Кривое Зеркало

Конец 1906 года. — Мам, мне плохо… Яфа, вздохнув, в очередной раз положила руку на лоб Ахарона — температура, начавшаяся с вчерашнего дня, и не думала отступать. Пока что его болезнь выглядела как обычная простуда; Хава выдала им лекарств, и мальчику почти ничего не угрожало. Но сейчас, лежа рядом с Яфой, Рон выглядел таким несчастным, что женщины, сидящие рядом, жалостливо защебетали и отдали мальчику свои одеяла. — Потерпи, скоро доедем до Канды. Там сделаем привал — может, в городе будет доктор. Хава, боязливо поглядывая в сторону беззащитных беженцев, сидела в компании Эзры, Михаэля и других мужчин-членов Сопротивления с пистолетом на поясе и клинком в потайном кармане. Что, если им все же придется столкнуться с армией? Хава, может, и убрала часть дивизии, которая должна была прийти к солдатам на контрольно-пропускном пункте на подмогу, но жизнь, наполненная страданием и вечной борьбой, научила ее, что любое спокойствие могло разрушиться всего за несколько минут. Эзра, будто бы заметив ее волнение, достал из кармана обернутую фольгой лепешку с фалафелем и овощами и вручил ее Хаве, не говоря ни слова; на его лице всего лишь на долю секунды появилась небольшая улыбка. Хава, кивнув, откусила немного и передала лепешку обратно Эзре, но он серьезно покачал головой: — Ешь всю — тебе нужнее. Кто будет командовать, если ты упадешь в обморок от голода? — Ты прав, но… Я все переживаю, что мы не захватили достаточно еды для беженцев. — Шутишь? У нас два огромных мешка. Хава вздохнула — и почему ей было стыдно есть, пока все остальные не будут накормлены? Она еще раз посмотрела на Эзру, чтобы получить поддержку, жадно вгрызлась в лепешку, раскусывая шарик фалафеля, и отвернулась от толпы. Хава заслуживала это, как бы она ни отказывалась это признавать — она ведь была той, благодаря кому эта эвакуация вообще стала возможной. — Ладно тебе, Хава, успокойся, — с улыбкой вздохнул Михаэль. — Все идет лучше, чем мы думали, можно и расслабиться чуток. Я, может, Адину сюда к нам пересажу… Чего? Хава посмотрела на грубую повозку, прицепленную спереди к той, которая везла беженцев — члены Сопротивления решили отдать почти все свои подушки тем, кому они действительно были нужны: женщинам и детям. Неужели Михаэль действительно думал, что это была хорошая идея? Хава пожала плечами, посмотрела в сторону Адины, спящей под толстым покрывалом, и покачала головой: — Она беременна. Ей нужно тепло и покой — а здесь ей будет неудобно. — Мы просто перенесем ее вместе с одеялом сюда, в чем проблема? — цокнул Михаэль. — Если кто-то нападет, я смогу лучше ее защитить. — Если кто-то нападет, Михаэль, она окажется в самой гуще сражения. Пусть сидит там, где села. Конечно, аместрийцы могли и специально обойти повозки сзади, чтобы вырезать женщин и детей — на этот случай прямо за ними сидело еще несколько членов Сопротивления, и у одного из них даже был пулемет. Хава задумчиво посмотрела в сторону беженцев, затем обратно на Михаэля — он все еще вел себя странновато, видимо, так и не отпустив ситуацию с ее женскими вечерами: на его лице появилась раздраженный, как у подростка, оскал, и он не совсем внятно прошептал: — Тебе-то не понять, что мужья и жены должны быть рядом, старая дева… Эзра и Хава синхронно переглянулись — на лице Михаэля тут же появился красноватый след от ее шлепка. Он, злобно глянув на нее, раскрыл рот, будто бы пытаясь придумать, что бы сказать ей в ответ на удар, но Эзра, наклонившись ближе к его лицу, сурово произнес: — А я старый девственник. Может, и мне скажешь что-нибудь эдакое — или не осмелишься? Одним кивком головы сравнив пухловатого себя и огроменного Эзру, Михаэль решил не вмешиваться. Хава, захихикав, подмигнула Эзре, небольно пихнула его локтем в бок в знак одобрения и, тут же посерьезнев, обратилась к Михаэлю: — Адине там будет безопаснее — не было бы надобности, я бы разрешила ей сидеть с нами. Поэтому не отвлекай нас от дела и не ссорься со мной попусту; лучше смотри, как бы аместрийцев впереди не было. Восток Ганжи казался спокойным — странно, Хава уже привыкла к постоянным обстрелам. Местные оккупанты вели себя даже очень спокойно, гуляя маленькими группами; многие из них даже отворачивались и убегали, завидев две повозки и множество вооруженных до зубов ишваритов. Не хотели умирать? Оповещали руководство? На всякий случай Хава проверила, чтобы в ее пистолете были пули, сняла его с предохранителя и оставила висеть у себя на поясе, где он не смог бы случайно в кого-то выстрелить. Эзра перевел взгляд в сторону своей семьи — вдруг, его старший брат перепрыгнул со своей повозки на их, держась за очки, чтобы ненароком не выронить их и не позволить им разбиться под колесами. Хава удивленно посмотрела на Соломона, пожала плечами и спросила, почти одновременно с Эзрой: — Все хорошо? — Братец, что случилось? Соломон, спокойно и широко улыбнувшись, присел рядом и окинул взглядом всех, кто сидел на этой повозке. Он приблизился к Хаве, почтительно кивнул и вдруг начал говорить ей и Эзре: — Отец сказал, что в Канде живет наша двоюродная тетя. А раз здесь пока спокойно, мы, наверное, останемся там — нет смысла ехать в Далиху и занимать место, которое может быть нужно кому-то еще. Хава, ты ведь не против довезти нас? Хаве не хотелось прощаться с Эзрой на полпути. Да, заброшенный склад с зерном, который Михаэлю удалось найти и занять во время вылазки на восток, был достаточно большим, но что, если еда слишком быстро закончится? Ее разум подсказывал ей, что позволить семье Эзры и ему самому поселиться в Канде было бы рационально — ее сердце же стремительно кричало «нет». Что ж, Хава быстро нашла компромисс. — Конечно. Но Эзра ведь член Сопротивления, нам нужна его помощь — ты ведь не бросишь нас, Эзра, ведь так? Эзра кивнул — он сам не хотел расставаться с семьей, да и за маму было страшно: отец был слишком стар, а Сол, хоть и тренировался в свободное от исследований время, все же и близко не мог сравниться с Эзрой в физической силе. Но разве он мог бросить Хаву и остальных? А что насчет беззащитных беженцев? Эзра грустно посмотрел на Соломона, вздохнул и ответил Хаве: — Я останусь. Соломон, я не уеду навечно — если что-то случится, напиши, и я тут же вернусь к вам. Сола это вполне устроило. Он поправил очки, а затем, вместо того, чтобы перепрыгнуть обратно к родителям, сел поудобнее рядом с Хавой и Эзрой и вдруг начал с ней разговаривать — было видно, что она его чем-то заинтересовала: — Говорят, ты Сказительница. Правда, что ты проповедуешь? Сложно, наверное, было все выучить. — Господи, да какие проповеди? — покраснела Хава. — Просто собираю женщин, и мы молимся — а Нетанель разозлился, вот и говорит, что в голову придет. — А кто такой Нетанель? Значит, Сол был с ним не знаком… Тогда откуда он мог знать о ее посиделках? Хава, пожав плечами, вдруг нечаянно посмотрела на Эзру. Ну конечно! Соломон постоянно сидел дома и писал у себя в блокноте какие-то формулы, так что вряд ли он мог услышать это от кого-то на рынке, да и друзей у него, скорее всего, почти не было… Значит, Эзра о ней рассказывал — и, судя по положительной реакции на нее Соломона, только хорошее. И когда он только успел? Хава, слегка покраснев, повернулась к беженцам, чтобы убедиться, что все было в порядке — и отвлечься. Но все же ей пришлось ответить на вопрос Соломона, чтобы не показаться грубой, так что она посмотрела на него и пожала плечами: — Не бери в голову — он не особо приятный человек, вот и все. Соломон любопытно хмыкнул, но решил все же подавить свое желание знать все в этом мире и достал свой блокнот с исследованиями. Он открыл его на случайной странице, поднес его чуть ближе к Хаве и спросил ее: — В таком случае, что Сказительница думает об этом? Священники и монахи как один говорят, что это страшный грех, но таких, как ты, в Ишваре еще не бывало. Хава посмотрела на записи — они велись на староишварском. Она знала многие слова из молитв и сказаний, но читать было сложно. Хава мысленно перевела первые несколько предложений, недоверчиво уставилась на алхимические формулы и, коротко посмотрев на раздраженного Эзру, все