Кривое Зеркало

1906 год. День выдался тихий — вместо того, чтобы помочь хоть кому-то, Эзра был вынужден заняться своими привычными обязанностями. Он угрюмо подметал монастырский двор от песка и пыли, тяжело вздыхая. Ему было скучно — за молитвами и тренировками Эзра даже не успел сходить к Хаве на рынок, хотя ему очень хотелось увидеть ее снова. «Вряд ли вчерашнее убийство было ее первым. Такое равнодушие… Еще и волосы ему отрезала». Эзра не мог ее осуждать — он занимался тем же самым. Год за годом, день за днем аместрийские солдаты отнимали все больше жизней невинных людей; в городе то и дело раздавались женские и детские крики, плач… Может, и сама Хава стала бы одной из них, если бы Эзра не научил ее драться. И если бы она сама не носила клинок в рукаве. — Эй, Эзра! — Настоятель, мужчина лет пятидесяти, строго посмотрел на него и указал на ближайший к нему коридор. — Тут еще подмети. Эзра сжал зубы, чтобы ненароком не закатить глаза, молча кивнул и схватился за метлу покрепче. Закончив во дворе, он тут же пошел убираться в коридоре; настоятель сухо проводил его взглядом и исчез в келье. Эзра лениво посмотрел на мраморный пол, покрытый тонким слоем влажного из-за сезона дождей песка, и вздохнул. «Может, кому-то нужна моя помощь, а я тут… В это крыло все равно почти никто не заходит, что я тут делаю?» Эзра любил мир, но чувство долга перевешивало все его желания. Где-то там, вдалеке, очередная группа солдат могла насиловать ни в чем не повинную женщину, топить младенцев в бочках, спускать собак на стариков… Еще дальше, уже на территории самого Аместриса, шли ожесточенные, кровавые бои — Эзра мог бы сейчас мстить за свою несчастную землю, но был вынужден мыть полы в самом тихом уголке монастыря. Краем глаза Эзра увидел ткань чьего-то платья — его хозяйка юркнула за колонну, чтобы спрятаться, но он бесшумно подошел ближе. Глаза Эзры тут же поползли на лоб от удивления и раздражения — черт, настоятель же запретил ей приходить в монастырь! Он схватил ее за плечи, развернул; та, ойкнув, сдернула с себя тканевую маску… — Хава, что ты… — взволнованным шепотом начал отчитывать ее Эзра. — Чш-ш! Ее волосы были скрыты платком для маскировки, как, впрочем, и ее лицо до этого момента. Хава посмотрела Эзре прямо в глаза, оглянулась вокруг и взяла его за руку, чтобы потянуть за угол, где никто не мог их увидеть… Эзра остался стоять на месте и скрестил руки на груди — он хрустнул шеей, утомленный после тяжелого дня, и еще раз, но строже, спросил: — Что ты здесь делаешь? Тебе сюда нельзя! Хава вздохнула, и ее губы расползлись в одну тонкую линию — не такой реакции она ожидала. Она отвела взгляд, сняла платок со своих волос, обнажая золотистые колечки в своих маленьких косах, и примирительно подняла руки вверх. Эзра сурово вздохнул, наклонился к ней, и Хава тут же поспешила объясниться: — Ты сегодня на рынок не пришел, а у меня срочные новости есть. Я знала, что ты будешь тут, вот и пришла. Он хмыкнул и устало потер лицо, ничего не говоря, но по его глазам было видно, что Эзра заинтересовался. Новости? Он бегло осмотрел Хаву — вдруг с ней что-то случилось? Но нет, она была такой же веселой, как и всегда… Эзра взял ее за руку и потянул ее вправо по коридору, в подсобку, где обитатели монастыря хранили средства для уборки — там их уж точно никто бы не увидел. Как только дверь за ними закрылась, Эзра глянул Хаве в глаза и спросил: — Что такое? — Помнишь Яфу? — улыбнулась Хава. — Она так обрадовалась, что мы убили того аместрийца, что решила устроить праздник. Ты приглашен, кстати. Челюсть Эзры медленно поползла вниз; он еле-еле успел закрыть рот. Он тут же отпустил руку Хавы, тряхнул головой, будто пытаясь понять, не послышалось ли ему, а она лишь усмехнулась и пожала плечами. Неужели она совсем не понимала, кем он был? Эзра закрыл глаза, чуть краснея, и ответил: — Ты хоть знаешь, что обо мне подумают, если я приду в дом, полный женщин? Хава вздохнула и мягко дотронулась до предплечья