Кривое Зеркало

1906 год. Луизе горела огнем, но ей было холодно. Она чувствовала липкое дыхание смерти у себя за спиной, ее грязные, испачканные землей и кровью руки на своих худых запястьях… Старуха с косой улыбалась ей, призывно смотря ей в глаза, и стояла совсем рядом, будто бы сомневаясь, стоит ли ей утягивать Шварц за собой. Перед ее лицом — синий цвет формы стрелявшего, в ее памяти — ни следа его лица, ни звука его голоса, ни количества звездочек на его погонах. Луизе закашлялась, пошатнулась, уже была готова упасть и сдаться, но смерть, рассмеявшись, подняла ее на ноги и покачала головой: — Тебе еще рано. Мне нравится смотреть, как ты мучаешься. Луизе хотела закричать, хотела послать безликую жницу человеческих душ куда подальше, забыв о приличиях и собственном политическом имидже — трупы все равно никто не слушал. Но ее утянуло куда-то далеко-далеко назад по реке воспоминаний; ее голова разрывалась от боли и ужаса, Луизе то ли плакала, то ли стонала, и все равно оказалась там, где ей было хуже всего… Отец, как всегда, орал на маму на кухне. Пятилетняя рыжая девочка, тихонько взвизгнув от боли, залезла под кровать и прижала к груди слишком длинные для ее возраста ноги, чтобы никто ее не нашел. Ее никогда не били, но она знала, что бывают и вещи похуже, чем то, что творилось в ту секунду с ее мамой… Крики прекратились, и Лу снова легла на матрац, притворяясь, что спит — сейчас отца нельзя было злить. Она обняла своего любимого плюшевого дракончика покрепче и забралась под теплое шерстяное одеяло. Оно было ее единственным щитом, ее собственной крепостью, а дракончик должен был ее охранять. Дверь отворилась, но вместо того, чтобы просто уйти, как обычно, отец крадучись прошел внутрь. Он сел ей в ноги и как-то слишком уж нежно для обычного себя погладил ее по спине, чтобы она проснулась. Иногда отец пытался быть папой — Лу каждый раз велась на его уловки. Она для вида что-то промычала, будто не могла открыть глаза, и сонно посмотрела на его чересчур одухотворенное лицо. — Привет, котенок, — улыбнулся папа. — Мама тебя не напугала? Мама? Кричать всегда начинал отец, но это уже было не важно, ведь в тот момент он был папой. Лу залезла к нему на колени, обвила свои ручки вокруг его шеи и храбро покачала головой. Папа довольно кивнул ей, поцеловал ее в спинку носа и потрепал ее рыжие кудряшки: — Вот и хорошо. Не хочешь завтра к папе на работу? Может, там ты встретишь своего будущего начальника. Алоис Шварц — полковник в одном шаге до генеральских погонов. Его пятилетняя дочка — его проект, самый важный, любимый и вместе с тем существующий только ради его одобрения. Маленькую Лу даже назвали в честь него, по-другому и быть не могло, ведь она должна была пойти по его стопам и добиться всего, чего сам Алоис к своим сорока не смог. — Хочу! Лу захлопала в ладоши — у папы на работе все офицеры носили ей угощения и заплетали ей косички, пока он не знал, что они отлынивают от работы. Она любила и странного дядю-майора, у которого спала на подоконнике, и смеющуюся сержантку, которая плела ей браслеты из ниток… Лу даже не знала, чего от нее хотел отец. А он хотел, чтобы она подобралась так близко к креслу фюрера, как только сможет — тогда Алоис бы смог уйти на пенсию, купить себе яхту и переехать в тропическую страну у моря, где он бы скрывался от своей надоедливой жены на пляже, в кабаре и бильярдных. Ранним утром Лу разбудил отец, а не папа. Он слишком нервно и методично контролировал, во что она оделась, затем наорал на маму, потому что ему не понравилась прическа, которую она заплела его дочери, и все же соизволил дотащить ее до работы на своих руках — машины тогда еще не изобрели, да и Шварцы жили всего в пяти минутах от Центрального штаба. Перед тем, как пустить Лу внутрь, отец снова стал папой и протянул ей леденец: — Улыбайся, хорошо? Ты красавица. Лу захихикала, забыв о слезах на мамином лице, открыла леденец и весело тряхнула своими неровными из-за кудряшек косичками. Папа повел ее внутрь — солдаты и офицеры то и дело оборачивались, чтобы помахать ей рукой или потрепать ее за щеку, и Лу это нравилось. Дома отец все равно был занят ссорами с мамой — по крайней мере тогда, когда ему не приходило в голову ее чему-нибудь научить. Алоис принялся разбирать бумаги — Лу сидела тихо, рисуя в своем альбоме котят. Они дрались на цветочном поле, у каждого котенка было по автомату, но зато на небе летали красивые бабочки… Лу перелистнула страницу на чистый лист, утомленная привычной картиной, и нарисовала герра фюрера — правда, она даже не знала, что из этого было именем, а что должностью. — Пойдем, котенок. Только не забывай улыбаться. — Куда, папа? Лу нехотя положила альбом на стол и поморщилась: ей хотелось рисовать. Она иногда забывала, что папа не терпел неповиновения и становился отцом — он предупреждающе положил руку на кобуру, и Лу, взвизгнув, пулей вылетела из офиса. Алоис привел свой проект к