Ледяная химия

«Когда любишь по-настоящему, в тебе исчезает страх быть уязвимым, ведь рядом с этим человеком твоя слабость становится силой».

Наши дни... Декабрь в нашем городке всегда особенный. Снег ложится мягким пушистым покрывалом, скрывая все несовершенства улиц и превращая город в сказку. Люди на улицах кутаются в тёплые шарфы, пыхтят паром, и лишь дети кажутся невозмутимыми — играют в снежки и катаются на санках. На календаре середина декабря, но праздники уже витали в воздухе: мерцание гирлянд, запах горячего кофе с корицей, и тихое шуршание снега под ногами. Я же, как всегда, спешила на каток. День только начинался, но мне уже не терпелось погрузиться в знакомый мир льда и движения. Ледяное поле раскинулось передо мной, сверкая в первых лучах утреннего солнца. На улице было морозно, но воздух был чистый, бодрящий. Надев коньки, я привычно подтянула шнурки. Подойдя к катку, я замечаю высокого парня с тёмными волосами, который махает мне рукой. Это был Ваня Чернов — мой неизменный партнёр по парному катанию. Мы вместе уже десять лет, и за это время он стал не только напарником, но и настоящим другом. — Мирка, ну ты и черепаха! — кричит он, широко улыбаясь. Я закатываюглаза, но не могу сдержать улыбки. — Да-да, потерпи ещё немного, Чернов! — отвечаю я, подъезжая к нему. Мы обмениваемся короткими приветствиями, и я тут же спрашиваю: — А где Александра Владимировна? Неужели снова опаздывает? — Да, она застряла в пробке, — отвечает Ваня, поправляя свои перчатки. — Снегопад же, сама видешь. Так что у нас есть время. Давай покатаемся и поболтаем. — Отличная идея, — соглашаюсь я, начиная движение. Мы катались, скользя по зеркальной поверхности льда, и разговаривали обо всём на свете. — Угадай, что у меня нового? — начинает он, лукаво прищурившись. — Опять пятёрка по теории спорта? — предполагаю я с улыбкой. — Нет, Мир, — он многозначительно вытягивает паузу. — У меня было первое свидание. Я поднимаю брови. — Серьёзно? С кем? — Алина. Я тебе говорил про неё? Блондинка с нашей группы. — Ах, та самая, — вспоминаю я, заинтересованно глядя на него. — Ну, и как прошло? Друг тут же начинает рассказывать, как он пригласил её на каток, как нервничал, как пытался шутить, а потом случайно поскользнулся и чуть не упал. — Она засмеялась и сказала, что я самый забавный парень, которого она встречала, — заканчивает он с гордостью. Я смеюсь. — Звучит мило, Вань. Но, знаешь, тебе надо быть чуть увереннее. Девушки любят, когда парень уверен в себе. — Ага, — усмехается он. — Буду иметь в виду. После небольшой паузы он неожиданно обнимает меня за плечи. — А как у тебя с Глебом? Моё настроение сразу падает. Я опускаю глаза, пытаясь скрыть это. — Мы... опять поссорились. — Опять? — с ноткой удивления спрашивает друг, останавливаясь. Я киваю, не поднимая взгляда. — Из-за чего? — Из-за ревности, как всегда, — выдыхаю. — Он видел, как я разговаривала с одногруппником, и устроил сцену. Чернов берет меня за плечи, заставив посмотреть ему в глаза. — Мир, честно. Ты действительно хочешь быть с ним? Вы уже три года вместе, а ты плачешь из-за него каждую неделю. Может, пора... ну, знаешь... — Расстаться? — закончиваю я за него, широко раскрыв глаза. — Нет! Мы любим друг друга! Он смотрит на меня долгим, испытующим взглядом. — Какая же ты дура, Кисляк, — произносит он наконец, но его голос мягкий, почти сочувствующий. — Что? — возмущённо восклицаю я, уже готовая дать ему отпор. Но в этот момент раздается знакомый голос: — Так, молодёжь! Достаточно болтать, пора работать! Мы оборачиваемся. На бортике катка стоит Александра Владимировна, наша тренер, со своим неизменным строгим взглядом. — Ну всё, попались, — бормочет Ваня, усмехнувшись. "Я глянула на него и поняла, что, несмотря на наши разногласия, он всегда был рядом. А Глеб? Вопрос, который Ваня задал мне, остался висеть в воздухе, и я знала, что однажды