же высказалась: — Если бы не было войны, я была бы с ними согласна. Но если алхимию можно использовать, чтобы выбить аместрийцев из Ишвара… Наверное, тогда Бог простит тебя — я надеюсь. Довольно улыбнувшись, Соломон дал Хаве рассмотреть свой блокнот — а Эзра, сжав зубы, чтобы не сказать брату чего-нибудь лишнего, все же твердо положил Хаве руку на плечо и строго покачал головой: — Что я тебе говорил? Раз уж взялась быть Сказительницей, то трактуй религию так же, как и все. Хава, вздохнув, хлопнула себя рукой по лбу. Разве Соломон спросил ее, что об алхимии думает Ишвара? Брату Эзры было интересно только ее мнение: так уж вышло, что Хава была готова практически на все, чтобы уничтожить Аместрис… Она повернула голову к Эзре, смотря в его глаза, наполненные чувством собственной правоты, и небольно, даже нежно, опустила ладонь на запястье его руки, держащей ее за плечо: — Эзра, люди умирают. Аместрийцы уже в нашем районе. Сейчас не время думать о том, как толковать Свитки — надо спасать Ишвар. — Пока что у тебя и без всякой алхимии отлично получается, — задумчиво-сурово уставился на нее Эзра. — И именно поэтому мы убегаем, а не атакуем… Эзра крепче сжал ее плечо; Соломон молчал, не зная, следует ли ему вообще встревать в разговор. Это было даже интересно — монах, беспрекословно подчиняющийся всем строгим заветам Ишвары, пытался поучать вольную, не пойми откуда взявшуюся Сказительницу со своими собственными идеями, и пока что проигрывал. Хава устало зевнула, не особо желая продолжать разговор, но Эзра, отпустив ее, разочарованно и как-то болезненно прошептал: — Ты, как и многие, помешана на мести. В этом плане я и сам не без греха, но я хотя бы не ставлю под сомнение святые истины. Алхимия — это грех; я люблю тебя, Соломон, но ты и сам знаешь правду. Тут и говорить нечего — нельзя извращать суть созданий Ишвары. — А что ты ожидал от девушки с клятвой вроде моей? В воздухе повисло напряженное молчание. Соломон, не зная, о чем говорила Хава, — ту ее беседу с его родителями он не услышал, — удивленно наклонил голову. Эзра, тяжело вздохнув, снова положил руку Хаве на плечо, но в этот раз погладил ее, а не сжал. — Воюй сколько хочешь, — покачал головой Эзра. — Но не забывай о заповедях. Галаха была написана не для того, чтобы кто угодно мог выбирать, какие правила соблюдать, а какие менять, как захочется. Хава расслабилась, позволяя его крупной ладони пройтись по ее плечу — и тут же вновь напряглась. Их ведь могли увидеть! Она дернулась, прочистила горло и снова взяла недоеденную лепешку с фалафелем, которую дал ей Эзра. Соломон, усмехнувшись, пожал плечами и поправил очки — интересно все это было. Кажется, его идеальный младший братец все же не был так безгрешен. Михаэль решил прервать эту немую сцену, сняв с себя туфлю, обернувшись и притворившись, что собирается запустить ей в Хаву: — То есть мне нельзя ссориться попусту, а тебе можно? Устроили тут религиозные диспуты. — Ай, иди ты. Хава устало вздохнула и захотела лечь и поспать, но ей было неспокойно. Она глянула в сторону повозки с беженцами — Рон, лежа под пятью одеялами, держался за голову и что-то говорил Яфе. Хава тут же перепрыгнула назад, осмотрела ребенка и тут же сбросила с него все одеяла: — У него же температура! Зачем вы его греете? — Пропотеется — все микробы из организма выйдут, — заключила какая-то бабушка в разноцветном платке. — Ан нет. — Хава устало потерла глаза. — Это надо делать тогда, когда температура снизится — а сейчас это опасно. Что, если лихорадка начнется? Рон, весь вспотевший и красный, беспомощно посмотрел на Хаву и тут же уснул. Она взяла мальчика на руки — тяжелый! — и быстро отдала его Яфе, которая до этого переговаривалась о чем-то с парнями из Сопротивления. Яфа взволнованно посмотрела на Ахарона, тут же прижала его к себе и попросила: — У нас есть еще парацетамол? — Последняя таблетка осталась, — Хава отдала Яфе баночку. — Не давай ему слишком много, он еще маленький. Только после того, как он проснется, и только если ему будет плохо. Яфа кивнула, и Хава все же вернулась