Полина

Утро в одной из главнейших частей Вермахта наступило крайне стремительно. Возможно, так же стремительно, как состоялась повторная встреча наших главных героев. Однако Ганс Кляйн так и не смог уснуть. Ни на минутку. Парень всё это время любовался мирно спящей любимой женщиной, и по правде говоря, откровенно умилялся. Ровно каждый раз, когда его взгляд скользил по истинно красивому личику беременной блондинки. Подумать только!.. Он, Ганс Кляйн, двадцати четырёх лет от роду, офицер Вермахта, станет отцом: у него родится сынок или доченька!. А всё-таки, Судьба иногда преподносит довольно щедрые подарки… Ганс, бросив крайне нежный и крайний взгляд на любимую Полину, неспешно встал с теперь уже с их кровати.  Натянув на себя брюки своей военной формы, он, чуть погодя, полностью облачился в неё и на цыпочках покинул помещение, в котором сейчас Полина Орлова видела свой "десятый сон", как предполагал сам Ганс. Немец неторопливым шагом спустился вниз по скрипучей полуразрушенной лестнице и вышел на крыльцо части Вермахта. Вдохнул холодный сентябрьский воздух полной грудью и чуть было не подпрыгнул от сильнейшего испуга: слегка поодаль от него неподвижно, словно замершая статуя, стояла Антонина Новикова — переводчик, так бессовестно переметнувшаяся на немецкую сторону. Антонина повернула голову по направлению Ганса и тряхнула своей шикарной шевелюрой. — Курить будешь? — Ганс неожиданно протянул Тоньке Советскую сигарету. — Не откажусь, — довольно сухо произнесла девушка и взяла сигарету из пальцев немца.  Немецкий офицер помог Тоне «прикурить» и минут с пять, а то и целых шесть, они молча «дымили», расслабленно выпуская дым в холодный утренний осенний воздух. — Ну и как тебе, в роли будущего отца? — съязвила вдруг, совершенно ни с того ни с сего Тонька. — Ты о чём?.. — Я о чём?!.. Как ты однажды сказал мне: "хватит дурака валять". Полина твоя «брюхатая» — вот я о чём! И не убеждай меня в том, что ты не понял с самого первого раза, о чём я говорю — всё равно не поверю. — Разумеется, не жалуюсь, — грубым тоном отрезал Ганс Кляйн. — Да и вообще, это тебя совершеннейшем образом не должно касаться… — Конечно, а то как же! Я же — не твоя обожаемая Полиночка!.. — Детский лепет, — скривился вдруг Кляйн. — Ты ведёшь себя как абсолютный  ребёнок. — Ты забыл, что мне всего семнадцать!.. — гневно выпалила Тонька. — Тебе всего семнадцать, однако ты уже очень хорошо укоренилась в роли шлюхи, — выплюнул вдруг Ганс с чистейшей и высочайшей формой неприязни. — Да как ты смеешь оскорблять меня!.. — Я не оскорбил тебя сейчас. Я озвучил полноценный факт. Ты разве забыла своё   сексуальное рандеву?.. После этой фразы Тонька явно потупилась. Но лишь на какие-то короткие мгновения. Девушкам такого склада мышления, как Антонина, понятия "честь"; "стыд" и "мораль" были в принципе, незнакомы. Ганс Кляйн, докурив сигарету совсем до фильтра, стремительно удалился обратно в здание части, оставив Тоньку в мучительных сетях собственных мыслей.                            ***                Meine lieben Eltern! Не спорю, данное письмо является весьма неожиданным для вас. Для тебя, Miene liebe Mutter и для тебя, Mein lieber Vater!  Осмелюсь предположить, что я стал писать вам слишком уж часто и, тем самым, совершенно вам надоел… Однако в данный момент времени я уж точно не смогу скрыть, сдержать свою непомерную радость, которая так и рвётся из самых недр моей оживленной и обновлённой Души наружу. Судьба вновь свела меня с моей Любимой и Самой Желанной женщиной — со Светом в моей потерянной Жизни.  