Кривое Зеркало

1906 год. — О, гость пожаловал! Заходи, брат. Михаэль пожал руку Эзры, широко и искренне улыбаясь — через его грудь был перекинут ремень, державший винтовку на его спине. Обидно, конечно, было готовиться к войне в Святой праздник: уже настала пора Хануки, и на двадцать пятое кислева следовало бы навестить родителей и зажечь вместе с ними первую свечку на ханукии… Вместо этого Эзра отдал Михаэлю мешок с пистолетами, найденными в лагере отравившихся ядом Яфы аместрийцев, и тяжело вздохнул: — Здесь все, что я нашел. — Пойдет. — Михаэль, открыв мешок, удовлетворенно кивнул и положил его на специальную полку, а затем вдруг перевел взгляд куда-то в сторону и бросил туда свою кофту. — Хава, зашей! Эзра и не заметил Хаву — она сидела за столом без свечей (электричество опять отключили) и что-то настойчиво черкала на листе бумаги, но как только в нее прилетела чужая кофта, разорванная в районе рукава, она встала и, наклонив голову, закатала рукава вверх и сжала руки в кулак: — А ты ничего не перепутал?! Жену проси. Или сам зашей, не развалишься. — Злая ты, — цокнул Михаэль. — А Адина беременна. Не хочу ее нагружать — да и на кофте кровь, она снова плакать будет. Хава хотела оттолкнуть Михаэля, но смягчилась из-за новости о ребенке и просто прошла мимо него. Эзра, неловко пожав плечами, наклонил голову вниз, чтобы посмотреть в ее глаза, и Хава, усмехнувшись, закатила глаза: — Плохие у меня подчиненные. Продумываешь, значит, операцию, думаешь, что тебя уважать будут. Ан нет — то подай, то принеси, то зашей, то… Эзра сочувственно покачал головой, а Михаэль, скривившись, достал из кармана нитку с иголкой и сам кое-как начал зашивать свою кофту. Он колол пальцы, делал кривые стежки, будто бы нарочно издевался над идеей шьющего мужчины; Хава все еще смотрела на Эзру, а не на него, и уже было начала обсуждать с ним их планы, как вдруг Михаэль ухмыльнулся и невнятно, но достаточно различимо произнес: — Сложно мужчинам привыкнуть, что девица командует. И проповеди читает. Хава вздохнула: многие мужчины из Сопротивления начали относиться к ней подозрительно после того инцидента с Нетанелем. Кажется, теперь весь город знал, что она собирала у себя женщин и учила их невесть чему — и их мужья очень уж не хотели, чтобы это продолжалось. Неужели и Михаэль переживал за Адину? Ее беседы о Господе Боге никогда не интересовали — Хава попыталась ее пригласить пару месяцев назад, но та сказала, что синагоги раз в неделю ей достаточно. Что ж, это было ее решением. Но Хава не хотела, чтобы к ней относились так, будто бы она делала что-то плохое — наоборот, разве не чудесно, что женщины думают о Боге, а не о каких-нибудь тайных страстях? Хава повернулась к Нетанелю, наклонила голову и строго цокнула: — Девица или парень, а гражданских надо вывезти. Веди себя нормально и делай свою работу, как все остальные — или ты хочешь, чтобы какой-нибудь аместриец напал на твою беременную жену, потому что ты был занят рассуждениями о поле командира? Михаэль побежденно вздохнул — он любил Адину больше всего на свете, и если бы с ней что-то случилось, он бы не смог смотреть на себя в зеркало. Хава, устало вздохнув, достала из кармана блокнот, поставила отметку напротив своего имени в какой-то таблице и взяла из мешка один из пистолетов — на удивление, в нем еще осталось несколько пуль. — Эзра, есть новости с фронта? — Наших выпнули из Ризенбурга. Другая группа идет через всю страну до Вест-Сити, но кажется, это ничего нам не даст. Издав разочарованный вздох, Хава оперлась локтем на шкаф с боеприпасами и уткнулась лбом в свой кулак. Ей было сложно, — она еще никогда не командовала такими масштабными операциями, — да и плохие новости только сильнее уничтожали ее боевой дух. Но Хава не могла сдаться — на кону были жизни многих девушек, женщин, стариков и детей. — Сколько врагов сейчас в Далихе? Эзра, вздохнув, достал из потайного кармана, пришитого на плащ прямо за талит, свернутое письмо от своего друга из монастыря — он уехал двумя месяцами ранее, когда ему оторвало ногу, но все еще помогал, шпионя за аместрийцами. Хава деловито пробежалась глазами по тексту и, поджав губы, посмотрела на пол: — Ясно. Нужно будет взять больше людей, чем мы планировали: кто-то