Мимикрия II

      Тот, кто придумал фразу о том, что доброе утро начинается с кофе, видимо, никогда не начинал его с бурного секса.       Особенно, если этот секс происходил с любимым человеком.       Василиса лежала на животе, прикрытая до поясницы одеялом, и с кокетливой улыбкой рассматривала расположившегося на боку рядом с ней обнаженного Витю. Подперев голову одной рукой, указательным пальцем второй он выводил на женской спине витиеватые узоры, из-за чего нежная кожа отзывалась новой порцией щекочущих мурашек.       Этот сладкий и интимный ритуал стал для пары устоявшейся традицией, без которой не обходилось практически ни одно утро в двухкомнатной квартире на Остоженке. Наверняка их соседи за стеной, которые каждый раз становились невольными слушателями громкого слияния двух тел, уже давно записали Пчёлкина и Стрельникову в ряды законченных развратников, но им до этого не было никакого дела.       Главное, что они были вместе: вчера, сегодня, завтра и через несколько лет. — Доброе утро, Цветочек, — ласково усмехнулся Пчёла. — Доброе утро, — Вася приподнялась на локтях, запечатлевая на мужских губах новый поцелуй.       Воздушный, мимолетный и легкий, он так и манил заставить Василису остаться в постели еще на добрых тридцать минут. Неторопливо скользнув ладонью по изгибам девичьего тела вниз, рука Вити остановилась на упругих ягодицах.       Но у реальности, что поджидала пару на выходе из спальни, были свои планы, и шли они далеко вразрез с чужими — ведь трудовые обязанности никто не отменял. — Перестань, — нехотя взбунтовалась Стрельникова. — Из-за тебя я на работу опоздаю. — Задержись еще на час, — Пчёлкин хитро улыбнулся, проведя пальцами по внутренней стороне бедра возлюбленной. — Это ты можешь задержаться, как финансовый директор, — с нотками вернувшегося вожделения выдохнула Вася. — А меня больные пациенты ждут. — Никуда твои пациенты не денутся, — парировал Витя, победно наблюдая за тем, как изможденно Василиса извивалась под напором его ласк. — Ты же сама сказала, что они больные — сами уйти не смогут. — Пчёлкин, ты ужасен! — Стрельникова рывком поднялась с постели и, схватив подушку, бросила ее в Пчёлу.       Комната тут же наполнилась бархатным мужским хохотом, оказавшимся настолько заразительным, что и сама Вася не смогла сдержать переливающийся колокольчиком смех.       Блестящие смешинки в аквамариновых глазах Вити жадно разглядывали нагую красоту Василисы перед собой, отчего она, слегка смутившись, готова была простить ему все: и очередное опоздание, и черный юмор о собственных пациентах, и даже то, с каким хищным взглядом Пчёлкин пожирал ее в настоящий момент.       Схватив халатик, Стрельникова, к откровенной досаде Вити, поспешила скрыть свое тело за тканью шелка. — Давай вставай, — нежно скомандовала она, — и шуруй в душ. Я приготовлю завтрак. — Не надо, — отозвался Пчёла, покидая плен теплой кровати. — Иначе точно опоздаешь; мне хватит кофе.       Проводив удаляющийся силуэт возлюбленного, Вася ступила босыми ногами по паркету коридора.       Спустя шесть месяцев совместной жизни с Витей она смогла привыкнуть к роли хозяйки, и теперь стены их квартиры больше не казались такими чужими и пугающими. За это время Василиса лучше изучила повадки и вкусы Пчёлкина, благодаря чему знала, какой крепости он любил кофе и сколько ложек сахара требовалось для утреннего напитка в зависимости от его настроения.       Поставив на плиту турку, Стрельникова подошла к окну, за стеклом которого ее приветливо встречало весеннее солнце и новое государство — Российская Федерация.       С того момента, как Советский Союз исчез с мировых карт и стал лишь воспоминаниями на страницах учебников истории, прошло три месяца, но до конца принять другую реальность Вася все еще не могла. Единственным напоминанием о старой стране в повседневной жизни являлись ее проблемы, которые Россия, вступив в единоличное правление, забрала с собой.       