обратно. Дорога была очень длинной и утомительной, и ночь постепенно заменяла собой вечер, окрашивая небо в темно-синий. Хава легла на пол, накрывшись своим плащом, и поджала свои колени к груди, чтобы было теплее; Соломон уже ушел и сидел сзади со своими родителями, а Эзра гнал мула вместо Михаэля — тот спал, обнявшись со своей винтовкой. — Ты не устал? — обеспокоенно прошептала Хава. — Спи. Я разбужу, если что-то случится. Отдохнуть Хаве не удалось: на въезде в Канду их догнали те солдаты, что до этого бежали прочь от их повозки. Теперь они были вооружены, среди них были и офицеры — и Хава, проснувшись от звуков стрельбы и аместрийских ругательств, тут же начала стрелять из пистолета. Она смогла ранить одного, еще один, кажется, умер — Хава плохо видела в темноте. Эзра, уже стреляющий в аместрийцев, разочарованно и снисходительно посмотрел на до сих пор спящего Михаэля и резко спрыгнул с повозки, сворачивая шеи и ломая конечности всем, кто подходил слишком близко. — А-А-А! Несколько выживших аместрийцев подбежали к женщинам и детям, дрожащим от страха. Хава, достав клинок из рукава, — патроны кончились, — перепрыгнула на повозку с беженцами и помчалась прямо на врагов. Один из них достал пистолет и направил его на какую-то маленькую девочку: — Сложи оружие и раздевайся, или я вышибу ее ебаные мозги. — Гори в аду! Хава оттолкнулась от земли так сильно, как только могла, и прыгнула прямо на солдата с пистолетом, сшибая его с ног. Они упали на землю за повозкой, он ударился головой, и Хава, лежа прямо на нем, вонзила клинок ему в глотку, не видя ничего, кроме пелены праведной ярости… А боевой товарищ наглеца тут же стукнул ее по затылку пистолетной рукояткой. Все померкло — Хава слышала, что рядом с ней кто-то упал замертво, чувствовала чьи-то большие ладони у себя на талии, но почему-то не могла открыть глаза… Она то приобретала сознание, то тут же его теряла, но когда ее глаза открылись, она тут же почувствовала, как Яфа и Эзра обнимают ее с двух сторон — и то, что ее голова была стянута бинтами. — Что… случилось? — Тебя ударили по голове, — всхлипнула Яфа. — Скажи, ты хорошо меня видишь? Что чувствуешь? — Хава, не молчи, — Эзра напряженно взялся за ее ладонь, прощупывая пульс. Хава оглянулась кругом — если не считать острой боли в шее, ничего не изменилось. Она посмотрела Эзре в глаза, глупо улыбнулась, не совсем контролируя свои эмоции, и тут же отвернулась: — Шея болит. И голова. Но бывало и хуже. Лучше скажите мне, где мы сейчас? — Ищем дом моей двоюродной тети, — ответил Эзра. — Мы сейчас на северо-западе Канды, ты не так долго была в отключке. Что? Неужели им так скоро придется прощаться? Хава подорвалась вверх — и тут же села обратно, хватаясь за голову. Яфа взволнованно шлепнула ее по руке, чтобы Хава не дергалась, дала ей какое-то травяное лекарство, затем уже более современные таблетки-диуретики, чтобы не развился отек… Хава послушно приняла все, что ей дали, затем оперлась на Эзру и закрыла глаза: — С беженцами все хорошо? — Да, — кивнул Эзра. — Они испугались, но никто не пострадал. Какая-то женщина в зеленом платке и ее муж вдруг увидели Хаву и бросились ее обнимать. Женщина поцеловала ее в обе щеки, заглянула ей в глаза и вдруг зарыдала от радости. Хава медленно приподнялась, чтобы не вызвать еще один приступ головной боли, и неловко спросила: — Кто вы? — Вы спасли нашу доченьку! Мы бы не пережили, если бы с ней что-то случилось. Спасибо. Отец вдруг полез в карман и попытался сунуть Хаве деньги — та решительно отказалась: — Это мой долг. Я не сделала ничего особенного — лучше купите еды, когда припасы закончатся, мне ничего не надо. Все-таки добрая была эта семья! Маленькая девочка весело показывала свои игрушки другим детям, ее мама продолжала осыпать Хаву благодарностями, а отец украдкой протирал глаза от слез. Хава подумала о своих собственных, уже почивших родителях — и ей сразу стало как-то тоскливо. «Они ведь точно такие же; мама бы не плакала, может, но в целом…» Не то чтобы мама ее не любила — да, она была жесткой и серьезной