365 дней

      Антон готов официально заявить, что эта ночь была худшей в его жизни. Мало того, что его дико мучала совесть из-за всей этой ситуации, так еще и просыпался каждый час и пытался, как и прежде, рукой дотянуться до Арсения и обнять его, и осознание, что рядом любимого нет, приходило не сразу.       И вот, не выспавшийся и раздраженный, в пять утра, когда сил лежать в постели и ворочаться уже не было, Шаст, прихватив из кармана джинс пачку сигарет и зажигалку, на цыпочках вышел на балкон, что скорее по привычке, нежели из-за желания не разбудить друга — Димка, как и сам Антон, спал как убитый, а вот Арса мог потревожить любой шорох. Солнце еще и не собиралось выходить из-за горизонта, на улицах не было ни единой живой души. Городские фонари уже давно погасили, и остался один-единственный под окнами отеля, под которым одиноко лежал бродячий пес, зябко поджав под себя хвост.       Вся эта картина еще больше нагоняла на исцарапанную душу тоски, и Антон, подавив в себе желание расплакаться как когда-то в детстве, подпалил завернутый в бумагу табак. Легкие приятно запекло отравляющим жаром, стало на толику теплее — только сейчас парень заметил, что вышел в одной футболке, хотя на ветвях уже блестела своим льдом изморозь.       Холодно. На сердце воет вьюга, сковывая его морозным дыханием и замедляя пульс. Сигарета одиноко блестела в темноте, тоска накрывала с головой. Ни разу еще не было такого, чтобы Шаст так сильно жалел о содеянном. Димка вчера вроде и пообещал помочь, но, узнав от Попова всю историю, одарил Антона презрительным взглядом и не сказал за вечер ничего, кроме дежурного «привет» и «спокойной ночи».       Докурив, бычок полетел вниз с четвертого этажа, а сам Шастун вернулся в номер, закутываясь в одеяло и пытаясь согреться. Да, а ведь Арсений его бы и близко к кровати не подпустил, пока он не вымыл неприятно пахнущие табаком руки… Арсений…       Ладонь потянулась к телефону. За вчерашний вечер он настрочил уже кучу сообщений, которые, ожидаемо, остались непрочитанными, хотя сам брюнет был в сети за это время не раз. Антон тогда и сам понимал, что смысла с этих СМС-ках нет, но почему-то упрямо продолжал клацать пальцами по экрану айфона. И сейчас, когда Попов наверняка спит, уткнувшись своим кнопочным носом в подушку, Антон коснулся пальцем строки ввода. Антон Шастун, 5:27 Арс, прости меня Я такой урод Давай поговорим сегодня, пожалуйста       Сообщение ушло к адресату, а сам Шаст, тяжко вздохнул, потирая ладонью опухшее от недосыпа лицо. И на что он вообще надеется? И стоит ли надеяться вообще?       Внезапно аватар Арсения мигнул зеленым кружком, и Шаст от неожиданности вздрогнул. Он что, все-таки разбудил его? Печатает…

Арсений Попов, 5:31

Спи, Антон

Я не могу тебе сейчас ничего обещать

Ты так просто просишь о прощении

Точно так же, как и вылил на меня кучу дерьма

Подумай, Антон, а после что-то говори.

      Не дожидаясь ответа, и, видимо, и не собираясь его ждать, мужчина вышел из сети, оставляя Шастуна наедине с роем мыслей. Видимо, сон Антону сегодня только снится, как бы нелепо это не звучало.

