Кривое Зеркало

1906 год. Она собиралась на разведку во вражеский лагерь — возможно, это была прямая дорога к смерти или изнасилованию, а может, и к обоим сразу. Какая разница? Клинок в ее рукаве вполне мог защитить ее; хотя бы некоторое время, пока всполошенные аместрийцы не потянутся за ружьями. По крайней мере, у нее был Эзра, который принял бы ее, что бы ни случилось. «Мама бы умерла второй раз, если бы узнала, до чего я докатилась», — Хава скривилась, нанося оранжево-красную помаду, и недовольно отвернулась от зеркала. Если бы она попыталась шпионить за аместрийцами с крыш, ее бы просто убили их снайперы, так что выбора не было. Хава могла бы притвориться проституткой, выведать информацию, а потом просто добавить быстродействующий яд во все стаканы, чтобы с ней ничего не случилось… «Как хорошо, что Эзра не знает об этом. Он, может, и не осудил бы, но…» Хава чувствовала себя отвратительно. Ей не хотелось подходить к аместрийцам, любезничать с ними, притворяться, что хочет их — да лучше бы она просто взорвала их всех! Но Хаве, как и всему сопротивлению, нужны были данные. Как долго аместрийцы смогут блокировать путь из Ганжи? Будет ли возможность вывезти мирных жителей в Далиху, откуда врагов уже успели вытолкнуть? Хава сунула пузырек с ядом в еще один потайной карман и все же вышла из дома. У ее двора стояла повозка Михаэля — тот сидел и курил; он подцепил эту вражескую привычку, когда до войны работал грузчиком в Саус-Сити. Михаэль лучезарно улыбнулся Хаве, махнул рукой, чтобы она села… — Выглядишь неважно, сестренка, — цокнул Михаэль. — Не забывай улыбаться, а то весь план пойдет на смарку. — Да знаю я, — Хава закатила глаза и уставилась на небо. — До их лагеря еще пятнадцать километров, дай погрустить в тишине. Пожав плечами, Михаэль дернул за уздечку, и его мул лениво тронулся. Ему, в целом, было плевать — главное, чтобы они смогли достать хотя бы какую-то информацию, и Хава должна была им в этом помочь. Ей было неуютно, и Михаэль это знал, но им некого было отправить — Яфа взяла обет безбрачия после смерти Мейера, а муж Мириам совсем недавно вернулся домой. Если уж на то пошло, то Хава сама виновата, что решила остаться «вечной девственницей» — это знали оба. Будет, конечно, ужасно, если какой-то аместриец сделает так, что Хава никак не сможет сдержать клятву, даже если захочет, но среди всех женщин из сопротивления именно у нее были наибольшие шансы остаться нетронутой — Яфа и Мириам почти не умели драться. — Как там Эзра? — вдруг ухмыльнулся Михаэль. — Он так разозлился, когда тот аместриец тебя оскорбил. Хава вздрогнула и чуть ли не подавилась собственной слюной — ей вообще не хотелось думать о том, как бы отреагировал Эзра, если бы узнал, как именно она собирается получить информацию. Может, он разозлился бы снова? Может, он вообще перестал бы разговаривать с ней? Хава пожала плечами и попыталась соскочить с темы, чувствуя слабое тепло в районе щек: — Три дня его не видела. Занят, наверное — как бы с ним ничего не случилось… — Он и на меня тогда странно смотрел. — Михаэль издевательски подмигнул Хаве и усмехнулся. — Мне показалось, ты ему нравишься. Хаве захотелось снять с себя туфлю и запустить ее Михаэлю в лицо — слишком уж многое он себе позволял! Эзра был совершенно не таким человеком, он бы никогда не поступился своей клятвой. Вряд ли он вообще был способен по-настоящему любить; Хава как-то слышала, что юных послушников заставляли днями молиться, чтобы Бог избавил их от любых чувств к женщине. — Эзра — монах. Почему никто этого не понимает? То Мириам, теперь вот ты еще. Делать тебе нечего? Михаэль пожал плечами и сдавленно, будто сдерживаясь, рассмеялся. Он снова дернул за уздечку, чтобы мул побежал быстрее, взял из своего кармана обед, который ему завернула