И с которыми с самых первых дней нового, девяносто второго, года начала усиленно бороться.       Так, чтобы повлиять на застоявшееся годами экономическое неравновесие, в январе была запущена шоковая терапия. Схожая с медицинским термином, эта радикальная реформа полностью оправдывала свое название; но вместо того, чтобы помогать молодой стране подниматься на ноги, она ставила на колени своих граждан.       Отпуск цен привел не только к колоссальной гиперинфляции, но и к обесцениванию сбережений и заработных плат.       Но если население накрывала новая волна отчаяния, то бизнес бригады, напротив, расцветал больше прежнего.       Отыскав в сырых реформах проплешины, Пчёла открыл в них настоящую золотую жилу, которую четверо друзей без зазрения совести ежедневно доили во благо собственных нужд. Благодаря чему и кошелек Василисы никогда не оставался пустым — будь в ее бюджете лишь зарплата хирургической медсестры, она бы вряд ли смогла так долго продержаться на плаву.       Привычное социальное равенство кануло в небытие вместе с умершей страной, разделяя слои населения на классы. И этот контраст внушал Васе откровенное чувство стыда за свою безбедную легкую жизнь, которую ей обеспечивал любимый мужчина. — О чем задумалась?       Голос Вити, раздавшийся у входа на кухню, выпутал Стрельникову из сотканных противоречиями клубка ее мыслей. — Давно с мамой не разговаривали, — Василиса пожала плечами, ставя на стол две кружки с кофе. — В последний раз, когда мы с ней созванивались, она была грустной. — Что-то случилось? — Пчёлкин, нахмурившись, сделал первый глоток горячего напитка. — Либерализация цен случилась, — мрачно усмехнулась Вася. — Сам же знаешь, что в стране происходит — предприятие, в котором работает мама, уже не в первый раз задерживает зарплату.       Конечно, Витя знает.       Мало того, он принимает в этом всенародном хаосе непосредственное участие. Только видел Пчёла до этого лишь одну сторону медали, ту, которая его кормила, совершенно забыв о второй, в которой люди начинали страдать от нищеты.       Его родители, воспитанные старой закалкой, не имели привычки жаловаться на проблемы, потому Витя ни разу не задумывался об их реальном финансовом положении. Каждый раз, заезжая в гости, он оставлял на серванте деньги, пока не видел отец, и заполнял холодильник продуктами, коих теперь в магазинах было навалом.       Он знал, что, вопреки кризису, его родители продолжали жить в достатке, как материальном, так и ментальном; в любви и благополучии. Но не подумал о Светлане Львовне, оставшейся одной: без стабильного заработка, мужа и дочери, которую Пчёлкин бессовестно украл из-под материнского крыла полгода назад.       И вот какой после этого из него будущий зять?       Ни дать, ни зять. — Давай заедем к ней на днях, — предложил Витя. — Купим чего-нибудь вкусного, поговорим; может, сможем помочь. — Хорошо, — Стрельникова кивнула, поджав губы. — Вряд ли, конечно, мама примет от тебя помощь, но попытаться стоит.       Несмотря на то, что Светлана Львовна, скрепя сердце, благословила пару на совместную жизнь, ее отношение к Пчёле нисколько не изменилось.       Их противостояние с каждой встречей раздувалось, подобно воздушному шару: коснешься острой темы — и выдержка с обеих сторон тут же лопнет. Нагнетание обусловливалось в связи с развитием бизнеса Вити, который шел вразрез с переломным периодом всей страны. Ведь Светлана знала, какими путями ее названный зять прокладывал себе путь к хорошей жизни, косвенно втягивая в черные махинации и ее единственного ребенка.       Видя холодную войну двух близких людей, сама же Василиса тонула в отчаянии, что не оставалось незамеченным Пчёлкиным, потому в общении с женщиной он непосильным трудом старался сдерживать эмоции, молча проглатывая сыплющиеся упреки.       