Второстепенное и не очень

      У Малины в подполе гнило пять трупов. Метафорически, конечно же. Он сам себе клялся и божился, что нет, больше никогда на эти грабли не наступит, девяностые давно закончились и теперь нет ни сил, ни возможности, ни желания решать проблемы старым-добрым способом с участием паяльника, плоскогубцев, избиений и последующей кровавой баней. Всякое в жизни бывало, но он был честным коммерсантом и не менее честным бизнесменом. Читай: наёбывал государство на регулярной основе. Оно стонало, ворочалось, но ноги не смыкало. А раз не говорило "нет", значит, всё ему нравилось.       Девяностые вернулись неожиданным приветом с зоны. Малина думал, что Чеснок уже сдох, но нет, крепкий оказался, гнида. Всё ещё жил. Быками они бегали у разных паханов — вечно задирались на стрелках. Потом сами паханами стали — так Малина палатку у него отжал, вторую, магаз делили, место на рынке, потом Чеснок на челноков его наехал, стёкла в кафе побил… Малина ответил, Чеснока загребли. Вышел — опять зацепились языками, вечно хуями мерились. В конце концов Малина его слил по-умному, и Чеснок отъехал далеко и надолго.       Теперь вышел и полез к мамке. Малина многое мог простить, но не мамку. Уж за кого-кого, а за неё у него был разговор короткий, так что пришлось вспомнить былое и избавиться от гандона и его гандонят одним махом. Кровь замылась, трупы закопались, время потекло дальше. А через три года какой-то достоебучий золотоискатель, который искал в лесу несметные сокровища, откопал братскую могилку. И пошло-поехало.       В тюрьму — тем более из-за Чеснока — Малина не собирался. Как раз завёл шуры-муры с по-настоящему особенной бабой. Хорошенькой, молоденькой, искренней и из ментовки. Он её уже почти полгода трали-валил — девчонка то приезжала, то уезжала, и Малина в ней души не чаял. Она такая была… Будто волшебная. Казалось, идеальна со всех сторон, не считая работы. Киса его была болтливая, огненная и чуяла даже каплю лжи, растворенную посреди колодца правды. То ли учили её этому, то ли такой родилась — Малина не знал.       Он её прямо из ФЭС их уволок. Таскался туда едва ли не каждый день, как придурок, вениками её забрасывал, конфетами закидывал, мелочёвкой всякой задаривал — ничего другого она не брала. Долго добивался, а когда добился — угомонился. И плевать ему было, что она в перерывах от нескончаемой нежности и жадной, грубоватой любви копается то у него в шмотье, то в телефоне, то ещё где. Время такое было, дело, к тому же у них висело… Философски решил, что раз надо — значит надо. От него не убудет бабе своей немного подыграть, нравится ей играть в ищейку — пускай играет.       Где бы он ещё одну такую взял? А ради своей Кисы был готов и немного потерпеть, тем более, у неё быстро это дело прошло — мент же всё-таки, ничего не нашла и угомонилась. Они хорошо жили, по-семейному почти. Малина всё чаще стал задумываться о том, что пора бы уже и предложение ей сделать, женитьба, дети, все дела… Он давно уже не мальчик, по девчонке своей с ума сходит, она с ним тоже не за бабла кувыркается, вместе уже долго. Бабам это важно. Глядишь, ещё крепче любить станет.       Малина даже кольцо начал подбирать, свадебные журналы листать. Алик хмыкал, но молчал. Ржал одними глазами.       А потом раскопали Чеснока и его чесночат. Малина струхнул слегонца: раз уж за дело взялось ФЭС с цербершей Рогозиной, значит, докопаются. Как пить дать. Не угадал. За убийство почему-то сел Гвоздь и его вшивые остатки банды, а его разве что на допрос один раз свозили, но так, без огонька. Малина уже успел перевести дух, расслабиться, вернуться к мыслям о предложении и будущих свадебных хлопотах, как Киса обо всём догадалась.       