его любимая жена, и все же не согласился с Хавой: — Клятва клятвой, а я тебе как мужчина говорю — по его лицу все понятно, да и по действиям тоже. Мы чужих женщин защищать не лезем — значит, он хочет, чтобы ты была его. Хава, покраснев, яростно замотала головой — ну нет, как же так? Эзра никогда не пытался залезть к ней под юбку, не целовал ее, ничего не требовал, да и Ишвара был для него важнее всего. Хава вздохнула, изо всех сил стараясь об этом не думать, и злобно уставилась Михаэлю в затылок: — Даже если это и так, его долг превыше всего. Все, что я могла бы — притворяться, что ничего не замечаю. Иначе он бы мучился всю жизнь, знаешь? Хава не знала точно, но могла лишь надеяться, что Эзра ее не любит — хотя бы не как женщину. Если Михаэль был прав, то Эзра бы никогда не смог найти покоя; Хава даже представить себе не могла, как больно было бы постоянно видеть лицо той, о ком мечтаешь больше всего на свете, и не иметь возможности сделать ей предложение. Она не хотела ему такой судьбы — Эзра заслуживал спокойной, размеренной жизни без всяких ненужных чувств. — Сдается мне, ты тоже влюблена, — уже более серьезно цокнул Михаэль. — Обычно девушки бы закричали что-то вроде «ах он извращенец, клятвопреступник, фу!», а ты беспокоишься о нем. Хава все же не сдержалась и бросила Михаэлю своей туфлей в лицо. Она, задев его макушку, упала далеко вперед, на дорогу, и Хава быстро соскочила с медленной повозки, чтобы поднять свою туфлю и вернуться; Михаэль, цокнув, решил ей не помогать, и Хава поцарапала свое колено о грубую древесину. — Какая уж там влюбленность? — решительно попыталась защитить себя Хава. — У меня клятва. Пока не убью всех аместрийцев, никаких мужчин! Михаэль покачал головой, немного повернул голову, чтобы видеть и Хаву, и дорогу, и погнал мула чуть быстрее — времени у них было достаточно, но он не хотел задерживаться по дороге. Он пожал плечами, хотя на его лице красовалась победная ухмылка, и цокнул: — Сердцу не прикажешь — то же самое можно сказать и про него. Может, вы никогда и не будете вместе, но вот то, что вы любите друг друга, понятно даже тушканчику в пустыне. — Иди ты, — разозлилась Хава. — Лучше заткнись, а то я твоей жене расскажу, что ты с девицами о чувствах беседуешь. Хава не хотела воспринимать его слова — неужели она действительно была той проституткой, в которую вырядилась, чтобы добыть секретные данные у похотливых солдатишек? Она и так позволяла себе слишком многое, когда дело касалось Эзры, а тут еще и у людей начали появляться вопросы. Хава вздохнула, все же посмотрела на Михаэля, чтобы хоть как-то оправдаться, но с его лица исчезла ухмылка: — Только не это. Я, конечно, ничего такого и не сказал, но Адина не переживет. — Я подумаю. Остаток поездки прошел молча. Как только количество синих форменных пятен впереди стало увеличиваться, Хава спрыгнула с повозки, и Михаэль спрятался в подворотне. Она, сглотнув и кое-как поборов страх, закрыла лицо вуалью, чтобы никто из знакомых не подумал ничего лишнего, и пошла по направлению к солдатскому лагерю, всем своим видом показывая, как отчаянно она готова продать свое тело за деньги. «Ненавижу. Я всех их ненавижу. Я их убью». — Эй, милашка! Когда Хава подошла достаточно близко, ее встретил пьяный комендант с огромными каштановыми усищами. Он тут же, не церемонясь, протянул ей десятку и обнял ее за талию; другие солдаты, улюлюкая от радости, начали кидать в нее монетами. Хава, которую мысленно уже вырвало где-то с сотню раз, изобразила игривое вожделение и покачала головой: — Ну-ну, чего это вы так быстро? Я никуда не ухожу, но… Давайте хотя бы познакомимся, что ли. Комендант, немного недовольный ее словами, все же кивнул и пригласил Хаву к костру. На улице все еще стоял день, но из-за туч солнца