должен охранять гражданских, пока мы расчищаем дорогу. В Далихе было много небольших отрядов разного уровня. Что ж, может быть, это было и к лучшему — Хава могла бы еще раз посмотреть в глаза тех, кто захватил ее малую родину, и сделать так, чтобы они уже никогда не открылись снова. Эзра, кажется, заметил, о чем она думала: он кивнул ей, пытаясь хотя бы немного ее успокоить, и быстро, незаметно для Михаэля, будто бы он совершал страшный грех, коснулся ее широкого плеча: — Настоятель сказал, что я могу идти туда, куда хочу. Я присоединюсь к тебе, Хава. Она улыбнулась — ну хоть кто-то понимал ее, несмотря ни на что! Хава подмигнула Эзре, не обращая внимания на Михаэля, тихо возившегося с иглой; он перестал притворяться и начал шить аккуратнее, но Хаве было уже плевать. Эзра глянул ей прямо в глаза, не меняясь в лице и ни слова ни говоря, и прошептал: — Выйдем. Хмыкнув, Хава пожала плечами и последовала за Эзрой — раз уж он просил поговорить наедине, значит, случилось что-то важное. Она поравнялась с ним, ускорив шаг, и он вывел ее на улицу, на задний двор дома Яфы, в подвале которого и пряталось сопротивление. Хава остановилась, вопросительно наклонила голову, и вдруг, Эзра, избегая ее взгляда, достал из-за пазухи сверток: — Веселой Хануки. Ее лицо удивленно вытянулось, и Хава поняла, что краснеет, — в ее щеках появилось какое-то странное, но уже слишком хорошо знакомое покалывание. Она развернула сверток, неаккуратно обернутый в какую-то коричневую бумагу, и обнаружила пакетик острых специй и маленькую бутылочку вина. Хава посмотрела на Эзру, широко улыбнулась и, тут же спрятав его подарок к себе в сумку, широко его обняла: — Спасибо, я… Не ожидала, что ты что-то мне подаришь. Эзра, смутившись, ласково потрепал Хаву по голове и, осмотревшись, быстро отошел в сторону — их могли увидеть из окна. Он уже открыл рот, чтобы сказать, что ему ничего было и не нужно, да и получать подарки он не любил, как вдруг увидел в руках Хавы гораздо более аккуратную и перевязанную большой лентой коробку. Стоит ли говорить, что его челюсть повисла практически сразу. — Ты приготовила мне подарок, думая, что не получишь ничего взамен? Почему? Хава пожала плечами. Ей очень не хотелось отвечать на этот вопрос — вдруг Эзра подумает что-то не то? Все вокруг и так относились к их общению подозрительно, придумывая какие-то сказочки об их взаимной влюбленности, и если сам Эзра бы начал в это верить, Хава бы сгорела со стыда. Поэтому она лишь указала на коробку и цокнула: — Открывай. Тебе тоже веселой Хануки. Выгнув бровь, Эзра все же развязал ленту и поднял крышку — внутри была кофта из тонкой белой пряжи. Такую было бы хорошо носить ночью; без солнца в любой пустыне становилось прохладно, особенно в декабре. Эзра взял кофту, приложил к себе — и размер был тот. Он удивленно посмотрел на Хаву, наклонился к ней и спросил: — Где ты это достала? Я думал, ту старушку с рынка уж как месяц убили. — А я сама связала, — гордо улыбнулась Хава. — У меня дома была пряжа, вот я и… Эзра, будто бы не веря своим ушам, аккуратно, но твердо схватился за ее плечи — ему пришлось очень сильно согнуть колени, чтобы оказаться хотя бы чуть вровень с ее лицом. Неужели Хава думала, что он заслуживал такого подарка? Она, должно быть, потратила столько времени, и при этом думала, что останется на Хануку без ничего! Нет, это было слишком трогательно — и странно: — Зачем, Хава? Это слишком хороший подарок. — Ну как, — она усмехнулась и посмотрела прямо ему в глаза. — Ты всегда рядом, поддерживаешь, помогаешь. А о тебе-то хоть кто-то заботится? Хава не хотела признаваться, что переживала, как бы Эзра не замерз, но кажется, странная нежность в ее взгляде сказала все за нее. Он, глубоко вздохнув через нос, надел на себя кофту поверх футболки, чувствуя мягкую пряжу, и все же обнял ее — быстро, всего лишь на секунду, хотя ему слишком хотелось задержать ее в своих руках хотя бы на несколько минут: — Да ладно тебе. У меня семья есть, а у тебя никого. Тебе не стоило тратить на меня столько времени. — Какая разница? На Хануку должны происходить чудеса — поэтому держи свою чудесную кофту и не спорь. Эзра отвернулся и закрыл глаза, чтобы не покраснеть, но Хава, заметив это, захихикала и покачала