женщиной, заставляла ее делать всю работу по дому и помогать на рынке, но сейчас, когда с момента ее смерти прошло пять лет, Хава даже скучала по ее постоянно недовольному лицу. Папа как-то рассказывал ей, что с его мамой что-то случилось, пока она воевала с аместрийцами; тогда Ишвар был отдельным государством, которое фюрер пытался колонизировать… С тех пор Хава не задавала вопросов. Все равно мама любила ее, но по-своему — лезла в драку, когда на нее слишком долго смотрели взрослые мужчины; точнее, слишком старые и пугающие, чтобы выдать Хаву за них замуж. А еще она научила ее готовить и вязать — спустя столько лет эти занятия все еще успокаивали ее и давали ей сил. Да и Эзра в ее кофте выглядел очень уж… мило? — Все будет хорошо, не переживайте, — Хава обняла родителей спасенной ей девочки в ответ и ласково ей кивнула. — Давайте все вместе помолимся Богу, чтобы все доехали в целости и сохранности? Мужчины перекинули талиты с торсов на плечи, женщины достали маленькие дорожные книжечки — все начали молиться в один голос, и Хава, хотя ее голова все еще адски раскалывалась, вела, иногда сбиваясь. Эзра закрыл глаза, обращаясь к Ишваре, глубоко вдохнул и мысленно попросил: «Господи, пусть с Хавой и моей семьей все будет хорошо!» Забавно — хотя Хава вслух просила за всех, где-то не так далеко в ее подсознании она думала о том же самом. Ей хотелось, чтобы Эзра остался здоров и жив, чтобы смог увидеться со своей семьей после войны и снова переехать в монастырь, зная, что его отец и мать спокойно собирают манго с высоких деревьев в их саду и по осени копают бататы. Когда все закончили, Яфа снова дала Хаве выпить отвар и аккуратно накрыла ее покрывалом. Эзра позволил ей облокотиться на него, чтобы ей не пришлось опускаться вниз и снова травмировать голову. Хава, устало, но счастливо улыбнувшись, позволила себе недолго поспать; на улице было тепло, и одеяло ей было не нужно. Через несколько дней ей стало лучше. Крупных столкновений с солдатами не было, — увиденных убивали еще до того, как они могли позвать на помощь, — и Хава могла вдоволь отдохнуть и остановиться. На востоке Канды жила двоюродная тетя Эзры и Соломона, и когда их отец заметил их дом впереди, повозка тут же остановилась. Семья отошла чуть подальше: мать начала прощаться со своими попутчицами, научившими ее новому рецепту заправки для салата, а Соломон, вдруг посмотрев на Хаву, улыбнулся ей и кивнул: — Удачи, Сказительница. Приглядывай за моим братом, хорошо? — Кто уж тут будет за кем приглядывать, — Хава усмехнулась, вспоминая их с Эзрой религиозный спор, и помахала его семье рукой. — Берегите себя! — Обязательно! Прочитаешь потом мои исследования, хорошо? Соломон весело улыбнулся и подошел к Эзре — он тут же спрыгнул с повозки, и они обнялись и хлопнули друг друга по спине. Прощаться было сложно. Кто знает, что случится на следующий день? Эзра еле заставил себя отойти от брата, коротко обнял мать и отца и передал им уже отданный ему Михаэлем листочек с адресом склада в Далихе, где будут жить остальные беженцы: — Пишите туда. Даже если я буду в Ксинге, мне передадут. Неужели? Среди них было несколько молодых гражданских парней, но она не думала, что они будут готовы перейти пустыню и поехать в чужое государство с совсем другим языком и культурой, чтобы члены Сопротивления могли обмениваться письмами. Что ж, если у Эзры получится их убедить… Хава уселась поудобнее, еще раз помахала рукой его семье и с улыбкой приказала Михаэлю поехать дальше на восток. — Кстати, Михаэль спал, пока вы за нас дрались, — украдкой прошептала Хаве Яфа. Хава, конечно, не могла этого знать. Все случилось слишком быстро, а потом она еще и получила рукояткой пистолета по голове… Но как только она услышала это, ей захотелось ударить Михаэля чем-то тяжелым и, возможно, даже прилюдно его высечь. Что значит «спал»? Все они могли умереть, если бы не Хава с Эзрой, если бы не другие ребята, отважно стрелявшие во врага… — Разберемся с ним потом, Яфа. — Боже, у него ведь жена беременна, — очень тихо прошептала Яфа. — Я не об