Но у любого терпения, пусть даже самого стойкого, был предел. — Я что-нибудь придумаю, — встав из-за стола, Витя подошел к Васе и оставил на ее макушке короткий поцелуй. — Собирайся, я отвезу тебя в больницу.       В этом мимолетном жесте оказалось столько заботы, ласки и любви, что у Стрельниковой не оставалось никаких сомнений — Пчёла действительно найдет способ, как помочь ее матери.       С момента, как пара начала жить вместе, Вася в целом стала замечать в его поведении некоторые метаморфозы. Став более зрелым, Витя брал ответственность не только за себя, но и за Василису, давая той понять, что за его плечом она всегда будет чувствовать себя, как за каменной стеной.       Подобная модель поведения присутствовала и в семье Стрельниковых, пока папа Васи был жив.       Разрываясь в муках выбора между юбкой и брюками, до слуха Василисы донеслась трель стационарного телефона. Прежде она не имела привычки подслушивать разговоры Пчёлкина, но этот утренний звонок, кажется, стал достоянием всего дома на Остоженке — так грозно он орал кому-то в динамик. — Че? — Витя гаркнул. — Они совсем там охуели? Понял тебя, Кос, выезжаю. Выезжаю говорю, блять! Скоро буду.       И, как только трубка с грохотом вернулась на базу, в коридоре раздались удрученные шаги, следом за которыми в спальне появился, как в воду опущенный, хмурый Пчёла. — Тебе нужно ехать, — предугадала дальнейшие его слова Стрельникова, расчесывая волосы у зеркала. — Прости, Цветочек, — Витя тяжело вздохнул и потер двумя пальцами переносицу. — У нас контракт горит, а просрать его нельзя. Доедешь сама? — Конечно, — подойдя к Пчёле, Василиса встала на цыпочки и оставила в уголке его губ ободряющий поцелуй. — Я уже давно не сидела за рулем, хотя бы вспомню, каково это.       Вот за это, в том числе, Пчёлкин и любил Стрельникову — за безоговорочное понимание его неотложных дел, за отсутствие лишних вопросов и привычки капать ему на мозги пустыми упреками, если вдруг Витя задерживался в офисе допоздна.       Но больше всего он ценил в Васе то, с каким осознанием она принимала род его деятельности.       Слушая рассказы Сани о том, как Ольга на ежедневной основе заставляла его покончить с криминалом, Пчёла опасался, что рано или поздно это коснется и их с Василисой отношений. Но то ли за адекватность любимой отвечало ее собственное бандитское прошлое, то ли Вите просто с ней так повезло, но подобных бедствий на их совместном горизонте пока что не предвиделось.       И было бы здорово, чтобы так продолжалось всегда. — Почему мне с тобой так повезло, м? — Пчёлкин обнял Стрельникову за талию и глазами, полными любви, посмотрел на нее. — Ни за что не отчитываешь, сковородкой по башке не бьешь. — Потому что я идеальная, — пожала плечами Василиса. — И не поспоришь, — вскинув голову, Витя рассмеялся. — Тогда до вечера? — До вечера, — Вася ухмыльнулась. — Не застрели только сегодня никого. — А ты не зарежь никого скальпелем.       Два сапога — пара.       Проводив Пчёлу в офис, Стрельникова и сама поторопилась в больницу.       Но, если говорить начистоту, спешить Василисе совершенно не хотелось. Она старалась как можно меньше находиться вне дома, особенно, если рядом не было Вити. После объявления закона о свободной торговле улицы столицы превратились в стихийные рынки или, как их называли в народе, — толкучки. Продавая в них все, вплоть до ювелирных украшений и военных наград, для людей это являлось единственной возможностью выжить в условиях быстрого роста цен.       Любимый город постепенно становился большой комнатой, кишащей голодными тараканами, чья зараза забиралась под кожу, вызывая сильнейший зуд, от которого хотелось как можно скорее отмыться. Даже воздух, весенний и сладкий, казался спертым и токсичным.       Торговля захватила не только туристические места Москвы, ее кинотеатры и дома культуры, но и приближенную к зданию института Склифосовского территорию.       