головой. Смущенно вздохнув, Эзра все же нашел силы посмотреть в ее алые глаза и подойти к ней чуть ближе. Хава невольно отступила назад, ближе к стене, и он, пытаясь выглядеть как можно серьезнее, прошептал так, чтобы услышала только она: — Не мучай меня, Хава. Оба знали, о чем он просил. Они были слишком близки, слишком многое себе позволяли — у обоих были обязательства и клятвы, которые были важнее всего на свете, но эти странные ощущения в ее груди и слишком уж греховные мысли в его голове не давали им выполнять свои предназначения. Но разве могла Хава выполнить эту просьбу? Эзра сам мучил ее, особенно когда случай приводил его в ее спальню или на порог ее дома — и в ее объятия… Хава, заставив себя выкинуть все это из головы, притворно нахмурилась и покачала указательным пальцем: — Ах ты! Я, значит, стараюсь, а он «не мучай меня»! Ан нет, больше подарков не получишь: ни на Хануку, ни на Пурим, ни- да вообще никогда! Эзра сразу все понял — нет, думать о том, чтобы прекратить эту сладкую обоюдную пытку, было больно даже ему. Он подыграл Хаве, один лишь только раз, нахмурившись и покачав головой: — Подарки на Пурим — это заповедь. Грешишь? — Ой, иди ты. Хава побежденно посмотрела на землю и вздохнула так, что Эзре сразу стало понятно — она бы никогда не лишила его подарка, даже если бы ему и вправду не понравилась ее кофта. Хава была слишком добра к нему; Эзра, неловко вздохнув, прошептал, разворачиваясь к ней спиной и собираясь уходить, чтобы начать собирать вещи: — Как пообедаешь, расскажи, как тебе вино. Я алкоголь не пил никогда — боюсь, что плохое купил. Неужели вообще ни разу не пробовал? Хава думала, что Эзра пил вино, пока не ушел в монастырь — видимо, он был еще более невинным, чем она думала. Хава, пожав плечами, улыбнулась Эзре вслед и, ответив, пошла в другую сторону: — Обязательно. Дома ее ждала Мириам — она выглядела напуганной, но внутри никого еще не было, а в печке дымилась кастрюля с горячим супом. Неужели она все еще переживала из-за того, что произошло две недели назад? Хава закрыла дверь, подошла к Мириам со спины и аккуратно потрепала ее по плечу: — Эй, все хорошо. Чего ты? Мириам всхлипнула и отвернулась — ей не хотелось признаваться. Хава покачала головой, спокойно выдохнула, чтобы не напугать подругу еще сильнее, и сама достала из печи суп; вообще-то у многих ишваритов уже было какое-никакое электричество и телефонная связь (в те моменты, когда аместрийцы не перерезали провода), но единственный домик, который Хава смогла купить в Ганже, был построен, наверное, еще во времена ее прабабки. Что ж, Хаве все равно нравилось здесь жить… — Нетанель приходил, я не пустила. Мириам все же начала говорить, и Хава заботливо налила ей побольше супа в тарелку. Мириам села за стол, начала есть, смотря вдаль со странной тенью на ее лице — выглядело это все так, будто бы она испытывала самое настоящее отвращение. Хава тоже взяла себе немного супа, села рядом с Мириам, смотря ей в глаза, и спросила: — Говорил что-нибудь? — Это было ужасно, — сглотнула Мириам. — Он сказал, что рано или поздно поймает меня и даст мне сына, чтобы я не вздумала снова сбежать. Хава, даже сначала не поняв, что делает, ударила кулаком по столу и встала, отодвигая тарелку — аппетит пропал. Неужели Нетанель действительно мог сказать что-то подобнее? Да, он был намного старше Мириам, и неудивительно, что у него сломалась психика на войне, но всего пару лет назад с ним можно было спокойно вести дела, да и Мириам на собственной свадьбе выглядела счастливой… Хава резко села обратно, пряча лицо в руках, и покачала головой: — Ну нет, я это так просто не оставлю. Сходи в церковный суд и попроси развод. Если бы это было так просто! Мириам уже пыталась, и ей сказали, что брак закончить может только муж — Нетанель не соглашался дать ей гет, сколько бы раз она не обращалась. Хава, вздохнув, стукнула себя по лбу и снова подорвалась со стула; Мириам уже и не успевала следить за ее движениями. Хава отодвинула ящик стола, достала нож покрепче, с длинным зубчатым лезвием, — кажется, для рыбы, — и протянула его Мириам. — Если он снова придет, отрежь ему то, чем мужчины дают женам детей. Мириам, ужаснувшись, вздрогнула и широко открыла рот; с ее губ сорвался