кабинету — но фюрера Кинга Брэдли там не оказалось, как бы он не хотел их познакомить. Недовольный и рассерженный, он подошел к секретарше и спросил ее, пытаясь казаться милым и вежливым: — Прошу прощения, вы не знаете, где Его Превосходительство? — Так на восток уехал с инспекцией еще три дня назад. Лу ничего не понимала, но продолжала молчать — отец был расстроен и рассержен, а значит, и у нее тоже могли появиться проблемы. Они вернулись в офис, и Алоис, с хитрой, страшной ухмылкой осмотрев какие-то скучные бумажки, вдруг сказал: — Котенок, а подойди сюда. Лу испугалась выражения его лица, но на всякий случай тоже улыбнулась и села к нему на коленки. Отец прижал ее к себе, потискал, поцеловал в лоб… — Тут список политзаключенных. Кого казнить? Они в моем ведомстве, а мне так лень разбираться с их досье… Ведомство? Досье? Политзаключенные? Маленькая Лу совсем не понимала, что значат все эти слова. Она слышала о казнях только из детских сказок, но там убивали монстров — неужели они существовали? Лу испуганно взвизгнула, прижалась к отцу, надеясь, что он станет папой и сможет ее защитить, и спросила: — Кто такие полит- полит… ы-ы? — Политзаключенные, Луизе, — грубовато поправил ее отец. — Это очень плохие ребята, изменники нашей великой родины. Генерал-лейтенант приказал убить десять. Тут их тридцать — выбери кого-нибудь, а? Лу вздрогнула. А что, если бы эти «плохие ребята» пришли за ней? Отец бы выжил, но мама и она… Лу посмотрела на список, который уже могла прочитать, выбрала случайные имена жутких монстров… Только спустя семь лет Шварц поняла, что убивала людей. Ей было двенадцать — она ненавидела вечно орущего по телефону отца и презирала слабую мать, которая еле-еле решилась с ним развестись и увезла ее в какую-то дыру далеко от родного города. Но Луизе обожала школу — у нее болели ноги, но она вместе с другими детьми ходила туда и во всем, кроме физкультуры, была самая первая. Луизе без стыда списывала математику и биологию, но зато днями и ночами сидела в библиотеке и читала про политические режимы. Она строила графики, чертила таблицы, чтобы разобраться, каким же государством был Аместрис… Стоит ли говорить, что отец возненавидел ее, когда она приехала к нему на зимние каникулы? Алоис вложил в нее все — деньги, время, внимание, информацию. А она выросла больной: с ревматоидным артритом в армию не брали, да и врачи все чаще били в набат с неутешительными прогнозами. Он хотел отдыхать на яхте и пить шнапс с лимоном, а не возить дочку в школу для уродов на кресле-каталке! А еще он хотел, чтобы она пошла на службу, а не сочиняла сказки про вред «ультраправой военной диктатуры» для их народа — фюрер бы не простил ему, если б его дочь начала якшаться со всякими демократами. Луизе плакала на полу. Судорога, паническая атака — какая разница? Он был прав, безоговорочно, и имел право делать все возможное, чтобы очистить ее разум от вредных идей. Луизе дрожала, кричала от боли, задыхалась в собственных слезах, а он продолжал, продолжал и продолжал: — Если ты не поймешь это сама, я выбью из тебя всю дурь руками и ногами, слышишь?! Взрослая уже Луизе не могла за этим наблюдать. Ей хотелось закричать «Иди нахуй, иди нахуй, ублюдок, да чтоб ты воскрес и снова сдох!» Но ее двенадцатилетняя версия продолжала бессильно рыдать на полу… Эфемерная, полумертвая Шварц должна была что-то сделать. Она вдруг почувствовала жгучую боль в районе ключиц, почти упала, но вместо этого побежала на фигуру своего отца, превозмогая неприятные ощущения во всех суставах сразу. Луизе налетела на него, потрясла его за плечи, уставилась ему прямо в глаза и все же смогла закричать: — Сука, это я тебя убила, я! Ты никогда не узнаешь, но это я! Ее тут же унесло — Луизе показалось, что она увидела улыбку смерти где-то над своей головой. Шварц почувствовала у себя на губах вкус чая, который они пили в «последнюю» их встречу… На самом же деле ей довелось увидеть его еще раз. Когда Алоис Шварц, уже бригадный генерал, мирно спал в своей кровати, она прокралась к нему в дом и задушила его подушкой — а потом заплатила одному из папиных конкурентов за власть, чтобы он избавился от трупа и замял дело. Алоис Шварц был объявлен пропавшим. Тот мужчина стал генерал-майором. Тогда же Луизе укатила с Йозефом в Крету — не только ради вдохновения для кандидатской, но и для отвода глаз на случай чего. Если бы кто-то узнал, что она совершила, Шварц могла бы сказать, что дело против нее было политически мотивировано и податься на убежище. Ох, как хорошо было тогда! Днями Луизе занималась своей кандидатской: брала интервью, собирала статистику, подбирала всевозможные темы для будущих исследований и книг… Но ночью, когда Берн напивался вина и брал свою гитару, они шли в джаз-клуб. Луизе услышала стук барабанов, которые раньше разносила в щепки своей агрессивной игрой, забывая в такие моменты о всех ее проблемах. Она чувствовала пьяные поцелуи и