Потому, чтобы не утонуть в изобилии блошиных палаток, Вася быстрыми шагами — благо, бег на каблуках после подрыва Беловых этому научил — нырнула в стены родной больницы. Здесь, в крыле интенсивной терапии, она была в безопасности.       До сегодняшнего дня.       Проходя вдоль длинных пролетов, Стрельникова чувствовала на себе неоднозначные, откровенно пугливые, взгляды коллег. Молоденькие медсестры отчего-то глядели на нее так, будто за день до начала смены Василиса жестоко убила чью-то семью, расчленила каждого ее члена, а после сожгла тела вместе с автомобильными покрышками для сокрытия улик. Но ее преступление быстро рассекретили, и уже наутро первые полосы газет пестрели кричащими заголовками о появлении нового маньяка в женском обличии.       Иначе Вася не могла объяснить, почему сотрудники Склифа так двусмысленно оборачивались ей вслед.       С каждым новым шагом ее брови теснее сводились друг к другу, руки то и дело сжимались в крепкие кулаки, а в груди начинало клокотать жгучее раздражение.       Вашу же мать, почему они все так пялятся?       Окончательно девичье терпение лопнуло, когда цепкий взгляд Стрельниковой встретился с двумя медсестрами реанимации. Почти рыкнув в злобе, Василиса резко остановилась посреди коридора и впилась ядовитыми колючками в сидящих на посту девушек.       Честное слово, она бы без зазрения всякой совести нахлестала по их миловидным мордашкам собственными кулаками. — Что-то не так? — Вася широко развела руками, обращаясь к коллегам.       Но те, кажется, нисколько не торопились с ответом, игнорируя в поле своей досягаемости разгневанную Стрельникову.       Конечно, она знала, что добрая половина медперсонала сразу после того, как Василиса сошлась с Витей, изменила мнение о ней не в лучшую сторону. Ведь ни для кого не было секретом, чем ее благоверный зарабатывал на хлеб; одна прошлогодняя облава на парковке Склифосовского чего только стоила, чтобы понять, что Вася в самом деле связалась с бандитом.       И тогда фронт работников больницы разделился на несколько лагерей.       Кто-то разговаривал со Стрельниковой сквозь зубы, открыто выражая в ее адрес свое пренебрежение; кто-то лицемерно улыбался в лицо, а кто-то даже боялся взглянуть на нее во время диалога. Существовали и те смельчаки, которые за спиной называли Василису криминальной соской и бандитской подстилкой.       Но никогда прежде коллеги не вели себя настолько странно, как сегодня. — Я с кем разговариваю? — Вася понизила голос до властных ноток, медленно надвигаясь на замерших девчонок. — Даша, Юля, вы оглохли, что ли?       Чем ближе Стрельникова приближалась к медсестрам, тем явственнее читался их страх по отношению к ней. Две пары глаз в испуге бегали по суровому лицу Василисы, будто прямо за ней стоял Дьявол или того хуже — сам Пчёлкин.       Его флер всегда сопровождал Васю мрачной тенью, точно личный доппельгангер, и это придавало ей еще большую уверенность и вседозволенность. — Ну? — Стрельникова нахмурилась, впиваясь в девушек немигающим взглядом. — В чем дело? — Ни в чем, Вась, — прорезался тонкий голос Даши. — Просто… — Просто что? — Василиса говорила твердо, с заметным нажимом. — В реанимации… — В реанимацию пациента привезли буйного, — подключилась Юля, вжимая голову в плечи. — Хотели тебя предупредить, чтобы ты была осторожнее.       Окинув девушек холодным прищуром, Вася шумно вздохнула. Правды она от них вряд ли добьется, потому тратить время на бессмысленные выяснения не было никакого смысла.       Хотелось скорее добраться до сестринской, а после и до поста Поповой, чтобы увидеть, наконец, хотя бы одного адекватного человека в этом месте. Может, хотя бы Лизавету не коснулись эти причудливые магнитные бури, от которых остальные их коллеги натурально посходили с ума. — Будем считать, что я поверила.       Не дождавшись ответа, Стрельникова развернулась на каблуках и быстрым шагом направилась к своему рабочему месту.       