испуганный вздох. Неужели Хава действительно была готова предложить ей что-то такое? Мириам просто не могла поверить в то, что у простой девушки было бы внутри столько дерзости. Каждая знала, что мужей надо было слушаться — в этом случае Мириам было бы проще подчиниться, забеременеть и больше никуда не уходить. Так поступали хорошие жены и верные последовательницы Ишвары. А Хава, хоть и клялась, что любила Господа Бога больше всего на свете, слишком уж упорно нарушала все возможные правила. — Ради всего святого, прекрати! — всхлипнула Мириам. — Сходи в синагогу, помолись… Проповеди — это ладно, но калечить собственного мужа? Но Хава и не сдвинулась с места. Она лишь ласково взяла Мириам за руку, сжала ее пальцы, смотря ей прямо в глаза, не моргая. Мириам ссутулилась, отвернулась, но Хава аккуратно повернула ее лицо обратно к себе и прошептала: — Может, ты и станешь ужасной женой. Но Нетанель уже отвратительный муж, не думаешь? Если бы Эзра- я имею в виду, мой будущий избранник, попытался насильно прижить мне ребенка, я бы сунула его голову в печь. Чудо, что Мириам не заметила ее маленькую оговорку — ее трясло, и ей явно было слишком плохо. Хава взяла ложку, накормила Мириам супом, затем заварила ей отвар для успокоения и только потом села обратно и все же заставила Мириам взять нож в свою руку: — Да, жены должны слушаться своих мужей. Моя мама тоже папу слушалась — но он никогда ее не бил, и всех своих детей мама сама очень хотела. Папа даже не кричал на нее! — И что ты предлагаешь? — странно посмотрела на нож Мириам. Хава, пожав плечами, начала есть свой собственный суп, уже давно холодный и поэтому невкусный, и быстро залила острую жидкость себе в горло. Она взяла всю грязную посуду со стола, поставила ее в раковину для мясной пищи, — в супе была курица, — и, не отрываясь от мытья посуды, ответила: — Правильных мужчин надо слушаться, а не всяких там проходимцев. Может, найдешь себе еще кого-то — ты ведь такая красивая. — Тебе легко говорить, — вздохнула Мириам. — Я уже не девственница, кто на мне женится? — Кто-то да женится. Хороший мужчина поймет, ты ведь не виновата, что Нетанель оказался тираном. Хава не хотела говорить Мириам правду — вряд ли бы во всем Ишваре нашлось и пятеро таких людей. Но что она могла поделать? Ее подруге было плохо, Мириам всегда хотела спокойной семейной жизни, и теперь, когда ее брак стремительно распадался… Хава поставила тарелки на полку, снова указала на нож для рыбы и грустно улыбнулась: — Я понимаю, ты его любишь — или жалеешь. Но разве ты хочешь, чтобы собственный муж брал тебя против воли? Это не просто угроза, Мириам — это противоречит всем Свиткам. Мужчины должны защищать своих женщин, а не причинять им боль. Мириам медленно встала и послушно схватилась за рукоять ножа. Хава, посмотрев на ее ладонь, поправила расположение ее пальцев, угол наклона ножа, затем показала, как им пользоваться, если Нетанель придет еще раз, и прагматично кивнула: — Делаешь успехи — я от тебя не ожидала. Но что, если он тоже придет с ножом? Давай научу, что делать. Хава достала из рукава свой любимый клинок — он был с ней с тех самых пор, как во время путешествия в Ксинг ее тронул за ляжку какой-то пожилой торговец; ей тогда было восемь. Папа тогда тут же купил ей этот клинок, показал ей, что делать и как… А уже потом Хава узнала, что у мамы был такой же. Мириам, испуганно сжавшись, не сдвинулась с места. Хава, вздохнув, покачала головой и заткнула нож за пояс — не все люди были готовы воевать, и ей было очень уж сложно понять, как учить Мириам. Но Хава не стала сдаваться — она подошла ближе и кивнула: — Я тебя не раню. Просто покажу тебе пару приемов и все — ты должна привыкнуть к ощущению клинка в руке. — Л-ладно. Хава двигалась медленно, чтобы дать Мириам хоть какой-то шанс, и наблюдала за тем, как она пытается увернуться или скрестить с ней лезвия. Она следила, чтобы острие клинка не коснулось кожи Мириам, и вроде бы все было хорошо — она даже смогла пробить защиту Хавы, поднырнув лезвием под ее локоть и тут же убрав его, чтобы не поранить ее. В дверь постучали. Как только Хава открыла ее, Яфа, Ахарон и еще несколько женщин ворвались внутрь с подарками, радостно напевая какую-то песню. Улыбнувшись, Хава махнула