Властелин Колец. Сильв: Эльфийская чума.

      ***       — Ты…как?       — Серый волчок укусил за бочок, как видишь. А прорекала мне бабка – не ложись на краю, — вымученно улыбнулся Аршал одними уголками губ.       До этого он хмуро играл в молчанку и отрешенно переваривал какие-то неутешительные и беспокойные думы. Они расположились поодаль от убитого варга, рядом с наиболее надежной колонной, куда тусклый свет проникал сильнее всего. Нужно было подлататься и зализать свежие раны.       — Раскрой ладонь, укус нужно промыть, — настояла Сэмм и щедро обдала излохмаченную пясть винным спиртом из припасенной в котомке фляги. Аршал втянул воздух сквозь зубы и сморщил нос. Туго обмотала ее чистыми тряпицами, что еще с утра упаковала для себя на тот случай, если учитель достанет ее ятаганом, — Выглядит плохо, — заключила она, — Нужно показаться Элунису, он скоро будет в башне.       — Вот еще, — взбеленился Аршал, услышав знакомое имя, — Сдался мне твой лепила, подохну еще от его врачевания. Уж если сам Элунис на меня руки возложит, то я точно ноги протяну. Само отболит, засохнет и отвалится.       — У этой твари может быть бешенство. Полно тебе артачиться, перед кем ты геройствуешь?       — Скорее, теперь у этой твари бешенство. Я, да будет тебе известно, тоже его пару раз за горло цапнул, — и он смачно всхрапнул и сплюнул куда-то во тьму то ли шерстяную мокроту, то ли сгусток крови.       Сэмм закатила глаза. Вздохнула и уставилась на него как на безнадежно хворого, страждущего теми самыми слабоумием и отвагой, которого в лазарет затащат разве что на носилках в чумной маске с крайней стадией гнилой лихорадки.       Аршал на нее не смотрел, словно ему было противно, видно обдумывал в мрачном угрюмстве, каким бы да эдаким «мелким» титулом наградить в этот раз свою спутницу, внимательно разглядывал свое колено, ремни на сапогах, шипел и ойкал, если «горючая смесь» обжигала и сворачивала свежие прикусы.       — Сними жилет, бок тоже нужно обработать, — разорвала Сэмм очередную льняную тряпицу и, пропитав ее раствором из фляги, потянулась к нему.       — Но-но, — грозно оборвал ее Аршал, стягивая свое излюбленное, провонявшеейся собачатиной рубище с расплывчатым красным пятном, — Ветки свои подбери! Ишь, позарилась, рановато тебе еще меня раздевать. Не доросла, мелюзга пузатая.       Он все храбрился и отстегивал шуточки, но Сэмм не без печали заметила, как испуганно сжался его живот от острой боли, точно по нему провели льдом, когда ткань одежки отстала от укуса и скользнула вверх. И совесть девчонки оглушительно взвыла, мучимая виной. Она все ещё корила себя за слабость и трусость, за глупость и неумение сражаться, как следует, ей все ещё казалось, что она ничего не сделала или сделала недостаточно.       — Да? — прищурила глаза Сэмм, — Ну тогда сам своими пожеванными лапами пузо свое обматывай, раз не доросла ещё, — и накинув ему на голову влажную ткань, возмущенно отвернулась, изображая обиду.       — Лады-лады, — беззлобно поднял он руки вверх, — Грабки у тебя умелые, проворные, доверяю свой мамон перематывать, смилуйся, не откажи калеке. Но чтобы ни-ни, усекла?       Сэмм посмотрела на него как на законченного.       — Кому ты нужен! Дерзит он еще, полюбуйся на него, — небрежно сдернула тряпки и принялась омывать и стягивать бесформенный точечный след от зубов.       — Да полегче же, а?! Не сноп с сеном перетягиваешь, — рявкнул Аршал, чуть посмеиваясь, когда Сэмм поддернула его на себя, запутывая обмотки кушаком, — Дрын ушастый, достал меня цацками своими да прямо в бочину, ятаган ему в рыло по самую задницу. Шкура! — хотел он попричитать что-то еще, но заметил содранные пальцы Сэмм и прикрыл говорливые уста, едва слышно цокнул и покачал головой неодобрительно.       — Ухо нужно прижечь, сними свою серьгу. Аршал резко подобрался, схватился за ухо, ощупывая, точно ли оно на месте или осталось в зубах у варга, потер обтесанное почернелое кольцо в мочке. Распорото было другое ухо.       — Серьгу не трогай, — серьезнее, чем требовалось, пригрозил он.       Сэмм не взялась спорить с этим твердолобым упрямцем.       — Твоя очередь, малая. Боевые ранения?       — Ссадина на ноге, но это я об иву оцарапалась, — отвернулась Сэмм, сполоснула руки из той же фляги, вполголоса хмыкнула, поджав губы от защипавшей будто от листьев крапивы боли.       — На щеке еще хороший такой порез, пару пальцев содраны и ушибы на локтях. На бедре гематома скоро нальется, — перебил ее Аршал, — Давай прижгу ссадины, — и перехватил флягу.       — Я сама, — заволновалась она и отобрала ее обратно весьма неудачно, не удержала в руке. Фляга неуклюже плюхнулась на пол, излив добрую половину остатков раствора. Сэмм тут же наклонилась поднять, но Аршал с силой перехватил ее руку, сжал. Немного помолчал, не отпуская.       — Ты хоть… понимаешь…а? — терпко процедил он сквозь зубы, точно прошелся точильным оселком по ее барабанным перепонкам. Смял руку Сэмм так, что там, кажется, что-то жалко затрещало. Резко привлек к себе и стиснул двужильной лапищей за обе щеки. Губы девчонки придурковато сложились бантиком.       — Он мог тебя задрать, непроходимая ты тупица! — взорвался Аршал.       Наконец посмотрел ей в глаза тревожным, болезненным и скорбным взглядом. По лицу пробежала едва заметная дрожь, — Кишки бы твои тут по всей иве раскидало, девка ты бестолковая! Гребанная ты амазонка! Один укус и пополам такую дохлячку перегрыз бы!       Он резко замолк, закусил нижнюю губу, запрещая себе крепко выругаться, лениво приблизил насупленную мордашку Сэмм к себе. Смотрел. Долго. Мучительно долго, молча сверля суженными в острые иглы зрачками.       Непробиваемая исполинская грудь вздымалась от тихого бешенства как у разъяренного самца гориллы. Оставалось только побарабанить себя в грудину да вскарабкаться на верхушку многострадальной ивы, размахивая Сэмм как трофеем. И снова она ощутила ту странную "магию ужаса", словно в лёгких нарастает иней, вьюжит и скрипит крепкий морозец, покрывая их хрустальным настом. Ей даже почудилось, что сейчас она выдохнет снежную изморозь или совсем не посмеет вдохнуть.       — А-а-а-р-х! Дура стоеросовая! Тьфу! — клацнул он клыком так близко, что почти коснулся им верхней губы девчонки, резко оттолкнул от себя, вынудив протрусить назад.       Забористо и основательно костерил неугодную ученицу на чем свет стоит, чертыхался и слал кого-то к драным лешакам, распалялся об ее исключительной умственной ущербности исключительно резкой словесностью, то воодушевленно плеская руками, то корчась и хватаясь за бочину, на невиданном доселе наречии, кое Сэмм слышала от него впервые, да так естественно и свободно, что могла бы поклясться — это его родная речь.       — Sənin üçün narahatam, э, безмозглая?! — изрек он на самой кипучей вышней ноте и пнул что осталось моченьки ни в чем не повинный, залюбовавшийся неверными звездами камешек. Камень громыхнул об колонну и, обиженно покатившись куда-то под ступени, громозвучно бухнулся в широкую щель.       — Ты могла умереть! Я тебе на дереве сказал быть! Куда ты понесла? — сделал он пару устрашающих шагов к Сэмм, что внимала его велеречивой брани весьма и весьма стоически, с фарфоровым лицом и эльфийским хладнокровием, — Я думал, что найду здесь твои обглоданные кости! Ты… Ты! Старая ты трехсотлетняя маразматичка! — снова заорал он, тяжело отдуваясь и бурля ноздрями.       