Белый именной халат, синяя хирургическая пижама, стетоскоп и удобные кроссовки позволили Василисе на некоторое время забыть о чувстве дискомфорта, которое она испытывала все то время, пока шла по лабиринтам Склифа.       Для закрепления результата не хватало только разговора с близкой подругой.       Остановившись у поста Лизы, Вася облокотилась на стойку и, постучав ноготками по деревянной поверхности, призвала ее ко вниманию.       Попова выглядела, как и всегда: будто только что сошла со страниц глянцевого журнала. Густые темные волосы волнами спадали с плеч, сестринский халатик привлекательно подчеркивал талию и открывал вид на стройные ножки, карий взгляд искрил бесовщиной. Но отчего-то красивое лицо было напряженным и чересчур сосредоточенным, а голова то и дело крутилась в разные стороны, словно на своем рабочем столе Лизавета пыталась отыскать вчерашний день. — Привет, — впопыхах отозвалась она. — Ты за картой своей пациентки? — Да, — Стрельникова окинула подругу подозрительным взглядом. — Не знаешь, что в больнице у нас происходит? — А что происходит у нас в больнице? — Попова не смотрела на Василису, продолжая свои увлекательные поиски. — Да где эта чертова бумажка… Нашла!       Девичьи брови скоропалительно поползли вверх в удивлении.       Даже при самых чрезвычайных ситуациях или угрозе смерти пациентов Лиза никогда не позволяла себе лишние эмоции, но сейчас складывалось впечатление, будто она находилась под действием спидов — настолько Попова вела себя активно и порывисто. При этом она еще ни разу не взглянула на Васю, избегая с ней любого зрительного контакта.       На землю упал метеорит, а она этого не заметила? Почему все сегодня ведут себя так по-идиотски? — Попова, ты в порядке? — Василиса пощелкала пальцами перед лицом подруги. — Да-да, — Лизавета прокашлялась и, наконец, подняла глаза на собеседницу. — Так что происходит в больнице? — Все какие-то странные, — дернула щекой Стрельникова. — Пялятся на меня, как на прокаженную. — На тебя уже давно косятся, — деловито пояснила Лиза. — Забыла, с кем живешь? Не будь я твоей подругой, то смотрела бы на тебя точно так же.       В услышанных саркастических нотках Вася, к собственному облегчению, узнала свою старую закадычную подругу.       Чтобы высмеять или упрекнуть Витю, Поповой не нужен был для этого весомый повод. Их взаимоотношения, построенные на обоюдных колкостях, настолько стали для Василисы привычными, что если Пчёла и Лизавета вдруг объединятся и поднимут друг перед другом белые флаги — она определенно точно вызовет им обоим санитаров.       Хоть что-то в сегодняшнем дне оставалось стабильным. — Поэтому ты на меня сейчас вообще не смотришь? — Вася сощурилась, пробираясь зеленым рентгеном под самую кожу. — Глазки свои красивые прячешь, краснеешь. В чем дело, Попова? Неужто и ты записала меня в ряды бандитской соски? — Стрельникова, не неси чушь, — демонстративно фыркнув, Лиза встала из-за стола. — Я просто тороплюсь. — Куда это? — Василиса ловко преградила путь подруге. — Работать, — закатила глаза Лизавета, заметно занервничав. — Твоя работа — пациенты, которые лежат в палатах у тебя под носом. — Все, Васёк, мне правда пора. Твоя карта в третьей операционной.       Что?       Какой еще, нахер, Васёк?       Прежде Попова никогда не называла Стрельникову подобной извращенной формой имени, прекрасно зная, как Василису коробило это обращение.       Василиса, Стрельникова, Вася, на худой конец — дуреха, но никак не Васёк.       Так ее называл только Космос, которому она могла простить сию погрешность ввиду старой дружбы. Но вряд ли Холмогоров мог заразить Лизу, ведь та наотрез отказывалась общаться с ним даже находясь в общей компании.       Если только что-то за прошедшее время между ними не изменилось.       И, пока замершая Вася немо раскрывала рот в возмущении, Лизавета, воспользовавшись удачным моментом, мелкими перебежками засеменила к выходу из реанимации. — Стрельникова, в третьей операционной! — Подожди, — вслед выкрикнула Василиса, раздраженно нахмурившись. — А какого хрена карта делает в операционной? — В третьей!       