мне придётся на него ответить." Каток ожил. Хруст льда под коньками, мягкий голос Александры Владимировны, отдающийся эхом под высоким потолком, и наши синхронные движения, словно завораживающий танец. Для нас с Ваней тренировки всегда были чем-то особенным. Это время, когда весь мир исчезает, оставляя только лед, партнёра и музыку. Забываешь о проблемах, чувствах, ревности, нерешённых вопросах — всё растворяется в морозном воздухе и белом сиянии ледяной арены. Александра Владимировна хлопает в ладони, привлекая наше внимание. — Так, Чернов, Кисляк, начнём с разминки. Я хочу увидеть чёткие прыжки и идеальную синхронизацию в подкрутках. — Всё, как всегда, — причитает Ваня, скептически посмотрев на меня. — Всё, как всегда, — соглашаюсь я с лёгкой улыбкой, потому что знаю: мы справимся. Мы начали с базовых элементов: плавных скольжений, вращений, простых связок. Лёд был гладким, как зеркало, и, несмотря на напряжение, я чувствовала себя свободной. — Мир, чуть ниже корпус, — бросает Александра Владимировна, проходя мимо бортика. — Ваня, больше амплитуды! — Её любимая фраза, — хмыкает друг, разгоняясь для выброса. — Поехали, — произношу я, и он подхватывает меня за талию, раскручивая и отпуская в точный момент. "Взлететь, как птица, сделать оборот, почувствовать опору под ногами и... чистый выезд. Я улыбнулась." — Хорошо, Мир! — хвалит тренер. — Но разгон перед прыжком был слабоват. Чернов, это к тебе. — Да как всегда, виноват я, — усмехается Ваня, подмигнув мне. Мы продолжаем работать. Подкрутки, поддержки, сложные связки — всё должно быть идеально. — Помнишь, как десять лет назад мы вообще не могли держать баланс? — спрашивает Ваня, когда мы готовились к следующему элементу. — Помню, — смеюсь я, поднимая глаза. — Ты тогда умудрился меня уронить прямо на нос. — Это было случайно! — он возмутился, но в его голосе слышались нотки смеха. — Да-да, случайно, — передразниваю я его, и мы оба засмеялись.

***

— Вань, выше руку, — строго говорит тренер, наблюдая за нашим исполнением сложной поддержки. Он подхватывает меня, я вытягиваюсь, чувствуя, как мышцы напряжены до предела. В этот момент я всегда полностью доверяла ему — знала, что он не подведёт. — Стоп! Хорошо, ребята. Берите минуту на отдых, — раздается голос тренера. Мы спускаемся к бортику, тяжело дыша. — Тебе нужно больше спать, — говорит Ваня, глядя на меня. — У тебя тени под глазами, Мир. — Это из-за учёбы, — отмахиваюсь я, облокотившись на бортик. — Сессия, курсовые, зачёты... — И Глеб, — добавляет он, глядя на меня пристально. Я отворачиваюсь, не желая продолжать этот разговор. — Ладно, — вздыхает он, понимая, что давить бесполезно. — Но если что, ты знаешь, где меня найти. — А теперь давайте попробуем новый элемент, — скомандовала Александра Владимировна, снова хлопнув в ладоши. — Это важно для нашей новой программы. — Вперёд, Чернов, — шепчу я с улыбкой. — Ага, конечно, Кисляк, — отвечает он, закативая глаза. Элемент был сложным: нужно было соединить поддержку с вращением и плавно перейти в выброс. Мы попробовали несколько раз, но что-то постоянно шло не так. — Мир, выше голову! — раздражённо бросает Ваня, когда мы снова спустились к бортику. — А ты следи за скоростью! — отгрызаюсь я. — Всё, достаточно, — вмешивается Александра Владимировна. — Отдохните пять минут, а потом попробуем ещё раз. Мы молча отходим в сторону, каждый погружённый в свои мысли. — Знаешь, — неожиданно говорит друг, нарушая тишину. — Несмотря на всё это, я рад, что у нас есть лед. Я смотрю на него, удивлённая этим откровением. — Почему? — Потому что здесь всё проще. Здесь только ты, я и лёд. Нет Глеба, нет Алины, нет проблем. Только катание. Его слова заставили меня задуматься. "Может, он был прав? Лёд всегда был моим убежищем, где я могла быть собой. Но что, если я уже слишком привязана к этому миру, чтобы разобраться в своих чувствах за его пределами?"