***

      Пыль с листов искусственного фикуса неприятно шекотала нос, и желание чихнуть стремительно возрастало с каждой секундой, но чихнуть = спалиться, а этого допустить никак нельзя. Поэтому Шаст, потирая лицо, сидит дальше в своей засаде, не издавая ни звука (по крайней мере, стараясь) и выжидая свою «цель».       Идея подкараулить Арса в коридоре отеля показалась Антону очень даже неплохой. Как говорится, если гора не идёт к Магомеду, Магомед идёт к горе. И сидит Шаст под пластиковой зеленью уже сорок минут, выжидая, когда же его суженный выйдет из номера. Сообщений Попову он больше не писал — тот бы и не ответил на них, ибо в предыдущем дал чётко понять, что пока на диалог не настроен. Но одно дело написать СМС-ку, а другое — встретиться лично, и Антон искренне надеется, что брюнет не пошлёт его сразу же, хотя скорее всего, так оно и будет.       Одно «Но» — Шастун совершенно не знает, что Арсению сказать. Не может же он как ни в чем не бывало начать диалог, это как минимум странно. Здесь точно — и, желательно, срочно, — нужно что-то придумать, но что? Обычное «Прости» тут не поможет, Попов слишком придирчивый и не факт, что не обидится ещё больше, мол, тебе что, настолько плевать, что ты даже не мог придумать что-то более оригинальное? Сложно.       Дверь тихо скрипнула, выпуская из номера Матвиенко. Сердце Антона забилось сильнее. Вот он, момент истины. До Шаста обрывками дошли голоса, из которых он понял то, что Арс опять растянул сборы, и Сережа будет ждать его на выходе. Что ж, это ему как раз на руку — никто не помешает.       Матвиенко указал по лестнице вниз, что-то напевая себе под нос, и ведущая в номер дверь закрылась, но пяти минут спустя распахнулась вновь, выпуская забегавшегося Попова в коридор.       — Ну, будем импровизировать, — шепнул самому себе Антон и вышел из своего укрытия, прямиком направляясь к не подрзревающему подвоха Арсению.       Заперев номер, брюнет обернулся и, вздрогнув от неожиданности, увидел перед собой сие пыльное чудо, неловко переминающееся с ноги на ногу. Голубые глаза с громким цоком на автомате подкатились под лоб.       — Арс, привет, — тихо начал Шаст и сразу же пожалел об этом. Ну почему он не смог придумать ничего серьезнее, — Как дела? Я вот…       — Антон, — жестко перебил Попов, и Антон замолк, — Зачем ты здесь?       — Я…       — Ой, вот только не ври, что случайно меня здесь встретил и шёл на самом деле на обед, — брезгливо сморщил нос, — Я в жизни не поверю.       — Послушай, пожалуйста, — свернувшийся в горле ком здорово мешал парню говорить, — Мне правда очень стыдно.       Взмах.       Жгучая боль волной накрыла щеку, разливая по коже тягучее раскаленное олово. Следом, второй волной, накрыла щемящая тоска и обида, причем Антон не знал, почему и из-за чего ему было обидно. Хотелось свернуться клубком и заплакать, наплевав на предрассудки и стереотипы о том, что мужчины не имеют права на слезы.       — Замолчи, — с ощутимой хрипотцой в голосе продолжил Попов, потирая горящую огнем от пощечины ладонь. Даже в начальной школе он отличался хорошей физической формой, что уж говорит о зрелых годах, — Я не хочу этого слышать. Не смей извиняться, Антон. Не смей ходить за мной по пятам побитым щенком. Не смей. Прощение нужно заслужить делом, а не пущенной в нужное время слезой.       — Но ты же все равно любишь меня, — тихо, еле слышно пробормотал Шастун, надеясь, что это действительно так и есть. Во время ссоры он действительно вылил на брюнета кучу дерьма, липкого и обидного, что прилипло к красивому телу Арсения и мучает душу, да и сам по уши извалялся так, что на стенку от досады лезть хочется. Но несмотря на все это, Антон любит этого чудаковатого, иногда невыносимого актера, который в театре их жизни играет определенно главную роль.       — Люблю, – коротко согласился Попов, кивая головой, а у Шаста в этот момент, кажется, камень с души свалился, — Но это не отменяет того, что ты мне сказал. Так что, напоминаю, «живи себе дальше так, чтобы мозг никто не ебал».       На этом Арсений, видимо, решил диалог окончить, и, фыркнув и на всякий случай дернув ручку двери, дабы убедиться, что она закрыта, удалился в сторону лифта, покачивая бёдрами. Шастун, проводив брюнета грустным взглядом, вернулся к себе в номер. Да уж, и чего он ждал, когда всю эту авантюру затевал? А что самое интересное, чем он руководствовался, когда ругался с Арсом?