рукой, чтобы все вошли внутрь, и поставила на стол всю еду и все вино, что у нее были — даже бутылку от Эзры. Яфа села за стол первая, затем махнула своему сыну, чтобы тот тоже сел рядом — Рон тут же спросил: — Хава, а подарки будут? — Ахарон! Яфа смущенно погрозила сыну пальцем, и он, раздосадованно отвернувшись, жалобно посмотрел на Хаву. Она, пожав плечами, принесла всем ложки и вилки, разлила вино по бокалам и только потом ответила с небольшой усмешкой: — Будут. Ханука же, как без подарков? Яфа закатила глаза, небольно потрепала Рона за щеку и взяла свой бокал вина. Хава начала молитву — все повторили за ней, а потом начали есть и пить. На столе оказались и подарки, и игрушка Рона, и его рисунок, который он сделал для Хавы… Она улыбнулась, положила все, что получила, под стол, и уже хотела поблагодарить подруг, как вдруг Яфа хитренько улыбнулась и спросила: — Эзра тебе что-нибудь подарил? — Да, вино вот и специи. Было бы мясо, я бы замариновала, ан нет… В суп добавлю, может. Яфа подмигнула Хаве, и та тут же отвела взгляд, не желая в этом участвовать — ей хватило и прошлого раза, когда Яфа сказала, что Хава смотрит на Эзру, как на своего будущего мужа… Тогда Хава чувствовала себя так неловко, и сейчас ей хотелось забыть об Эзре хотя бы на секунду. Но Яфа не сдавалась. — А ты ему что? — Кофту. Хава решила благоразумно умолчать о том, что связала ее сама — если даже Эзру это смутило, то что будет с Яфой? Хава отвлеклась на еду, уплетая орехи в меду на десерт, и уже думала, что буря миновала, как вдруг Мириам задумчиво произнесла: — Ах да, я видела, как ты что-то вязала… Хаве захотелось хлопнуть себя по лбу, но вместо этого она лишь опустила голову, чтобы никто не увидел ее краснеющих щек, и отпила немного вина, чтобы успокоиться. Яфа усмехнулась, пожала плечами, наблюдая за реакцией подруги и примирительно покачала головой: — Это мило. Знаешь, я как-то раз для Мейера тоже… — Яфа. Хава, как-то посерьезнев, взяла ложку орехов и отстранилась от диалога. Яфа лишь усмехнулась, что-то пробурчала себе под нос и начала слушать анекдоты Гилы, одной из пришедших к Хаве женщин — Гила очень уж любила шутить по поводу и без. Хава рассмеялась вслед за всеми, на секунду забывая об Эзре и подарке, который передала ему совсем недавно. За столом снова стало спокойно: женщины пили вино, обменивались сплетнями, а потом, когда все, кроме Ахарона, изрядно опьянели, Мириам попросила: — Хава, а сыграй что-нибудь! Хава удивленно покосилась на своих гостей, — они, кажется, все поддержали эту идею. Ее редко просили играть для кого-то: чаще всего Хава упражнялась одна, когда никто не мог ее слышать? Но какая разница? Она ушла в свою спальню и вернулась с простой деревянной флейтой; Хава уже не помнила, кто подарил ее ей, но скорее всего, этот человек давно уже был мертв. Хава прислонила флейту к губам, закрыла глаза, и всю комнату тут же заполонила чудесная и уютная мелодия… Перед тем, как женщины узнали в звуках аккомпанемент к молитве о мире для Святой земли, прошло совсем немного времени. Гила начала петь первая — все остальные, включая Ахарона, тут же присоединились. Кто-то пел громко и уверенно, кто-то, как Мириам, еле позволял словам выходить из своего рта, но как только Хава закончила, все уставились на нее с грустными улыбками на лицах. — Странно слышать от тебя молитву о мире, — вздохнула Яфа. — Мне Михаэль рассказал, что ты по меньшей мере сотню за ночь отравила. — Это не значит, что я хотела этой войны. — Хава, отвернувшись, подлила себе вина и закусила его шариком фалафеля. — Если бы Лея была жива, ничего этого бы не было. — Помянем ее? — предложила Мириам. Хава, кивнув, быстро прочитала молитву, и все снова стали есть. Какая-то непраздничная получилась Ханука — слишком многие потеряли свои жизни, сражаясь за Ишвар, слишком многие уже были засыпаны без похоронных обрядов черт знает где… Хава должна была успешно провести операцию: ей было страшно, но у нее не было права на сомнение. Все за этим столом, все, кого только получится собрать, должны были уехать куда подальше и оказаться в безопасности. — Яфа, останешься? — попросила Хава, когда закончился обед. — Попроси кого-нибудь, чтобы проводили Рона домой. Яфа наклонила голову, не зная, что