Полина

Разгар лета 1942 года, процесс «земляных работ». Разумеется, Советским гражданам было крайне морально тяжело полностью и безоговорочно принять тот факт, что они прямо сейчас работают на немецких захватчиков, однако с этим ничего нельзя было поделать конкретно в данный момент — такова была их навсегда изменившаяся действительность. Крайне безжалостная, беспощадная, даже к вмиг ослабевшим женщинам и старикам.  Мужчин в их, так называемом «отряде» водились крайне немногочисленное количество, и их, в основном — самых крепких и выносливых, по крайней мере, на первый взгляд — сразу же отвели подальше, чуть-чуть, но вглубь леса, делать что-то ещё. Что же конкретно — об этом Советские женщины и иссохшиеся немощные старики не имели ни малейшего представления, но, по-видимому, что-то уж крайне важное. Что-то важное конкретно для немецких захватчиков. В тот самый очень знойный летний день, аккурат после первой ночи, что Полина, Татка и другие несчастные люди провели, практически не спавши, на голых деревянных досках, лишь очень неумело обёрнутых тончайшей тканью, которая отнюдь не смягчала жёсткости этих самых досок, и они служили всем весьма своеобразной «постелью»; Полина Орлова на постоянной основе всецело начала замечать на себе внимательные, неотрывные взгляды того самого немецкого солдата — Якоба.  К сожалению или тотально к счастью, Орловой-старшей было лишь известно его имя, которое немец весьма тихо и крайне интимно проронил в их короткой беседе. Так, как бы совсем между прочим, между делом. Якоб всё время, исподтишка, донельзя аккуратным образом, словно в полной мере страшась чего-то, но подглядывал на хрупкую миниатюрную русскую блондинку, так неумело держащую огромную лопату в своих маленьких ручках. И отчего-то было в его этом взгляде что-то такое, что вселяло крайне двусмысленное чувство в человеческую Душу. Что-то запретное, даже аморальное, в каком-то смысле. Полина изо всех своих возможных сил старалась не встречаться с Якобом глазами… Вот совсем. Однако пару раз, всё же, глазной контакт состоялся между двумя молодыми людьми. И когда этот очень высокий молодой немец подошёл к ней практически вплотную и тихо-тихо, наклонясь к самому её ушку, шепнул на немецком: «Иди за мной», Орлова в полной мере оторопела. Русская девушка в одночасье будто «приросла» к земле. Словно её прибили к этой самой земле. Гвоздями. — Я… Я не могу, — опасливо  шепнула Полина в ответ на собственном родном языке, а затем — кое-как, из рук вон плохо повторила сказанное на немецком. — Я прошу тебя… Я умоляю тебя… красавица, — торопливая речь на вражеском языке просто не оставила девушке никакой надежды. Орлова ничегошеньки не поняла из сказанного этим немцем, однако всецело поняла лишь одно слово: «Красавица…» Орлова тотчас же отрывисто замотала головой, на что Якоб умоляющим взором посмотрел прямо ей в глаза. — Пойдём, — сызнова шепнул он и в ласковой манере взял её ладонь в свою, на что Полина сразу же отпрянула от солдата, вырвав свою руку из его хоть и нежной, однако, крайне цепкой хватки. — Прошу… прошу… — Ну… Хорошо. Я с тобой пойду, — закивала Орлова-старшая, тотально оглядевшись по сторонам, на самом деле, жаждя увидеть рядом своего любимого немецкого офицера. Однако Ганса почему-то как назло, по грустному стечению обстоятельств, конкретно сейчас не было рядом, и Полине Орловой ничего не оставалось делать, как пойти с этим долговязым немецким солдатом. Со стороны это смотрелось крайне странно и даже нелепо: маленькая, в полной мере миниатюрная русская девушка и крепкий долговязый вражеский солдат сейчас идут рядом, вместе. Несколько человек бросили лопаты и устремили свои взгляды на сложившуюся «парочку», и Полина Орлова могла в тот момент поклясться своей Жизнью: она была готова провалиться сквозь землю… Немец остановился возле высокой металической «будки» и жестом указал русской блондинке на распахнутый вход в неё. Орлова поджала губы, но залезла на порог и сразу же очутилась внутри. Якоб пролез за ней. Немец вновь жестом указал ей на жёсткий табурет, который стоял прямо посередине помещения будки. Полина села, расправив своё лёгкое летнее платьишко. Якоб с лёгкостью, одной рукой взял второй железный табурет, придвинул его к тому, на котором сейчас пребывала русская Орлова, поставив его прямо напротив.  