
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Романтика
Ангст
Экшн
Алкоголь
Любовь/Ненависть
Развитие отношений
Рейтинг за насилие и/или жестокость
Отношения втайне
Курение
Сложные отношения
Пытки
Смерть второстепенных персонажей
Жестокость
Упоминания жестокости
Неравные отношения
Ревность
Мелодрама
Первый раз
Сексуальная неопытность
Измена
Нежный секс
Трисам
Психологическое насилие
Исторические эпохи
Межэтнические отношения
Буллинг
Обреченные отношения
Любовь с первого взгляда
Плен
Характерная для канона жестокость
Первый поцелуй
Война
Леса
Впервые друг с другом
Борьба за отношения
1940-е годы
Любовный многоугольник
Фастберн
Эксперимент
Огнестрельное оружие
Запретные отношения
Дневники (стилизация)
Соперничество
Невзаимные чувства
Побег
Советский Союз
Вторая мировая
Партизаны
Описание
Май 1942 год. В военное время совершенно неуместны и даже аморальны всяческие проявления искренних, ничем не прикрытых Чувств между представителями двух враждующих наций…
Удастся ли Гансу и Полине в полной мере доказать обратное?..
Примечания
Метки всё ещё будут добавляться. Ребята, это «перезалив» данной работы спустя несколько месяцев. В теме ВОВ я очень «зелёная», так что исправляйте, ругайте и направляйте. Критику приму в любой форме в комментариях!
Автор ни в коем случае:
а) НЕ оправдывает идей фашизма/расизма и чего-то подобного.
б) Никого и ни к чему не призывает!
Первая, «вводная» часть работы: https://ficbook.net/readfic/0192a5d1-8d74-722f-bd66-f357ca013d53
ВНЕШНОСТЬ ПЕРСОНАЖЕЙ:
https://postimg.cc/HcfjLmKc Полина Орлова.
https://postimg.cc/4K0x8ZXL Ганс Кляйн.
https://postimg.cc/GTF3hyGV Татьяна Орлова.
https://postimg.cc/w3LjkSZ2 Фридрих Шульц.
https://postimg.cc/dL9QbGqT Григорий Смирнов.
https://postimg.cc/R6f4XHsh Николай Воропаев.
https://postimg.cc/q6T0YvSL Антонина Новикова.
https://postimg.cc/D87nPmqf Эмма Вальтер.
https://postimg.cc/gwLW2hPs Вера Ковалёва.
https://postimg.cc/hhBfND96 Аглая Варламова.
Посвящение
Читателям и всем, кого заинтересует данная работа!
Дорога в Германию. Ч.2.
04 сентября 2024, 02:21
Полина Орлова.
Поезд всё шёл и шёл, бесконечно шёл, устремляясь вперёд.
Наш состав совершал редкие, но крайне продолжительные по времени остановки, иногда мы могли стоять по часу, а то и по полтора.
Когда Кёнигсберг, наконец, остался далеко позади, и мы давно покинули территорию Советского Союза, поездная бригада, если можно так выразиться, состоящая из медсестёр-немок и санитаров той же национальности, принялась избавляться от покойных немецких солдат, которые массово, со страшными, порой совершенно чудовищными и невообразимыми стонами уходили в Мир Иной прямо в продолжительной дороге.
Почивших начали попросту снимать с поезда, «пачками», а порой — даже десятками.
Могу предположить, что состав подолгу стоял лишь по этой — на первый взгляд, ничего не значащей причине, однако, оказавшейся одной из ключевых.
Однако поезд также загружался различными медицинскими предметами, по-видимому, самой первой необходимости и, как это не было странным — хоть каким-никаким, но продовольствием.
За всё время, что я провела в действительно дальней и тяжёлой дороге, меня всё пичкали и пичкали отвратительным варевом, как медсёстры сами назвали — «Suppe», что в принципе, можно перевести как «суп», по полноценному созвучию с русским языком. Однако, это варево, действительно отвратительного качества, у меня язык не повернулся назвать супом.
Или как просторечно называли у нас, в деревне Белый колодец — «похлёбка». Но даже такое слово сюда совсем мало подходило: варево представляло собой какую-то жидкость из неизвестной мне на вкус крупы и ужасного привкуса мяса. Совершеннейшем образом мерзкого, после употребления которого, меня иногда рвало ещё больше.
Иногда я ходила, прогуливалась взад-вперёд по вагону, между рядами с обездвиженными тяжелоранеными вражескими солдатами, которые стонали, хрипели и даже — в каких-то случаях задыхались.
Некоторые из солдат умерли прямо у меня на глазах. Солдата четыре, уж точно.
Жаль ли мне было этих несчастных, буквально приговорённых к смерти обречённых мужчин, которые умирали и умирали, в тяжёлых предсмертных муках, в дичайших приступах агонии?..
Нет. Совсем нет.
А вот себя — мне было крайне жаль.
Кто я теперь?.. Отныне и навсегда — я кто?..
Юная девушка, которая сейчас бежит, в буквальном смысле «улепётывает», всё дальше и дальше от страшной, поглотившей всё на своём пути, Войны?.
Чувствовала ли я себя Предательницей Родины, тем человеком, который в полной мере пожертвовал честью моего родного Советского Союза?..
