Второстепенное и не очень

Малина ненавидел, когда им пытались манипулировать. Когда стремились загнать обратно, отмотать на четырнадцать лет назад: заставить взять в руки калаш, который он давно запрятал поглубже в подвале на даче. Малина вообще постарался убрать всё, что напоминало ему о бурной бандитской молодости. Попрятал винтовки, мухи, карабины. При себе оставил только старую-добрую беретту, с которой отказывался расставаться даже под страхом импотенции да расфасовал по дому парочку глоков. Так, на всякий случай. Мало ли. Вот оно и пришло — мало ли. А ведь Малина поклялся узел завязать! Мамонт был мамонтом. В смысле — животное глупое и вымершее, живущее тысячу лет назад. Или сколько там?.. Да не суть дело! Дело было в том, что пока бывшие пацаны Лютого себе приличную жизнь строили и пулевые дыры в биографиях латали, Мамонт никак не мог простить, отпустить и двинуться дальше. Так и застрял в старых понятиях. Там, где вместо разговоров зубы от кастетов сыпались жменями, кости дробились и добавлялись всё новые и новые шрамы. Он был старше Малины, а оттого, наверное, не сумел выбраться из этой трясины старых устоев. Они-то выкарабкались. Мамонт — нет. Ему подавай стрелки, разборки в лесополосе и трупы, которые надобно скинуть в свежевырытые ими же (трупами, в смысле) могилы. Суровые не-девяностые, которые Малина (о п е р е д и л) стремился закопать поглубже и вспоминать пореже. Теперь-то все дела он решал исключительно цивилизованно, но слава бывшего быка Лютого бежала впереди него, и сопротивление встречалось куда реже, чем могло бы. С ним не хотели связываться. Не хотели воевать. Не хотели ссориться. С Малиной общались исключительно на «Вы» крайне уважительным тоном и норовили из кожи вон вылезти, лишь бы он был доволен. А тут — Мамонт! И эта беспредельщина, с которой Малина так старался завязать. Пришлось расчехлить старые запасы: вытащил броник, калаш, звякнул бывшим коллегам по цеху, выгнал из гаража старую девятку и поехал, как водится, на разборки. Не в лесополосу, правда, а на хату, в которой Мамонт окопался после нар. — Прям как в семьдесят втором, — ностальгически протянул Саня, развалившись на переднем сиденье. Малина за рулём, а Жорик, Димон и Тимоха потеснились на пассажирском. Всё ошалевшие от новой, богатой жизни. Лоснящиеся, сытые. Но помнили, сука, как за копейку батрачили. И порох, и кровь помнили. Такое не забудешь. — Угу, — пробурчал Жорик, — опять едем хер знает куда хер знает зачем в два часа ночи… Тимоха пнул его локтем. — Не нуди, молодость вспомни! — Да я помню, чё ж не помнить-то… И как нос по кусочкам собирали, и как ногу сломал, и как ты, Тимох, с лестницы упал, потому что споткнулся… Салон грохнул хохотом. Малина тоже улыбнулся, но так, за компанию. Тревожно ему было. Неприятно. Ствол холодил руку, а память то и дело подкидывала… Всякое. И кровь, и слёзы, и пули. Целый набор. К норе Мамонта они подъехали уже такие весёлые. Серьёзные, собранные, подтянувшиеся. Их потрепал и бандитский кутёж, и Афган, и ещё много чего, но опыт не пропьёшь: даже маски с перчатками натянули, чтобы ни лиц, ни следов не оставлять. Всё прошло удивительно тихо и чрезвычайно быстро. Они вошли в подъезд гуськом, спокойно поднялись на третий этаж. Димон поколдовал над замком. Старая дверь тихонько скрипнула. Цепочкой втиснулись в хату, закрыли за собой и начался разбор полётов. Спящих беспредельщиков повязали без шума, вычищали комнату за комнатой. Опыт не пропьёшь. Калаш, прижатый ко лбу, мгновенно лишал братков желания к сопротивлению, хотя некоторым пришлось дать наркоза. Два часа ночи же, все спали. Малина радоваться не спешил: слишком много комнат. Слишком много людей. Слишком уж всё гладко… Так оно и оказалось. Повязав всех, кого только нашли и включив свет, всё встало на свои места. — Вот сука! — Димон с чувством пнул ближайшего связанного; тот глухо застонал, — Мамонта здесь нет! Что за хрень?! Напиз… Малина сердито прошёлся туда-сюда. Он насчитал пятнадцать человек. Пятнадцать человек! В одной хате! В трёх комнатах! Что за… Мозаика, правда, собиралась: да, выход они заблокировали. Да, повязали всех. Вот только не учли, что ублюдочный Мамонт просто-напросто снял не одну квартиру, а две, снёс сраную перегородку и, нахрен, просто вышел через другую дверь! — Блядство! — Малина похлопал себя по карманам в поисках сигарет, потом вспомнил, что оставил их в тачке и психанул ещё сильнее, — Вот куда этот ёршик сраный делся?! — Вот она знает. Малина обернулся. Санёк вынырнул из соседней хаты, волоча за руку девчонку. — Это ещё кто?! — Ну, баба видать его, я чё, знаю… Совсем цыплёнок. Шалава, может… Твою