***

Тренировка закончилась. Лёд ещё долго будет держать отпечатки наших коньков, но нам пора уходить. Мы с Ваней вышли из здания катка, и холодный декабрьский воздух тут же обдал нас морозной свежестью. Я натянула шапку поглубже, спрятав уши от пронизывающего ветра. Дыхание вырывалось изо рта белым паром, а вдалеке мерцали огоньки гирлянд. В такие моменты зима казалась мне самым красивым временем года. Мы шли вдоль заснеженной дорожки, болтая о тренировке и о том, что можно было бы сделать лучше. Чернов что-то ворчал про новую программу, но я лишь рассеянно кивала, замечая фигуру около забора. Узнать его было легко. Высокий, с тёмными волосами, в длинном чёрном пальто, он стоял, опираясь на деревянный забор, и курил. Увидев его, я невольно улыбнулась. — Глеб, — шепчу я, как будто боюсь, что этот момент исчезнет, если скажу громче. — О, ну конечно, — бормочет Ваня, цокнув языком. — Вот и наш герой. Я бросаю на него короткий взгляд, полный укоризны, но ничего не отвечаю. Парень замечает нас. Он бросает сигарету на снег, растоптует её ботинком и неторопливо подходит. Его взгляд скользит по мне, потом по Ване, и снова возвращается ко мне. — Привет, — говорит он, его голос звучал тепло. — Привет, — отвечаю я, улыбнувшись ещё шире. Он наклоняется и коротко целует меня в губы. Я чувствую, как моё сердце замирает на секунду, а потом забивается ещё сильнее. — Это тебе, — произносит он, протягивая мне букет чайных роз. Я осторожно беру цветы, стараясь не повредить тонкие стебли. — Спасибо, они прекрасны, — отвечаю я, вдыхая нежный аромат. — Ага, прекрасны, — с лёгкой усмешкой щебечет Чернов, перебросив спортивную сумку через плечо. — Глеб, рад видеть. Парень едва заметно кивает в ответ. — Чернов, — говорит он сухо, его голос сразу стал прохладным. Между ними повисает напряжённая тишина. Я чувствую, как Ваня напрягается рядом, но быстро берет себя в руки. — Ладно, я пойду, — произносит он, бросив взгляд на меня. — До завтра, Мир. — Пока, Ваня, — прощаюсь я, чувствуя, как тепло его присутствия уходит вместе с ним. Как только Чернов ушёл, Никифоров повернулся ко мне. — Я не понимаю, зачем ты вообще с ним катаешься, — говорит он, его голос был низким и напряжённым. — Потому что это моя жизнь, Глеб, — спокойно отвечаю я, глядя ему в глаза. — Ты же знаешь, что мы с Ваней партнёры. — Да, знаю, — соглашается он, убрав руку в карман. — Но ты сама видишь, как он на тебя смотрит. Я вздыхаю, стараясь сохранять спокойствие. — Он мой друг, Глеб. Ты ревнуешь к каждому, кто находится рядом со мной. Это утомляет. Он хмурится, его взгляд становиться ещё более пристальным. — Может, я ревную, потому что люблю тебя? — Или потому что не доверяешь, — тихо добавляю я, опуская взгляд на букет. Он делает шаг ближе, берет меня за руку и говорит мягче: — Мир, прости. Просто мне сложно видеть тебя с ним. Мне кажется, что я могу тебя потерять. — Глеб, ты ничего не потеряешь, если сам не разрушишь всё, — отвечаю я, глядя ему прямо в глаза. Он сжимает мою руку крепче, будто боялся, что я уйду. — Ладно, давай не будем ссориться, — говорит он наконец, его голос становиться мягче. — Ты замёрзла? Давай отвезу тебя домой. Я киваю, и мы вместе направляемся к его машине. "Но в моей голове всё ещё звучали слова Вани:«Ты уверена, что хочешь быть с ним?»И я не знала, как ответить на этот вопрос, который теперь казался мне неизбежным."

