До Вас. III Навсегда?

Пребывая под властью мужских губ, Людмила растеклась по сиденью автомобиля, обвивая шею руками. Мысль о том, что случайный водитель стал свидетелем их интимных отношений, не посещала до определенного момента. Осознав, что происходит, она резко отстранилась, отталкивая мужчину обеими руками. — Немедленно остановите машину. — тормоза громко скрипнули, автомобиль встал, как в копанный. Калугина, как ошпаренная, выбежала наружу. Неожиданная смена настроения поставила мужчину в тупик, как ему казалось примирение состоялось и довольно успешно, но, видимо, ему только показалось. Бросив деньги таксисту, он выбежал за ней, но женская фигура убежала настолько далеко, что он ели различил её среди прохожих. Наконец, достигнув цель, он взял её за локоть, развернув к себе, по лицу сразу же звякнула громкая пощечина, от которой даже свело челюсть. — Не трогай меня! — глаза, полные злости и презрения, налились кровью и слезами, от её вида Толю даже передернуло. — Позволь мне объясниться, всё совсем не так, как ты думаешь. — Новосельцев взял трясущуюся руку, но она сразу была выдернута. — Я всё правильно поняла. — Подожди, пожалуйста. — он снова поймал убегающую женщину за локоть. — Не смей подходить ко мне больше. — Людмила стремительным шагом направилась прочь, опустив голову настолько низко, чтобы прохожим было не видно её лица. Потерянный Новосельцев остался стоять на месте, смотря ей в след. Продолжение диалога не имело никакого смысла, она не будет его слушать, по крайней мере сейчас, что он прекрасно осознавал. Облокотившись на стену высотного здания, Новосельцев достал пачку сигарет и закурил. Глубоко вздохнув, он наблюдал за затягивающими небо облаками. «Будет дождь…» — подумал он про себя, выпуская дым. Такого поганого настроения у него не было давненько. Что чувствует человек, которого воротит от самого себя? Злость, отчаянье, горькое сожаление бушевали, смешиваясь в ядерный коктейль, но самым кричащем был вопрос «Как всё исправить…» Простояв несколько минут, мужчина направился обратно на работу, по крайней мере нужно было навести порядок и забрать оставленные в порыве скандала вещи, на смешки и переговоры коллег, сопровождающиеся многозначительными взглядами, было всё равно.