Эзры, чтобы его успокоить, но тот лишь вздрогнул и смущенно отвернулся от нее. Она, еле сдерживая смех, отошла чуть подальше — ей не хотелось смущать Эзру, — и кивнула: — Они подумают, что ты герой. Вчера мы с тобой отомстили за несчастную вдову. Неужели кто-то осудит, если ты примешь ее благодарность? Эзра нашел в себе смелость посмотреть обратно на Хаву — она больше не смеялась над ним, больше не заставляла его думать о запретном, и ему стало легче дышать. Он все же покачал головой, слегка успокаиваясь, и ответил: — Все равно не могу. Неудобно это — да и у вас разговоры свои, женские… Эзра криво улыбнулся — он вспомнил ту ночь, которую провел у Хавы в спальне, пока она вела проповедь для своих подруг, и все те вещи, которые они рассказывали ей в ответ. Ему не очень хотелось стоять столбом, пока подруги Хавы обсуждали то, о чем он сам даже не имел право думать — еще одну беседу про особенные навыки чьего-либо мужа Эзра бы попросту не выдержал. — Приходи, говорю, — нахмурилась Хава. — Я не могу сказать тебе здесь, но… Это важно. Важнее, чем ты думаешь. Ее лицо приобрело странную решимость: над ее бордовыми глазами будто бы появилась черная тень. Черт, да что Хава опять задумала? Эзра все чаще ловил себя на мысли, что не успевал за ней — Хаве будто бы нравилось выводить его из колеи и создавать новые порядки вместо старых. Но он доверял ей — особенно после вчерашнего дня. «Хава хорошая. Странная, зато не предаст». — Я буду. Во сколько? — В семь приходи. Иначе придется ждать, пока мы готовим. Эзра кивнул и пожал плечами — почти каждая хозяйка заставляла своих гостей помогать на кухне перед тем, как все садились за стол, так что он не увидел в этом ничего необычного. Он бы, конечно, тоже мог помочь, но вот только совсем не умел — кто бы стал учить этому сына? Эзра подошел к двери подсобки, быстро посмотрел по сторонам и шикнул: — А теперь иди, быстро! Не хватало еще, чтобы ты попалась кому-нибудь. Настоятель тебя ненавидит. Хава тихонько, но хитро захихикала. В этом крыле все равно никого никогда не было, так что она позволила себе задержаться и шутливо ответить Эзре. Хава состроила очень грустное лицо, поджала губу, как маленькая девочка, и фальшиво всхлипнула, пытаясь сдерживать смех: — Обидно. Какой священник станет ненавидеть дочь Божью? — Перестанешь махать палкой — тогда и поговорим. — Эзра сам чуть не засмеялся, но все же сурово посмотрел на Хаву и указал ей на дверь. — Брысь! Святое место оскверняешь. Хава хитро подмигнула Эзре, рассмеялась и быстро побежала через монастырский двор. Он закатил глаза, но как-то странно покраснел, отвернулся и позволил себе небольшую улыбку. Ей шел платок — Эзра, подметая пол, невольно задумался над ее будущем. Вдруг она сможет добиться своей цели, остепенится и найдет себе мужа? Эзра тут же перестал улыбаться и крепче взялся за древко метлы, как-то слишком уж агрессивно выгребая налетевший из пустыни песок на улицу. «Ну нет, она… другая. Ей нужен кто-то особенный, но таких мужчин, наверное, не бывает». Эзра просто не мог представить себе того, кто был бы ее достоин. Хава, может, и не подчинялась всем правилам, но была красива, умна, сильна… Хава храбро сражалась, смешно шутила и могла поддержать вообще любой разговор — черт, она была готова убивать за своих близких! Неужели на такой, как она, мог кто-то жениться? Хава, может, и была бы согласна, если бы все аместрийцы разом умерли, да вот ее муж был бы намного хуже ее. «Да и зачем ей? Она сама отлично справляется. Деньги у нее есть, защита ей не нужна… Детей, конечно, может захотеть, но и усыновить можно — столько сирот сейчас». Эзра понял — он не хотел быть почетным гостем на ее свадьбе. Ни одно красивое платье, ни один головной убор не значил бы ничего, если бы Хаве пришлось навсегда связать свою жизнь с кем-то, кто не был для нее достаточно хорош. А существовали ли вообще такие мужчины? Эзра тяжело выдохнул, подставляя совок под метлу, вынес весь мусор за пределы монастыря