Этот мир окончательно сошел с ума.       Но, как бы то ни было, работу — даже при наличии поехавших коллег — никто не отменял, и Стрельниковой придется ее выполнить со всей присущей ей ответственностью.       Направляясь в третью операционную, туда, где через сорок минут была запланирована операция для молодой девушки, Вася мысленно надеялась, что хотя бы всегда собранные хирурги сегодня оставались в здравом уме и привычном хладнокровии. Ведь если коллективный психоз коснулся и этот элитарный класс больницы, то будет откровенно обидно, когда вместо больной поджелудочной пациентке вырежут здоровую почку.       Непосильным трудом удерживаясь на плаву в болоте царящего неадеквата, желание Василисы как можно скорее вернуться домой с каждой минутой перерастало в потребность. Ей было необходимо уткнуться носом в грудь Пчёле и рассказать ему все, что приключилось с ней за прошедший день; сетовать на коллег, злиться на них и материться, а после смеяться вместе с Витей над его черными шутками.       Порой Стрельниковой казалось, что не квартира на Остоженке являлась ее домом, не Бирюлево Западное или Нижний Тагил, а сам Пчёлкин: уютный, безопасный и надежный.       Операционный блок, который обычно кишел хирургами и специалистами разных отраслей, не встретил Васю ни единой живой душой. Будто все в одночасье вымерли или вовсе не пришли на дежурство, из-за чего по спине пробежалась струйка неприятного влажного холодка. Витающая тишина давила на виски оглушительным вакуумом, прерываясь на эхо девичьих шагов, запах антисептиков прожигал слизистую. Для пущего эффекта не хватало, чтобы включенные на потолке лампы начали зловеще мигать.       Что-то здесь было не так.       Ощущая себя главной героиней второсортного ужастика, Василиса надела хирургическую шапочку и осторожно открыла дверь злополучной третьей операционной.       И то, что она увидела внутри, повергло ее в подлинный шок.       Стены помещения были увешаны обилием рентгеновских снимков: грудная клетка, органы брюшной полости, компьютерная томография головного мозга. По бокам от них висели копии медицинских карт и личных записей из конспектов, а в самом центре представленной галереи яркими пятнами пестрели совместные фотографии Васи и Вити.       Сплошное безумие.       Раскрыв рот в замешательстве, Стрельникова не сразу заметила, что прямо посреди операционной, рядом с хирургическим столом, стоял и сам Пчёлкин. В своем сером, идеально выглаженном, брючном костюме, без бахил и халата на плечах.       Какого хрена он тут забыл?       Витя, спрятав руки в карманах брюк, с ласковой ухмылкой наблюдал за тем, как Василиса отчаянно пыталась срастить увиденное; она разве что не щипала себя за кожу — вот насколько Вася пребывала в тотальном исступлении.       Ведь, в самом деле, не каждый же день можно увидеть любимого мужчину в окружении ее привычной среды обитания.       Это точно был не сон? — Привет, Цветочек, — вскинул уголки губ Пчёла. — Проходи.       Язык предательски онемел, скрутился в тугую спираль и застрял в горле, из-за чего Стрельникова не смогла проронить ни слова. Потому, напоследок оглядевшись по сторонам, она несмело ступила вглубь помещения следом за Витей.       Он остановился у первого снимка за своей спиной, взглянул на него оценивающим фирменным прищуром и вернул концентрацию внимания на Василису.       Что он, все-таки, задумал? — Я не знаток в ваших медицинских терминах, поэтому буду говорить так, как запомнил, и что вообще смогу выговорить, — усмехнувшись, Пчёлкин пожал плечами. — Знаешь, что это? — Субарахноидальная аневризма, — кивнула Вася. — Ей страдала девочка шестнадцати лет. — Твой первый случай в хирургии, да? — Витя хитро улыбнулся. — Слышал, что после этой операции тебя стошнило.       Стрельникова, беззлобно хмыкнув, закатила глаза.       