Второстепенное и не очень

      День выдался херовый. Утром Малина окончательно расплевался с Ренаткой: та в последнее время совсем охренела и всё норовила залезть на шею и свесить ноги, осмелела, видимо, после того как поняла, что он её уже целых два месяца трали-валит. В обед посрался с инвесторами и едва сдержался, чтобы не прострелить кому-нибудь колено, чтобы базар фильтровали. Вечером потратил два часа на конспиративной хате, чтобы побалакать ни о чём с другими опгшниками: те изредка вкидывали какие-то идеи, но каждая звучала дебильнее предыдущей. А ночью в него врезалась "Копейка".       Может, будь день чуть менее херовым, то Малина отреагировал бы поспокойнее, но вышло как вышло: выскочил из машины, хлопнул кулаком по плешиво прокрашенному дешёвой розовой краской капоту — тут просел, естественно; пнул ногой колесо. У гелика разбилась фара и образовалась пара царапин. Хозяин машины не вышел, но он уже распсиховался и вызвал ментов, чтобы не дай Бог не придушить придурка.       Жилин прискакал через десять минут сразу с тремя стажёрами. Будто ждал его звонка. Вежливо постучал в окошко — до этого Малина треснул пару раз, но стекло уцелело. Дверь открылась и на свет наконец-то вылез хозяин. Хозяйка. Это оказалась девчонка, и Малину немного отпустило. Она была маленькая, хотя для него все, кто был меньше метр восемьдесят пять казались малышами, в дешёвенькой шубке и на не менее дешёвенькой машинке. Оценил брезгливо: видать, совсем со жлобом трахалась.       Составили протокол. Малина остыл и всё поглядывал на неё искоса. Белая щека. Взбитые по моде кудри под меховой шапкой. Старенькие сапожки. Когда Жилин поджал губы и принялся считать сумму ущерба, то Малина приготовился к слезам.       Он ненавидел, когда бабы плачут. Обычно они рыдали, чтобы надавить на жалость и иногда даже выходило, но Малина сейчас смотрел на неё и ждал, когда она разразится слезами. Но она не плакала, пока Жилин умело переводил царапины в рубли. Только на итоговой сумме резко опустила голову вниз, качнулись рыжие локоны, и Малина увидел, как упала пара слезинок. Щемануло жалостью — одета так себе, не скандалит, ещё и машина развалюха… Потом она подписала документы, оставила ему свой номер и побрела к своей дебильной "Копейке", чуть ли не спотыкаясь. Идиотка! Дура! Он очень старался на неё разозлиться, но все равно было жалко, хоть и не ревела.       Пару дней подождал и пригласил в Бирюзу перетереть. Не то что бы он собирался выжимать из неё бабло — чё там выжимать-то было? Мужик её раскошелится да и всё. Нет — иначе решат проблему.       Она пришла, конечно. Всё в той дешёвенькой шубке и уже без кудрей. Малина рассмотрел повнимательнее и остался вполне доволен: хорошенькая, молоденькая и свеженькая. Как конфетка. Перепуганная правда дико, но ничего, не обидит.       Торопливо выложила на стол конверт — руки у неё тряслись. Съежилась.       — У меня только четверть есть. Можно остальное позже?..       — Мне кусками не надо, сразу целиком отдашь. А мужик твой чё, не оплатит? — оценил голые коленки и нежную белую шею. Она была одета бедненько, но чистенько. В существовании мужика, хоть и не шибко богатого, Малина не сомневался, потому что не мог припомнить бабу, у которой была бы своя, честно заработанная машина в таком возрасте. Ей было лет шестнадцать на вид, если не ещё меньше. Так что же за мужик такой, почему сам не пришёл? Будь это его баба, то Малина не пустил бы разбираться хер знает с кем, сам бы поехал.       — У…       Он перебил:       — Будь ты моей бабой, я бы тебя не пустил самой с этим валандаться.       