и, не попадаясь на глаза, ушел к себе в келью. «Ей нужен кто-то, похожий на меня — но не я, конечно». Эзра хлопнул себя по лбу — в любом случае, он не имел права решать за нее, он не был ее братом. Хава заслуживала полюбить того, кого сама захочет, и выйти замуж по своей воле. По-другому и быть не могло — она всегда тянулась к свободе, она бы зачахла, если кому-то в голову пришла бы мысль заставить ее… До праздника Яфы оставалось еще несколько часов. Эзра помолился, спустился вниз, чтобы поесть вместе с братьями по ордену и, наконец, смог найти время, чтобы принять душ. А когда пришло время, Эзра вышел, не взяв с собой посох — он не хотел случайно напугать остальных гостей. Дверь открыла Яфа. В ее доме ярко сиял свет, где-то там, вдалеке, смеялись девушки; Эзра услышал и мужские голоса — интересно, чего бы им здесь делать? Он кивнул Яфе, и та тут же широко улыбнулась. Подпрыгнув от радости, она дернула Эзру за рукав и повела его на кухню: — Спасибо, что пришел. Знаю, ты монах, тебе непривычно… Но ты помог Хаве прикончить ублюдка, который забрал у меня моего мужа, и я это не забуду. — Не стоит, — смутился Эзра. — Тот аместриец обидел Хаву, я должен был… Яфа хитренько улыбнулась, просунула голову за стену, чтобы посмотреть на Хаву, сидящую за столом, и захихикала. Эзра выгнул бровь — ну и что он такого сказал? Он вопросительно посмотрел на Яфу, как только она обернулась, и та одарила его странноватой ухмылкой: — Ничего-ничего! Иди, еда уже готова. Увидев Эзру, Хава тут же встала из-за стола и указала жестом, чтобы он сел рядом; тот, хмыкнув, опустился на диван. Люди вокруг начали наперебой с ним здороваться, хвалить его, расспрашивать… Эзра смущенно посмотрел на пол, затем на Хаву, ища в ней поддержки — та коротко подмигнула ему и пожала плечами. Один из мужчин, помоложе и бритый почти под ноль, пожал Эзре руку и радостно ему кивнул. Он посмотрел назад, на Яфу, которая тоже уже села за стол, и поблагодарил: — Спасибо. Тебе и Хаве. Когда Мейер умер, Яфа такая грустная была — а со вчерашнего дня сияет! — Я рад. Эзра неловко прочистил горло, кивнул незнакомцу и сел за стол; как оказалось, он был двоюродным братом Яфы — она пригласила на праздник всю семью. Гости начали общаться между собой, расхваливая Хаву с Эзрой. Затем начались расспросы — одна женщина лет тридцати весело спросила: — Как вы вообще его нашли? Хава тут же начала рассказывать всем гостям эту историю — они слушали, раскрыв рты, и многозначительно смотрели, как Яфа тогда, в коридоре, на Эзру, сидящего рядом. Он покраснел, не привыкший к вниманию, почесал голову и поспешил набить себе рот едой, чтобы с ним никто не говорил… Через патефон заиграла музыка. Кто-то смеялся, кто-то танцевал, кто-то пел… Хава, объедаясь своим любимым фалафелем, громко смеялась над чьей-то шуткой. Эзра как-то грустно посмотрел на нее, затем на себя — и, неловко извинившись, вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Хава тут же пошла за ним. Эзра сидел на ступеньке, обхватив одно из своих колен руками, и смотрел на алое небо, которое уже начало покрываться яркими звездами. Хава опустилась рядом, легонько и быстро дотронулась до его плеча, чтобы его не смущать, и спросила: — Все хорошо? — Да. Просто не привык к такому вниманию, знаешь… Мне неловко. Хава сочувственно посмотрела ему в глаза и похлопала его по плечу — Эзра прикрыл глаза и невольно наклонился ближе к ней. Он вздохнул, собираясь с мыслями, и она, видя, как ему тяжело, решила пока помолчать. Может, Эзра хотел сказать ей что-нибудь? Он вдруг отсел чуть подальше, будто останавливая сам себя, и вздохнул: — Просто интересно, скольких ты убила? Вчера ты… была очень уверена в своих действиях. Хава резко развернулась к Эзре всем телом и тяжело вздохнула. Она опустила взгляд на свои руки, нежные и маленькие, с пухлыми пальцами — даже они теперь были способны приносить боль, ровно так же, как и все вокруг нее. Хава, не поднимая головы, ответила: — Надеюсь, что