было почти не видно, и небо было серое, как в сумерках. Хава, еле сдержавшись, чтобы не поморщиться, захихикала и шлепнула коменданта по заднице, вживаясь в роль. — Ау! Странная ты, кис, — засмеялся комендант. — Это у вас так проявляют любовь? — Просто веселюсь, — покачала головой Хава. — Ну что, рассказывайте, как вам Ишвар? Измученные солдаты начали рассказывать свои истории — но чисто, лощено, без жалоб, будто бы боялись коменданта. Они подсаживались все ближе к ней, изголодавшиеся по женской ласке: один погладил ее спину, другой прислонился к плечу… Хава сглотнула, посмотрела на небо, чтобы не расплакаться прямо там, и обратилась к коменданту: — А вы как поживаете? Один молчите. — Да как-как, милашка. Кровь, трупы кругом. Вчера пятерых бойцов лишились, да и капитан куда-то пропал. — Как опасно, — изо всех сил попыталась изобразить сочувствие Хава. — Вы, должно быть, героические ребята. «Ну, или будущий ишваритский суглинок. Когда ваши тела сгниют, а кровь впитается в землю, я лично пойду, чтобы плюнуть на ваши могилы,» — только такие мысли и могли ее успокоить, когда комендант, довольно улыбнувшись, посадил ее к себе на коленки и настойчиво начал гладить ее ляжки. Хава отвернулась, чтобы он не увидел ее позеленевшего от тошноты лица, и прошептала: — Может, выпьем сначала все вместе? Так и мне, и вам будет веселее. Уже пьяному (и видимо, зависимому от алкоголя) коменданту это предложение понравилось. Он громко приказал одному из солдат принести все пиво, что у них было, каждый достал флягу, а Хаве досталась пыльная жестяная кружка. Она незаметно подвинула горлышко бутылки яда ближе к концу рукава, поджидая момент, и вдруг спросила, будто бы между дела: — Надеюсь, ваших тут много? Не хотелось бы, чтобы мои соотечественники вздернули вас на пальмах. — Нас-то?! — Комендант рассмеялся, обливаясь пивом, мокро и противно поцеловал Хаву в щеку и покачал головой. — Ну нет, вашей твари нас не победить, нас в этом регионе тысячи. Разве что ты можешь — своей красотой. — Ой, ты такой романтичный, — процедила Хава, еле сдерживая рвоту. — Ну вы продолжайте воевать, я повстанцев не поддерживаю. «Конечно, не поддерживаю — я одна из них!» Хава взяла одну из оставшихся бутылок пива, подлила чуток коменданту и подмигнула ему. Алкоголь развязывал солдатам языки, и они наперебой начали рассказывать ей, что видели. Хава уже умудрилась узнать, сколько у них было пулеметов и как звали одного из полковников, командующих всем фронтом, как вдруг комендант пьяно промурчал, раззадоренный похвалами Хавы: — Мы сейчас к востоку пойдем — повстанцы пытаются сбежать в Ксинг через Далиху, а нам сказали никого не выпускать. Вот нашей дивизией патруль и усилят. «Вот же!» Хаве хотелось ругаться, но она не могла себе этого позволить — даже в мыслях. Она подлила всем, кто сидел относительно близко, чуть пива; те выпили. Комендант начал становиться агрессивнее: одной рукой он развел ей колени, пытаясь коснуться ее, а другой вдруг оттолкнул ее от себя и достал пистолет: — Иди еще пива всем принеси. И вернись голая — мы тебе столько денег кинули, а ты еще не под нами. — Гори в аду. Хава, чуть не умерев от страха и злости, перешла на свой язык, изливая душу, но сделала это с таким доброжелательным лицом, что пьяные и возбужденные вояки подумали, что она сказала что-то в духе «да, герры». Она взяла у всех фляги и кружки, и один из солдат, более-менее трезвый и молодой, провел ее к последней бочке пива, стоящей за крытым складом. Как только они зашли за стенку, он потянулся, чтобы поцеловать ее в щеку… Хава, встав на носочки (ростом не вышла) и грубо и сильно схватив его за голову, свернула ему шею — он и пикнуть не успел. Она спрятала его тело за одним из ковров, затем открыла бочку с пивом сверху и добавила весь