Она сбледнула с лица. Потом подняла голову. На него смотрели злющие, топкие глаза.       — Но я не ваша баба.       Малина взглянул на неё ещё раз. На глаза, на коленки… Похмыкал.       — Пока нет.       Ничего, исправит. Ноги у неё были ничего, сиськи тоже. Переоденет, сводит в нормальный салон… Вообще королева получится. Хотя так любой из любой мыши красотку сделают, но тут и без косметоса посмотреть было приятно.       Вынесли заказ. Девчонка убрала конверт обратно в сумку и вяло ковырялась в рыбе. К алкоголю не притронулась, катала кусок белого филе туда-сюда, часто моргала. Почти не говорила, только что-то короткое. Мол, звать Ева, лет восемнадцать, живу одна, машину подарили, учусь на филфаке, подрабатываю в телецентре. Малина кивал и смотрел, с каким трудом она держит вилку. Бесило. Глаз не поднимала.       — Да не бойся ты, — пророкотал, когда её зашуганность уже совсем надоела, — не обижу. Оставь себе свои копейки. И "Копейку" тоже. Так договоримся.       Осторожно вытащил вилку из ослабших пальцев, переплёл со своими, погладил. Она посмотрела на него. Глаза — как болото. Топкие и зелёные, будто русалочьи. Прошило током, резко стало душно. Давно не было, чтобы вот прям так… Вот так. С одного взгляда.       — Как договоримся?..       Он поморщился, но руку не отпустил.       — Ну ты дурочку-то из себя не строй. Ко мне поехали? — коленки, в конце концов. Ноги. Шея. Натурально розовый рот. Да и вообще всё… Приятное с полезным. Интересно, как ей больше понравится — спереди или сзади? Почему-то подумал, что проще будет нагнуть, а не уложить — не нравилось ей ему в лицо смотреть. Может, противно от шрама было?..       Она отняла руку.       — Нет.       — Нет, — удивлённо повторил, чувствуя себя идиотом. Он предлагал ей полежать полчаса, чтобы его отпустило от этих чумных русалочьих глаз, а она воротила нос! Ну не дура ли? Заставляла чувствовать себя озабоченным уродом, хотя виноватой была она. Никакая абсолютно — тихая, покорная, с тревожными глазами, но ты посмотри — нет… Что значит — нет?!       Вскочила.       — Простите… Мне нуж…       — Сядь, — Малина откинулся назад. Сощурился. Оглядел её ещё раз. Не женщина ещё, только глина, замесок. Что угодно вылепить можно, если постараться, — чё, есть всё-таки мужик?       Села, но на самый край стула. Поджала губы.       — Нет у меня никакого мужика.       — Будет, — категорично решил Малина. На душе вдруг сделалось легко и тепло, будто он сделал что-то правильное, как надо, — замуж за меня пойдёшь.       Она икнула.       — Но я…       Он не удержался — потянулся, поправил прядь волос, падающую на щёку, заправил за ухо.       — А чё ты? Должна столько, что всю жизнь отдавать будешь… Раз просто не хочешь, то давай сложно, чё… Паспорт с собой?       — Нет…       — Ну поехали тогда за паспортом сначала.       Она резко заткнулась. Малина со вздохом поднялся, вытащил из бумажника пару купюр с щедрыми чаевыми и бросил на стол, стащил со стула, натянул обратно на неё убогую шубу, поправил волосы, одел шапку. Деловито приложился ладонью к шее, погладил затылок. Сердце у неё билось часто-часто, как у птички. Ожила только тогда, когда посадил в машину. Заозиралась, завозилась:       — Я не могу выйти за вас замуж!       Малина пожал плечами.       — Можешь, конечно, чё тут не мочь-то?       Снова затихла. Потом вдруг расплакалась, обещала заплатить, ещё что-то… Большую часть не понял, если честно, но пришлось тормознуть, перетащить к себе, обнять и долго гладить по волосам. Пахло от неё сладко-сладко, как от мечты. Ничего, воспитает. Она сама в него врезалась! Он просто решил забрать себе, чтобы не убилась нигде, дурная.