немногих. Мне нравится, что аместрийцев становится меньше, но сам процесс… Поэтому я в основном выбираю яд: пока человеку станет плохо, я уже забуду, как он выглядел. Хава стыдливо отвернулась — собственные же слова казались ей трусостью. Ей не было противно варить яд и продавать его с доброжелательной улыбкой на лице, не было жутко радоваться гибели врагов, но когда речь шла о самой смерти… Хава могла изображать из себя самую настоящую героиню, но и сейчас, спустя сутки, она все еще помнила, как кровь фонтаном брызнула из шеи того аместрийца. — Вчера тебе было весело, — выгнул бровь Эзра. — Не отрицаю, — вздохнула Хава. — Когда я убиваю врагов, мне хорошо — значит, меньше ишваритов умрут. Но знаешь, потом, когда я остаюсь одна, я вижу лица всех… Иногда я думаю, что мне стоит перестать. Но как можно? Идет война. Наши в опасности, да и мы с тобой тоже. Хава застыла, будто песчаная скульптура. Она все так же сидела, смотря на свои руки; видимо, за ее вечным весельем скрывалось что-то совсем иное. Эзра взял обе ее руки в свои, чтобы успокоить ее, посмотрел Хаве в глаза и тихо прошептал: — Я тебя понимаю. Когда я впервые убил, меня стошнило. Хава всхлипнула, но все же смогла совладать с собой и улыбнулась; ее глаза засияли отражением уже высоко поднявшихся звезд. Всего лишь на секунду она позволила себе его обнять — и тут же, вздрогнув, отсела: — Прости. Эзра тут же почувствовал, как его щеки загораются огнем. Он сглотнул, отвернулся, изо всех сил избегая ее взгляда, и аккуратно, чтобы не смущать Хаву еще сильнее, дернул ее за рукав. Хава снова повернулась к нему, и Эзра тихо произнес: — Иногда я думаю о том, что могло бы быть, если б не война. Тогда у меня могла бы быть своя семья. Может, сейчас все было бы спокойнее. Я бы сажал манго с виноградом, растил детей… А не это вот все. Хава вздохнула — она скучала по дому, который у нее отняли. Тогда ей было восемнадцать лет, папа уже подыскивал ей жениха, но Хаве было плевать. Какая разница, за кого она могла бы выйти замуж, если ее настоящая, вполне реальная и существующая семья погибла под обломками? Хава все еще помнила, как всего за две недели до того взрыва один из солдат застрелил ее сестру… И ей не хотелось об этом думать. — Ты ведь только из-за войны в монахи пошел, да? Обычно они и не думают о семье. Эзра чуть побледнел и вздохнул. Когда он ушел в монастырь, ему было уже двадцать четыре — родители не давили ни на него, ни на Сола, и оба могли жениться тогда, когда только захотят. До этого возраста Эзра был намного свободнее: он влюблялся и встречался с девушками, ему не приходилось отрицать собственные чувства. Взрослый уже Эзра был благодарен ордену — благодаря его техникам, он стал одним из самых лучших воинов во всем Ишваре. Однако теперь, когда война была почти выиграна, когда его товарищи подходили все ближе и ближе к Ист-Сити, Эзра начал задумываться о том, что будет после. Чем он будет заниматься, когда все станет хорошо? Неужели так и продолжит одиноко служить Господу? «И думать об этом нечего», — остановил себя Эзра. — «Служить Ишваре — уже награда». — Да, — он ответил на вопрос Хавы. — Но я ни о чем не жалею. А ты? Хава тихо всхлипнула и тут же негромко рассмеялась, будто пытаясь скрыть всю ту боль, что начала сочиться наружу. Она покачала головой, подмигнула Эзре, но тут же посерьезнела. Хава прошептала, сухо и горько: — Только то, что вся моя семья мертва. Я должна была их защитить, но… Теперь я никогда уже их не увижу. Родители и брат Эзры все еще были живы. Он не мог представить себе, что бы он делал, если бы потерял их — а Хава, еще юная девушка, жила так уже пять лет. Эзра вдруг потрепал ее по голове, совсем легонько играясь с ее косичками, и кивнул, чтобы поддержать ее: — Это не твоя вина. Ты наверняка сделала все, что могла, Хава. Она широко улыбнулась и смахнула слезы, подступившие к глазам. У нее не было семьи — наверное, и не будет, раз уж Хава дала клятву оставаться в одиночестве, пока все аместрийцы