Polina ждёт ребёнка! МОЕГО ребёнка. В скором времени я стану отцом!.. Я настолько счастлив, что по-настоящему прослезился сегодня утром, вот прямо в тот самый момент, когда писал вам это письмо. Дорогие родители! Polina будет жить у вас: я скоро отправлю её прямиком в Берлин поездом. Отныне и навсегда она станет полноправной хозяйкой нашего поместья. МОЙ ребёнок должен быть полностью в безопасности. Впрочем, ровно так же, как и моя по-настоящему Любимая женщина.  Отныне и навсегда — они моя полноценная Семья, которых я люблю и боготворю. Люблю больше, чем самого себя. И теперь я полноценно за них в ответе. До конца собственной жизни. Быть может, по-настоящему короткой жизни. Однако именно данный факт до сих пор мне неизвестен…                 Надеюсь, у вас всё хорошо.                             Ганс Кляйн.  Немецкий офицер закончил написание письма, а затем — просто сложил лист желтоватой, немного ветхой бумаги вдвое.                            *** В полной мере прийдя в себя ото сна и сладко потянувшись на кровати в немецкой части, Полина первым делом решила разыскать родную младшую сестру — Татьяну Орлову. Утро находилось сейчас в самом своём рассвете: светило тусклое, однако ещё активное сентябрьское солнце. Из окна спальни слышалось задорное щебетание птиц.  — Тат, ты далече это направляешься? — спросила Полина, поравнявшись с родной сестрой в коридоре. — Хочу к Гришке попасть. В специальное помещение, где пленных держат. Совесть меня мучает, Поль… Совесть. Что они там — в настоящем плену, ничегошеньки не ели, а мы вчера с тобой — как барыни… Тьфу!.. Вспоминать на самом деле противно! Это что ж, сестра, получается, мы Родину с тобой продали за еду эту немецкую?.. — Да я как-то и не думала об этом… — недоуменно пожала плечами беременная молодая девушка. — А я — думала. Всю ночь напролёт думала, Поль… Практически не спала! Предатели мы с тобой. Предатели и есть!.. Вот, хоть что-то им поесть отнести, — продолжала Тата свой монолог, кивнув на миску овсяной каши и на кусок пирога в своих хрупких руках. Полина Орлова, крепко сжав губы, сейчас следовала по пятам за сестрой. На душе у девушки сразу же сделалось крайне неспокойно… Она тоже зашла в столовую и набрала еды в свои маленькие руки. Как только девушки попали в помещение для пленных, где сейчас располагался их уже бывший партизанский отряд, состоящий из избитых и голодных мужчин, начался полный громкий галдёж.  Разумеется, такая реакция была вызвана появлением здесь лишь одного человека — старшей сестры Татьяны Орловой. — … Сама пришла!.. — … На плаху!.. — … Под трибунал — за предательство Родины!.. Возмущённый галдёж всё продолжался и продолжался и, казалось бы, не будет этому конца и края, как вдруг Полина самолично подошла к одному из партизан и молча протянула тому миску с кашей, кусок сладкого пирога и варёное яйцо. — Я не буду ничего есть из твоих рук, — произнёс партизан с отвращением, кивнув на еду, которую в данный момент протягивала ему Полина Орлова.  — Ты всего лишь подстилка немецкая — с отвращением вдруг добавил он. — Ага, шлюха немецкая. Ну что, приятно тебе было отдаваться врагу и стонать под ним?.. Повесить бы тебя, да на глазах у всех! И выродка твоего фашисткого тоже, — вторил ему другой пленный и с неприязнью плюнул прямо под ноги блондинке. — Господи… Да что вы вообще такое несёте! Скажите спасибо, что ещё живы! — за сестру Таня готова была в прямом смысле «порвать любого».  