прикосновения Йозефа, наслаждалась ими, как тогда… Ей было двадцать пять. Луизе сидела у бара, смеясь над всем, чем только можно было, после не особо удачного выступления — у нее вылетела палочка, а Йозеф разыгрался так, что одна из струн порвалась и отлетела ему в лицо. Но Берн не растерялся и сыграл всю песню на одной — звучало паршиво, но зрители все равно были в восторге. Йозеф подошел к ней с каким-то жестяным подносом. На нем — белый порошок и две трубочки только для них… Он сел рядом с ней, обвил руку вокруг ее узкой талии, поцеловал ее в ухо и прошептал: — Кокаин. Попробуем? — Пробовать, Йозеф, это тогда, когда делаешь что-то в первый раз. А мы с тобой уже третье выступление… Ну его, а? У меня насморк постоянно. Берн цокнул, пробурчал что-то вроде «скучная ты» и вдохнул половину дорожки. Теперь он видел мир ярче, лучше — и даже его новая любовница, которой он до этого преподавал историю права в магистратуре, казалась ему совсем иной. Йозеф начал тискать ее, целовать везде, где только мог дотянуться… Тогда Луизе очень даже нравилось — ее смущал кокаин, но прикосновения Йозефа заставляли ее чувствовать себя лучше. Они спали, когда и где хотели, без всяких обязательств, и были свободны — Шварц не могла ценить его больше. Правда, что-то в тех воспоминаниях уже не казалось ей привлекательным. Луизе больше нравилось, когда ее целовал кто-то другой: его имя уходило от ее разума, хотя вертелось на языке. Шварц помнила его черные длинные волосы, его длинный нос с огромной горбинкой, его худое тело и эти бледные руки с длинными пальцами… — Милая! Зольф Кимбли держал ее за руку — вот теперь-то Луизе вспомнила его имя. Он гладил ее запястье, смотря ей прямо в глаза, и как только она очнулась, он поспешил поцеловать каждую ее костяшку. Шварц слабо улыбнулась: у нее кружилась голова и она не могла пошевелить рукой, но зато она была жива! Ее настроение быстро упало — вся ее рука, включая ключицу, была забинтована, а воспоминания о той ночи разом вернулись к ней. Кто-то пытался ее убить. И этот кто-то был, мать его, солдатом. Луизе взглянула на Зольфа и потянулась к нему здоровой рукой. Он сжал обе ее ладони, поцеловал их и покачал головой — неужели на самом деле переживал? Шварц всхлипнула, открыла рот, чтобы сказать ему, как сильно его любит и как рада, что он нашел ее, пока не стало слишком поздно — это ведь он вернулся, услышав выстрел, да? Но у нее пересохло в горле, и все, что Луизе смогла из себя выдавить, было тихое и хриплое: — Во… ды… Зольф тут же нажал на кнопку вызова персонала, и одна из медсестер принесла ему стакан воды. Он поднес его к губам Луизе, аккуратно напоил ее; немного воды пролилось на ее больничный халат, но Кимбли вытер ей рот и поцеловал ее в лоб. Луизе, усмехнувшись, погладила его по волосам, снимая с них резинку, и начала играться с его длинными прядями: — Я скучала. — Ты была без сознания три дня. Тебя еле спасли, Луизе! Зольф не мог обнять ее, хотя ему очень хотелось прижать ее к себе и больше никогда никуда не выпускать — у нее была задета левая рука и прострелена ключица. Он подсел ближе, нагнулся, поцеловал ее в шею, дрожа от плохо скрываемой злости, и спросил ее: — Кто это сделал? Я клянусь, я… Луизе прислонила палец здоровой руки к его губам, чтобы он не сказал ничего лишнего в госпитале, где кто угодно мог услышать его разговоры о кровавой расправе над ее несостоявшимся убийцей. Шварц даже не знала, стоит ли ей говорить с Кимбли здесь — по коридору возле ее палаты то и дело сновали врачи с медсестрами; тяжелый случай, как-никак. Луизе взяла Зольфа за челюсть и притянула его лицо ближе к себе: — Это был солдат. Фюрер хочет меня убить. Лицо Кимбли побелело, и он оскалился, чувствуя дикую ярость. Значит, Шварц грозила опасность — а она была его, и он не собирался с ней расставаться. Зольф взял ее правую руку в свою, небольно прихватил ее указательный палец зубами, будто бы целуя, и рявкнул: — Я не позволю. Ты слышишь? Я чуть не сошел с ума, пока искал тебя по всему городу. Искал? Луизе несколько раз моргнула и выгнула бровь — так значит, это не он спас ее? Все сходилось: до выстрела Шварц провела слишком много времени одна, и Кимбли в тот момент, наверное, уже парковал машину у себя во дворе. Луизе резко вдохнула, почувствовав, как у нее задергался глаз, и кивнула: — Блять, я так рада, что ты здесь… Теперь мы можем им отомстить. — Тихо, — шикнул Зольф. — Мы обговорим это, когда ты поправишься, а сейчас отдыхай. Луизе уже открыла рот, чтобы сказать Кимбли перестать ее затыкать, но увидела, как за стеклянной дверью ее палаты слишком уж близко стояла одна из медсестер. Она кивнула, поняв, что к чему, запустила руку в волосы Зольфа, чтобы отвлечься, и спросила: — Рука восстановится? — Однозначно, — кивнул Кимбли. — Придется ее разрабатывать, когда кости срастутся, но это совсем легко. Доктора хорошо постарались — за ключицами находилось множество важных сосудов, и Луизе могла