не будут убиты. Но в тот момент, сидя рядом с Эзрой, она чувствовала тепло, о существовании которого забыла еще тогда, когда маленькая Лея истекла кровью у нее на руках. Эзра всегда ее поймет и поддержит — это Хава знала точно. Она, в свою очередь, хотела быть рядом с ним — хотя бы тогда, когда ему было сложно, хотя бы по-дружески. Эзра последний раз провел рукой по волосам Хавы и отсел тут подальше. Он вспомнил — еще совсем недавно, в монастыре, она обещала ему, что на посиделках с Яфой должно было произойти кое-что очень важное. Неужели соврала? Нет, Хава бы не стала. Она точно что-то задумала и пока не собиралась признаваться. А Эзра решил спросить сам, пока не поздно: — Ты говорила, что-то интересное будет, а пока все просто танцуют. Хава хитренько усмехнулась, пожала плечами и посмотрела вдаль, будто бы ища кого-то глазами. Она встала, махнула рукой, чтобы Эзра проследовал за ней, и молча повела его к калитке — он, хоть и удивился, напряженно пошел, ожидая ответ. Хава приоткрыла дверь, высунулась буквально на секунду и покачала головой: — Когда принесут дичь, тогда и будет. — Неужели есть мясо — это важно? — закатил глаза Эзра. Калитка резко отворилась; Хаве пришлось отпрыгнуть, чтобы дверь не ударила ее. Какой-то ишварит, весело улыбаясь, тащил за собой связанного аместрийского солдата с кляпом во рту. Увидев Хаву, он подмигнул ей, гордо показал свободной рукой на пленного, которого волок по земле за шиворот, и загоготал: — Принимай работу, сестренка! Хава сухо, без особого веселья, кивнула мужчине в ответ и показала ему на дверь дома. Эзра остался на месте, смотря на пленника с отвисшей челюстью — черт, да что они собирались делать? Почему бы сразу не убить? Эзра положил руку Хаве на плечо, присел, чтобы достать до ее уха, и прошептал: — Боже милостивый, зачем это все? Хава покачала головой, зажмурилась и чуть отодвинулась от него. Она еле как нашла в себе силы снова открыть глаза и посмотреть на пойманного солдата — а затем, ответила: — Мы не будем его пытать. Но допросить надо. Вдруг у него сведения есть? Эзра не знал, чего ему хотелось — придушить Хаву или просто на нее наорать. Допросить? Она ведь не была частью армии, никто в этом доме не был! Скорее всего, Хава сама хотела сделать что-нибудь с аместрийцами, впутать себя во что-то опасное… Эзра сжал ткань туники в свободной руке, чтобы подавить гнев, и шикнул: — Дура! Он ведь расскажет командованию, где живет Яфа, кого он видел! Вас всех убьют, ты это понимаешь?! — Это ты дурак! Я все это и без тебя знаю. Главное, позвала тебя, чтобы ты узнал что-то важное, а ты только злишься, — обиделась Хава. Она ушла в дом одна, не оборачиваясь — Шрам, уже привычно мысленно назвавший себя ослом, быстрым шагом последовал за ней. Он догнал Хаву у самого входа, аккуратно, чтобы не напугать, дернул ее за рукав. Она обернулась, строго посмотрела Эзре прямо в глаза, и тот, вздохнув, тихо произнес: — Прости. Я просто переживаю за тебя. Ты постоянно рискуешь собой ради других, лезешь туда, где опасно… — Я взрослый человек, Эзра. — Хава чуть улыбнулась ему, нежно, но быстро, чтобы не смущаться, погладила его по руке и жестом позвала его внутрь. — Я выбрала бороться и буду следовать этому пути. Но я ценю, что тебе не все равно. Связанный аместриец сидел на стуле; мужчина, который затащил его в дом, стоял рядом, держа в руках записную книжку. Яфа варила что-то в котелке в печи — вся кухня пахла странными травами. Неужели Хава собиралась отравить пленника? Она села за стол и взяла огромный лист бумаги, чтобы нарисовать приблизительную карту местности… — Эзра, ты с Михаэлем будешь вопросы задавать — познакомьтесь, кстати. И снимите с него кляп. Михаэль, тот, что поймал аместрийца, пожал руку Эзре и подмигнул Хаве; Эзра тут же почувствовал себя как-то странно. Ему захотелось спросить, почему какой-то человек, которого он видит впервые, позволял себе мило беседовать с Хавой, но сейчас не было времени. Он заглянул в список