Он и дальше бы рукоплескал на износ и буйствовал, плевался потерпевшим верблюдом и изрыгал чуть ли не с огнем тираду заковыристой ругани, если бы щеку его не обожгла хлесткая как бич, отрезвляющая и пощечина.       Сэмм пожала руку, разгоняя боль, отряхнула ее, будто чем-то испачкалась, видимо хорошо вписала другу по мордасам, щедро и наотмашь, что даже и без того драные пальцы взбухли и раскраснелись.       Аршал уныло сдулся, поник и ссутулился. Словно эта затрещина лопнула иглой у него внутри огромный воздушный шар из гнева, и теперь он жалко похрапывал да похрюкивал, мча к земле и колыхаясь по ветру.       ***       — Перебесился, горемычный? — сухо бросила учителю Сэмм словно собаке кружок колбасы, — Или еще добра причинить?       — Уйди, старуха, я в печали, — буркнул тот.       Сэмм яростно замолчала, обижаться на более мелкие прозвища была куда приятнее.       — Прости, — досадно выбросил он, умостился на полу в позе атамана, потирая пылающий пятипалый след на щеке, — Погорячился. Я думал, он тебя разорвал. Это я на себя так вызверился, не на тебя. Да и хороша ты, мила девица, выбросила кульбит. Красиво ускакала - сопли по ветру, истинная волчья принцесса, аж засмотрелся, — голос его словно сдавила гордая перчинка, — Порадовала душеньку! Хвалю, — и он раскатисто рассмеялся, поднимая на нее подобревший лунный прищур, укрытый чернотой саженных ресниц.       — И ты прости, — выдохнула Сэмм, — Не будь я такая…как есть, снесла бы ему голову сразу, ты бы не пострадал.       Она виновато отвела взор.       — Вовсе нет, — Аршал приподнял ее подбородок пальцем.       — Я испугалась... Промедлила... Это все моя вина. Я трусиха, — с трудом выдавила Сэмм.       — Ты храбрая девочка, моя коротышка. Ты... Спасла мою шкуру, как-никак. А потому… Спасибо… — и он низко склонил голову, совершил нечто вроде благодарственного поклона, отчего пара косиц спала на лоб, и девчонка не смогла разглядеть его, кажется, смущенное лицо, но наконец почувствовала, как костёр самосожжения для трусливых ведьм, где она сжигала себя безжалостно и все никак не могла сжечь, медленно, но верно угасает.       — Я виноват. Я его одолеть должен был, — мрачно сказал Аршал, — Я, а не ты.       — А это еще по каком-такому праву? — расправила Сэмм смятую тунику, а с ней и плечи, придвинулась поближе для содержательного и толкового разговора.       — По праву сильного. По… долгу сильного. Ты мне свой кинжал доверила, у меня на родине это кое-что значит.       — И что же? — подозрительно покосилась на него Сэмм.       — Любимое оружие девы, принятое с ее руки, говорит о том, что она признает тебя великим воином, отдает тебе право сильного и просит покровительства. Это знак особого почтения.       — Так-так, — еще более подозрительно протянула Сэмм, — И что же полагается взамен?       — Покорность, — показал он клык в ехидной усмешке.       — Обойдешься, — не утерпела она, — Может тебе еще портки постирать? Ишь, глаза выпучил, подберись, а то выстрелят! Я и так твоя ученица. И мы не в Хараде.       — Мы не в Хараде, но я из Харада, и мои обычаи для меня кое-что значат.       — Ты мне тоже кинжал подарил, значит, и мне полагается право сильного. Я тебя тоже должна оберегать, а ты со мной считаться. Не справедливо будет в одну сторону.       Аршал снисходительно хохотнул, потрепал её пятерней по макушке.       — В сторону девиц это не работает. Мой кинжал — это утешительная безделица, так смотреть-любоваться, не для сражения и уж точно не годится варгов шинковать.       — Вона как, — сердито подбоченилась Сэмм, — Надурить меня вздумал? Я тебе боевое оружие, а ты мне дурацкий сувенирчик? Я, выходит, по праву-долгу слабого должна была в дупле схорониться и птичьим пометом оттуда пулять или что? Он бы убил тебя, Аршал. Мне стоило выждать, пока варг твои воинствующие потрошка калейдоскопом вывертит, настругает тебя на дюжину маленьких аршалов из-за какого-то обычая? Нетушки, раз для тебя так важны твои традиции, считай, что у нас обоих теперь право сильного, дружеское право.       