этом, — вздрогнула Хава. — Господи, нет. Но в Сопротивлении ему делать нечего, не находишь? А разве могла она выбирать? Хава, хоть и командовала всей этой операцией, понимала, что любой, кто мог драться, был ей полезен: кому-то же надо было защищать людей! Когда Михаэль не спал, он был очень даже неплохим стрелком — но что, если он снова решит отдохнуть во время сражения? Хава не знала, что и делать. Поэтому за поддержкой она направилась к Эзре. Он сидел, смотря туда, где оставил свою семью — Эзра не произнес ни слова, но Хава поняла, что ему было слишком грустно, чтобы говорить о чем-то. Хава села рядом с ним, утешающе положила руку на его плечо и прошептала: — Они будут в порядке. Эзра посмотрел на нее, немного успокаиваясь, и благодарно кивнул. Он позволил ей сесть с ним рядом, обернулся и увидел в ее руках молитвенную книжечку — неужели? Эзра, конечно, не привык молиться рядом с мирянами, особенно с девушками, но улыбнулся ей и перекинул талит на свои плечи. Хава и Эзра вместе взывали к Ишваре — разными словами, но все об одном и том же. В эту секунду они забыли о всем, что происходило вокруг, и просто попросили, чтобы с его семьей все было хорошо. Через два дня они снова столкнулись с сопротивлением. Хава проснулась посреди ночи одна из первых — на их пути был огромный блокпост. На их тележке затанцевал огромный свет из прожекторов, и кто-то через мегафон приказал ей: — Все, руки за голову и слезайте с телеги. Без оружия! — Ан нет, не дождетесь- А! Хава тут же схватила заряженный ручной пулемет и, переведя его в режим непрерывной очереди, обстреляла машину, подъехавшую ближе, и пехотинцев, стоящих рядом с ней. Пулемет было очень сложно двигать из-за отдачи, но Хава все же немного изменила его положение. Ишвариты начали просыпаться: все схватили пистолеты и винтовки, и даже Михаэль, в этот раз не спавший, принял участие в битве. Эти аместрийцы были злее и умнее, чем те, в Канде, и их было чуть ли не в пять раз больше: их командование знало, что Сопротивление рано или поздно постарается дойти до Ксинга и приобрести там оружие, и было готово этому помешать. В них кинули гранату — Хава, взяв ее голыми руками, с силой бросила ее обратно. Первые два солдата подорвались и застонали в агонии, пытаясь уползти к товарищам… В пулемете Хавы закончились патроны, и она, очень тихо ругнувшись себе под нос и тут же попросив Бога о прощении, крикнула: — Есть что-нибудь?! — Только на долгую очередь хватит! — Давай сюда сейчас же!!! Беженцы снова закричали от страха — те, кто пытался к ним подойти, были уничтожены, но эти звуки выстрелов и вид бесконечных огней… Михаэль зарядил свою винтовку уже в третий раз, стреляя так хорошо, как только мог — получалось не очень. Хава тоже использовала свои последние тридцать патронов; у нее еще оставалось в пистолете две пули. К ним побежал какой-то храбрец с очень злой и огромной собакой — до него было где-то тридцать или двадцать пять шагов. Хава, хорошо прицелившись, сначала попыталась убить собаку, а потом, взводя курок снова — ее хозяина. Но обе пули пролетели мимо: солдат был достаточно умен, чтобы бегать зигзагами, а его верный пес шел с ним совсем рядом. Аместриец достал походный нож и бросился на Хаву — видимо, у него тоже не было пуль. — Хава! Эзра тут же слез с повозки и одним верным движением свернул ему шею. К нему подбежали еще три солдата, но их постигла та же участь. Хава тут же отдала приказ не стрелять тем, кто был впереди, чтобы они не попали в Эзру — те же, кто защищал беженцев, все так же продолжали борьбу. — Их слишком много, — вздохнул Михаэль. — Мы просто сдохнем здесь, как крысы. — Да что ж ты такой трус-то, а?! Хава оттолкнула Михаэля, достала свой клинок и подбежала к Эзре. Спиной к спине, они убивали солдат — их было много, но Эзра был монахом и легко убивал одного за другим. Хаве было сложнее, но она не сдавалась: она вонзала клинок туда, куда только могла достать, бегала зигзагами, чтобы запутать аместрийцев… — Ну нет, я так больше не могу! — воскликнул последний уцелевший командир. — Огонь! Эзра тут