бы умереть чисто от потери крови. Как же ее спасли? Наверное, кто-то из соседей услышал выстрел, она ведь жила в многоквартирном доме. Больница тоже была недалеко — Шварц, наверное, повезло снимать квартиру… — Поцелуй меня, — попросила Луизе, улыбаясь. — Только аккуратно, не надави на рану. Зольф подмигнул ей и чуть привстал, чтобы опуститься сверху на ее бедра. Он не коснулся ее полностью, боясь придавить ее своим весом, но его губы быстро нашли ее рот и столкнулись с ним в этой отчаянной, яростной ласке. Оба ненавидели тех, кто сделал это с ней — Луизе даже не могла представить, как болезненно Зольф бы пытал их всех, был бы у него шанс. Шварц растворилась в запахе его одеколона, пытаясь отвлечься от больничных стен, и нежно взялась за его волосы, собирая их в хвост своей ладонью… — Простите, что отвлекаю, но… Майор Кимбли, на пару слов. Главный врач больницы, лысый мужчина с длинными усами, скептически оглядел целующуюся пару и показал Зольфу на дверь. Он еще раз чмокнул Луизе, поправил пиджак и нехотя вышел вместе с незнакомцем. Он повел Зольфа в отдельный кабинет, совсем близко к палате Луизе, и, сев на стул, напряженно вздохнул: — Вы ведь здесь не просто так. Высшие чины хотят ее смерти — мы даже ждали, что приедет кто-то из ваших. Но нашей больнице проблемы не нужны… Мы сделаем все, как вы скажете, герр Кимбли. — Что вы имеете в виду? Зольф заметно напрягся — кажется, он понимал, но все еще отказывался в это верить. Он еле сдержался, чтобы не взорвать тут все, хотя ладони, покрытые татуировками, так и чесались соединиться. Главврач, правда, будто не замечая, продолжал говорить: — Я вижу, вы ее любите. Вам сложно выполнять такой приказ, и я вас понимаю. Но мы можем сделать все как можно гуманнее. Дать ей синильную кислоту или цианид, скажем — она и не успеет понять, что случилось. Зольф не мог взорвать эту больницу — его Луизе бы погибла под обломками, не сумев сбежать. Но он резко привстал, перегнулся через стол и схватил главврача за горло, смыкая свои ладони вокруг него. Мужчина захрипел, непонимающе смотря на Кимбли, и всхлипнул: — Что вы…? — У меня на ладонях круги преобразования. Секунда, и я взорву твое тело — повтори-ка, чего ты там хотел дать ей вместо лекарства?! Вообще-то, для взрыва Зольф должен был соединить руки, а не обхватить ими что-то, но на врача, который ничего не смыслил в алхимии, это слишком уж хорошо подействовало. Он тут же начал умолять пощадить его, чтобы он мог вернуться домой к сыновьям… А Зольф лишь кровожадно улыбнулся и цокнул: — Вы арестованы. Как минимум за подготовку убийства. Как максимум — за то, что в вашей больнице хранятся крайне токсичные вещества, доступные только высшим армейским чинам. Знаете, как я вас накажу? К Луизе Зольф вернулся уже с кровью на пиджаке. Ее зеленые глаза широко распахнулись, челюсть упала в немом крике, и она, совсем не ожидая увидеть этого, прошептала, еле борясь со ступором: — Какого… Что ты сделал?! Кимбли отсоединил Луизе от капельницы с обезболивающим и взял ее на руки так аккуратно, как только мог, изо всех сил пытаясь не задевать ее правую руку. Он поцеловал ее в лоб, нос и щеки, чтобы успокоить, но на его лице сияла жуткая, слишком уж широкая улыбка — он упивался тем, что совершил, и даже не собирался этого скрывать. Зольф вынес ее из больницы, положил ее на задние сиденья своей машины и, наконец, ответил: — Ублюдки собирались дать тебе цианид — или дать вдохнуть синильной кислоты, они не определились. Я навел порядок, милая. Теперь тебя никто не тронет. Лицо Луизе побледнело — если бы не Зольф, сейчас бы она, наверное, умирала в конвульсиях, лежа на больничной койке. Она только сейчас поняла, насколько большие у нее были проблемы: раз уж даже обычная городская больница была готова отравить ее по первому же приказу, за первой попыткой ее убийства явно стоял кто-то близкий к фюреру — или он сам. — Не хочу тебя разочаровывать, но если Брэдли хочет моей смерти, мне конец. — Вряд ли это он, — цокнул Кимбли. — Все может быть, конечно, но обычно фюрер действует осторожнее, мягче. Он бы предложил тебе работу с кучей льгот, чтобы у тебя пропала мотивация бороться, или выслал бы из страны… В крайнем случае, это была бы показательная казнь врага народа, а не два неудачных выстрела. — То мягче, то казнь — ты уж определись. Зольф тихо усмехнулся и довез Луизе до своего дома — возвращаться обратно ей было уже нельзя. Он припарковал машину, занес ее внутрь и положил на кровать; Шварц ойкнула, чувствуя, как его рука нечаянно задела ее плечо, но тут же успокоилась и кивнула. Теперь им предстояла важная работа — найти того, кто хотел ее смерти, и убить его раньше, чем он заручится поддержкой фюрера. Зольф лег с Луизе рядом, погладил ее по волосам, напряженно думая, и закатил глаза: — Я могу попробовать подключить свои связи, но скорее всего, у твоего заказчика ранг намного выше, чем у меня. — Ты прав. Но нужно сделать вообще все