мать! Не царапайся! Не шалава, не шалава! — девчонка реально царапнула Санька за руку видать острыми ногтями. Аж до крови. Тимоха захохотал. Малина даже не улыбнулся. Ну и дрянь… Баба была… Обычной. Очень молодой, правда. Прям очень. Малина бы ей дал лет шестнадцать, в то время как Мамонту было целых пятьдесят — вряд ли бы местная Лолита согласилась ублажать старого зэка с сединой забесплатно, а денег у Мамонта не было… Не было денег. Малина знал. Хотя и она не прям красотка… Такая… Маленькая, что ли. По сравнению с ними — вообще малышка, Сане даже до плеча не дотянула. С тёмно-рыжими волосами, короткими, до подбородка, но как-то неровно обкромсанными, будто ножом её стригли. Бледная, как смерть. В какой-то невразумительной тряпке, словно в простыню завернутая. Плечи голые, шейка тонкая-тонкая, одной рукой задушить можно, без напряга… С длинными ногами. Такая… Невзрачная птичка. Что ж она ему начирикает? — Что ты ей в рот засунул? — спросил Малина, разглядывая пташку с ног до головы. Увиденное его не сильно впечатлило, разве что жалостью окатило. Саня прижал поцарапанную руку к животу, а девчонку крепко стиснул за плечи. — Да эт не я. Она такой и была. И вон, зырь, наручники… Мамонт устроил ролевые игрища с молодой проституткой? Что-то Малина в этом сомневался… — Вытащи, — напряженно велел он. Саня вытащил. Девчонка замерла. Подвигала челюстью. Подняла на него взгляд. У неё были тёмные, топкие глаза. Малина только заметил, что губа у неё разбита, а на скуле кожа слишком красная. Вряд ли от смущения. Птичка переступила с ноги на ногу. Потёрла лицо руками. Малина понял — щас начнёт рыдать. Сколько он видел таких… Сожительниц за пятак. — Ну, — перебил зарождающуюся истерику, — малая, не реветь. Никто тебя… Не обидит, — хотя шейка у неё была очень даже ничего, в другой ситуации Малина бы даже прельстился, — если скажешь, где любовничек твой. Девчонка пошевелила губами. Взглянула ещё раз — покрасневшими, злыми глазами. Честно ответила: — Сдох, надеюсь. В наступившей тишине можно было услышать, как моргает ошалевшая братва Мамонта. — Ну и шкирли пошли, — кашлянул Тимоха, — вот так оставил на пять минут — уже смерти желают… Да нет. У Малины по спине прошёлся холодок. Мамонт, конечно, всегда без царя в голове был, но не настолько же… Или настолько? Недолго думая, он перешагнул через чьи-то ноги, дошёл до сжавшейся проститутки — или кем она там была, насрать, один хер жалко — ловко поднял на руки, прижал к себе, как котёнка. — Малин, — напряжённо позвал Жорик, — ты чё… А если реально его баба… Малина постарался натянуть тряпку так, чтобы никакие части тела не были видны. Ни руки, ни ноги. Ни шея… Ни в коем случае! — А ты б свою бабу бросил? Жорка замер. Он уже полгода жил с какой-то художницей и после работы мчал домой. Санёк переступил с ноги на ногу и стал совсем сердитым — вспомнил свою Айзарку на сносях. Димон опять пнул кого-то. С душой прям. Его Лена-Лера была тупой, как пробка, но обожала его до усрачки. Тимоха щёлкнул зажигалкой и сунул в рот лисичку. Они с Малиной единственными были без постоянных баб, но понятия имели. — Чё делать-то будем? — поинтересовался Димон после ещё одного пинка. Никак успокоиться не мог. Представил, как свою Лену-Леру кидает. Малина оглядел хату. Разруха, куча связанных братков, а Мамонта нигде нет. — Чё-чё… Банки им поставьте. Как следует. Всё пускай выложат. Кто, куда, откуда… А я пока с этой артисткой разберусь. Свезу куда и вернусь, покумекаем, порешаем чё с Мамонтом делать… Димон потёр руки. — По банкам у нас Железный, — намекнул он. Малина поморщился. Только Гришки с его чистоплюйством здесь не хватало. — Сами справимся, — решил он. Димон пожал плечами, мол. моё дело предложить, ваше — отказаться. Остальные принялись делиться: кто на стрёме, кто работать… Малина вышел из хаты и закрыл за собой дверь. Девчонка в его руках молчала, только сопела. Дышала часто. Была жутко горячая, словно в лихорадке горела. Куда ж её везти?.. Пока Малина думал и устраивал её на заднем сидении, она даже моргала через раз. Закуталась в своё тряпьё с головой, только глаза и блестели, испуганные, жалобные. Рот открыла, только когда тронулись: — А что значит — поставить банки? Малина хмыкнул, блокируя двери. На всякий случай. Вдруг сиганет? — Тебе это ещё рано знать, малая. Спать ложись, нам долго ехать. Обернулся на неё через минут пять — и правда спала. Маленькая и трогательная. И ноги босые. И серёжка в ухе только одна. Когда она всхлипнула во сне — незнакомая ему, безымянная, бес-по-лез-ная — Малина вынес Мамонту смертельный приговор. В конце концов, бывших бандитов не бывает.