и думать, но отдала ключи от своего дома Гиле и сказала Ахарону пойти с ней. Он закатил глаза, пробурчал что-то вроде «я тоже хочу воевать» и все же пошел вслед за маминой подругой. А Хава, убрав тарелки со стола, обернулась к Яфе и попросила ее: — Я знаю, что ты член Сопротивления, но тебе стоит поехать в Далиху вместе с остальными. Твои яды очень полезны, но ты не умеешь сражаться — а еще тебе надо следить за сыном, он ведь тоже будет эвакуирован. Яфа, кажется, предчувствовала, о чем будет разговор, но все равно не хотела признавать, что Хава была права. Она не хотела отсиживаться в стороне и позволять другим делать все за нее — и поэтому она строго покачала головой и нагнулась ближе к лицу Хавы: — Нет. Я и так уже допустила смерть Мейера. Не буду воевать — и Рон может умереть, и мама тоже, и отец… — А если ты не поедешь за сыном, «может» превратится в «точно». Ему восемь, Яфа! Кто знает, что случится в дороге? Яфа всхлипнула и покачала головой. Ей было сложно: она была достаточно умна, чтобы варить смертельные яды, но недостаточно сильна, чтобы силой открывать рты своим врагам и заставлять их их пить. Неужели ей так и придется остаться в стороне, пока ее друзья и подруги дрались за Ишвар? — Я не так бесполезна, как ты думаешь, — рявкнула Хава. — Это ведь благодаря мне ты убила всех тех аместрийцев на севере. — Я и не говорила, что ты бесполезна. Хава хлопнула себя ладонью по лбу и ей же потерла глаза. На ее плечах уже и так было слишком много всего: шпионаж, постоянные путешествия туда-сюда, подготовка к операции, теперь еще и история с Нетанелем… Хава бы не выдержала, если бы еще и Яфа поссорилась с ней — у них просто не было времени думать о том, кто что мог и не мог. Хава обняла Яфу за плечи, посмотрела ей в глаза и вздохнула: — Думаешь, я прошу тебя об этом просто так? Я не смогу остаться в Далихе с вами. А женщинам будет нужна защита — поэтому ты поедешь туда и будешь травить каждого, кто подойдет слишком близко. Яфа тут же успокоилась и деловито кивнула. Теперь она могла и остаться с семьей, и сделать что-то полезное. Значит, и беспокоиться не нужно было! Хава отпустила Яфу, села на диван, чтобы отдохнуть немного, но вдруг, услышала вопрос подруги: — А чего ты сразу так и не сказала? — Я думала, ты и так поймешь, — улыбнулась Хава. — Ты очень умная. Яфа благодарно улыбнулась Хаве, быстро распрощалась с ней и пошла в коридор, чтобы догнать Рона и Гилу на пути к дому. Но прежде чем Яфа смогла пересечь порог, дверь открыл кто-то снаружи — и тут же вошел внутрь, не спрашивая разрешения. — Эзра? Хава удивленно вскочила с дивана, смотря ему в глаза — он выглядел слишком уж серьезным и погруженным в свои мысли и даже не заметил Яфу, рядом с которой только что прошел. Эзра все еще был одет в ту самую кофту, что Хава связала ему, но в этот момент он уже не мог думать о ее подарке. Он наклонился к Хаве, приблизил свое лицо к ее и сурово выпалил: — Аместрийцы вошли в поселение с запада. Нужно эвакуировать местных как можно быстрее — Михаэль уже поехал распространять листовки на север, а я останусь здесь. Ты со мной? — Конечно. Хава тут же метнулась в сторону Яфы, быстро ее обняла, приказала сделать все, чтобы выжить и предупредить других женщин, и бросилась бежать вслед за Эзрой. Они вышли из дома, и он взял Хаву за руку, обеспокоенно оглядываясь кругом: — Они достаточно далеко отсюда, но все равно, держись рядом. Пойдем к моим родителям сначала. Хава кивнула — конечно, Эзра хотел защитить свою семью. Она сжала его широкую, огромную ладонь в своей, держась за его толстые пальцы, и они быстро побежали к уже знакомому ей маленькому домику посреди фруктового сада и пальмовых стволов. Вокруг было спокойно, но Эзра, напрягшись, так и не отпустил Хаву; он потащил ее за собой к родительскому крыльцу и постучал в дверь: — Мам! Пап! Сол! Дверь открыла женщина лет сорока с розовым платком на голове. Она обеспокоенно посмотрела на Эзру и осуждающе на уже знакомую ей Хаву, которая зачем-то держала за руку монаха… Мать Эзры быстро затащила их в дом, закрыла дверь и цокнула: — Чего орешь? Еще и под руку с женщиной — срам-то такой, что соседи скажут, а? — Мам, все не так, — Эзра тут же себя остановил. — Ай, ладно. Аместрийцы напали, надо