же схватил Хаву и залез вместе с ней под повозку, прячась от прозвучавшей выстрелов. Он прижал ее своим весом низко к земле, мысленно молясь Ишваре, чтобы тот оставил ее в живых; Хава могла лишь хрипеть, придавленная огромным весом Эзры, который был в два раза больше нее… — Задушишь… — Прости. Эзра перекатился в сторону: повозка была достаточно широкой. Хава, отдышавшись, зажмурилась, слыша все выстрелы и крики… Неужели она так и позволит всем этим людям умереть? Хава понимала, что вылезти и подставиться под пули она тоже не могла — кто тогда будет командовать, кто будет заботиться о людях? Она, открыв глаза, подождала, пока выстрелы врагов стали реже, и вдруг полезла на другую сторону повозки, к беженцам, где уже ишвариты расстреливали солдат. — Дура, остановись! Перед тем, как вылезти, Хава отдала приказ на родном языке: — Перестаньте стрелять! Она вылезла — черт, сзади все солдаты были почти мертвы. Хава дала приказ стрелять по необходимости, помогла Эзре вылезти, и сама запрыгнула в переднюю повозку. Хава пихнула Михаэля и крикнула: — Гони повозку ближе! Михаэль, рявкнув от ярости и страха, ударил мулов вожжами, и они помчались ближе к солдатам. В них снова кинули гранату, и Хава опять бросила ее в ответ — на этот раз прямо в командира. Мужчина умер на месте, и его солдаты, явно напуганные внезапной потерей, как-то замерли. — Гони! — Хава крикнула Михаэлю. Он помчался, не помня себя, сквозь блокпост и в Далиху. Ребята из Сопротивления, сидящие сзади всех, все еще стреляли в тех, кто был в состоянии направлять на них ружье, но повозки совсем скоро отдалились от солдат. Больше их быть не должно было — Далиха была дальше всего на востоке, и аместрийцы все еще не могли в нее попасть. — Хава! — Эзра! — Ур-ра! Каждый кричал то, на что был способен — Хава, расплакавшись от облегчения, коротко обняла Эзру, на секунду дольше положенного задерживая руки на его плечах, и он в ответ потрепал ее по волосам. Хава затем перелезла к беженцам, нашла Яфу и Рона, Мириам и Гилу — с ними тоже все было хорошо, разве что бедный Ахарон описался от страха. — Все хорошо, все хорошо, — всхлипнула Хава. — Больше стрелять не будут. А как приедем — подарок тебе дам. — Спасибо, Хава. Мальчики постарше закрыли Рона, чтобы он переоделся, а остальные беженцы радостно посмотрели на Хаву и бросились обнимать ее и других членов Сопротивления. Она растаяла, смотря на ее братьев и сестер по крови, счастливых и в безопасности, живых и здоровых — все-таки хорошо было ощущать себя одной из них! Хава поцеловала своих подруг в щеки, затем подошла ближе к детям, все еще испуганным, и начала читать им сказки, которые слышала однажды в Ксинге от матери своего давнего друга: — Когда-то давно на небе было десять солнц, и все они так ярко светили, что Земля начала превращаться в одну большую пустыню: высохли реки, моря и озера. Началась засуха, народ голодал. Тогда стрелок Хоу И залез на крышу своего дома, где жил со своей женой Чанъэ, и сбил девять солнц, чтобы Земля снова зацвела, а народ его страны зажил хорошо… Видите, иногда нужно бороться за своих людей. И знайте, что вас всегда защитят — вы наши. Дети заснули — слова Хавы, кажется, успокоили их. Она вернулась вперед, устало зевнула и сама упала рядом с Эзрой. Ей снилось, как она гуляла с тем самым своим другом и как ее родители пытались научить его маму варить шахор… Жаль, что он был принцем очень-очень маленького клана, который весь без остатка истребили в очередной междоусобной войне! Вскоре они доехали до того самого склада. Беженцы сделали себе кровати из покрывал, одеял и подушек, сохранили оставшуюся еду, распределили обязанности… Хава, гордо улыбнувшись, пошла на рынок — тем, кто поедет с ней в Ксинг, тоже нужна была еда. Эзра последовал за ней, чтобы помочь ей донести все до их убежища, и увидел, как некоторые люди на рынке махали ей рукой и звали ее к себе. Хава не улыбалась: ей было больно возвращаться туда, где у нее больше не было ни дома, ни семьи. — Шалом алейхем, Мойша, — улыбнулась какому-то старичку Хава. — Дай-ка всю