******

— Вера, простите, я сейчас всё уберу. — увидев ползающую по полу женщину, Новосельцев присел рядом, помогая собрать всё, что осталось от бури. Толпа внизу не умолкала. Чего только стоил взгляд Ольги, который он успел заметить, когда проходил мимо столов. — Ещё бы. — запыхавшаяся Верочка поднялась на ноги, смахивая невидимый пот со лба. — Значит это вы, тот самый министр. — секретаршу, бывалую участницу многочисленный романов, интриг и расследований, было сложно удивить, но Анатолию Ефремовичу всё же удалось. — Значит, это я. — он тяжело вздохнул, взваливая кипу бумаг на стол. Речи о том, что их роман останется в тайне, не шло. Однако особую горечь добавляло то, как они были обнародованы — грязно и громко. — Никогда бы не подумала… а вот как бывает… да-с… Что натворили-то? — Обидел. — Не переживайте так, она вас любит, значит простит. — Да боюсь как раз и не просит. Я буду в кабинете. — с глубоким вздохом он зашел в помещение. — Ну и дура. — сказала Вера себе под нос, закуривая сигарету. — Я бы простила. Лучше умолчать, как выглядел кабинет директора статистического учреждения Калугиной Л.П., после бомбежки и то сохранилось больше. Набравшись терпения, Толя потихоньку расставлял всё по своим местам, собирал бумаги, сверяя очередность листов, поднимал упавшую мебель. К 7 часам с кабинетом было покончено, как будто ничего и не произошло. Взяв её пальто и сумку, он вышел на улицу. Слегка повоевав с консьержкой, он всё-таки достиг второго этажа. Надежды на то, что до боли знакомая дверь отвориться, не было от слова совсем, но Новосельцев всё-таки решил попытать удачу, сегодня она ему не улыбнулась. Вернувшись домой, Людмила проплакала почти до прихода «любимого» сотрудника. В голове вертелась мысль, что он обязательно посетит её сегодня, но видеть его хотелось меньше всего. Любовь перемешалась с ненавистью, она уже и сама не понимала, что чувствует, наверное, просто боль. Конечно, можно было бы простить и закончить, наконец, это нелепую историю с планом в машине, но Калугина была бы не Калугиной, предательство не имеет прощения. Звонок в дверь прервал всхлипы, сомнений в том, что это он, не было. Людмила опустила босые ноги на ледяной пол, бесшумно двигаясь из спальни в коридор. — Открой, пожалуйста, давай поговорим. — Толя чувствовал её присутствие даже через стену. — Я знаю, что ты меня слышишь. — мокрые глаза прожигали дверь, но она сохраняла молчание. — Я тебя люблю… — от наглой лжи градом потекли слезы, Людмила оперлась спиной об стену, скатившись вниз. — Уходите… — шёпотом сказал дрожащий голос, Новосельцев тяжело нахмурился от осознания причиненной боли самому любимому человеку. Ровно так же он скатился по стене и глубоко вздохнул. — Можешь не открывать, просто выслушай меня, ладно?.. — он уже не ждал ответа. — Я, действительно, пришел к Самохвалову для того, чтобы наладить с тобой отношения. Да, я хотел должность, да я поддался влиянию Юры, согласившись на этот план, но ничего не вышло, кроме как обидеть тебя и окончательно испортить о себе мнение. Я вел себя, как полный идиот, из-за того, что не смог добиться расположения женщины, что просто вывело меня из себя. Мне было ужасно стыдно тогда в кабинете, я чувствовал себя самым жалким человеком, когда довел тебя до слез… но ты была настоящая… впервые. Это изменило всё. Я заинтересовался, не могу объяснить, но почему то мне захотелось узнать тебя… внутренний порыв, который я до сих пор не могу разгадать, видимо, я тогда уже чувствовал, что влюблюсь. Потом этот конь… — мужчина грустно рассмеялся, перебирая в памяти моменты. Слезы потекли по лицу ещё сильней, женское сердце сжималось на каждой фразе. — В тот день я окончательно понял, что ты мне небезразлична. После этого меня начали одолевать жуткие метания, сомнения в чувствах, в себе, я боялся отказа, влюбленный идиот, совершающий абсурдные поступки — это про меня. Две недели, проведенные с тобой, поставили окончательную точку — люблю, но что делать с этой любовью я не знал… поэтому не признавался, нет, вру, боялся. Но в тот вечер я понял, что не могу тебя потерять, я признался в этом открыто, хотя был практически уверен, что ты отвергнешь меня, не помню себя более счастливым. Я знаю, что вся это история никак не умаляет моей вины, я не должен был соглашаться, это мерзко и грязно, но, поверь, должность никогда не двигала моими действиями, за исключением того вечера. Я был честен с тобой и поступал так, как поступал только потому, что полюбил и люблю… — исповедь окончена, наступило время приговора, но в ответ было молчание — самый худший исход. Людмила закрыла лицо руками, ненавидя его, себя, всех, при этом до безумия любя и веря каждому слову, но не прощая. Слезы предательски текли из глаз без остановки, мысли о том, чтобы открыть дверь терзали, разрывая изнутри. Она хочет моря, но боится воды, так может море внутри неё? — Я оставлю твои вещи на ручке двери. — окончательно разбитый мужчина вышел из подъезда, оставляя женщину захлебываться в слезах. Всякая надежда на прощение растворилась в холодном воздухе столицы. Ключи звякнули в замочной скважине, обнажая темную, безжизненную квартиру. Тяжело вздохнув, Новосельцев скинул одежду и прошел внутрь, одиночество скрашивала оставшаяся дома кошка Машка, которая просила еды, громко мурлыкав. Даже Максим Викторович покинул тихую гавань, отчалив к другу на дачу. Толя, найдя в кухонном шкафу затерявшийся коньяк неизвестного происхождения, налил содержимое в граненный стакан (лучше подошла бы водка, но её не оказалось). Ни есть, ни спать не хотелось, не хотелось в общем-то ничего, присев на диван со стаканом, он включил телевизор. Мечты об уютном, романтическом вечере в компании любимой женщины разбились об жестокую реальность бытия. Каналы безразлично пролистывались, словно дни календаря, не в силах не то чтобы вытеснить мрачные мысли из головы, даже на долю секунды завоевать мужское внимание. Остановившись на каком-то канале, Новосельцев растекся по дивану. Сознание спуталось коньяком, мужчина закрыл глаза, но несвойственное ночному времени музыкальное сопровождение заставило обратить взгляд на поющий ящик. «Ах, если бы сбылась моя мечта. Какая жизнь настала бы тогда.» И какой идиот пускает «Летучий корабль» в 10 часов вечера… Анатолий Ефремович начал наблюдать за сменяющимися картинками, активнее поглощая содержимое стакана. Если хотите знать, как выглядит мужчина с разбитым сердцем, то он наверняка будет пьяным, с мокрой пеленой в глазах, смотрящим детские мультики ночью. Несчастный герой заснул с рассветом, в костюме и на диване. Будильник больно грохнул по голове, заставляя открыть глаза. Ели приведя себя в более-менее человеческий вид, Новосельцев поехал на работу, находясь под давлением похмелья, одним словом, пятница — день тяжелый. Наша героиня не отличалась более трезвым умом, выпив перед выходом несколько таблеток от головной боли и валерьянки для блеска глаз (или чтобы вчерашнее рандеву, произошедшее у всех на глазах, не повторилось снова). Сложно было сказать, кто выглядел хуже, женщина с опухшим лицом или помятый во всех смыслах этого слова мужчина, решать сотрудникам учреждения, наблюдавших с огромным интересом за двумя фигурами, прибывшими с разницей в 10 минут. Буря сплетен не стихла ни на грамм, женщины, совсем забывшие про утренний ритуал (такое бывает?), бежали к друг другу, звонили по рабочему телефону, обсуждая «горячую» парочку. — Доброе утро, Вера. — валерьянка сделала свое дело, начальница выглядела более чем невозмутимо, что несколько смогло удивить секретаршу, ожидающую возвращения мымры в первоначальном виде. — Доброе утро, Людмила Прокофьевна, отлично выглядите. — белоснежная блузка и черная приталенная юбка карандаш в дополнении с острыми черными туфлями на низком каблуке сидели шикарно, макияж не уступал. Калугина раз и навсегда решила не возвращаться к прошлому: к прошлому образу, к прошлым привычкам, на счет бывшего мужчины она пока не решила. — Спасибо. Вера, будите так добры, на сегодня никаких приемов, без исключений, особенно Новосельцев. — Он вчера приходил за вещами и порядки наводил, не знаю до скольки, я ушла в 6, он ещё оставался. — Вера внимательно следила за реакцией, но её не последовало, Калугина скрылась за дверью. Оставшись на «передовой», Анатолий Ефремович мужественно воевал с отчетом и с жужжащими коллегами. Ольга молчала, наверное, не знала, что и сказать. Вчера тема служебного романа друга и начальницы была бурно обсуждена с Юрием Григорьевичем, который искренне радовался, а его спутница боязливо представляла последствия. Рыжова не понаслышке знала, что такое влюбленный Новосельцев, но это ещё пол беды, Новосельцев с разбитым сердцем — это катастрофа. По внешнему виду женщина легко определила, что примирения они так и не достигли. Пережив шок, она пришла к мнению, что вся эта затея с Калугиной не лучшая идея, если говорить совсем откровенно, ужасная. Властная, беспощадная, с тяжелым характером женщина окончательно погубит беспомощно влюбленного друга, или всё-таки в Рыжовой сидела прошлая обида?.. В общем то это не важно, в сухом остатке разбитый мужчина, непредсказуемая начальница, переживающая Ольга Петровна и счастливый Самохвалов, убежденный, что парочка обязательно помирится так же горячо и быстро, как поссорилась. С трудом отогнав от себя размышления, Ольга принялась за работу, не решаясь разговорить товарища. Без пяти шесть Новосельцев поднялся, надеясь застать начальство на рабочем месте. Прекращать попытки он даже и не собирался, хотя каждая мысль о ней наносила глубокую рану.

