Второстепенное и не очень

Малина… Замахался. Импровизированный отпуск на Гоголевской счастливым его не сделал — посредственная шалава, которую он подобрал на трассе, две бутылки коньяка и Гриня, с которым они по пьяной лавочке разделили и одно, и второе. Шалава радостно умчалась утром с двойным окладом, коньяк кончился, а Гриня отсыпался уже у себя дома — явился сынок с соглядатаями, бессознательное тело мэра погрузили в шестисотый мерседес и увезли домой. Малина же не спешил. В Панфилово его всё равно никто не ждал — кухарке он дал выходной, горничная болела уже неделю и замену искать было попросту лень, мама отдыхала в лечебно-оздоровительном санатории в Сочи, а Малина, заёбанный работой и бытом, хотел догнаться и проспать ещё с неделю. Гоголевская улица — сраная окраина — принадлежала Алюминиевым штанам не так уж и давно, но они успели развить бурную деятельность по её облагораживанию. Гоняли наркоманов и алкашей, бабулек и мамочек с колясками обходили пятой дорогой. Малину это даже удивило — не ожидал такого чистоплюйства от Тончика. Но это так… Он взял две бутылки пива похмелиться, сушёную воблу, несколько консервов, дешёвые сигареты и так, по мелочи. Штаны ввалились в магазин неожиданно. Малина даже не понял, что это они сначала, потому что лиц знакомых не было. Он знал, что шпаны в последнее время больше стало, но всё равно как-то… Впрочем, все в спортивках, кроме главного. Главной. Малина проморгался. Заправляла всей ватагой коротко стриженная рыжая девица в широких синих джинсах. Она небрежно прошлась по магазину, — по-хозяйски — лениво подняла с полки пачку мюсли и недовольно надула натурально розовый рот. Вмешиваться Малина не собирался — не его территория. Он цивильно оплатил покупки на кассе и вышел. Прикурил. Из закрывшейся за ним двери магазина донеслись приглушённые голоса. Ругань. Всё стихло, а потом звонкий девичий голос хладнокровно скомандовал: — Разберись, Виталь. Послышался грохот. Кто-то заорал. Малина поднял голову наверх и сощурился. Скрипнула дверца, донеслись лёгкие шаги. Он скосил глаза в бок — девица вышла из магазина как ни в чём не бывало, и, не обращая на него внимания, прошла к припаркованной белой девятке. Штаны обычно ездили на другой тачке. Ещё через минут пять высыпали остальные. Малина даже удивился — ни на одном следов крови не было. Он выдохнул дым, запрокинув голову вверх. И подумал вальяжно — давно ли бабы такие бешеные пошли? Последствия показали, что про он не ошибся. Тончик на собрании не мялся, как обычно, а огрызался даже сильнее, чем всегда. На вопрос об охамевшей шпане, пиздящей продавцов, отозвался сварливым: «Никто никого не бьёт, пугают просто». Пугают просто. Следующие два месяца превратились в какой-то цирк. Поползли сплетни, мол, малолетние рэкетиры в долг дают, а тем дуракам, что берут, за неуплату долга пальцы отрезают. Эту картину Малина тоже застал, когда заявился перетереть с Тончиком за ларёк на штанову хату — на раздолбанной кухне, на стуле возле зашторенного окна вполне смирно сидел связанный мужик с подбитым глазом, а рядом с ним, видать, баба его. Тоже связанная. Руководящая процессом коллекторства девица — узнаваемо рыжая, но на этот раз в длинном чёрном платье в мелкий цветочек, закатав тонкие рукава, поигрывала раскладным ножичком-бабочкой. Тончик, мгновенно материализовавшийся в длинной пасти коридора, хмуро кивнул в сторону. Пацан чуть поменьше Малины ростом, но сильно уже в плечах, предусмотрительно закрыл дверь на кухню. Оттуда донёсся протяжный вопль и задумчивое, почти кокетливое: «Выбирай — правая или левая? Нет-нет, не тебе ломать будем — ей. Виталь!». Малина чернуху не одобрял. И мокруху тоже. — По статье пойдёте. Завязывайте с этим. Тончик неопределенно хмыкнул. — Сами разберёмся, Малин. Наша территория. И должники тоже наши. В своём праве. Говори уже, чё хотел? У меня дел дохрена. Малина сказал — потому, что он, чёрт его дери, в чужие дела не вмешивался. А крики с кухни… Что же, когда-то и он был вот таким «Виталей», которым радостно понукал Лютый. И ломал — тоже он. Найти девицу было несложно. Малина поспрашивал у знающих, те мгновенно сдали адрес. Хата была не лучше той, в которой кантовались штаны, но значительно чище. Малина, не мудрствуя лукаво, вскрыл замок и прошелся, не разуваясь — ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Чистенько. Бедненько. Шкафа нет, только сколоченная самостоятельно вешалка, на которой сиротливо висели три платья. На полу высились стопки разномастных книг. Тетрадки — он полистал несколько, почитал про Гофмана и сатиру. Или про сатиру и Гофмана. Или это вообще друг с другом не связанное… В холодильнике было пусто. В ванной комнате — одно полотенце, одна зубная щётка и один шампунь. — Вы в курсе, что проникновение со взломом — это статья? — Ага, — гоготнул Малина, — как и пытки. Баба надменно фыркнула. Она прикрыла дверь, разулась — в этот раз на ней были чёрные брючки и розовая кофточка. Устроила сумку на пуфике. Задрала голову. Маленькая, но реально отбитая. — По чистому полу и в обуви. Вы бессовестный. Чего хотите? — Узнать, чё в башке у тебя творится. Она закатила глаза. Помыла руки — тщательно, с мылом. Зажгла огонь и поставила чайник. Не спрашивая, достала две кружки и залила заваркой. — Никто никого не пытает, успокойтесь. И никто никого не бьёт, — она подождала, пока чайник вскипит, налила кипятка и устроила обе кружки на столе. Сама забралась на стул с ногами, и стала похожей на обычную девчонку, только очень уставшую, и, как Малина уже знал, очень жестокую, — это типо… Просто угрозы. Психологическое насилие, если хотите. — Магаз? Она принялась греть ладошки о горячую кружку. Трогательная такая… Беззащитная. Если бы он не слышал этого высокомерного: «Виталь, разберись». — Разбили пару банок с палёной водкой. Виталик пистолетом попугал, но не шибко сильно. — И пистолет есть. — Травмат. Она сделала глоток. Он — тоже. — Должник на кухне? — Обещали, что бабе его руку сломаем, если долг не вернет. — Сломали? — Нет. Виталик просто за запястье её схватил. И всё, тот сразу на попятную пошёл. — А если бы не пошел? — Никто бы бить бабу не стал. Насиловать тоже. Скорее бы его самого по кругу пустили, чем её. Да и вообще… Они же не знают, что мы этого не сделаем. Вот и… — Ясно, — Малина выхлебал чай в три шумных глотка обварил рот и глотку, но решил, чё с этой бесноватой делать надо, — вставай и пошли. Девица удивлённо проморгалась. — Куда?.. — В спальню, куда. — Ч-чего?.. — Т-того. Пошли, учить тебя буду. Глядишь, дурь эта… Из башки и выйдет. Вставай давай. — А если не пойду — заставите? Малины улыбнулся с каким-то отеческим, снисходительным выражением. Протянул: — Выпороть бы тебя, ей-богу!