Сэмм взглянула ему точно в глаза, высматривая, зарубил ли учитель себе на носу или стоит изъясняться доходчивее. Аршалу этот полет юной новаторской мысли не особо понравился, и он уязвленно засопел.       — Тебе и так шибко дозволено, дважды обыдёнкой мне холостого отвесила весьма немилосердно, но очень впечатляюще.       — Скажи честно, у тебя был какой-то план? — наклонилась к нему Сэмм, убирая косицы с его лба за ухо.       — Был, — нехотя заверил Аршал, не препятствуя ей прикасаться к его волосам, — Скрутил бы шакала голыми руками.       Сэмм вздохнула.       — Аршал Дикий, — отчитывающим тоном возгласила она, — Ты скала, ты мускул, ты кремень.       Аршал утвердительно хмыкнул, потирая подбородок, приободрился от лестного и лукавого чествования.       — Но кремень этот у тебя в голове вместо мозгов. Ретивое взыграло? Отвагой да по головушке грянуло? «Не лезь, варг мой»? Решил с этой тварью зубками смериться. Будто я твое квакало азартное не разглядела! Тебя бы варг тоже задрал и шеей бы твоей копченой не побрезговал. Обалдуй ты эдакий.       И правда, если бы Аршал не был здоровым и крепким детиной, а варг — ослабленным и погорелым, с рваным щербатым ртом, то все могло закончиться быстро и весьма плачевно. Да и что ни говори, а кожаные наручи одноногого кожевника Оруэна были самые, что ни на есть, справные, добротные, дубленные на совесть и, леший бы побрал этого сквалыгу, стоящие целое состояние. Однако теперь они больше походили на подранные портянки заядлого вояки.       Аршал подпер подбородок ладонью.       — Да ни коли ты глаза, мелкая, своей правдой-матушкой и так тошно, — вздрогнул и пришлепнул себя по бедрам, — Сплоховал я, каюсь! Опростоволосился. Живьем хотел вражину взять, не рассчитал как-то, что он мне в бока-то вопьется. Чуял же, дурень, чуял, что здесь какое-то зверье рыскает. До темноты надо было тебя восвояси спровадить. Батяй, буди его волюшка, молнию б мне в зад метнул там, с небес-то, наподдал бы мне эдакого отцовского леща с того света и был бы прав.       — То орешь козодоем «сражайся», но хватаешь за шкирку и говоришь «не лезь». Я не понимаю твои методы обучения.       — Это зверь, малая, а не воин. Зверь сражается ни как человек. Для него все или ничего, предел честности, предел силы, душой не кривит, себя не жалеет, без лжи и лукавства, весь жерло, весь пламень, весь схватка, — и с каждым «весь» глаза его пристрастно сверкали восхищением и жаждой, Сэмм даже показалось, что свесилась слюна вожделения с уголка губ.       И это откровенно раздражало. Ну так выйди ты, подумала Сэмм, с ошметком сала в чисто полюшко, помаши как красной тряпкой, пусть на тебя степные койоты да бурые медведи сбегаются, только вот подальше от меня и моих ненужных тебе переживаний, закопченный ты харадский сухарь!       — Аршал, — тихо завлекла она, немного успокоившись, — А ты ведь никогда не рассказывал, каким чудом тебя из Харада сюда занесло. Ты ведь тоже из выброшенцев.       Лицо Аршала и без того темное во мраке, совсем замглилось, почти стало сизым в звездном свете.       — Я из Ближнего Харада, — нехотя ответил он, — Но мы себя харадцами не называем. Это эльфячьи сыны такое придумали. По-нашему «Нгхаур-та-хана» — земля Огня. А мы — «Нгхаур-та-хаттар» — народ Огня. Я плыл…на разведывательном корабле, очередной набег на Гондор готовили, эти шайтаны поганые огненным столько оскомин набили, всюду от них «послы» лезли как крысы не травленные, земля нужна была, наша земля. Народ у нас гордый, самобытный, мы свои традиции глубоко уважаем и никаких гондорских прещений и угнетателей терпеть не собирались. Да у нас и свой «угнетатель» есть, испокон веков, родненький. Корабль затонул в том чародейском водовороте, не доплыв на гондорских границ, а я, как видишь, нет. Не знаю, вынесло ли морем кого-то еще, — он судорожно поиграл желваками.       