бежать. Завтра эвакуация: всех гражданских вывозят. Поехали, а? И папу с Соломоном возьми. Ее лицо заметно переменилось — бедная женщина вся побелела и тут же позвала всех, кто еще был в доме. Пришел только отец Эзры: Сол все сидел и занимался своими исследованиями, и никто не хотел ему мешать. Эзра и Хава все рассказали ему, и отец кивнул: — Хорошо, будем завтра. Спасибо, что сказали — и тому, кто увезет нас, тоже передайте. Эзра неловко посмотрел на Хаву и прошептал ей «спасибо» — та усмехнулась, и кажется, его родители этого даже не заметили. Но гордость не позволила Хаве промолчать, и она, доброжелательно улыбнувшись, ответила родителям Эзры: — Всегда пожалуйста. Я командую эвакуацией — меня, кстати, Хава зовут, спасибо, что приняли. — Тобой командует девушка? Эзра твердо кивнул отцу в ответ, не обращая внимания на слишком уж очевидный шок на его лице. Хава, еле подавив смех, участливо позволила его родителям немного поворчать и повозмущаться, что не женское это дело — войсками командовать, — а потом пожала плечами и выдохнула: — Что уж поделать, почти все мужчины из Сопротивления будут заняты. Беженцев же должен кто-то защищать! А я в это время буду координировать все действия, чтобы все выжили и спокойно добрались. — Так почему бы Эзре и не командовать? — сконфуженно поправил очки его отец. — Он явно сильнее, чем ты. Хава пожала плечами: ну конечно. Она спланировала всю операцию и продала свои любимые золотые сережки, чтобы оплатить беженцам жилье, проделала колоссальную работу, чтобы Михаэль и другие ребята со склада добыли оружие — ведь каждую вылазку во вражеский лагерь тоже нужно было продумывать заранее. Хава устало глянула на отца Эзры и почти взорвалась: — Дело не в силе, а в стратегии. Какая разница вообще? Главное, чтобы все гражданские добрались до безопасного места. — Ладно тебе, пап, — попытался смягчить ситуацию Эзра. — Хава потрясающая. Она так трудилась, чтобы эта эвакуация вообще стала возможной! На звуки ссоры вышел Соломон, все еще пишущий что-то в своем блокноте, явно сделанном вручную. Он еле как заставил себя оторваться от текста, посмотрел на Эзру, родителей и странную девушку, которую он, кажется, однажды видел через окно, и спросил: — Что тут происходит? — Аместрийцы в городе. Завтра эвакуация, — как можно спокойнее ответила Хава. — Приходи с родителями, я отвезу вас в Далиху. И прежде чем ты спросишь, женщины действительно могут командовать операциями Сопротивления. Кажется, все эти вопросы и недоверие братьев по оружию начали слишком сильно ее бесить. Эзра понимал Хаву — он аккуратно и быстро, чтобы никто не увидел, успокаивающе сжал ее руку чуть крепче. Она успокоилась, посмотрела на Соломона, не зная, что он ответит, но ожидая увидеть такое же удивленное или даже обиженное лицо, но вдруг, Сол лишь поправил очки и с улыбкой пожал плечами: — Хорошо. Пап, я заберу свои исследования, ладно? — Ой, да делай ты что хочешь, — вздохнул отец. — Утомили вы меня. Спать пойду. Эзра, береги себя — ты тоже, девушка. — Спасибо. Хаве не хотелось ссориться с родителями Эзры. А зачем? Они были такими же, как и все люди их возраста, да еще и оказались достаточно терпимыми, чтобы не оттаскать ее за волосы, когда увидели, что их сын-монах свободно держит ее за руку. Она кивнула его отцу на прощание, почтительно улыбнулась его матери и брату, а затем посмотрела на самого Эзру: — Ну что, идем? Нет времени задерживаться. Сол, кажется, хотел что-то сказать, но остановил себя, услышав «нет времени». Эзра молча кивнул Хаве, все еще держа ее за руку, и они вышли из его дома, оставляя и сад, и тень пальм за своими спинами. Кто знает, когда они еще сюда вернутся… Эзра и Хава быстро промчались по всему району, расклеили листовки везде, где только могли, но все равно, многие люди могли бы остаться в опасности — на всех не хватало ни времени, ни бумаги, ни сил. Хава оперлась рукой на стену какого-то дома, чтобы отдышаться, Эзра встал с ней рядом, посмотрел куда-то вдаль… — Видишь, куча детей играет? Надо им раздать — пусть расклеивают. Ну, или родителям отдадут, так надежнее будет. — Главное, чтобы они их не выкинули, — цокнула Хава. — Кто знает, может, они и читать-то не умеют. — Они достаточно большие, попробовать стоит. Иди ты к