***

Когда я закрыла за собой дверь квартиры, тепло внутри резко контрастировало с морозным воздухом улицы. Я сняла ботинки, повесила пуховик на крючок и замерла, услышав из гостиной знакомый звук: комментатор хоккейного матча возбуждённо описывал происходящее на льду. Но радости в этом звуке не было — он сливался с глухим постукиванием пустой бутылки о край стола. Я уже знала, что увижу. Пройдя в гостиную, я натыкаюсь на картину, которая всё чаще стала напоминать рутину. Андрей, мой старший брат, сидел на диване. В его руках покачивалась почти пустая бутылка пива. Лицо небритое, глаза потускневшие, а на экране шёл матч МХЛ — когда-то его мир, его гордость. — Опять, — шепчу я, тяжело вздохнув. Я подхожу ближе, забираю из его рук бутылку и ставлю её на стол. Брат медленно поворачивается ко мне. — Мир, ты уже дома? — его голос был хриплым, он даже попытался улыбнуться, но получилось жалко. — Да, дома, — коротко отвечаю я. Я присаживаюсь рядом, уставившись на экран, где бегали по льду парни в форме. — Кто играет? — интересуюсь я, делая вид, что мне это интересно. — «Динамо» и «Спартак», — отвечает он, махнув рукой на телевизор. — Но они играют, как девчонки. Не умеют... Я бы их всех за смену укатал. — Правда? — я поднимаю бровь, но не смотрю на него. — Тогда почему ты сейчас не там? Он резко замолкает, и я чувствую, как тишина начинает давить на нас обоих. — Мир, не начинай, — наконец произносит он тихо. Я поворачиваюсь к нему, заметив, как он избегает моего взгляда. — А кто, если не я, Андрей? Ты сам-то понимаешь, что с тобой происходит? — Понимаю, — глухо отвечает он. — Просто... Просто не лезь. — Не лезть? — я чуть повышаю голос, но быстро сдерживаюсь. — Ты когда последний раз нормально ел? Или в зал ходил? Или на работу? — Хватит, — произносит он, вздохнув. — Ты не поймёшь. — Попробуй объяснить, — я складываю руки на груди, чувствуя, как внутри нарастает злость. Он долго молчит, а потом вдруг разворачивается ко мне. — Что я тебе объясню, Мир? Что всё это — пустота? После смерти отца я не знаю, куда идти, а после развода с Яной вообще перестал верить, что что-то имеет смысл. Хоккей? Я его любил, но теперь ненавижу. Каждое воспоминание о льду напоминает мне, каким я был. Каким я больше никогда не стану. Его слова резанули по сердцу. Я вижу, как он страдает, но слышать это вслух было тяжело. — Андрей, ты не можешь так жить, — тихо говорю я, чувствуя, как голос дрожит. — А как мне жить, Мир? — он горько усмехается. — Как ты? Улыбаться, кататься, притворяться, что всё нормально? Я хотела ответить, но не смогла. "А он прав. Я ведь тоже притворяюсь. Лёд для меня — это спасение, но что за его пределами? Я не знаю. Глеб, ссоры, усталость, вопросы, которые я сама боюсь себе задавать. Может, в нас с братом больше общего, чем я готова признать." Я встала, подошла к столику, забрала остатки бутылок и отнесла их на кухню. Когда вернулась, брат всё ещё сидел на диване, смотря в телевизор, но взгляд у него был пустой. — Ты хочешь себя уничтожить? — спрашиваю я прямо, остановившись перед ним. Он молчит. — Андрей, пожалуйста... Я не могу потерять и тебя, — мой голос срывается. Он поднимает глаза на меня, и я вижу в них боль. — Прости, Мир, — шепчет он. — Я просто не знаю, как выбраться из этого. — Мы разберёмся, — твёрдо отвечаю я, садясь рядом и обнимая его за плечи. — Но только если ты