******

— Сегодня последний день, как мы сидим вместе. — слова заставили спешащего мужчину остановиться у стола, Ольга встала. — Приказ висит на 1 этаже, видел? — грустная улыбка появилась на лице женщины. Разделить эту сладкую парочку не представлялось возможным. — Сколько мы не расстовались, лет 10? — 16… Но с перерывом на декрет. — Рыжова рассмеялась. — Я буду скучать… — свойственная женщинам сентиментальность застилала глаза водой. Ольга крепко обняла мужчину, утыкаясь носом в пиджак, Новосельцева положил голову на её. — Я тоже… спасибо… — За что? — За всё… но из твоей жизни я никуда не денусь, даже не мечтай. — оба рассмеялись, Ольга смахнула с щеки слезу. — Ты к ней? — она махнула головой на кабинет, Толя кивнул. — Давай, иди… Толь, обещай, что ты мне всё расскажешь. — Обязательно. — он кротко чмокнул её в макушку, убегая. — Анатолий Ефремович, вы куда, она сегодня не принимает. — стремительное появление сотрудника вынудило прервать сбор вещей. — Рабочий день закончился. — сказал он, открывая массивную дверь. — Людмила Прокофьевна, можно? — вопрос был излишен, мужчина уже вошел. Людмила планировала задержаться подольше, чтобы исключить возможность их случайной встречи, но план резко изменился. Подорвавшись с места, женщина впопыхах начала одевается и собирать сумку, с целью поскорее покинуть помещение. — Вы опоздали, мой рабочий день окончен, записывайтесь на прием и приходите, но лучше не приходите совсем. — до выхода оставались считанный шаги, но Новосельцев преградил дорогу, они встретились глазами. — Давай поговорим, к чему весь этот цирк… зачем ты повесила приказ? — Вы получили то, чего хотели, не правда ли? Разговоры излишни. — Правда в том, что я тебя люблю, и ты меня тоже, к чему эти мучения… Скажи, что простишь, и мы всё вернем. — действие валерьянки закончилось так не кстати, тело снова начинало потряхивать, хотелось расплакаться прямо перед ним, наплевав на гордость, но Людмила сдержалась, видимо, обида всё-таки сильней любви… — Я вас… ненавижу… Не смейте приходить сюда больше. Женщина вылетела из кабинета пулей, истерика настигла её у лифта, к счастью, обошлось без свидетелей. Опустошенный Новосельцев присел на стол переговоров, сняв очки, потер уставшие глаза. Юра, невольно услышавший последнюю часть диалога, незаметно прошел в распахнутые двери кабинета. — Не надраться ли нам, Юрий Григорьевич… — Толя, наконец, поднял взгляд на наблюдателя. — Да не вопрос. — Самохвалов ухмыльнулся, обнимая его за плечо.