яд, что у нее был. Хава разлила его по стаканам, улыбаясь уже искренне — она не любила убивать, но зато теперь ее не изнасилуют, теперь она сможет отомстить им за все прикосновения и унижения… «Эзра, прости меня!» — Хава, чуть не рыдая от унижения, сняла одежду, чтобы разозленные пьянчуги не выстрелили в нее, и принесла им отравленное пиво. Комендант довольно схватил ее за грудь одной рукой, другой поднял тост, и все как один начали пить. — Что за хуйня… Комендант и остальные повалились на землю, задыхаясь от яда и выпучивая глаза. Хава, всхлипнув, быстро побежала обратно к складу, нацепила свое платье дрожащими руками, размазывая макияж о ткань — тошнота дала о себе знать, и Хаву вырвало прямо рядом с трупом солдата. Ни жива ни мертва, она кое-как добрела до повозки Михаэля и бухнулась вниз, лежа и смотря на небо. Он обеспокоенно повернулся к ней, покачал головой и спросил: — Неужели? — Не изнасиловали, — отрезала Хава. — Но лучше бы убили — они все такие противные. Касались везде, приказали раздеться. Я даже не знаю, что случилось бы, если бы яд не подействовал. Михаэль не знал, стоит ли ему что-то говорить. Главное, что у нее теперь была информация, которую сопротивление могло использовать. Хава сама решила присоединиться к ним и связать свою жизнь с войной — хотя она не заслуживала ничего из того, что только что произошло, она выполнила свою миссию. Михаэль пожал плечами, цокнул, и повозка быстро двинулась вперед. — Возьми одеяло, укройся — оно прямо под твоей головой. Ты молодец, Хава. Она, сдавленно всхлипнув, с головой залезла под одеяло и вытерла губы от помады и остатков рвоты — прямо вуалью, все равно она больше не была ей нужна. Хава обняла себя за колени, пытаясь успокоиться, но в голове у нее была лишь одна мысль: теперь она была грешна, теперь она была недостойна того, чтобы общаться с Эзрой, теперь… Домой она доехала уже ближе к вечеру. Хава, держа себя за плечи, кое-как дошла до гостиной, упала на колени, плача, достала Свитки, чтобы покаяться и найти утешение в молитве. Хава вытерла слезы, изо всех сил пытаясь не размазать бесценные слова, написанные когда-то давно простыми чернилами от руки, и прошептала: — Ишвара, если ты это слышишь, спаси мою плоть от греха… Я не хотела ничего из этого, я лишь пыталась спасти еще больше Твоих детей, поэтому прости и верни меня на путь истинный. Я никогда не нарушу клятву, я никогда… — Хава, что с тобой? Что случилось? Это был Эзра — в истерике, она оставила дверь открытой, а он, услышав плач и ее отчаянные молитвы, тут же вошел. Хава посмотрела на него, улыбнулась, но тут же ее губы задрожали, и она отвернулась. Ей было слишком стыдно на него смотреть: сначала тот разговор с Михаэлем, потом аместрийцы… Но Хава не могла врать — она не хотела согрешить снова. «Правильно — пусть знает, кто я такая. Может, если он уже влюблен в меня, он сможет одуматься и…» — Я шпионила за аместрийцами. Вошла в их лагерь, чтобы получить информацию — а чтобы они меня пустили, я накрасилась, как шлюха, начала наливать им пиво… Я убила их всех, конечно, но я чувствую себя такой грязной, что мне теперь и жить не хочется. Эзра мог бы обругать ее — не за маскировку, а за то, что подвергла себя такой ужасной опасности. Но смотря на ее заплаканное, зеленое лицо, пальцы, оранжевые от следов уже стертой помады, в его груди расцвело совсем иное чувство. Эзра сел рядом с Хавой, достал из кармана платок, вытер ее глаза, и вдруг погладил ее по волосам: — Ты делала то, что должна была. Это глупо, опасно, теперь ты плачешь, но о грехе тут и речи и не идет. Ты, может быть, однажды спасешь нас всех — ты смелая, Хава. Смелая? Что ж, она все еще не нашла в себе сил посмотреть ему в глаза. Она отвернулась, чтобы Эзре не пришлось смотреть на такую, как она, и