Сэмм потупила взор, остановив его на едва приметной в полумраке изумрудной жужелице, которая деловито копошилась у ее ноги, с ленивой неспешностью поедая узловатого и жирного дождевого червя.       — Если бы ты мог… вернулся бы в Харад?       Аршал изменился в лице. Глаза его стали студенистыми, потухшими, смотрящими внутрь себя на безостановочно замелькавшие воспоминания.       — Нет. Я числюсь если не мертвым, то беглым, а это позорная казнь на виселице. Но причина не в этом. Осточертело лбом биться в ноженьки Огненному. Да и не только мне одному, много нас таких несогласных…было.       — А кто такой этот Огненный? Ваш правитель?       — Тебе знать нужды нет. Мне он никогда правителем не был и не будет.       По смурной физиономии Аршала Сэмм поняла, что этот разговор продолжать не стоит.       — Как думаешь, откуда здесь взялся варг? В Мертвоземье такая живность не водится, насколько мне известно.       — Думаю, он не отсюда, а с большой земли, гость из Средиземья, так сказать.       — Но… как? Катапультой что ли забросило от самых Синих гор? Сюда по морю не добраться, влет еще никто не пробовал. Морем вынесло? Или все же он дикий, с южных степей заплутал?       — Он не дикий, он одичалый. У него был хозяин. На языке опознавательное клеймо. Такое только у ездовых варгов есть. Родные варочьи клыки вырваны довольно давно специальными клещами, но зажили плохо. Да и он не совсем варг, если на то пошло.       — Не варг? — удивилась Сэмм, заглядывая Аршалу за спину, где поодаль лежало остывающее тело животного, — Тогда кто…что он?       — Полукровка. Помесь какой-то гигантской псины и варга, редкая помесь, скажу тебе, умело и искусно выведенная себе на потребу. Такие лучше объезжаются, имеют толику собачьей верности и толику варочьей кровожадности. Я думаю, это варгодав.       — Варго… что?       — Варгодав. На своем веку я видел такого у одного недобитого урука. Смесь варга и волкодава, леший что и сбоку хвостик. Он меньше, лапы длинные, не приземистые, у чистокровных такое редко встретишь, да и чистокровный меня бы порвал как тряпку, у них мощные челюсти, глазом бы не успел лупнуть. Скорее всего, он напал на меня из-за светоча, принял меня за того, кто его огоньком поджарил. Обычно они огнем пуганные, пламени чураются. Но ему мстительная варочья кровь, видимо, в голову ударила. Впрочем, — он многозначительно помолчал, — Меня грызет другая, куда более страшная догадка.       — Какая же? — насторожилась Сэмм, но, кажется, уже знала ответ на этот вопрос.       — Он… чей-то. Разумеешь, к чему я клоню, мелкая?       Сэмм угрюмо сдвинула брови, потерла нос двумя пальцами, что-то прикинула в уме.       — Да…всадник.       — Не просто всадник… Орк! Может, и не один. Возможно, на остров тайно вторглись орки.       — Почему именно орки? Никто другой не ездит верхом на варгах? Откуда им здесь взяться, как и зачем?       — Никто. Только орки оставляют на объезженных варгах такое клеймо. Подозреваю, что варгодав остался недобитком. Остальных прикончили на подходе. А может, решили, что он труп и подожгли до кучи с порешенными. И отчего-то мне кажется, кто-то отчаянно пытался это скрыть, дабы народ не волновался. Сантил Вечный не любит, когда люд неграмотный зазря волнуется или впадает в панику.       — Не бредь, Аршал. Как им пробраться? Нет в Мертвоземье хода, нет! Как и из него. В хищном море никому не выжить. А коренных орочьих племен здесь отродясь не водилось.       — Это всего лишь догадка. Да и кто тебя явственно уверил, что совсем хода нет? Старикан твой морока намагичил или бледнорожий насопел в уши? Выброшенцев-то море выносит время от времени.       — Какая-то нелепица. Нужно поговорить с господином Алатаром.       — Охолони, кроха, не наводи смуту раньше времени. Может, кто-то в подпольях такие породы и разводит, как знать. Мои предположения лишь бывальщина, никаких доказательств нет.       — Мне это не нравится. С какими целями и для кого разводит? Тут без лишней грамотки и гусей-то не разведешь, за всем Владыка бдит и его присные. Старику Алатару нужно все же доложить. Мы не можем это так просто замять. Может, эти…орки где-то попрятались в засаде, в пещерах и только и ждут, когда бы напасть.       — Что им тут грабить? Довольно для них навара в Средиземье, ради такой далекой наживы они вряд ли свои жизненки орочьи под удар подставлять станут.       В замшелом фонтане квакнула разбуженная лягушка, заставив Сэмм невольно дрогнуть.       — Надо сгребать скарб по мешкам и двигать отседова, — поднялся Аршал, — Кое-какие слушки да подворотный шепот проверить все-таки лишним не будет.       — Куда это ты собрался? — спешно утрамбовала Сэмм флягу с раствором, лохмотья тряпья и забросила котомку на спину, а меч за пояс.       — Эй! — присвистнул он, — Ятаган сам уберу, а ну, руки прочь, соплячка, от господского добра, — и демонстративно сдув несуществующие пылинки с оружия, упрятал его за поясом, неповоротливо расправил плащ и кое-как закрепил на груди, припомнив ученице оказию с завязочкой.       — В таверну к Уркину наведаюсь. Он тот еще наушник да ветреник, все про всех ведает, все о всех знает с завидными подробностями. А таверна его настоящее сбродище слухов. Да и не только слухов. Там частенько береговые стражники вечера коротают с четырех границ.       — Говори, что ты задумал, — обеспокоенно схватила его Сэмм за запястье, — Балагурить вздумалось?       — Нет. Обойдусь малой кровью. Надо бы разузнать, правда ли орков тут порешали или нет. А сделать это можно, попав в главные темницы. Там держат опасных пленных и заядлых драчунов. Самый естественный и непримечательный способ — это немного поддать жарку да растяжного пинка какого-нибудь пьянчуге-гному в людной таверне. А там стража тут как тут — и я в темницах. Такого громилу, как Аршал Дикий, за хлипкие решеточки не посадят, только в самые надежные. Там и полюбуюсь на заморских узников. Таков план. Пока что. Может, чего разнюхаю. А ты давай, домой двигай, — пригрозил он Сэмм пальцем, — Я провожу и сугубо озабочусь, чтобы ворота башни за тобой крепко-накрепко захлопнулись, — и гулко прихлебнул из особо припрятанного в подсердечном местечке кожаного меха ярко зеленого цвета.       — Ну и воняет, — остановилась Сэмм, — Что это? Сколько у тебя этих бурдюков с неведомой жижей?       — Всего три. Один с водой, один с раствором для ран телесных, один — для ран душевных, — весело подмигнул ей Аршал, заманчиво бултыхая жидкостью, — Заодно и пополню запасы своего «зелья бесстрашия» у старины Уркина, — и пропустив еще пару глотков, предложил напиток Сэмм, — Отведай, не пожалеешь.       — Из чего эта дрянь? — обнюхала горлышко Сэмм прежде чем пригубить, — Несет паленой сивухой. Где ты это взял? — и боязливо сделала маленький глоточек.       — Где взял, там уже нету. Это густое вино, немного полыни и пару капель крови летучей мыши. Успокаивает потрепанные нервишки. Сэмм округлила и без того выпуклые глаза, с пшиком прыснула сомнительное пойло наружу.       — Сам такое пей, — утерла она рот, — Еще скажи, там молоко дракона или слезы назгула. Уж мне бы мог и не врать.       — Да оживи этот варг, если я вру! — громогласно гоготнул Аршал. Вдруг что-то завозилось во мраке под сенью ночи, по луже яростно заколотил лохматый веерный хвост.       — Леший побери, э-это еще что?! — резко обернулся Аршал, хватаясь за ятаган.       — Аршал, — не поверила сама себе Сэмм, — Он еще жив.       — Кто жив? — всмотрелся он в черное пятно у фонтана.       — Варгодав еще жив! Я думала, что убила его. Аршал недовольно втянул воздух носом, быстро заморгал в полном замешательстве и спешно скинул поклажу с плеч.       — Живучий, сволочь блохастая, на редкость живучий, — с тонким перезвоном вынул он ятаган из ножен. Они опасливо обогнули варга, обошли его крадучись чуть ли не на цыпочках. Мечи были наготове.       — Будь на чеку, — предупредил учитель, — Не думаю, что это предсмертная судорога, — и осторожно приблизился к зверю.       — Глазам не верю, жив-живехонек, — наклонился к нему Аршал, — Ну что, горелый? — наступил он сапогом на его едва дышащее брюхо, заставив жалко заскулить, — Видал, как девчонка моя тебя изрешетила? Не девка, а живодер какой-то, — одобрительно кивнул он в сторону Сэмм, — Шкурку-то тебе попортила. Да и ты, дрянной шакал, изрядно меня потаскал по колдобинам, — он оглядел свои разодранные наручи и подал знак девчонке, чтобы та держала ухо востро.       Варгодав гундосо заругался, облизывая пересохший нос, взбрыкнул задней вывихнутой лапой.       — Что будем с ним делать? — с нескрываемой надеждой спросила Сэмм.       — Добить будет куда милосердней, чем оставлять так. Похоже, сам он с костлявой встретиться еще не скоро, до ближайшего скотомогильника ему далеко. Хотя, знаешь, есть у меня одна занятная мысль, — в глазах Аршала плеснулся странный энтузиазм, плавно перешедший в холодную полуулыбку.       Закрутились, завертелись в неспокойной головушке глубокомысленные скрипучие шестеренки, задвигались поршни и зубовидные колесики. Рождалась идея. И Сэмм эта еще не высказанная идея уже чрезвычайно не нравилась.       Аршал без колебаний занес ятаган.       Чиркнуло лезвие. Сглох последний скулеж. Все тише и тише, пока не воцарилась спертая гробовая тишина. На морду зверя сочились алые капли. И это была… не его кровь. Аршал умело подсек ладонь лезвием, положил твари на потрескавшийся нос, дозволяя облизывать ее, но не давая вгрызться в руку.       — Ты ополоумел?! — вызволила Сэмм рывком свой меч, готовясь к худшему, — Какого лешего ты творишь?!       — Стой, где стоишь, пока не велю обратное, — пригрозил ей Аршал сурово и властно, — Наблюдай.       Сэмм почти разинула рот от возмущения, ей захотелось съездить ему по мордасам еще пару-тройку раз, выбить придурь и изогнуть пару прямых извилин. Какого лешего творит этот свихнувшийся? Натравливает его на себя? На нее? Организует ему последний ужин? Что, назгул завизжи, он делает?! Аршал присел на корточки к рычащей морде зверя, не отрывая кровоточащую руку, вонзил ноготь ему в нос до боли. Тряпицы на руке расползлись и налились спелым вишневым цветом.       — Чуешь, шакалье поганое, чья кровушка, чуешь? Добровольно отданная с той руки, которая теперь тебя кормить будет. Так что ты эту руку кусать не смей. Мы с тобой теперь одной крови. Нюхай, щенок, привыкай. Так теперь пахнет кровь твоего хозяина. Я теперь твой вожак, и ты меня будешь слушать. Не то… — он подпер шею варга ятаганом, — Вскрою, кишочки выпущу и зажарю. Ишь, как смотрит, зверюга. Сожрать меня хочешь, да? Ты не в том положении, чтобы на меня зубками клацать.       Аршал еще раз внимательно осмотрел зверя, убеждаясь, что это точно помесь варга и волкодава.       — Цыц! — с силой осадил он недовольно рыкающую морду, шлепнув по ней так, что челюсти с причмоком лязгнули друг о друга, и варг прикусил язык, — Я, знаешь ли, и сам какой-никакой, а гурман, собачатиной не брезгую. Впрочем, — убрал он окончательно от носа окровавленную ладонь, — Бежишь — твоя воля. Но если хоть одного двуногого угробишь — выслежу и пасть разорву до самого хвоста, чтоб не повадно было. А если не я выслежу, то тут до твоей шкуры охотников много.       