возможное, иначе… — Я знаю! — Зольф вдруг повысил голос, но тут же покачал головой и успокоился. — Прости, милая. Я ужасно себя чувствовал все эти дни. Я почти потерял тебя, я… Луизе, хоть и испугалась немного этого крика, притянула Зольфа ближе и поцеловала его, затыкая ему рот. Она не знала, что ему пришлось пережить, пока она была в отключке, как долго ему пришлось ее искать, сколько дней он просидел в ее палате… Шварц схватилась здоровой рукой за его ладонь, чуть больновато, но с любовью сжимая его пальцы, и прошептала, отстранившись: — Я тоже тебя люблю. Но нам нужно успокоиться и быстро решить вопрос. — Надо сначала понять, где тебя спрятать. И перевезти твои вещи ко мне, чтобы никто их не конфисковал. — Не подозрительно ли? У тебя могут быть проблемы. Зольф рассмеялся — Луизе, наверное, еще не полностью восстановилась после ранения, если всерьез спрашивала такое. Он укрыл ее одеялом, чтобы ее тело перестало дрожать от боли, поцеловал ее в лоб, покачал головой и улыбнулся: — Я взорвал человека. Его кишки сейчас раскиданы по всему его кабинету — и я сделал это ради известной оппозиционерки. Как думаешь, есть ли разница? Шварц невольно ухмыльнулась — ей очень уж нравилось это описание, да и вид окровавленного костюма Зольфа больше ее не смущал. Он был готов убивать людей только ради нее, и Луиза поняла, что была ему благодарна. Черт, это было даже горячо… Шварц поцеловала Кимбли в шею, подмигнула ему и ответила: — Надо было тебе оформить протокол, мол, ты арестовал его за хранение ядов, а он оказал сопротивление. — Так я и оформил! — довольно захихикал Зольф. — Иногда мне кажется, что у нас один мозг на двоих. Луизе пожала плечами, забыв про простреленную ключицу, и дернулась от боли — Кимбли тут же положил руку на ее левое плечо и покачал головой, показывая ей, что лучше не двигаться. Зольф отдал Луизе свою подушку, чтобы ей было мягче лежать, и вздохнул: — Все равно, лучше тебе не прятаться у меня, а то мало ли. Мне бы не хотелось самому тебя арестовывать — а мне ведь могут приказать! — Ну, знаешь ли, — усмехнулась Луизе. — Если в тюрьму, то только если ты доведешь меня до камеры. Ты, в отличие от своих коллег, хотя бы не выглядишь, как жертва инцеста, скрещенная со взорванным трупом свиньи. Кимбли рассмеялся, совсем не ожидая таких эпитетов, и подмигнул Луизе. На публике она почти никогда не материлась и не поднимала неприличных тем, но рядом с ним она забывала о своем имидже и делала все, что захочет — как, впрочем, и Зольф. Иногда он так уставал быть джентльменом… И, пользуясь случаем, Кимбли небольно сжал ее ляжку и шутливо закатил глаза: — Какая-то у тебя низкая планка для сравнения со мной. Луизе хитро улыбнулась Зольфу, нарочно закусила губу, чтобы его подразнить, и покачала головой. Она коснулась его руки, которая лежала на ее бедре, и прошептала: — Это была всего лишь шутка, Зольф. Ты самый лучший мужчина на свете, там и сравнивать нечего. Дыхание Зольфа участилось и стало поверхностным — он уставился прямо ей в глаза, поглаживая ее ноги, нагнулся и поцеловал ее колено. Луизе знала, что он хотел ее, и, конечно, не собиралась заниматься с ним сексом; она все еще мелко подрагивала от боли, а Кимбли не был слепым. Поэтому он нехотя отстранился, оставив небольшой засос на ее острой коленке, и прошептал: — Как только этот лучший мужчина на свете убедится, что с его женщиной все хорошо, он напомнит ей, как сильно ее любит. — Ого, — ухмыльнулась Луизе. — Что ж, буду ждать. Шварц почувствовала себя странно — Зольф впервые сказал вслух, что она была его. Обычно так говорили о вещах, детях или питомцах, и ей не понравилось такое обращение… Но Кимбли тоже пережил стресс, наверное, просто слишком сильно за нее испугался и не имел в виду ничего дурного. «Может, и имел, кто его знает? Он постоянно что-то вытворяет». — Правда, мне бы хотелось, чтобы ты не называл меня своей. Это как-то странно звучит, не находишь? Кимбли усмехнулся, выгнул бровь и лег рядом с Луизе. Он не мог нормально ее обнять, раз уж ей было больно подниматься со спины или лежать на боку, поэтому он уткнулся носом в ее плечо и закрыл глаза. Шварц позволила ему приблизиться, и Зольф, покачав головой, ответил: — Я так выражаю свою любовь. Мне не нравится делиться женщинами, с которыми я сплю, и я хочу, чтобы они об этом знали. Ревнивый, значит — Луизе догадывалась, конечно, но до того момента у нее не было никаких доказательств. Она усмехнулась, повернулась к нему, чтобы увидеть его затылок, и снова начала гладить его по волосам. Зольф что-то проурчал, как довольный кот, спокойно потерся носом о ее плечо и легонько чмокнул его. — У тебя нет конкурентов, зачем переживать зря? — вздохнула Луизе. — Мы ведь с самого начала договорились, что не будем спать ни с кем еще. — Тебе я доверяю, — закатил глаза Зольф. — А вот мужчинам вокруг тебя — не особо. Луизе цокнула, качнула головой и закатила глаза. Какая разница? Многие мужчины