
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Романтика
Ангст
Экшн
Алкоголь
Любовь/Ненависть
Развитие отношений
Рейтинг за насилие и/или жестокость
Отношения втайне
Курение
Сложные отношения
Пытки
Смерть второстепенных персонажей
Жестокость
Упоминания жестокости
Неравные отношения
Ревность
Мелодрама
Первый раз
Сексуальная неопытность
Измена
Нежный секс
Трисам
Психологическое насилие
Исторические эпохи
Межэтнические отношения
Буллинг
Обреченные отношения
Любовь с первого взгляда
Плен
Характерная для канона жестокость
Первый поцелуй
Война
Леса
Впервые друг с другом
Борьба за отношения
1940-е годы
Любовный многоугольник
Фастберн
Эксперимент
Огнестрельное оружие
Запретные отношения
Дневники (стилизация)
Соперничество
Невзаимные чувства
Побег
Советский Союз
Вторая мировая
Партизаны
Описание
Май 1942 год. В военное время совершенно неуместны и даже аморальны всяческие проявления искренних, ничем не прикрытых Чувств между представителями двух враждующих наций…
Удастся ли Гансу и Полине в полной мере доказать обратное?..
Примечания
Метки всё ещё будут добавляться. Ребята, это «перезалив» данной работы спустя несколько месяцев. В теме ВОВ я очень «зелёная», так что исправляйте, ругайте и направляйте. Критику приму в любой форме в комментариях!
Автор ни в коем случае:
а) НЕ оправдывает идей фашизма/расизма и чего-то подобного.
б) Никого и ни к чему не призывает!
Первая, «вводная» часть работы: https://ficbook.net/readfic/0192a5d1-8d74-722f-bd66-f357ca013d53
ВНЕШНОСТЬ ПЕРСОНАЖЕЙ:
https://postimg.cc/HcfjLmKc Полина Орлова.
https://postimg.cc/4K0x8ZXL Ганс Кляйн.
https://postimg.cc/GTF3hyGV Татьяна Орлова.
https://postimg.cc/w3LjkSZ2 Фридрих Шульц.
https://postimg.cc/dL9QbGqT Григорий Смирнов.
https://postimg.cc/R6f4XHsh Николай Воропаев.
https://postimg.cc/q6T0YvSL Антонина Новикова.
https://postimg.cc/D87nPmqf Эмма Вальтер.
https://postimg.cc/gwLW2hPs Вера Ковалёва.
https://postimg.cc/hhBfND96 Аглая Варламова.
Посвящение
Читателям и всем, кого заинтересует данная работа!
Приговор.
10 ноября 2024, 11:27
Повествование ведётся от лица Ганса Кляйна.
Я больше не помнил себя. Совершеннейшим образом не помнил… Я не имел ни малейшего представления о том, кто я, где я, сколько сейчас времени, какой сейчас год, век… И что сейчас происходило в Мире, таком переменчивом и неустойчивом.
Однако, раз я уже не помнил и не ощущал самого себя, это означало лишь одно?… Что за мной полноправно пришла Смерть?… Что мне действительно настал физический конец?…
Что моя собственная Кончина уже близко или же — уже наступила, прямо в эту самую минуту?…
А может быть, я действительно уже умер, испустил дух, быть может, так всегда и бывает перед настоящей Смертью, просто я ещё заключён, я имею ввиду, заточен в собственном теле как самый последний на Земле преступник?…
Но. Я ведь и есть самый настоящий преступник, фашист, полноценный убийца. Сколько русских, евреев и иных «низших», по моему собственному мнению наций я искалечил и перебил… Не сосчитать. Уж точно собьёшься со счёта.
Почему же тогда я выбрал Её?.. Почему не запугал, не принудил, не изнасиловал по множеству раз?… Почему не убил, так же, как и всех остальных, в конце-то концов?… Почему в полной мере позволял ей на себе «ездить», потакать и манипулировать собой?
Ответ таится в самом твоём сердце, Ганс.
Потому что ты всеми фибрами своей Души, искренне и абсолютно без злого умысла полюбил эту хрупкую и миниатюрную русскую девушку, этого Ангела во плоти. Полюбил самой чистой на Свете Любовью, на которое только было способно твоё холодное и израненное после измены Эммы Вальтер сердце…
Ты полюбил этого Ангела заново и нашёл в себе силы перечеркнуть всё то плохое, что однажды случилось с тобой.
