльнулся и вперился в Васю немигающим взглядом. — Всю Москву в страхе держать будет. Если родится пацан — научу его стрелять, а если девчонка, то мы выдадим ее замуж не раньше лет семидесяти.       Мозг бился о черепную коробку в лихорадочном припадке, выдумывая такой ответ, который мог убить сразу двух зайцев: соскочить с прямого вопроса и при этом не обидеть Витю.       Твою мать.       Думай, Василиса, думай. — Так что, Пчёлкина, — самодовольно хмыкнул Пчёла, — кого ты хочешь: девочку или мальчика? — Тебя, — на томном выдохе вымолвила Вася.       И, притянув мужа за шею, она вовлекла его в жаркий и долгий поцелуй.       Василиса целовала Витю рьяно и жадно, так, чтобы не давать ему ни единой возможности открыть рот для новых вопросов, к каким сама оказалась не готова. Она размашисто срывала с него одежду, отвлекала тихими хриплыми стонами, выгибалась, точно изящная кошка.       Ей оставалось только надеяться, что наутро сознание Пчёлкина, когда действие дури окончательно выветрится, сотрет из его памяти произошедший диалог.       Им было слишком рано думать о детях.