Она была далеко не дурой. Она была кем угодно, но только не дурой.       Малина нашёл её у себя на даче. Собственно, дача была его де-факто, де-юре — принадлежала мамкиному любовнику. Тот был мужиком понятливым, не отсвечивал и о своём владении — как и о романе с мамулей — сильно не распространялся. Там же Малина и порешал проблемку с Чесноком несколько лет назад. Киса встретила его безрадостно, в ментовской форме. Малина почувствовал, как холодеет. Не могла же она… Стало страшно, как в детстве, когда мама ругалась и говорила, что всё тайное рано или поздно становится явным.       — Зачем ты их убил?       — Как ты поняла?       Она молча протянула к нему раскрытую ладонь, в которой лежал золотой зуб. Малина плюхнулся на диван и застонал. Закрыл голову руками, судорожно решая, что делать. Поганее всего было, что сам себя знал отлично — и пальцем её не тронет, чтобы сейчас не случилось. За всё время их с Кисой бурного романа, он больше всего боялся предательства. Что изменит. Что ментам сдаст.       — Так зачем? — она села рядом, но выдержала дистанцию. Пахнуло чем-то незнакомым, холодным, горьким… Разочарованием. Какой-то затаённой болью.       — Мамку он мою похитил, чтобы бизнес отжать, — неохотно ответил Малина, — я быстро его нашёл, потом заманил к себе, типа, договариваться… И убил. Всё. Видимо, когда бил, то зуб выбил… Надо же — убирал всё, а не заметил… Где нашла?       — Половица в дальнем углу чуть отошла от стены.       — Вот оно чё... Сдашь меня?       Киса встала и убрала зуб себе в карман.       — Ты знаешь, — она стащила с рук белые перчатки и сдула прядь волос с потного лба. Показалась ему вдруг очень маленькой и совсем несчастной, — иногда личное входит в конфликт со служебным. Каждый по себе выбирает, что ему дальше делать. Кто-то ради чувств предает долг, а кто-то предает долг ради чувств. У всех по-разному.       Малина обречённо зажмурился. Ему казалось, будто ему снова немного за двадцать, и судья выносит приговор, который упечёт его на два года за решётку.       — Кисуль, давай без этого вот… Сразу говори чё по чём, терпеть не могу, когда ботву эту разводят…       — Вставай. Фонарик мне подержишь.       Баба у Малины была клёвая. Замыла остатки крови, проинспектировала подвал целиком, собственноручно избавилась от золотого зуба и окровавленной тряпки, которую Малина забыл в подполе за бочкой. Потом поцеловала его — нежно-нежно. Была совсем рядом с тем, чтобы заплакать, и Малина с ужасом понимала, что не вынесет ей слёз. Всё бы вынес, но не это.       — Кис… Хочешь — бей, но только не плачь…       Она жёстко протёрла глаза до красноты и отошла. Обхватила себя руками за плечи, будто озябла.       — Я от тебя ухожу.       Малина скрипнул зубами. Отпускать её он не собирался. Ни сейчас, ни когда-либо вообще. Он её выбрал.       — К кому?       — Не к кому, а куда. Завтра мы уезжаем в Тверь на дело, вернусь через неделю. Вещи мои собери, пожалуйста… Я вернусь и заберу.       Он проигнорировал. Бессильно злился только.       — Мы? С кем ты едешь? — уточнил ревниво.       Он всегда ревниво уточнял с кем, куда, когда и на сколько. Боялся, что гулять от него будет. Она хохотала, рассказывала всё до мелочей и влезала на колени. Обычно всё заканчивалось жёстким, хорошим сексом. От себя отпускал с чисто мужским самодовольством — все знали, после кого у неё ноги дрожат и из-за кого враскорячку ходит.       Киса вернула его в новую реальность хлёстко, быстро и болезненно.       — Это тебя больше не касается.        И ушла. Когда за ней захлопнулась дверь, то Малина заорал, как резаный и принялся ломать мебель. Когда доломал — позвонил в аэропорт и заказал билет в Тверь. У него было не больше недели, чтобы придумать, как вернуть свою женщину обратно.