Она исцелила тебя. Она излечила твоё израненное сердце своей драгоценной девственной, словно кристалл, будто капелька чистейшей воды из Святого источника, абсолютно чистой Любовью. И ты должен быть всецело горд, что был у своей супруги первым во всех возможных смыслах этого слова…
Что именно с тобой она впервые познала сексуальные ласки, что именно ты подарил ей детей. Ваших детей…
А сейчас — ты действительно умираешь, Ганс Кляйн?… Ты целиком и полностью отказываешься от этой жизни?
Да как ты только смеешь так поступать!..
Подумай о детях, подумай о ней, в конце-то концов!..
Я предпринял попытку воскресить в своей памяти, максимально выжать из себя образ моей любимой женщины.
Но почему-то, у меня ничегошеньки не вышло: вместо образа моей желанной Полины Орловой, я вдруг увидел перед собой силуэт Антонины… Антонины Новиковой, той самой горе-переводчицы Вермахта, которая была хладнокровно застреляна немецкими солдатами, а точнее — одним из них, аккурат после большой пьянки.
Она была страшно бледна и облачена во всё черное, а точнее — в наглухо чёрное платье в пол.
Я сглотнул и попятился, а между тем, Антонина Новикова, страшно осклабившись, всё приближалась и приближалась ко мне…
Вдруг, Советская девушка резко и грубо взяла меня за запястье и наклонившись к самому моему уху, сексуально прошептала:
— Вот мы и встретились с тобой, Гансик… Теперь ты должен следовать за мной, — её горячее, абсолютно мерзкое дыхание обожгло мочку моего уха.
— Нет, нет! Я не могу с тобой пойти!.. Понимаешь?!… Не могу! У меня жена, дети… Я определённо не должен идти с тобой… — сказал я, чуть не плача, на что Антонина расплылась в хищной усмешке ещё пуще.
— Тебе придётся пойти со мной. Так или иначе. Это жизнь, Ганс. Твоя жена и дети справятся и без тебя… Действительно, на кой чёрт ты им сдался?…
А вот со мной ТАМ тебе будет очень и очень хорошо… — Антонина Новикова внезапным образом резко схватила меня за запястье, на что я принялся оказывать просто-напросто дичайшее сопротивление. Однако на это Тоня лишь заливалась поистине леденящим Душу беспощадным смехом…
Внезапный хлопок, и Антонина Новикова, точнее, её фантом, растворился в воздухе, будто сам по себе; словно его и не бывало.
Перед моими глазами возник на пару мгновений образ любимой женщины, и я издал протяжный, очень громкий стон от боли…
Затем — перед глазами возникла белая пустота. Абсолютно белоснежная пустота.
И всё?… Но я ведь до сих пор ощущаю самого себя. Так выглядит Рай?…
Или же Смерти не существует вообще? Не существует как таковой?…
Я предпринял попытку открыть глаза, и это сработало: я резким образом моргнул.
Затем — с большим трудом, но, всё же, открыл глаза. Огляделся вокруг, в том числе и задействуя боковое зрение.
Я лежал на постели в немецкой штрафной части. Да-да, в той самой, в которой непосредственно сейчас пребывал.
Каким образом меня обнаружили, кто именно меня обнаружил, да ещё и остановил обильное кровотечение, я и понятия совершенно не имел. Да и, честно говоря, не очень-то и стремился узнать об этом.
Сколько я провёл в тотальной «отключке»? День, два? А может — и целую неделю?… Этого я совершенно не знал. И опять же — совершенно не желал знать.
Нет, я всё-таки ошибся. Это здание не являлось моей штрафной частью. Это Советское здание именовалось немецким пунктом первой медицинской помощи.
Как я выяснил гораздо позже.
— Оо, Ганс Кляйн! Вы, наконец, очнулись?.. — промурлыкала над моим ухом очень молодая девушка в белоснежном халате по-немецки. Заслышав родную речь, я выдохнул с облегчением и моментально расслабился.
— Сколько я провёл без сознания?… — тупо спросил я у немецкой медсестры.
— Трое суток. Но это даже хорошо! — с неимоверным восторгом воскликнула она. — Организм же Ваш отдыхал! После такого-то ранения! — немка покачала головой.
— Я могу приступить к дальнейшей службе?… — поинтересовался я холодно, постепенно теряя терпение, будто по крупицам.
— Что Вы, что Вы, Ганс! — замахала руками медсестра. — Первичную медицинскую помощь мы Вам, разумеется, оказали и, конечно же, перевязали рану, чтобы остановить обильное кровотечение.