сам захочешь. — Я попробую, — тихо молвит он, положив голову мне на плечо. "И в этот момент мне показалось, что где-то вдалеке, в глубине его души, забрезжил свет. Маленький, но свет." Когда брат уснул на диване, я укрыла его тёплым пледом и выключила телевизор. Комментатор на экране всё ещё с энтузиазмом описывал хоккейный матч, но в нашей квартире его голос казался неуместным, чужим. Я стояла в полутёмной гостиной, прислушиваясь к тишине. Из кухни доносился лёгкий шум холодильника, за окном ветер играл снежинками, а в моей голове разрасталась каша из мыслей. Я подошла к окну и коснулась рукой холодного стекла. Наш двор, укутанный снегом, казался сказочным: фонари освещали дорожки, по которым редко проходили люди, деревья стояли в кружеве инея, а на небе сиял тонкий, но яркий месяц. "Декабрь всегда был для меня временем контрастов. В воздухе пахнет праздником, но внутри часто чувствуется тревога. Словно ты ждёшь чего-то волшебного, но не веришь, что это произойдёт." Я оглянулась на брата. Его лицо, утомлённое, с грубыми тенями под глазами, напомнило мне прошлое. Когда-то он был моим героем, моим примером для подражания. Тогда он был сильным, уверенным, а теперь — сломанным. "Почему боль так изменяет людей? Почему одни умеют бороться, а другие тонут, даже не пытаясь выплыть?" Я вернулась на кухню, поставила чайник и села за стол, опершись локтями на поверхность. Лёгкий свет лампы на стене делал атмосферу почти уютной, если бы не моя усталость. "Я устала. От тренировок, от этих бесконечных ссор с Глебом, от чувства, что я тяну на себе груз, который становится всё тяжелее. Но ведь я сама выбрала этот путь, верно? Я люблю фигурное катание. Я люблю Глеба. Я люблю брата. Я должна справляться. И я справляюсь. Просто иногда..." Я провожу рукой по лицу, пытаясь отогнать эти мысли. — Мир, соберись, — тихо говорю я себе. Но вместо ответа в голове всплывает голос Чернова:«Ты уверена, что хочешь быть с ним?» — Хватит, — шепчу я, вставая. Я беру чашку чая, выхожу на балкон и вдыхаю морозный воздух. Снег всё ещё медленно падает, кружась в свете фонарей. "Снег всегда успокаивал меня. В нём есть что-то бесконечно чистое, будто он смывает всю грязь этого мира, пусть и на время. Хотелось бы так же очистить свои мысли, сбросить тревогу и страхи. Но это сложнее." Я вспоминаю тренировку. Голос Александры Владимировны, поддержка Вани, его прямолинейный, но такой заботливый взгляд. Эти мгновения на льду всегда были для меня спасением. Лёд — это мой остров. А вот Глеб... "Почему с ним всё так сложно? Я знаю, что он ревнует из-за любви, но ведь ревность убивает любовь, разве не так? Сколько раз я пыталась поговорить с ним, но каждый раз мы упираемся в тупик. Может, Ваня прав, и пора остановиться? Или я всё-таки несу ответственность за Глеба, как и за Андрея? Что делать, если люди, которых ты любишь, становятся якорями, тянущими тебя вниз?" Я закрываю глаза, позволив себе немного мечтать. "Я хочу свободы. Не от них, а для себя. Хочу, чтобы Глеб любил меня, но без этого постоянного чувства вины. Хочу видеть Андрея снова сильным и уверенным, вернувшимся к жизни. Хочу добиться успеха в фигурном катании, доказать себе и другим, что я могу." Чай в чашке остыл, но мне не хотелось возвращаться в квартиру. Я осталась на балконе, слушая шёпот снега и мечтая о том, что, может быть, завтра всё начнёт меняться.