О, да. Ещё как!..
Именно в те роковые моменты, когда я всецело предавалась размышлениям конкретно этого рода, я не могла более сдерживать слёз. Я плакала, вновь плакала, а изредка даже — когда медсестра, дежурившая в моём вагоне, отходила от моего места на значительное расстояние — я билась в беззвучной истерике.
Уткнувшись лицом в брезент, заботливо постеленный именно для меня, я в буквальном смысле выла. Выла от бессилия, безысходности и тотальной невозможности изменить то, что уже произошло со мной.
Да, я много думала и о Гансе. Уж слишком много для среднестатистической сильно влюблённой особы.
И именно мой любимый немец, а точнее — мысли о нём, полностью грели моё сердце. Эти помысли словно окутывали меня невесомой, но такой уютной и комфортной «дымкой», от которой мне и вправду хотелось продолжать жить дальше. Продолжать бороться. Несмотря ни на что.
Как же там сейчас Татка?.. Таня, которая осталась в немецкой части? Хорошо ли она кушает, чувствует себя, не обижают ли её немцы?..
При внезапной мысли о родной сестре, сердце моё больно закололо…
Нет.
Я должна.
Я просто обязана прекратить так переживать!..
В конце концов, сейчас я ответственна не только за своё здоровье и эмоциональное состояние: наверное, все мои переживания и горькие слёзы хоть каким-то образом, но беспокоят моего будущего малыша.
И именно поэтому, когда поезд умчался вдаль от границ Польши, я совсем перестала плакать, а позже — запретила себе и слишком близко к сердцу всё воспринимать.
В конце концов, всё уже случилось так, как случилось, и в данную минуту волноваться о прошлом больше незачем: всё ведь уже произошло и нельзя ровным счётом ничегошеньки изменить.
Да, я действительно люблю Ганса, и мысли о нём придают мне хоть каких-то, но сил, дают дополнительное количество энергии.
Хоть бы он остался жив в этой проклятой Войне!.. Хоть бы он поскорее вернулся к себе домой, в Берлин!..
Да. Он, может быть, отправится к себе домой, на немецкую землю.
А я?..
Я-то зачем еду в совершенно чужую мне страну?.. И зачем я это делаю по своей собственной воле?..
Чтобы родить крошку, в которой уже течёт, по сути, ненавистная мне немецкая кровь?..
Чтобы спасти себя саму от ужасов страшной Войны?..
Чтобы спасти нас троих, нашу новоиспечённую семью разом?..
Я не знаю. Правда, не знаю ровным счётом ничего.
Поезд ехал словно в ленивой манере, крайне нерасторопно, чуть покачиваясь на полном ходу.
Пару раз мы стояли только из-за того, что пропускали встречные составы — с ранеными немецкими солдатами и с русскими узниками, которых везли в Германию принудительно.
А меня?..
Почему же меня везут туда абсолютно добровольно?..
Любила ли я ту жизнь, которая сейчас ежесекундно подрастала у меня внутри?..
Право слово, я не могу совершенно честным образом ответить самой себе на этот болезненный вопрос.
Кроме добротного тёплого плотного пальто, которым заботливо снабдил меня мой муж, я была одета в женское платье в пол, свободного покроя. Это платье тоже отдал мне Ганс и велел надеть его конкретно в дорогу.
Право слово, я не имела понятия, откуда у него все эти вещи. Но одно я могла сказать с совершеннейшей точностью: у нас никогда, отродясь, в Советском Союзе не было таких качественных тканей и крайне добротного пошива. То, что эти вещи — иностранного происхождения, я ни на секунду не сомневалась.
Аккурат после того, как наш поезд всецело миновал польские просторы, я начала крайне много спать: многих покойных солдат сгрузили с состава и поэтому отвратительный запах хоть на толику, но значительно поутих.
Я всё спала и спала, пребывая в тотальном забытье, однако уже — совершенно по собственной воле.
Пару раз меня, всё же, будила немецкая медсестра, чтобы по обыкновению накормить отвратной бурдой и дать достаточное количество питьевой воды, за что, на самом деле, я была премного ей благодарна.
Когда я очнулась от продолжительного сна в четвёртый раз, я в полной мере заметила, что поезд начал стремительно замедлять свой ход.
Наконец, через часа полтора, состав со скрежетом колёс затормозил, а затем — усиленно дёрнулся и вдруг — совсем остановился.
Я сонным взором выглянула в широкое окно и сразу же уловила очертания незнакомого, вражеского мне большого города… Города, который, наверняка, я возненавижу. Всем своим юным девичьим сердцем…
— Приехали, фрау Кляйн. Вот мы и в Берлине! — радостно воскликнула обслуживающая меня медсестра на чистейшем немецком. — Пожалуйста, только не забудьте свои документы, — пропела девушка, вручив мне увесистый свёрток обратно.
Я приняла его дрожащими пальцами, и немного погодя, не без помощи немецкого санитара, оперевшись на его руки, «вылезла» на довольно прохладный воздух чужой и вражеской страны.
Вот и всё.
Моя другая жизнь началась с этой самой секунды.
Абсолютно неизвестная и именно поэтому — донельзя страшная.