говорили так, когда женщины напоминали им о том, что партнеркам нужно доверять — а потом все равно пытались ограничить их круг общения, прикрываясь заботой. Шварц перестала гладить его волосы, чуть отстранилась и уже серьезнее проговорила: — Надеюсь, мы не вернемся к этому разговору. Я не животное и могу себя контролировать, ясно? Зольф поджал губы и выгнул бровь, будто бы не верил ее словам. Но он все равно потерся носом о плечо Луизе, чтобы она снова начала его гладить — этого не случилось, Шварц была абсолютно серьезна. Кимбли вздохнул, пожал плечами и как-то слишком нежно заглянул в ее глаза: — Ревность — следствие любви. Кровь на моем пиджаке, кстати, тоже. — Ты, кажется, сам сказал, что мы не будем друг другом манипулировать? — Луизе здоровой рукой оттолкнула Зольфа от себя и издевательски улыбнулась. — Постирай свой костюм и возвращайся: нам надо обговорить, как меня спасти, у нас нет времени ссориться. Зольф примирительно поднял руки — он, очевидно, надеялся, что его правило будет работать только на Шварц, и ошибся. Что ж, Кимбли мог это принять; с Луизе было интересно, потому что ей было сложно играть, как ему хотелось. Зольф быстро взял другой костюм на замену, ушел в ванную… Луизе подмигнула Кимбли, когда он зашел обратно в приталенном черном пиджаке. Она похлопала рукой по матрасу, чтобы он сел с ней рядом, Зольф чуть приподнял ее, чтобы она не смотрела в потолок, пока они обсуждали важную тему, и спросил: — У тебя есть знакомые, у которых ты можешь остановиться? Только не оппозиционеры, это было бы слишком очевидно. Шварц вздохнула — Йозеф, хоть и мог увезти ее обратно в Крету, вряд ли стал бы хорошим вариантом. Она должна была управлять его политической кампанией, продумывать, как бы ему избраться в парламент, а не просить его уехать вместе с ней — он бы просто не согласился. Луизе щелкнула пальцами, пытаясь найти хоть какое-то решение, и вдруг выпалила: — Гетто. Я помогаю ишваритам, они меня примут. Зольф бы мог испугаться, закричать, сказать ей, что ни за что ее туда не отпустит и обидеться на то, что она не рассказывала ему о своей связи с ишваритами — но он знал, с какой женщиной делил постель, и вполне представлял, чем она занималась вдали от его глаз. Он был солдатом, она — известной оппозиционеркой. Наверное, они оба вынуждены были скрывать друг от друга некоторые детали… — В гетто антисанитария. У людей там почти нет денег и еды — на что, извини меня, они собираются тебе помогать? — Деньги и еду могу принести я. Они купят лекарства — им выгодно, чтобы я осталась в живых, уж поверь мне. Зольф напряженно рыкнул и устало потер виски. Решать что-то нужно было сейчас, времени было в обрез, да и других вариантов у них не было. Кимбли вдруг встал с кровати, нацепил на себя одно из своих кожаных пальто, взял перчатки, чтобы скрыть от ишваритов свои алхимические круги, и протянул Луизе свою ладонь: — Ключи дай. Я привезу твои вещи. — Спасибо, — Шварц, послав Зольфу воздушный поцелуй, вложила в его руку ключ от своей квартиры. — Только быстрее, пожалуйста. Зольф кивнул и молча вышел из дома. Луизе почувствовала, как ее колено начинает сводить, и всхлипнула — сломанная ключица не давала ей встать и попрыгать, чтобы избавиться от судороги до того, как та лишит ее возможности двигаться. Шварц потянулась в карман за таблетками, выпила больше, чем должна была, надеясь, что это ей хотя бы немного поможет… «Блять, это ж обезболивающие, а не релаксанты…» Рот Луизе открылся в немом крике, и она задрожала еще сильнее. Все ее тело перестало быть ей подвластно, и Шварц громко заплакала, захлебываясь воздухом. Кимбли не было рядом — он бы не смог ей помочь; Луизе, замирая от боли и страха, выкрикнула в пустоту: — Пожалуйста…! Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем ее тело сдалось, и она уснула. Кимбли нашел ее бледную, с куском одеяла в зубах, мелко подрагивающую во сне, и тут же тряхнул ее за плечи — Зольф уже знал, что произошло. Луизе проснулась, потерла щеки, будто бы на них все еще сохранились уже высохшие слезы, и здоровой рукой взялась за его ладонь: — Все готово? — Да. У тебя опять была судорога? Луизе всхлипнула и отвернулась — она ненавидела, когда кто-то видел ее такой. Отец уже дал ей понять, насколько никчемной она была, и больше всего Шварц боялась, что другие люди могли подумать так же. Но Зольф, придержав ее подбородок пальцами, развернул ее лицо к себе и поцеловал ее в губы, наклоняясь к ней. Луизе сжалась, но ответила на его ласку и что-то пробурчала ему в ответ. — Я отнесу тебя в машину, и мы поедем, — кивнул Кимбли. — Ты как? — Все в порядке, — привычно отмахнулась Луизе. — Не ври. Зольф, тяжело вздохнув, аккуратно взял ее на руки и прижал к своей груди. Он донес Луизе до машины, посадил ее на переднее сиденье, пристегнул ее ремень и сам сел за руль. Как только двигатель завелся, Шварц отвернулась к окну, поджав больное колено к груди, и зажмурилась: — Мне