***

На утро квартира встретила меня тишиной. Андрей всё ещё спал на диване, закутанный в плед. Я постаралась двигаться как можно тише, чтобы не разбудить его. Снова предстоял насыщенный день: тренировки, лекции, и, конечно, разговор с Глебом, который я оттягивала как могла. Собираясь, я взглянула на своё отражение в зеркале. Тёмные круги под глазами, несмотря на тональный крем, выдавали, что ночь была бессонной. — Мирослава, соберись, — шепчу я себе. Взяв рюкзак, я выхожу из квартиры и вдыхаю свежий морозный воздух. Декабрь продолжает рисовать город серебром: на ветках лежат пушистые снежные шапки, а на асфальте поблёскивает иней. Люди, укутанные в тёплые шарфы, спешат по своим делам. "В такие моменты мне всегда казалось, что у всех есть свой путь. Что каждый из этих людей знает, куда он идёт и зачем. А я... Я будто всё ещё стою на месте, разрываясь между долгом и желанием просто жить." В коридоре университета, как всегда, было шумно. Первокурсники носились с конспектами, кто-то обсуждал предстоящую сессию, кто-то уже мечтал о каникулах. Я добралась до аудитории, где нас ждала пара по психологии личности. На задней парте меня уже ждала Соня. Она увидела меня, радостно помахала рукой и позвала: — Мира! Давай сюда! Я сажусь рядом, устало улыбнувшись. — Что-то ты совсем уставшая, — замечает она, наклоняясь ближе. — Всё из-за Глеба? Я пожимаю плечами, не желая углубляться в эту тему. — Лучше расскажи, как у тебя, — предлагаю я. Подруга тут же оживилась. Она начала рассказывать о каком-то парне с четвертого курса. — Он такой классный! Представляешь, он играет в нашей хоккейной команде и ещё волонтёрит в приюте для животных! — её глаза просто горят от восторга. — Вот видишь, — говорю я, усмехнувшись, — говорила же, что тебе надо кого-то получше, чем тот прошлый тип. — Да, да, ты была права, как всегда, — Соня рассмеялась.

***

После лекций я не спешу идти на тренировку. Знаю, что нужно увидеться с Глебом. Он ждал меня у выхода из университета, как всегда в чёрном пальто и с этим напряжённым выражением лица. — Привет, — здороваюсь я, подходя ближе. — Привет, — отвечает он, но улыбки на его лице не было. Мы пришли к небольшому кафе неподалёку. Внутри было тепло и уютно: тихая музыка, запах свежей выпечки. Глеб взял мне капучино, себе — чёрный кофе. — Что-то случилось? — спрашиваю я, когда мы сели за столик. Он поджимает губы, избегая моего взгляда. — Слушай, Мир, я хотел извиниться за вчера. Я был неправ. Эти слова звучат неожиданно. Обычно он оправдывается или, наоборот, обвиняет меня, а тут... — Ты... правда это говоришь? — удивлённо переспрашиваю я. — Да, правда, — он смотрит мне в глаза. — Я понимаю, что веду себя, как идиот. Просто... я боюсь потерять тебя. "Эти слова всегда сбивали меня с толку. Как можно бояться потерять человека и одновременно делать всё, чтобы он хотел уйти?" — Глеб, я люблю тебя, — тихо говорю я. — Но мы так больше не можем. Это разрушает нас обоих. Он сжимает руки в кулаки, но молчит. — Я не хочу, чтобы ты ревновал меня к каждому встречному. Не хочу, чтобы ты считал Ваню угрозой. Мы с ним только партнёры, и ты это знаешь. — Я знаю, — шепчет он, наконец. Мы долго сидим в тишине. Кажется, впервые за долгое время он пытается услышать меня.