Аршал сделал пару шагов назад.       — Рядом с тобой мой бурдюк с «зельем» обронен, — не отводя глаз от варга, сказал он Сэмм, — Брось мне его, — и поднял руку.       Сэмм стояла с противоположной стороны зверя. Осторожно попятившись назад, отыскала искомое, вскинул на ногу, поймала свободной рукой и нехотя перебросила Аршалу, все еще оценивая, точно ли учитель не тронулся умом.       — Что ты делаешь, скажи на милость? — уже настойчиво истребовала она, скрывая меч в ножнах.       — Всего лишь предлагаю ему себя в качестве хозяина. Он может согласиться, а может и отвергнуть меня, — откупорил он кожаный мех.       — Зачем?       — Любопытно. Не телегу угнал же, чего пытаешь? Что мы теряем? Таких полукровок ни в одну волчью стаю не примут — погрызут. Людям такого добра и задаром не надо, с него шкуру и то не возьмешь, да и подохнет он скоро.       — Ты вздумал мучить его перед смертью напрасными надеждами? Это…низко и подло, Аршал.       — Напрасными? Вовсе нет. Я предельно честен. А потому, — обратился он к варгу, — Слушай сюда, рыло, я знаю, что ты понимаешь мою речь. Afar Giyak-ishi, и если ты внемлил мне, то сдыхать не торопись, будешь ждать меня здесь и хвостиком повилять не забудь, когда я вернусь. Если нет — уползай, убирайся, куда хочешь, прячься в пещерах и мри там.       Он всунул бурдюк варгу в пасть и влил ядреную жидкость ему по самое горло, пока зверь не закашлялся и шумно не зачихал, вздрагивая головой, — Так что выбирай, варг, бездомным и одичалым или под моей крепкой спиной ходить будешь. Хозяин я добрый, сам не обижу и другим обидеть не дам. Но за неверность такого как ты отполосую без жалости, — и он залил остатками неведомой жидкости прокол у него на шее, отчего варг снова умоляюще заскулил.       — Идем, — окрикнул он внимательно наблюдающую за всей этой лиходейщиной Сэмм и припрятал пустой мех в подсердечное местечко в загашнике.       Они уже почти вышли из тронного зала, осторожно переступая лужи и булыжники в темноте, пригибая головы под паутинкой, кропотливо ссученной пауком за ночь, похожей на большой отпечаток пальца, в которую помимо мошек наловились пузатые бусинки дождевой воды и теперь мелко подрагивали и поблескивали, чему голодный паук-крестовик был не особенно рад.       — Мне не по нраву твой поступок, — преградила Аршалу путь Сэмм уже на самом выходе из тронного зала у подножия одуванчиковой тропки и скрестила руки на груди.       — Бунтуешь, смутьянка? — Аршал взглянул на нее недобро, примеряя, за какое бы ухо вздернуть эту разъяренную козявку, — Тогда почему сама не добила его, а? Одолжу свой ятаган для такого случая, — и беспардонно пихнул ее в сторону.       Сэмм не ответила, но алчно возжелала уменьшить учителя взглядом и оказала сопротивление прицельным пинком в колено. Ей все же было стыдно признать, что любопытство въелось и в ее душу едва приметной червоточиной.       Каков исход будет у сего ритуала приручения строптивого? Алатар, если прознает, чем она тут занималась полночи, превратит ее в какого-нибудь озерного тритона. А если узнает прекрасный, но на редкость занудный лорд Элунис? Сэмм красочно представила, как добровольно прыгнет с высот башни скриптория. Дважды. Ничком.       Пропустила Аршала вперед и отправилась следом, вон из этой безумной ночи навстречу новому все скрывающему и безмолвному утру, до которого оставалось уже несколько часов. _______________________________________________________________________ Afar giyak-ishi - черное наречие, перевод «Клятва на крови»