тяжело говорить о моей болезни, ты же знаешь. Зольф еле сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу — ему нужно было концентрироваться на дороге, а не перекрывать себе видимость. Он сурово посмотрел на Луизе через зеркало, положил одну из своих ладоней ей на колено и ответил: — В тебя стреляли. Ты не в том состоянии, чтобы скрывать свои проблемы, понимаешь? — Да, — побежденно вздохнула Луизе. — Я просто привыкла никому об этом не рассказывать, вот и… — А зря, — вдруг усмехнулся Зольф. — Образ женщины, в одиночку борющейся против всего режима, уже вдохновляет. А теперь представь, как тебя полюбят, если станет известно о твоей болезни! Все тут же подумают, что ты героиня с невероятно сильной душой — и будут правы. Луизе закатила глаза и покачала головой — нет, Кимбли ничего не знал, он был неправ. Как кто-то мог любить таких, как она? Власти уже давно перестали выдавать пособия по инвалидности, да и в обществе над такими людьми смеялись. Врачи отказывались ей помогать и списывали все на отсутствие детей… — Стране нужен сильный лидер, а не больная «героиня», — последнее слово Луизе произнесла с издевкой. — Какая из меня лидерка, если я и с кровати иногда встать не могу? — Если бы ты действительно так думала, ты не боролась бы с фюрером, — цокнул Кимбли. — Хватит себя унижать. Ты знаешь, на что ты способна. Городской пейзаж потихоньку начал исчезать: показались маленькие одноэтажные домики и бескрайние поля. Зольф завернул вправо, сходя с основной дороги, проехал несколько километров по обочине и остановился возле до боли знакомого им обоим входа в катакомбы: — Здесь тебя задушили, да? Я еще тогда знал, что внутри были ишвариты. Так вот как Зольф понял, что Софи не нападала на нее! Луизе схватилась здоровой рукой за шею Кимбли, чтобы он ее поднял, но в глубине души ей захотелось его ударить. Зольф как будто бы знал все, чего не знала она, и это могло бы подставить ее под угрозу — Луизе нахмурилась и строго, но тихо спросила: — Тогда почему ты позволил им остаться в живых? — Ну как же, милая. Ты мне еще тогда нравилась — а если бы я убил их, ты бы никогда не согласилась со мной спать. — Как романтично, — подмигнула ему Луизе. — Вот поэтому я тебя и люблю — тебе не плевать, чего я хочу. Кимбли горделиво ухмыльнулся и расцеловал ее лицо и шею. Он вытащил Луизе из машины, аккуратно поддерживая ее израненное тело, и направился ко входу в канализацию. Зольф знал, что кто-то из ишваритов вполне мог напасть и на него, поэтому он остановился у самого входа и крикнул: — Эй, Луизе ранена! Помогите ей! Никто не ответил, и Зольф прошел дальше. Луизе помнила, как идти до лагеря ишваритов — здоровой своей рукой она указывала ему путь. Кимбли озирался по сторонам, смотря, чтобы никто не выбежал из тени и не ударил его по голове… Хорошо, что при себе у него не было документов и серебряных часов, которых выдавали всем государственным алхимикам при вступлении на должность! Никто и не узнал бы, что Зольф был связан с армией. — Смотри! Луизе увидела, как одна из ишвариток, скрытая за столбом, нечаянно высунула свою руку. Зольф ускорил шаг, подошел ближе к обитательнице катакомб — та, посмотрев на бинты Шварц, тут же на родном языке позвала своих соотечественников. Одним из них был Бени: он быстро подбежал к Луизе и попытался отнять ее у Зольфа. Кимбли, в свою очередь, прижал ее ближе, хмурясь. — Отпустите, — подал голос Бени. — Здесь о ней позаботятся, не переживайте. — Я сам понесу ее. — Кимбли по-собственнически погладил Луизе по спине и покачал головой. — У нее прострелена ключица, лучше не двигать ее лишний раз. Бени, заметив жест Зольфа, злобно на него посмотрел, будто бы оценивая — так вот какие мужчины ей нравились! Луизе, закатив глаза, сама прижалась ближе к Кимбли, повернулась к Бени и аккуратно попросила его, чтобы тот не испугался, как в прошлый раз: — Пропусти его, Бени. Он хороший. — Мы аместрийцев не сильно жалуем, — закатил глаза Бени. — Тебя все знают, а вот он… Луизе и Зольф синхронно закатили глаза — черт, ну зачем ему понадобилось усложнять и так опасную ситуацию? Кимбли покрепче обнял Луизе, чтобы та не упала на грязный и сырой пол, и снял сумку с ее вещами со своего плеча — Бени взял ее, кивнул, но так и не позволил Зольфу пройти: — Вы, дяденька, не солдат, я надеюсь? О, каких усилий ему стоило, чтобы не рассмеяться мальчику-ишвариту в лицо! Зольф покачал головой, все же пытаясь казаться достаточно дружелюбным, и ответил: — Я спасаю ее от армии — конечно, нет! Бени, смутившись, махнул рукой и все же повел Зольфа за собой. Луизе, усмехнувшись, поцеловала Кимбли в щеку, чтобы тот успокоился и не наговорил ишваритам ничего лишнего, и закрыла глаза, пытаясь хоть чуть-чуть отдохнуть. Вскоре она увидела уже знакомые ей палатки, женщин и стариков — одна из них, та самая, чей рукав Шварц увидела ранее, помогла Зольфу уложить Шварц на прохудившуюся простыню и вздохнула: — Что с тобой