ним — дети женщин больше любят. Хава, пожав плечами, взяла листовки и быстрым шагом подошла к веселой компании. Наверное, Эзра был прав: хотя он и был обычным монахом и никогда бы не поднял руку на ребенка, его суровая внешность и огромный рост вполне могли напугать тех, кто был с ним не знаком. Хава тронула одного ребенка за плечо — тот, недовольный прерванной игрой в мяч, скрестил руки на груди и надулся: — Тебе чего? — Не слышал, что солдаты в городе? — вздохнула Хава. — Хочешь помочь? Я людей спасаю. — Ой, отстань. Не видишь? У нас футбол. Хава хлопнула себя по лбу — ну и что вообще делать в такой ситуации? Если бы это был ее сын, она бы могла шлепнуть его по мягкому месту и приказать ему тут же выполнить поручение, но это ведь был чужой ребенок, и его родители вряд ли обрадовались бы… Она посмотрела назад, на сочувствующее лицо Эзры, и попросила еще раз: — Потом поиграешь. Слушай, пусть каждый из вас возьмет по нескольку листовок и раздаст всем, кого знает. — А это нам зачем? — отмахнулся тот же мальчик. — Героем станешь, — протянула ему несколько листовок Хава. — Давай же, помоги нам, тебя за это Ишвара наградит. — А существует ли этот твой Ишвара вообще? — вдруг влез в разговор мальчик постарше. — Когда мой папа умер, Бог его не воскрес, а в Свитках такого полно… Чем папа хуже? Хава не знала, как ответить на этот вопрос — к тому же, мальчик выглядел так, будто сейчас заплачет. Она просто притянула его к себе, обняла за плечи, как собственного ребенка, а потом, всхлипнув, потрепала его по голове и все же всучила ему несколько листовок: — Существует. А если не веришь, сделай это не для Ишвары, а для своего отца. Уверена, он хотел бы, чтобы ты помог мне эвакуировать местных — и всю твою оставшуюся семью тоже, ведь так? Мальчик заплакал, взял листовки и убежал; остальные дети тоже потянулись за ними, позабыв о мяче. Хава, грустно улыбнувшись мальчикам, потрепала их по головам и вернулась к Эзре, сама еле сдерживая слезы. Да, грустный получился первый день Хануки — совсем не праздничный. Она устала — устала от разрушений, от отключенного света и водоснабжения, от трупного смрада и ощущения крови на одежде. Неужели теперь и дети страдали от этой войны? Раз тот мальчик был готов отказаться от веры в Бога, отца этой нации и всего живого на земле, то сама жизнь, должно быть, ему тоже казалась бессмысленной. Зачем тогда ишвариты веками сохраняли свою культуру и продолжали свой род, если аместрийцы могли в любой момент прийти и начать уничтожать все, что было у них на пути? — Хава… Эзра обеспокоенно посмотрел ей в глаза, и Хава сломалась, позволив себе на секунду быть слабой — все равно никто другой из Сопротивления не мог ее видеть. По ее щекам потекли слезы, и она тут же прижала Эзру ближе, утыкаясь носом в его грудь… Он вздрогнул, наклонился к ней, чтобы опереться подбородком на ее макушку, и начал гладить ее по спине, чтобы хотя бы немного успокоить ее. — Прости, я… Хава всхлипнула и уже хотела отодвинуться, чтобы вытереть слезы рукавом, но Эзра отчаянно покачал головой и крепче стиснул ее в своих сильных руках. Она уже видела слишком многое, через слишком многое прошла — Эзра мог только принять на себя часть ее боли, чтобы она больше не плакала. — Все будет хорошо, Хава. Не бойся. Эзра вытер ей слезы, и Хава, посмотрев прямо ему в глаза, глупо улыбнулась и всхлипнула. Боль отступила — пусть и ненадолго, но теперь в ее сердце появилась хоть какая-то уверенность, что завтра у нее все получится. Может, и на эту Хануку Ишвара пошлет им чудо, и Хава сможет спокойно отвезти всех беженцев в Далиху? Тогда ей останется только пересечь пустыню, договориться с кем-то из Ксинга и купить достаточно оружия, чтобы выбить аместрийцев из Ишвара. Ранним утром следующего дня, стоя перед огромной толпой женщин, детей и прочих беженцев, Михаэль все же смог пересилить свою гордость и несколько шутливо обратиться к Хаве: — Выезд из Ганжи разрешаешь, командующая? Она оглядела всех: среди собравшихся была и семья Эзры, — Сол все еще смотрел на нее так, будто хотел что-то сказать, — и те мальчики с улицы, и Яфа, и Мириам с Гилой… Хава не могла подвести этих людей, поэтому, особо не раздумывая и даже не поворачиваясь к Михаэлю, уверенно ответила: — Да.