вопросов, уже заранее занесенный в записную книжку, и начал: — Имя и звание. — Нахуй идите! — Пленный крикнул, что есть силы, и попытался освободиться от веревок. — Чтоб вы все сдохли, твари ишваритские! Все взгляды устремились на аместрийца. Хава почувствовала, как ее руки начинают дрожать от злости, но продолжила рисовать карту, пытаясь не делать ошибок — любые сведения от солдата могли быть применены на практике. Она хотела спланировать диверсию, а может, и целую серию терактов, чтобы вражеская армия отступила еще дальше от Святой Земли… И пленный должен был ей в этом помочь — у него не было выбора. — Имя, звание, — грозно повторил Эзра. — Тебя не собираются пытать; может, ты даже уйдешь отсюда живым. Но для этого тебе надо рассказать нам все, что мы попросим. — А если не расскажу? — ухмыльнулся аместриец. — Попросите своего бога, чтобы он наказал меня? Хава рыкнула, закатила глаза — пленник уже начинал ее выводить. Она взяла из своего кармана один из бутыльков яда Яфы, который забыла выложить вчера, и подошла ближе, открывая крышку. Эзра предостерегающе на нее обернулся: им нужны были сведения, а не труп. Но Хава и не собиралась убивать аместрийца — пока. Она злобно проскрежетала: — Здесь смертельно опасный яд. Если ты не скажешь мне все, что нас интересует, я лично сделаю так, чтобы ты умер в муках — как можно медленнее. «Тут она права — яд действует где-то месяц…» — мысленно рассчитал Эзра. Но пленный и не собирался ничего говорить; почему-то он все еще считал себя самым умным человеком в этой комнате. Аместриец наклонился, посмотрел вверх и злобно плюнул Хаве в лицо: — Заткнись, шлюха. Вам все равно никогда не победить нас — все вы, ишвариты, тупее собак. И Хава, и Эзра синхронно сорвались с места — в их глазах кипела жгучая ярость. Он занес кулак и впечатал его прямо в нос аместрийца, тот ойкнул и упал на пол вместе со стулом, ударяясь затылком. Хава подняла солдата за воротник, чуть кряхтя от тяжести его тела, и злобно тряхнула его: — Как. Ты. Назвал меня, жирный урод?! — Ровно так же, как я назвал бы твою мамашу… — на последнем издыхании пролепетал солдат. Хава не могла ударить его в таком положении — все ее силы уходили на то, чтобы его удержать. Она тут же отбросила его от себя, села сверху, и обе ее руки поочередно, по нескольку раз столкнулись с его лицом. Все, онемев, смотрели на то, как Хава избивает пленника, и только Эзра, бесшумно зайдя ей за спину, аккуратно придержал один из ее кулаков — Хава зарычала: — Отпусти! Ты хоть слышал, что он-?! Эзре самому хотелось сравнять аместрийца с землей, но у них была цель. Раз уж ему обещали информацию, он хотел ее получить — если бы Эзра позволил Хаве забить его до смерти, никакой пользы в его похищении не было бы. Он аккуратно, чтобы не разозлить Хаву еще сильнее, развернул ее к себе, улыбнулся ей и четко приказал: — Дыши. Мы разберемся с ним потом. Эзра начал спокойно, глубоко вдыхать и выдыхать воздух — Хава последовала его примеру. Она устало, побежденно расслабилась, позволяя ему держать в своей руке ее кулак, и обернулась. Нос пленника очевидно был сломан, а по всей нижней части его лица струилась алая, как закат, кровь. Хава вздрогнула, зажмурилась и прошептала: — Что я… — Тихо. Он заслужил. Хава и сама знала — впрочем, как и всегда. Но смотря на лицо этого солдата, самого настоящего ублюдка, она вспомнила тех, кого, может, и стоило пощадить: больного паренька лет восемнадцати, которого оставили умирать на восточной окраине, телефонистку, которая передавала одной из частей жестокие приказы сверху… Хава обвила руки вокруг Эзры, чуть дрожа, и он аккуратно заправил ее волосы ей за ухо: — Если тебе плохо, иди домой. Мы закончим. Я карту сам нарисую. — Нет. Я в порядке. Хава тут же заставила себя успокоиться. Она отпустила Эзру, стыдливо избегая его взгляда — ей все больше казалось, что она слишком много себе позволяла, он ведь был монахом… Хава подняла связанного пленника с пола, вытерла его лицо от крови носовым