всхлипнула, истерически засмеявшись: — Мне пришлось раздеться догола перед частью гребаной дивизии, а ты говоришь, что я безгрешна?! Ты наивный, Эзра! — Раз пришлось, то заставили! — Он отчаянно покачал головой, повернул ее лицо к себе, смотря прямо в ее глаза, и снова вытер ее слезы. — Я знаю, что сама ты ни за что не согласилась бы. Хава снова расплакалась, и Эзра, в который раз поступаясь своей клятвой, обнял ее. Он прижал ее к своей груди, аккуратно, чтобы не напугать еще больше, погладил ее по спине и длинным волосам — Хава замерла, боясь даже двинуться, будто бы все это объятие было наваждением. Эзра крепко стиснул ее плечи, нагнулся, чтобы посмотреть ей в глаза, и прошептал: — Как много раз я должен сказать тебе, что мне плевать, чтобы ты поняла, что мне действительно плевать? Даже если все они бы взяли тебя по очереди, даже если бы они против твоей воли продали тебя в аместрийский бордель, ты бы никогда не стала грязной в моих глазах, Хава. Я бы все равно пришел за тобой и сделал бы все, чтобы тебя спасти. Хава расплакалась еще больше — Эзра был слишком чистой душой. Она прильнула к его груди, уткнулась в нее носом, и он, покачав головой снова, потрепал ее по макушке. Хава верила его прикосновениям, но не словам; что бы Эзра не говорил, Ишвара считал иначе. — Ты-то, может, и да. Но Господь так не думает. — Зато Он думает, что ты героиня и спасаешь Его детей. Успокойся, Хава, прошу тебя. Эзра взял ее на руки, встал с пола и принес ее в спальню — ей надо было отдыхать. Он уложил Хаву, накрыл ее теплым одеялом и в последний раз погладил ее по волосам. Она посмотрела на него, улыбаясь, и ее душевная боль совсем немного утихла; Хава потянулась, чтобы взять Эзру за руку, но он встал и покачал головой: — Жди здесь. Совсем скоро Эзра снова пришел в ее спальню, держа кружку с кофе в левой руке и недовольную кошку под мышкой. Усмехнувшись, Хава села, нежно опустила кошку на матрац рядом с собой и взяла кофе. Эзра кивнул, и Хава сделала глоток — было горько, да еще и непроцеженная гуща скрипела на зубах, но присутствие Эзры тут же убило все недовольство: — Спасибо. — Не стоит, — чуть улыбнулся Эзра. — Выпей и отдыхай. Я пойду, наверное. Хава вздохнула. Она не хотела, чтобы он оставлял ее одну, но совсем скоро к ней должны были прийти девушки — Хава обещала им, что расскажет про монастырь, в который прокралась всего три дня назад, как только они дочитают еще одну главу Свитков. Они не могли видеть Эзру, поэтому Хава повела его к коридору, приоткрыла дверь… Яфа, Элишева и Мириам были всего в десяти шагах. Хава, пробурчав что-то не совсем приличное под нос и прикусив язык, быстро толкнула Эзру в свою спальню и плотно закрыла дверь. Он, широко распахнув глаза, сел на стул возле ее кровати, смотря на кошку, вальяжно моющую свои лысые лапы языком, и вздохнул — кажется, совсем недавно с ним произошла точно такая же ситуация. Судя по звукам из гостиной, все шло как обычно. Хава читала отрывки из Свитков, вместе с гостьями искала их значения и трактовки, затем начала рассказывать истории… Эзра вздрогнул, когда услышал описание своего монастыря — и то, как Хава говорила об их встрече три дня назад: — Прекрасное место, но выглядит как-то одиноко. Наверное, я просто не смогла побывать в действительно красивых местах — Эзра меня нашел. — И что же, выгнал? — усмехнулась Яфа. — Конечно. Мне ведь туда нельзя… С тех пор, как я с настоятелем поссорилась. Раньше я хотела пойти в монахи, чтобы научиться драться, как они, но мне указали на дверь. Эзра закатил глаза, но позволил себе небольшую улыбку. Он пересел на кровать, чтобы погладить кошку, успокоился и позволил Хаве говорить все, что она пожелает. Какая разница? Ей все еще было плохо и страшно, и его нравоучения были ей совсем не нужны — по крайней