Ганс. Вам придётся вернуться в Германию на очень и очень длительный срок. И там проходить также очень длительный срок реабилитации. И да, вполне могут списать в инвалиды… Поскольку ранение очень и очень тяжёлое… Не думаю, что Вы когда-нибудь вновь вернётесь в строй Вермахта… Увы. Про это придётся, полагаю, навсегда забыть.
Я поджал губы и вздохнул. Попытался было перевернуться со спины на левый бок, однако не тут-то было: правый бок сызнова снова полыхнул огнём, и я сморщился от дикой волны боли.
Словно читая мои мысли, медсестра произнесла:
— Ну вот видите, я же говорю, ранение и вправду тяжёлое… Вам придётся менять повязки каждый час. Точнее, Вам их будут менять, разумеется. А так — я уже написала Вам необходимый документ, показание для обязательного
лечения на Родине. Вам просто жизненно необходимо вернуться домой… Надеюсь, Вас там ждут?…
— Ждут, — хмуро произнёс я, покачав головой.
— А кто, если не секрет?… — промурлыкала молоденькая медсестра с нескрываемым интересом в своём слащавом, как сдобная булочка с мёдом, голосе.
— Родители. Русская жена. Беременная, — произнёс я очень медленно, смакуя каждое слово и упиваясь так внезапно переменившейся реакцией этой нахальной и приставучей медсестрички.
— А… — разочарованно протянула та, отчего-то, опустив взгляд. — Ну что ж… Вот Вам и повод вернуться домой, не так ли?… — сверкнула медсестра ровными зубами, однако её улыбка оказалась совершенно вымученной.
Я хмыкнул и отвернулся к стене. Медсестра, между тем, покинула мою палату. Ну, если это можно было вообще назвать палатой: так, вполне себе небольшое помещение.
Однако, отчего-то, медсестра вернулась ко мне. Наклонившись к самому моему уху, ровно так же, как это сделала Антонина в моём предсмертном бреду, медсестра прошептала мне, постоянно оглядываясь, чтобы ровным счётом никто не слышал, ни одна живая Душа:
— Я скажу Вам честно и откровенно, Ганс. За вас похлопотали. Очень сильно похлопотали… Самое вышестоящее начальство… Обычно нам не доставляют раненных так стремительно, а Вас привезли спустя относительно небольшой промежуток времени после Вашего ранения… Это первое. Второе.
Ко мне зашли и приказали сразу же, моментально, чтобы я писала справку о лечении Вас на Родине. И чтобы я писала не просто такую справку, а возможные противопоказания Вашей дальнейшей службы на Восточном фронте…
Обычно с раненными, даже с тяжелоранеными так никто поступать не будет… По крайней мере, опять же, настолько стремительно. Вы — видимо, очень важный человек, Ганс Кляйн… — медсестра загадочно и хитро улыбнулась мне и вознамерилась уходить, однако я окликнул девушку, когда та была уже практически на выходе:
— Когда меня отправят в Германию?… — спросил я с дичайшей надеждой в своем голосе.
Разумеется, медсестра это услышала и тепло улыбнулась мне.
— Вас отправляют на Родину прямо завтра. Вас в любом случае отправили бы завтра, даже если Вы так и не пришли бы в сознание. Дневным поездом.
Поездом, на котором везут тяжелораненых офицеров, Вы же — всецело теперь в их числе. Поезд держит путь прямиком в Берлин, — хитро подмигнула мне молодая медсестра и добавила шёпотом:
— Поблагодарите от всей Души свою семью, Ганс Кляйн.
Немка стремительно удалилась из так называемой палаты, прежде чем я вообще успел раскрыть рот.
Я откинулся на подушки, и моё лицо озарила счастливейшая улыбка.
Polina… Моя любимейшая жена! Моя супруга!… Мы скоро свидимся! Мы встретимся, и я обниму тебя настолько крепко, насколько вообще хватит сил…
Разумеется, когда всецело вылечусь от ранения и прийду в себя окончательно.
Мы вновь будем вместе, Polina! И на этот раз — больше никто не разлучит нас!… Теперь, с этого самого момента, только сама Смерть посмеет это сделать, из лап которой меня целиком и полностью вырвала твоя чистая и искренняя Любовь…
Как же я был Счастлив, непомерно Счастлив в этот самый момент. И сейчас мне уже нечего было больше желать…