платком и сама уселась за стол. Михаэль, цокнув, спросил еще раз: — Имя, звание. Иначе она тебя еще раз побьет. — Эрнст, — прошипел пленник. — Капитан стрелковой дивизии. — Сколько у тебя осталось солдат? Где лагерь? Эрнст боязливо посмотрел на Хаву, рисующую карту, на Эзру и Михаэля, стоящих рядом, и, вздохнув, решил все рассказать. У него не было выбора — лицо болело, он сам еле дышал и только и мог надеяться на то, что пожалуется своему командиру и добьется, чтобы всех ишваритов в этом доме наказали. Он выдавил из себя: — Тысяча сто. Лагерь на севере Ганжи, в пятнадцати километрах отсюда. Хава медленно и аккуратно расчертила карту до севера и подвинула ее ближе к Эрнсту — тот показал место кивком головы, и она отметила его крестиком. Эзра вздохнул, смотря на них: что, если аместриец опять скажет что-нибудь ужасное в ее адрес? Тогда бы сам Эзра уже не сдержался — Хава заслуживала всего самого лучшего, а не… Михаэль тем временем продолжил допрос: — Если твоя дивизия там, что ты делаешь здесь? — Я с инспекцией. В одном отряде солдаты умирают — мне приказали узнать, что случилось. Яфа и Хава многозначительно посмотрели друг на друга и тут же рассмеялись. Хава посмотрела на уже почти готовую карту, затем, сурово, — на Эрнста. Ей нужно было кое-что узнать, и она тут же задала вопрос: — Знаешь, где они остановились? Эрнст снова указал место на карте, совсем близко к их району. Хава отметила его красным кругом с точкой внутри и приписала совсем маленькими буквами: «Вероятность полного уничтожения». Михаэль кивнул, затем наклонился ближе к Эрнсту и потребовал: — Где еще дивизии, отряды? Ты должен знать, где остальные твои сослуживцы! Эрнст указал еще на три места; Эзра тут же вынудил его сказать, сколько где было оружия и людей. Пленник знал не все — он был ответственен только за свою дивизию и не вел учеты всех войск в регионе, но даже та информация, которую им удалось получить, могла сыграть важную роль. Хава посмотрела на карту, затем на Эрнста и вздохнула: — Надеюсь, он не соврал. — Есть только один способ узнать, — хмыкнула Яфа. — На разведку бы отправить кого-нибудь. Эрнст недовольно заерзал на стуле, смотря то на нее, то на Хаву с Эзрой и Михаэлем, и открыл рот, чтобы хоть как-то дышать. Хава вопросительно подняла брови, и тот чуть испуганно спросил: — Эй, вы же не собираетесь держать меня здесь, пока не докажете мои слова? — Нет, конечно, — вздохнула Хава. — Ты умрешь — Эзра тебе соврал. Эрнст заерзал активнее, пытаясь освободиться из пут; его лицо сначала побелело от ужаса, потом покраснело от злости и отчаяния. Он задрожал, злобно зыркнул на Хаву и снова попытался в нее плюнуть, но Эзра тут же закрыл ему рот ладонью и больно провел пальцами по его щеке: — Не смей. Яфа быстрым шагом подошла к печи и достала кастрюлю с травяным варевом — пахло не так, как тот яд в бутылочке Хавы. Эзра крепче стиснул лицо Эрнста в своей руке, чтобы тот не сказал еще чего-нибудь отвратительного, и как-то устало вздохнул. Хава подала Яфе кружку, мягко отстранила руку Эзры от головы пленника и коротко бросила: — Я лучше тебя, солдат. Ты умрешь быстро и безболезненно. — Пошла нахуй! — Эрнст отчаянно вскрикнул, чувствуя, как слезы подступили к его глазам. — И скажи своему мужику, чтобы не затыкал мне рот! Уверен, не было б его рядом, ты б не осмелилась! «Своему мужику»? Сначала Эзра даже не понял, про кого шла речь, но увидел след от его слюны на своей ладони и взбесился. Ему захотелось ударить Эрнста, хотя Хава просила этого не делать — пленник должен был проглотить яд, а не захлебнуться им. Эзра сжал руки в кулаки, еле сдерживаясь, и рявкнул: — Если бы меня не было рядом, она бы осмелилась на гораздо большее. Хава бы покраснела, да вот ситуация совсем не позволяла ей смутиться. Она взяла кружку из рук Яфы, свободной рукой с силой раскрыла челюсть Эрнста и залила ему в рот яд — тот попытался сплюнуть, но Хава зажала ему рот ладонью и заставила его все проглотить. Эрнст вздохнул, начал