***

Когда я приехала на каток, Чернов уже разминался. — Опаздываешь, — подразнил он, улыбаясь. — Не начинай, — я устало вздыхаю. Он пристально смотрит на меня. — Всё нормально? — Пока не знаю, — отвечаю я честно. Тренировка началась, и я снова почувствовала этот знакомый, родной ритм. Лёд был моим спасением. Каждое движение, каждый прыжок и поддержка возвращали мне силы. "Здесь, на льду, я всегда находила себя. Здесь не было сомнений, ревности, страха. Только я, Ваня и наш танец." После тренировки я задержалась на катке, глядя на пустую арену. В голове всё ещё звучал голос Глеба:«Я боюсь потерять тебя...» "А может, мы уже потеряли друг друга? Может, страхи вытеснили всё то хорошее, что было между нами? И если так, то зачем продолжать?" Эти мысли казались ледяными, как поверхность под моими коньками. Но я знала, что однажды придётся сделать выбор. Морозный воздух обжигал лёгкие, но я вдохнула его полной грудью, будто пытаясь избавиться от тяжести, накопившейся внутри. Подняв голову, я смотрела на чёрное небо, усыпанное яркими звёздами, и пыталась найти в них утешение. Но через мгновение по щекам покатились горячие слёзы. Они текли сами по себе, будто мой разум больше не мог их сдерживать. Я быстро вытерла их перчаткой, глубоко вздохнула и направилась в сторону дома. "Всё нормально, Мирослава, всё нормально. Просто ещё один тяжёлый день. Завтра будет легче..." Но легче не становилось. Когда я подходила к какому-то подъезду, ноги сами привели меня к лавочке рядом. Сев, я уткнулась лицом в ладони и дала волю слезам. Всё, что я так старательно пыталась держать в себе, вырвалось наружу. — Хватит... просто хватит... — шепчу я, хотя сама не знала, к кому обращаюсь: к себе, к миру или ко всем этим обстоятельствам, которые медленно, но уверенно ломали меня изнутри. Я не слышала шагов, но голос, прозвучавший рядом, заставил моё сердце остановиться. — Ты что, плачешь, Кисляк? Я поднимаю голову и замераю. Передо мной собственной персоной стоит Егоров. Его лицо освещает слабый свет фонаря, и я вижу лёгкую насмешку в глазах. — Уходи, Кирилл, — произношу я, быстро вытирая слёзы и отворачиваюсь. — Нет, ну серьёзно, — он делает шаг ближе и садится на корточки напротив меня. — Это что-то новенькое. Наша несгибаемая Мирослава Кисляк — и вдруг слёзы? — Уходи, — повторяю я твёрже, пытаясь взять себя в руки. Он не уходит. Напротив, разглядывает меня, будто видел впервые. — Ты всегда такая сильная, — говорит он вдруг, тише, чем обычно. — Такая правильная. А сейчас... сейчас ты настоящая. Я поднимаю глаза, полные слёз, и встречаюсь с его взглядом. В нём не было привычной издёвки или самоуверенности. Только искренний интерес, смешанный с чем-то вроде сочувствия. — Кирилл, я серьёзно. Мне сейчас не до разговоров. — А я не для разговоров, — он садится рядом, не отрывая взгляда. — Просто не хочу, чтобы ты была здесь одна. — Почему? — я не смогла сдержаться, задаю вопрос, который сам срывается с губ. — Почему ты не оставишь меня в покое? Он пожимает плечами, глядя на дорогу перед собой. — Потому что иногда даже сильным людям нужна помощь. "Эти слова, казалось, прорезали воздух. Я привыкла, что Кирилл Егоров — это шутки, издёвки и напускное равнодушие. Но сейчас... Сейчас он был совсем другим. И это пугало." — Я сама справлюсь, — произношу я, хоть голос предательски дрожал. — Может быть, — соглашается он. — Но справляться вместе всегда легче. Мы сидим рядом в тишине. Только холодный ветер и шум машин где-то вдали нарушали это мгновение. — Ты вообще зачем здесь? — наконец спрашиваю я, нарушая молчание. — Проходил