еду, что у тебя есть. Сопротивление в Ксинг поедет, нам оружие нужно. — Шалом. Старичок, кажется, был не рад ее видеть. Он лениво и медленно сложил всю еду в две огромные дорожные сумки и поставил их на прилавок, слишком уж внимательно изучая Хаву. Она напряглась — и Мойша тут же заворчал: — То-то я помню, сватать сына к тебе пытался восемь лет назад. А твой папашка-то меня метлой выгнал! Говорит: «Забери своего лысого, он для нее уже старик!» Где это видано, чтобы уважаемым людям отказывать? О, Хава помнила тот вечер! Спасибо папе, что гонял от нее тех, кто был ее недостоин — теперь она, свободная, могла отомстить за него. А что было бы, если бы ее еще тогда, в пятнадцать, выдали за сорокалетнего сына Мойши? Поморщившись от одной лишь только мысли, Хава достала все деньги, что у нее были, а Мойша, даже не обращая внимания, мечтательно расплылся в улыбке: — Щас-то такая красавица стала еще, дородная — а раньше была квадратная, как тот столб! Я, знаешь ли, Хава, сам бы на тебе женился, да вот только моя старая уж десятый год как не помрет… Эзра еле сдержал себя — да как он вообще мог говорить такое? Он не знал, что его злило больше: то, что Мойша ждал смерти своей жены, или то, что он считал, что был достоин Хавы и имел право рассуждать о ее внешности. Он завел руки за свою спину, сжал их в кулаки, чтобы не угрожать старику и этим самым не грешить — а Хава рассмеялась: — Извини, но единственный мужчина, которому я могу быть женой — это Ишвара. Мойша закатил глаза, посмотрел на пачку денег в ее руках и покачал головой: — Не хватит. — Ну сделайте скидочку, а? — попросила Хава. — Для Сопротивления. А мы аместрийцев выгоним. — Откуда? Тут их уже как года два и не было. Не хватит, говорю. Вообще ничего тебе сейчас не продам. Если бы только их религия не учила беспрекословному подчинению старшим! Эзра уже тысячу раз пожалел, что не мог как следует разозлиться на этого старичка и преподать ему урок — и дураку было ясно, что он просто обиделся на Хаву! Он достал из своего кармана еще немного монет, но монахам давали так мало, что Мойша, увидев сумму, которую Эзра протянул ему, даже рассмеялся. — И что делать будем? — удрученно вздохнула Хава. — Людей-то надо кормить. — У меня ничего больше нет, — стыдливо посмотрел на землю Эзра. — Разве что одежду снимать, но тут уж извини. Вот оно! У Хавы ведь было много украшений. Да, они достались ей от мамы, и отдавать их противному Мойше точно уж не хотелось… Хава всхлипнула, сжала руки в кулаки, пытаясь сообразить, что ей делать и что выбрать, а затем все же сняла со своей руки золотой браслет и с дрожью в голосе рявкнула: — Вот! И только посмей сказать, что не хватит теперь! — Хава! Эзра вспомнил, что это были украшения ее матери, и тут же дернул ее за рукав. Он мог бы переступить через себя и все-таки обидеть старика, хотя бы показать ему кулак, чтобы тут испугался и тут же отдал все практически бесплатно… Хава, всхлипнув, посмотрела Эзре в глаза, затем, решительно — на Мойшу. Тот отдал им все сумки с едой, сгребая деньги с браслетом к себе под стойку, и еще передал им бочку с вином: — Ты немного переплатила. А сдачу с браслета, извини, я тебе никак не отдам. — Хава, ты уверена? — еще раз спросил Эзра. — Я могу… — Не надо: его Бог за это накажет. Пойдем, пожалуйста, я не хочу здесь… Эзра кивнул, сжал руку Хавы в своей на секунду, чтобы она успокоилась, и повел ее обратно в убежище. Он сам нес обе сумки в одной руке и бочку вина в другой, чтобы не нагружать ее — ей и так было плохо, а Эзра к такому привык. И все-таки Хава была настоящей героиней! Эзра бы никогда не отдал что-то настолько дорогое ему, чтобы накормить Сопротивление, а Хава, хоть и с болью в сердце, уступила вредному старику одно из воспоминаний о своей матери… — Я ненавижу Далиху, — Хава, обняв себя, прислонилась к стене убежища. — Ты ненавидишь то, что здесь случилось, а не само место, — покачал головой Эзра. — Но если ты здесь мучаешься, мы уедем как можно быстрее, даже не переживай. Путешествие в Ксинг обещало быть сложным — и одновременно освобождающим.