кашлять; его лицо приобрело какой-то странно-фиолетовый цвет, и он упал на пол, дергаясь… Через несколько минут его не стало. Михаэль вынес труп из дома, Яфа начала мыть посуду — все молчали. Хава взглянула на Эзру; тот все это время смотрел на нее, тяжело и тихо дыша. Он подошел к ней, изо всех сил стараясь не показывать своих эмоций, и кивнул: — Давай я тебя провожу. — Спасибо. Хава и Эзра пошли по улицам, застланным ночной пеленой. Оба молчали, но у Эзра странно подергивалась бровь, а Хава все никак не решалась на него посмотреть. Он сжал зубы, будто все еще не мог поверить в то, что произошло. Хава и ее друзья помогали их народу бороться за Святую Землю — и страшно рисковали собой. Эзра по-настоящему боялся: случиться могло всякое, тем более с Хавой, а она была совсем еще молода… Они дошли до ее крыльца, и Хава вдруг посмотрела на него так отстраненно и вместе с тем так отчаянно… Эзра знал этот взгляд: такими с первых миссий возвращались юные послушники, не привыкшие к крови и не знающие ничего, кроме материнского тепла, так выглядели и те, кто устал от смерти. Без лишних слов Эзра сам раскрыл руки для объятий и притянул ее к себе — обычно это Хава стремилась быть с ним рядом, но в ту секунду он понял, что это было ей нужно. Хава ахнула и тут же уткнулась носом ему в грудь. Она позволила ему гладить себя по голове и просто молчать с ней рядом — Хава знала, что совершала большой грех, сближаясь с монахом, но уже не могла ничего с собой поделать. Она устало вздохнула, подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и прошептала: — Тот ублюдок мне все настроение испортил. Даже радоваться не хочется. — И не надо, — ответил Эзра. — Ты молодец. У него снова дернулась бровь — как бы он ни пытался это скрыть, он явно был чем-то взволнован. Эзра присел, наклоняясь ближе к ее лицу, покачал головой и попросил: — Не позволяй никому так с собой обращаться. Хава удивленно нахмурилась и наклонила голову. Она не знала, почему Эзра начал этот разговор. Разве она не избила Эрнста? Разве она не убила его своими же руками? Хава прильнула ближе к Эзре и ответила: — Я и не позволила. Что это с тобой? Эзра хотел рассказать ей о том, что начало беспокоить его еще тогда, в монастыре. Мужчин было много — многие из них, хоть и нравились девушкам, были ужасными людьми; по крайней мере, по сравнению с Хавой. Эзра лишь хотел, чтобы она была счастлива — и поэтому уточнил: — Если все аместрийцы умрут и ты решишь выйти замуж, выбери кого-то достойного. — Я не понимаю тебя. При чем тут…? Эзра покачал головой — он и сам не знал, но одна мысль о том, что какой-то мужчина мог бы так же, как и тот аместриец, обзывать ее последними словами и плеваться ей в лицо, заставляла его кровь кипеть. Он зажмурился, уткнулся носом ей в макушку, все еще согнутый, чтобы вообще до нее достать, и попросил: — Просто обещай мне. Хава поджала губы, посмотрела на землю и носки своих туфель, слегка подрагивая — дело было не в том, что Эзра говорил, но все же… Она уже и сама не могла представить, что будет, если она сможет связать свою жизнь с кем-то: даже если ее муж будет очень ее любить, Хава больше не сможет носить колечки в волосах и гулять по рынку, когда захочет… В такой жизни не будет Эзры — далеко не каждый разрешил бы Хаве иметь друзей-мужчин. И ее это не устраивало. Поэтому она лишь покачала головой, усмехнулась как-то фальшиво и ответила: — Я уж и не знаю, найду ли кого-то после стольких лет. Знаешь ведь, аместрийцев много — пока всех перебью, уже старая стану. Эзра не смог скрыть облегченного вздоха. Он сжал Хаву чуть посильнее, пытаясь ее не придушить — у него были слишком уж сильные руки. Она отпустила его, улыбаясь, Эзра кивнул и проводил ее взглядом, пока она шла до крыльца. Эзра тоже уже был готов уйти, как вдруг неведомая прежде сила заставила его обернуться и крикнуть: — Хава! — Что? — Тебя и старую кто угодно полюбит. А она лишь захихикала, как-то странно покраснела и скрылась за дверью.