Однако сейчас у девушки на глазах моментально выступили слёзы: её родную сестру ещё никогда так не оскорбляли… Полина стремглав вылетела из помещения. Из глаз её, таким же образом, тотчас брызнули предательские слёзы. Сейчас Советская девушка по-настоящему плакала. Навзрыд: ей всерьёз стало обидно и очень душевно больно. Разве она в полной мере виновата в том, что она и Ганс — по-настоящему любят друг друга?.. Разве человек в состоянии контролировать такое неземное и прекрасное чувство, как Любовь?.. Разве сердцу отдашь приказ, кого именно любить?.. Не вышла, выбежала Татьяна. Обняла трясущуюся от сильных рыданий Полину за плечи. — Ну-ну-ну… Вот окаянные!… Бесчеловечные совсем… Совсем бесчеловечные!… — Тата, они правы… — всхлипнула Полина, всё ещё сотрясаясь от громких рыданий.  — Совсем не правы! — горячо возразила Татка. — Они и не знают совсем, насколько вы с Гансом друг друга любите… А я — знаю! Всё время была этому свидетель. Он действительно ЛЮБИТ тебя, Поль… А уж ты его… И говорить об этом нечего. Пойдём же! — Татьяна увела старшую сестру под локоть, подальше от помещения пленных партизан. Однако стоило Полине ненадолго разлучиться с Таней и войти в открытый сейчас кабинет её любимого человека, там её, действительно складывалось такое впечатление, что специально ждала Антонина Новикова. — Привет, — беззастенчивым тоном своего голоса начала Тонька. — Ну привет… — тяжело выдохнула красивая беременная блондинка. — Присядь. Разговор есть, — Антонина любезно указала Полине на стул, сама пребывая в данную минуту в кресле Кляйна. — Где Ганс? — с тревогой в голосе спросила Полина. — Завтракает он. И тебе совершенно не следует так волноваться… — Что хотела? — неприветливым тоном поинтересовалась Орлова. — Хотела сказать тебе кое-что… Пока ты не совершила совсем непоправимый шаг… — Я не понимаю совсем, о чём ты говоришь сейчас. — Перейду сразу к делу. Ганс был тебе неверен… Полина сглотнула. — Что ты имеешь ввиду?… — Переспали мы. Ну, понимаешь, да, не маленькая. Неверен он тебе был. Изменил. Со мной. Мы провели шикарнейшую ночь вместе. А сейчас — он поёт тебе о вечной Любви. Право слово, смешно. В глазах у Орловой-старшей тотчас же потемнело. Девушка была вынуждена схватится за кромку стола, чтобы окончательно не упасть. Полина тяжело задышала. Глаза подлой Тоньки расширились от чистейшего испуга. — Тебе плохо?.. Однако Орлова-старшая не отвечала. А ещё миг — и она попросту потеряла сознание… Ганс Кляйн именно в эту самую злосчастную секунду переступил порог своего кабинета. Увидев свою любимую, распластавшуюся сейчас без чувств на стуле, глаза молодого немецкого офицера расширились сами собой. Совершеннейшим образом рассвирепев, Ганс повернулся к Тоньке Новиковой: — Что ты ей сказала?!.. Что ты ей сказала такого, что ей вдруг резко стало плохо?! — гаркнул Ганс, тяжело дыша. — Да ничего особенного. Всего лишь соврала про то, что мы с тобой провели вдвоём абсолютно потрясающую ночь. А она, дура, купилась на это. И поверила. Смешно и весело же, да?.. Ну согласись же! — Если с МОИМ ребёнком, с любимой женщиной или с ними обоими что-то случится, я собственноручно задушу тебя. Даже несмотря на тот факт, что я — в корне мягкотелый человек и порой, сентиментальный. Я тебя просто порву… Я убью тебя самолично!.. Так и знай! Абсолютно впервые Антонина Новикова действительно испытала настоящий страх. Девушке и вправду стало страшно просто находиться рядом с немецким офицером. До чёртовой дрожи в коленях… Ведь перед ней — немец, по сути, враг. И чисто теоретически: сделать Ганс сейчас с ней может абсолютно всё, что угодно. Ровно то, что ему заблагорассудится…