Вообще-то, все было не так: конфуз случился задолго до самой операции, когда неопытная и зеленая Василиса, только-только начавшая карьеру хирургической медсестры, впервые осталась наедине с пациенткой. В тот злополучный вечер у девочки случился приступ эпилепсии с последующей остановкой сердца, и Васе в одиночку пришлось реанимировать ее. Охваченная паникой, она пыталась одновременно сохранять самообладание — что получалось откровенно плохо — и дрожащими руками спасать жизнь хрупкой малышки. За проявленную самоотверженность Стрельникова получила не только смачный нагоняй от старших врачей за то, что вовремя не вызвала их, но и острый приступ рвоты после пережитого стресса.       Интересно, какая же заноза по имени Лизавета любезно рассказала эту душещипательную историю? Ведь только она знала о случившемся эксцессе, который сама Вася безнадежно пыталась забыть.       Предательница. — Это, — скривившись, Пчёла кивком указал за следующий снимок, — резекция толстой кишки, если не ошибаюсь, — мерзость та еще. Вот после такой операции я бы и сам блевал дальше, чем видел. — Это точно, — звонко рассмеялась Василиса. — Но ты справилась с ней, — отозвался Витя, склонив голову набок. — Как и со многими другими операциями.       Он сделал несколько неторопливых шагов к третьему снимку, на котором было изображено чье-то сердце. Остановившись возле него, Пчёлкин враз стал серьезным; мимика с его лица испарилась, губы сжались в тонкую полоску, а взгляд раскрылся такой глубиной, что Стрельниковой на мгновение показалось, будто в голубых глазах она смогла разглядеть душу.       И это в самом деле было так.       Стоя перед Василисой, безоружный и уязвимый, Витя открывал для нее свой внутренний мир; все сокровенное и тайное, то, что прежде никому не было доступно. И вряд ли когда-нибудь будет.       Кроме нее.       Зеленые глаза переместились с Пчёлы на снимок, чтобы лучше рассмотреть его и признать еще один медицинский случай, который случился в практике Васи. Но ни имени, ни диагноза на карточке написано не было, а сама она не могла вспомнить пациента с подобной патологией органа. — Ты говоришь, что в твоей работе нет ничего особенного, — заговорил Витя. — Что все самое главное делают хирурги, а ты только помогаешь им. Но все эти пациенты, чьи снимки развешаны здесь, живы благодаря тебе.       Речь Пчёлкина, льющаяся из самых недр его искренности и уверенности в собственных словах, разрывала Стрельникову на лоскуты, из-за чего она, закусив изнутри щеку, едва сдерживала подступающий к горлу комок слез.       Только он знал, с каким трепетом и любовью Вася относилась не только к своей работе, но и пациентам. — Именно ты сопровождаешь их с самого начала и до конца, — продолжил Витя. — Ты вселяешь им веру в то, что все будет хорошо. Только ты сопереживаешь незнакомым людям так, будто они — самые близкие в твоей жизни.       Вытащив руки из карманов, Пчёла ладонью указал на снимок, что все это время оставался без внимания, и криво улыбнулся. Лишь сейчас Василиса заметила, как его пальцы пробивала мелкая дрожь — вот почему Витя до этого прятал их.       Неужели он волновался? — А это сердце твоего главного пациента, — подняв взгляд на растерянную Стрельникову, на чьем личике застыл немой вопрос, Пчёлкин пояснил. — Меня. Ты лечишь и делаешь меня лучше, Цветочек. Каждый день, на протяжении четырех лет, ты ведешь нас к свету и веришь, что вместе мы со всем справимся. Я тоже в это верю.       Витя сделал аккуратный шаг навстречу Васе и остановился в считанных сантиметрах перед ней.       Их взгляды, до сих пор хранившие в себе ту юношескую влюбленность, которую пара испытывала в самом начале совместного пути, растворились друг в друге. Изумруд утопал в бескрайнем море и не желал всплывать наружу, а ласкающие грани драгоценного камня волны заботливо обнимали его со всех сторон.       