мере, сейчас. А Хава продолжала свои рассказы. Вокруг нее было с двадцаток женщин и девочек, подростков и бабушек — все слушали ее и иногда вставляли что-то свое. Было весело: Яфа сварила всем чудесный кофе с тростниковым сахаром, кто-то начал шутить, одна из девочек-подростков, сестра Элишевы, спросила у кого-то совета в любовных делах… В дверь кто-то агрессивно, звучно постучал — и Хава, и Эзра, и все остальные напряглись. Неужели кто-то из аместрийцев выжил и пришел за ней? Хава взялась за рукав, готовая достать нож при случае чего, подкралась к двери, как вдруг… — Мириам! Открывайте, быстро, моей жене пора домой! Мириам тут же нацепила свой платок обратно, всхлипнула и спряталась за Хаву — ее муж вернулся с войны совсем другим, злым и покалеченным, и ей не хотелось никуда уходить. Хава, вздохнув, подошла ближе к двери, не открывая ее, и прикрикнула: — Нетанель, имей совесть! Мириам тебя два года обстирывает, дай ей хоть вечерок отдохнуть! Дверь пошатнулась еще сильнее — муж Мириам навалился на нее всем телом и начал ее колотить. Хава грозно уставилась в дверной глазок, перехватила нож покрепче, но Мириам тут же побежала к ней навстречу, испуганно качая головой, и взмолилась: — Пусти его, а то мне будет хуже… — Думаешь, он не побьет тебя прямо сейчас? Хава, рявкнув, все же открыла дверь и закрыла собой Мириам. Нетанель влетел в дом, оттолкнул их обеих, оглянулся кругом, и, заметив свитки, показал пальцем на Хаву, грубо и жестоко на нее крича: — Проповеди читаешь?! Ты же женщина! И все вы тут должны знать свое место — а ну возвращайтесь домой к мужьям! Он попытался дотянуться до Мириам через тело Хавы и утянуть ее домой, но Хава с силой оттолкнула его руку и хлестко шлепнула его по лицу. Нетанель злобно выдохнул и распрямился, ошеломленный такой наглостью, рыкнул, как дикий зверь, а Хава заорала еще громче, выплескивая весь гнев, что накопился у нее за весь этот день: — Ты кто такой, чтобы командовать в моем доме?! Катись отсюда и не приходи, пока не принесешь своей жене букет и извинения! До этого момента девушки и женщины уже были готовы подняться и уйти, но тут, все как одна, они уселись обратно. Хава обернулась к ним всего лишь на секунду — Нетанель тут же ударил ее в ответ, и она, взвизгнув от боли, еще крепче обняла Мириам, закрывая ее, и свободной рукой достала клинок: — Женщины, нас раскрыли! Он расскажет все вашим мужьям и священникам — поэтому каждая, кого побьют или обидят, с этого момента может прятаться у меня! Ее последовательницы с облегчением, будто лишившись страха, заулыбались, но Нетанеля, израненного войной, это взбесило только больше. Он прижал Хаву к стене, что-то не совсем разборчиво крича ей в лицо… Эзра сидел совсем рядом, слышал каждое слово, и ему становилось противно. В ее доме был пьяный от злости мужчина, который мог ей навредить и даже не получить за это наказания — священники встали бы на его сторону. Разве Эзра мог остаться в стороне? Да, он напугал бы женщин и разозлил бы Хаву, но как он мог позволить ей ее хватать?! — Эзра! Хава вскрикнула, смотря на него — все тут же повернулись в его сторону. Эзра оттолкнул мужчину, взял его за шиворот, потащил во двор… Женщины и девушки молчаливо уставились на Хаву, но в их глазах был один и тот же вопрос: какого черта он делал в ее спальне? Хава, поняв, что случилось с ее репутацией, зло и обессиленно закрыла лицо руками… Эзра вернулся один. Он вздохнул, почтительно кивнул Хаве и ее подругам и вдруг заявил, спокойно и немногословно: — Надеюсь, ты не обидишься, что я залез через окно? Я шел мимо и услышал крики — кто ж знает, может, к вам аместрийцы залезли. Хаве захотелось расцеловать… точнее, просто поблагодарить Эзру за свое спасение. Девушки и женщины поверили ему, доброжелательно улыбнулись, и