мимо, — Кирилл улыбается краем губ. — И вдруг слышу рыдания нашей примы фигурного катания. Думаю, дай проверю, что случилось. — Очень смешно, — я закатываю глаза, но на душе стало чуть легче. — Ты домой идёшь? — интересуется он, поднимаясь и протягивая мне руку. — А ты пойдёшь со мной? — насмешливо отвечаю я, но всё же берусь за его руку. Он помог мне подняться и неожиданно серьёзно сказал: — Если хочешь, то пойду. Морозный вечер казался чуть менее холодным. А Егоров вдруг стал не просто тем самым нахальным четверокурсником из хоккейной команды, а чем-то большим. Или кем-то? Мы шли молча. Мороз обжигал кожу, превращая дыхание в белый пар. Кирилл держался на полшага позади, но его присутствие ощущалось так остро, будто он стоял рядом. Снежинки медленно кружились в свете фонарей, оседая на моих волосах и одежде. Город спал, улицы были почти пустыми, только редкие машины нарушали ночную тишину. — Ты что, совсем не замёрзла? — спрашивает он, нарушая тишину. Я пожимаю плечами, прижимая шарф к подбородку: — После катка я привыкла к холоду. — А я вот, честно, уже задубел, — он демонстративно засовует руки поглубже в карманы. — Но из-за тебя почему-то не ушёл домой сразу. Я прищурилась, взглянув на него: — Вот из-за таких комментариев я и называю тебя самовлюблённым. Он хмыкнул в ответ: — А ты думала, я это не знаю? "Этот разговор не имел особого смысла, но в нём было что-то тёплое, живое. Будто кто-то выключил весь мой сегодняшний день, полный грусти и напряжения, и оставил только этот момент — тёплый свет фонарей, снег под ногами и Кирилла, который вдруг оказался рядом в тот момент, когда я этого совсем не ждала." Когда мы подошли к моему подъезду, я остановилась и посмотрела на него. — Спасибо, что проводил. — Не за что, — Егоров улыбнулся и добавил: — Хотя, признаться честно, мне не особо понравилось видеть тебя в таком состоянии. — Это временно, — я отвожу взгляд. — Завтра всё будет по-другому. — Ты так часто это говоришь, что я начинаю сомневаться, — его голос становиться чуть мягче, чем обычно. — В смысле? — В смысле, что иногда тебе, может, и правда стоит позволить кому-то помочь. Я хотела ответить резко, но вместо этого замолчала. — Ну что ты молчишь, Кисляк? — с улыбкой продолжает он. — Признай, что я хоть раз в жизни прав. — Всё, иди домой, Егоров, — я махаю рукой в сторону дороги, чтобы он наконец оставил меня в покое. — Ладно-ладно, — он вскидывает руки, делая вид, что сдаётся. — Но ты имей в виду, я рядом, если что. "Эти слова застали меня врасплох. Не своей неожиданностью, а тем, насколько серьёзно они прозвучали. Он посмотрел на меня, как будто хотел сказать что-то ещё, но, не дожидаясь ответа, развернулся и пошёл прочь." Я стою на месте ещё пару секунд, наблюдая, как его фигура постепенно исчезает в вечернем сумраке. Потом я медленно поднимаюсь по ступенькам и вхожу в подъезд. В квартире было темно и тихо. Андрей, похоже, уже ушёл в свою комнату, потому что свет в гостиной не горел. Я разулась, скинула куртку и прислонилась спиной к двери, пытаясь собрать мысли. Всё, что произошло за день, казалось таким разрозненным, будто я прожила сразу несколько разных жизней. Я сняла шарф и прошла в свою комнату, где свет от уличного фонаря через шторы мягко ложился на стены. "Почему именно он? Почему именно в этот момент?"— этот вопрос настойчиво вертелся в голове, но я сама не могла на него ответить. Я опустилась на кровать, обняла подушку и закрыла глаза, чувствуя, как тишина поглощает меня. В ушах всё ещё звучал его голос: «Иногда даже сильным людям нужна помощь.»