Время вдруг остановилось; даже секундная стрелка на настенных часах, казалось, замерла в напряженном ожидании. — Это сердце я хочу всецело отдать тебе, — Пчёла отвел глаза в сторону, на миг прикрыл их, глубоко вздохнув, и вернул взор на Стрельникову. — Я не буду вставать на колено, не буду задавать тебе вопрос.       Нет, этого не может быть.       Вася затаила дыхание и покачала головой, не веря в то, что это в самом деле происходило с ней: ее любимый человек, ее Витя, родной и самый близкий, стоя посреди операционной прямо сейчас открывал дверь в их новое совместное будущее.       Будущее их семьи.       Легкие завибрировали в раздирающем на куски адреналине, а после превратились в сотни разноцветных бабочек, которые тут же разлетелись по всей территории третьей операционной. — Я люблю тебя, Василиса Стрельникова, — Пчёла достал из внутреннего кармана пиджака красную коробочку «Картье». — И хочу провести всю жизнь рядом с тобой. — Я тоже люблю тебя, Виктор Пчёлкин, — встав на цыпочки, Вася обхватила мужскую шею обеими руками. — И хочу быть с тобой до самого конца.       Склонившись над возлюбленной, Витя обнял ее за талию и прижал к себе. Его губы коснулись девичьих, оставляя на них неторопливый, трепетный и ласковый поцелуй. Сердце, что до этого сковывала нервозность, стало биться свободнее и чаще, утопая в той форме счастья, о которой прежде Пчёла никогда не знал.       Как и не знал о том, что в этой жизни можно любить кого-то настолько сильно, что эту самую жизнь не грех было и отдать за любимого человека.       С сегодняшнего дня, с этой самой секунды, Василиса приняла новый статус, а именно — невесты Пчёлкина. — Она согласилась! — Витя оторвался от сладких губ Васи и, вскинув голову, заливисто рассмеялся. — Поздравляем! — Ура!       На бельэтаже операционной, где обычно студенты-медики следили за ходом обучения, взрывом фейерверка раздалась радостная какофония чужих голосов.       Задрав макушку на посторонние звуки, пока еще Стрельникова увидела за стеклом весь бомонд бригады: Космоса, Валеру и Сашу, их жен, а вместе с ними и утирающую слезы заплаканную Лизавету. Друзья, что все это время прятались за стеной в нетерпеливом предвкушении, скрещивая пальчики, хлопали в ладоши, кричали и крепкими объятиями поздравляли друг друга с еще одним без пяти минут женатым бригадиром.       Теперь все встало на свои места.       И архиважная сделка Пчёлы, которую нельзя было перенести, и странное поведение коллег, и даже непривычная резкость Лизы — она помогала Вите организовывать предложение, договорившись с завотделением хирургии о закрытии одного из корпусов операционного блока. Все-таки, эти двое вышли на финишную прямую перемирия и подняли белые флаги.       Сумасшедшие! — Примеришь колечко? — Пчёлкин открыл брендированную коробочку и аккуратно надел на девичий палец кольцо с бриллиантом. — Оно прекрасно, — тихо вымолвила Василиса.       Обод белого золота, обрамленный сверкающим камнем, обнимал безымянный пальчик, как влитой. Будто это кольцо, символизирующее всеобъемлющую любовь и новый статус Стрельниковой, создали именно для нее. — Не прекраснее тебя, будущая Пчёлкина.       Мозг до сих пор отказывался верить в то, что несколькими минутами ранее Вася согласилась стать женой Вити.       Они в самом деле сделают это!       Спустя четыре года непростых испытаний, ссор и расставаний они, наконец, узаконят свои отношения. Станут полноценной семьей, делящей одну фамилию на двоих; возьмут друг перед другом обязательства и произнесут клятвы: быть рядом и в горе, и в радости и любить несмотря ни на что.       Хотелось плакать и смеяться, кричать, прыгать и охватывать в рвущемся из самого сердца счастье весь этот чертов мир.       Растворяясь в объятиях своего жениха, таких крепких и родных, под восторженные возгласы близких друзей, которые разделили с ними это событие, Василиса искренне верила, что они обязательно со всем справятся.       Вместе.       Что бы ни случилось.