Яфа даже пригласила Эзру посидеть с ними за кофе. Хава, еле подавляя облегченную улыбку, кивнула и согласилась с подругой: — Знаю, тебе неловко. Но ты отвернись, чтобы все замужние надели платки, и посиди с нами чуть-чуть. Ты спас нас, знаешь? Эзра кивнул, скрывая свое веселье, и через время сел рядом с Хавой. Она сама сварила ему кофе, — то, что сделала Яфа, уже закончилось, — и подала ему кружку. Эзра принял ее, пытаясь держаться отстраненно, будто бы это не он укладывал Хаву в постель где-то с полтора часа назад, и ответил: — Не стоит благодарности. У вас такие крики стояли — любой бы вмешался. Хава украдкой посмотрела за дверь спальни — Эзра действительно догадался открыть окно и сдернуть с него ковер, будто бы он реально залез снаружи. Она хитро, но коротко улыбнулась ему, пододвинула ему тарелку со сладостями и прошептала: — Бери все, что хочешь. Я у тебя в долгу. — Кхм, — смутился Эзра. — Все хорошо, Хава. Ты же знаешь, я всегда рад тебе помочь. Яфа снова захихикала, и Хава, уже зная, что это значило, — Михаэль помог понять, — будто бы случайно пнула ее ногой под столом. Эзра, смотря вниз, все же взял себе кусочек халы, обмакнул ее в амбе и проглотил; все же Хава чудесно готовила, если только всю эту еду не принес кто-то другой. Она тепло взглянула на него и сунула ему еще больше еды с улыбкой на лице — Яфа, не удержавшись, начала смеяться во весь голос, и Эзра удивленно посмотрел на нее. Интересно, чего это она? Эзра, смутившись, не стал дожидаться, пока Хава снова ее пнет, и спросил: — Что смешного? — Да ничего, — хитренько улыбнулась Яфа. — Ты у Хавы спроси, она тебе и ответит. — Самой бы еще знать, что случилось, — закатила глаза Хава. — Ешь давай, Яфа, не болтай попусту. Пожав плечами, Яфа послушалась и взяла себе на тарелку ложку орехов в меду. Хава, вздохнув, потянулась за говядиной, а Эзра, так и не поняв, что вообще произошло, продолжил жевать свою халу. Остаток вечера прошел очень спокойно: Мириам осталась у Хавы с ночевкой, остальные начали потихоньку расходиться по домам… Одна только Яфа перед тем, как уйти, посмотрела на Хаву и Эзру, стоящих рядом у двери, чтобы ее проводить, и подмигнула им: — Я смеялась, потому что Хава смотрела на тебя так, как я много лет назад на своего мужа. Оба остались на месте, как каменные статуи, неспособные пошевелиться, но чересчур уж красные от смущения. Хава повернулась к Эзре, невольно вспоминая слова Михаэля, тут же опустила глаза — нет, она просто не могла позволить этому случиться, Эзра бы не смог жить спокойно после этого… Но он, не отводя взгляд, лишь сменил тему: — Хава, когда следующее собрание Сопротивления? Я хочу тебе помочь. «Неужели ему и правда не плевать?» — Хава чуть ли не подавилась от этой мысли; иногда Эзра слишком уж о ней заботился, и ей это так нравилось, что ей становилось стыдно. Она посмотрела в его глаза, поджимая губы от смущения, и ответила: — Послезавтра. У нас есть план — вывезти женщин и детей в Далиху, а самим поехать в Ксинг за оружием. Но нужно все подготовить, сверить информацию… Думаю, придется подождать до следующего года. — Я с тобой — настоятель поймет. — Лицо Эзры приняло задумчивый вид, но затем он небольно взялся за кончик ее уха и совсем легонько потянул вниз. — Тебя же вообще одну оставлять нельзя! — Так останься здесь! Хаве потребовалось время, чтобы понять, что она сказала, но как только это случилось, она закрыла рот ладонью и посмотрела вниз. Эзра вытянул руку вперед, будто бы хотел взять ее ладонь в свою и согласиться на это предложение, но вовремя отпрянул и вздохнул: — Нет. Надо идти. Только не начуди, пока меня рядом нет. — Тск, — улыбнулась Хава, открывая для него дверь. — Тебя в монастыре ждут, пора. Этой ночью оба чувствовали себя как-то слишком одиноко и болезненно.