случилось? — Кто-то из армии пытался меня убить. А потом меня чуть не отравили цианидом в больнице — в общем, я в полной… Луизе остановила себя, прежде чем смогла выругаться; мат для ишваритов был сродни алхимии — страшным грехом. Кимбли указал напуганным новостью женщинам на большую сумку, которую Бени держал в руках, и сказал: — Здесь все, что нужно, чтобы ее вылечить. Деньги, еда, таблетки, повязки, одежда… Если и вам нужно, пользуйтесь, но проследите, чтобы с Луизе все было хорошо. Одна из ишвариток, девочка-подросток без платка, закрыла тело Луизе другим покрывалом и начала разматывать ее повязки, чтобы осмотреть раны и обработать их. Мужчины-ишвариты благоразумно отвернулись, — по крайней мере все, кроме Бени, — а Зольф сел с Луизе рядом и взял ее за руку. Она слабо улыбнулась, чувствуя, как ее раны начали тянуть еще сильнее, и ойкнула, когда девочка нанесла на них йод… Это были два уродливых, воспаленных круга: хоть кожа была уже зашита, шрамы не собирались уходить с ее тела. Луизе зашипела, чувствуя дикую боль, отвернулась, чтобы не пялиться на видимую ей рану на боку ее предплечья; тот солдат чудом не прострелил ее руку по центру и насквозь. В глазах Кимбли засияла искра — такая же, как и в тот день, когда Луизе встретила его, еле дыша из-за болезненной судороги. Зольф отвернулся всего лишь на секунду, чтобы не напугать Луизе, но тут же вернул взгляд на ее раны… Ему они казались красивыми, словно два алых фейерверка — правда, чувство эстетического оргазма быстро уступило ревности. Тот стрелок ведь хотел забрать ее у него. А Кимбли не любил делиться. Поэтому он обманчиво-нежно взял ее руку в свою, поцеловал ее и посмотрел Шварц прямо в глаза. Луизе улыбнулась Зольфу, погладила его по щеке и снова, как тогда, у него дома, послала ему воздушный поцелуй. Кимбли погладил ее по волосам, почти незаметно оттягивая ее короткие кудрявые пряди, и прошептал: — Я буду тебя навещать. Каждый день, если у меня получится. — Это хорошо, — улыбнулась Луизе. — Я люблю тебя, Зольф. Бени скривился. Как только ишваритка закончила бинтовать Луизе обратно, он подошел к Зольфу и жестом пригласил его поболтать. Кимбли, закатив глаза, пошел с ним, и когда они отошли достаточно далеко, наклонился на стену, всем своим видом спрашивая, чего Бени хотел. — Дяденька, а вы ее муж? Кимбли, удивленный этим смехотворным вопросом, широко распахнул глаза и загоготал, опираясь рукой на стену, — Бени, совсем не ожидая такой реакции, аж вздрогнул и отошел чуть подальше. Зольф сделал два шага ему навстречу, наклонился, чтобы посмотреть прямо пареньку в глаза, и ответил: — Нет, конечно. И вообще, какой я тебе дяденька? Мне двадцать девять, а не шестьдесят. — А че ж вы ее целуете, если вы не женаты? Ее после вас замуж никто не возьмет. Бени сурово посмотрел на Зольфа: и мать, и отец говорили ему, что любая невеста должна была сохранять свою чистоту до брака — да и он сам тоже, чтобы все было честно. Но этот странный аместриец, кажется, специально портил Луизе жизнь, и Бени чувствовал, что должен был за нее заступиться. А Кимбли оскорбленно цокнул и, будто бы поняв, что чувствовал к ней этот мальчик, сжал руки в кулаки и ответил на его вопрос: — Конечно, не возьмет. Я и не отдам ее никому — тебе тоже, кстати. Но знаешь, в женщинах есть что-то поважнее девственности. Характер, интеллект, их собственные желания, наконец… Повезло мне, наверное, что Луизе хочет именно меня. Лицо Зольфа расплылось в хитрой, издевательской ухмылке, и Бени убежал куда подальше. Он мог бы ударить Кимбли, сбить с него спесь и изуродовать его отцовским ножом, но вспомнил, как Луизе отказала ему в прошлый раз, и понял, что она была этого недостойна — особенно если позволяла мужчине трогать себя до брака. Зольф, пожав плечами, вернулся к Луизе и тут же поцеловал ее в губы — та, ответив, смущенно улыбнулась и погрозила ему пальцем; вокруг все еще были люди. Кимбли взял ее ладонь в свою, потерся носом об ее костяшки и заглянул ей в глаза, смеясь: — Тот подросток на меня обиделся. Он же не нравится тебе, надеюсь? — Глупый, — захихикала Луизе. — Бени — всего лишь ребенок. Неужели ты и к нему ревнуешь? Кимбли покачал головой — нет, у этого мальчика не было шансов. Он поцеловал руку Луизе еще раз, и еще, не обращая внимания на то, что их могли увидеть старики и дети, и накрыл ее своим пальто. Шварц тут же попыталась снять его с себя, быстро выставила руку вперед, чтобы Зольф остановился, и повысила голос: — Надень обратно, на улице октябрь! — Вообще-то, пока ты была в отключке, уже наступил ноябрь. — Тем более! Забери свое пальто. Завтра привезешь мне одеяло — я не хочу, чтобы ты простыл. Зольф, вздохнув, нехотя надел пальто, поцеловал Луизе в лоб, чтобы она перестала волноваться, и погладил ее по голове. Он встал с покрывала, на котором она лежала, еще раз бросил шутливо-оскорбительный взгляд в сторону разозленного Бени и ушел в закат, не прощаясь: — Еще увидимся, милая.