И тоже сел на него. Пожирая девушку глазами, не мигая, оглядывая Орлову-старшую в упор, внимательно изучая её волосы, черты красивого привлекательного юного личика и телосложение. Так они и сидели очень продолжительное время. Молча. Совсем молча. — Ты безумно красива, — наконец, после такого нелепого долгого молчания заключил немецкий солдат. Полина-то это поняла. И полностью поняла. Только вот абсолютно не нашла, что ответить на такое смелое и абсолютно неуместное заявление. Да и что же тут можно ответить?.. Она безумным образом любит немецкого офицера — Ганса Кляйна. И у них всё серьёзно. Абсолютно. А тут, на неё, по сути, без шутливых мотивов, положил глаз ещё один немец. Не скажет же ему Полина в открытую, что она находиться в серьёзных и крайне стабильных отношениях непосредственно с его прямым начальником… Неизвестно, какие могут быть последствия после признания такого рода. И, в первую очередь — всецело для её Мужчины. Для Ганса.  — Ты нравишься мне, — совершенно неожиданно заявил Якоб, продолжавший в упор смотреть в глаза русской девушке. Полина Орлова сглотнула, однако — всецело продолжила хранить абсолютное молчание. Лишь облизала одним неловким движением своего языка крайне пересохшие губы с перепугу. И стремительно отвела взгляд. Немец вдруг встал с табурета, повернулся к Орловой спиной, и через минуту, Полина увидела в его руке огромную сдобную булку.  Затем Якоб плеснул в жестяную кружку воды комнатой температуры. Повернулся обратно к девушке и протянул той всё «добро».  Орлова опустила глаза и слегка даже отодвинула свой табурет. Тот поддался с неимоверным скрипом. — Пожалуйста… возьми… — проговорил немецкий солдат сызнова тоном, в котором плескалась мольба. — Я не приму это. Мне ничего от тебя не нужно. Так и знай. , — громко сообщила Полина по-русски, рывком встала с железного табурета и направилась к выходу из высокой металлической «будки». Когда блондинка спрыгнула с порога, она сразу же наткнулась на своего любимого немецкого офицера. Тот сейчас очень требовательно, вопросительно и даже грозно взирал на свою обожаемую маленькую девочку. — Ганс… — начала Орлова-старшая совершенным шёпотом, отойдя от проклятой будки на несколько шагов. — Ты ничего не хочешь мне сказать?.. — со злой интонацией спросил Кляйн на ломаном русском языке. — Это… Это — абсолютно не то, что ты успел себе вообразить!.. Этот Якоб… он… он… сам позвал меня зачем-то к нему в «будку». Да ещё и угостить пытался! Булкой, представляешь! — испуганно затараторила Полина. — Якоб, значит?.. — переспросил Ганс. — Да… Да, он. — Хорошо, Любовь моя. И даже не посмей подумать про то, что я тебе не поверил. А сейчас — иди. Иди обратно к эскарпу. Только… Не копай ничего. Я освобождаю тебя от этого. Тебе… Вредно. Я освобождаю тебя от этого на сегодня. И твою сестру… Так и передай ей… — ломаная русская речь. — Ты самый Лучший! — нежно прошептала русская блондинка и порывалась уже поцеловать Ганса, как тот медленно отстранился от своей любимой девочки, приложил указательный палец к губам. — Никто не должен знать о нас, Моя Любовь… А Якоб… Он понесёт ощутимое наказание… Да, потому что я и вправду ревную тебя. И всегда буду ревновать… А сейчас — иди. Иди, Polina… Прошу тебя. — Я люблю тебя — украдкой шепнула Советская девушка. — Я тебя тоже… Полина повернулась на сто восемьдесят градусов и торопливыми шагами побрела обратно, к месту земляных работ, а Ганс, отчего-то воровато оглянувшись вокруг, вскоре зашёл прямиком в «будку», прямиком туда, где сейчас располагался его горе-подчинённый.