***

      Весь концерт пролетел как в тумане. Автобус, зал, куча людей, фотографии… Антон и сам не заметил, как они на пару с Позовым оказались в одном из баров города, потягивая отнюдь не самый дешевый в заведении алкоголь. Это в девятнадцать ты можешь литрами пить водку из ларька возле дома вечером воскресенья, а на утро как ни в чем не бывало идти на пары. В тридцать же ты даже после трех бокалов вина ловишь дикое похмелье, а о некачественном алкоголе даже речи не идет — потом замучаешься пить боржоми, умереть будет куда проще.       — Поз, понимаешь, я ему все, а он… — третий бокал какого-то пиздец крутого коньяка неплохо развязал Антону язык, и теперь сидит он, жалуется Димке на жизнь и баюкает янтарную жидкость в ладонях, периодически понемногу отпивая. — Слушать даже не хочет.       — Антох, а почему это именно ты извиняться должен? — взбунтовался друг, уже тоже порядком выпивший. Глупым Позов не был никогда, но градус всегда почему-то открывал в нем все новое и новое мышление.       — В смысле?       — В смысле, что вы одинаково друг на друга наехали, но виноват с чего-то остался ты. Пускай Граф сам извиняется. Можно подумать, что тебе это больше, чем ему надо.       — Ну не знаю, кто-то же должен делать первый шаг, — Антон смутился. Почему-то его голову до сего момента такая мысль не посещала.       — Кто-то — не значит ты, Тох. Пусть он тоже потрепет себе нервишки.       — А ведь действительно, — парень встрепенулся, делая еще глоток из своего стакана, — пусть он тоже почувствует себя виноватым. Не мне одному крутиться.       — Именно! — вскрикнул Димка, одним глотком осушая содержимое стеклянной посуды и морщась от крепости напитка. — А теперь поехали в отель, нам ехать завтра рано.       Оплатив заказ, парни, чуть пошатываясь на поворотах, вышли из заведения. Идти им недалеко, и это очень радует. Свернув несколько раз, они оказываются у отеля и поднимаются на нужный этаж. Вот дверь в номер Оксаны, потом идёт комната Стаса. А вот и Серёжи с Арсением. Что-то клинит в голове у Антона и он встаёт, как вкопанный, перед дверью.       — Шаст, пошли, — слышится голос Димы рядом со входом в их комнату.       — Да почему я должен скакать перед ним на задних лапах, а он лежит в своей кровати и нихера не делает. Пусть извиниться передо мной.       — Правильно, игнорщик сраный, — поддакивает Позов.       — Попов, открывай дверь! Не смей меня игнорировать! Немедленно открой дверь! — орёт Антон сопровождая слова громким стуком, который эхом проносится по пустому коридору. На часах почти два часа ночи, и соседи точно его пошлют за такой дебош.       — Шастун, ты ёбнутый? — На пороге появляется сонный Матвиенко, но это не мешает тому выглядеть устрашающе.       — Мне нужен Попов! — продолжает громко орать Шастун.       — Он спит и не хочет с тобой разговаривать. — Сережа преграждает путь в номер риновшемуся туда Антону.       — Сережа, они должны поговорить, этих баранов только так и мирить. Не мешай. — Дима пытается оттащить коллегу, чтобы Шастун прошёл, но тот сложил руки на груди, говоря о серьезности своих слов:       — Повторяю, Арс спит. Он не хочет видеть Антона, а уж тем более говорить с ним. Он и так весь день себя плохо чувствует, ещё добавить хотите?       — Попов, живо иди сюда! — не унимается Антон. — Серый, не доводи до греха.       — Шастун, или ты сейчас пиздуешь сам спать, или я тебе помогу, — нахмурился Сергей.       — Что вы тут, блять, устроили?! — за спиной Серёжи появился сонный Попов, держа на голове полотенце, которое явно остужало его лоб. Сам Арсений был очень бледным и держался за стены, потому что ноги его потрясывались.       — Прости, Арс, что разбудили. Это твой придурок. Зачем ты поднялся? Они уже ухо…       — Отойди, — гаркнул Шастун и оттолкнул Матвиенко, которого ухватил Дима и положил в их с Шастом номер. — Прекрати меня игнорировать. — Антон влетел в прихожею и захлопнул за собой дверь.       — Зачем ты пришел? Ещё и пьяный. Я тебе говорил, что не хочу тебя видеть. — Арсений устало прикрыл глаза, придерживая полотенце.       — Я пришёл, чтобы поговорить, потому что его графское высочество не хочет идти сам, из-за своей гордости. — Даже в таком состоянии Антон умудряется паясничать.       — Я не буду разговаривать с тобой, когда ты пьян. Иди к себе и ляг спать. Пожалуйста. — Сил ругаться у Арса не было вообще.       — Нет, я не уйду, — упёрся Антон. За то время, что они с Димой шли до отеля, он немного проветрился и слегка протрезвел.       — Боже, как мне уже плевать. — Попов отворачивается от Шастуна и делает шаг в сторону своей кровати, но ноги не держат и он падает без сил в руки Антона, который вовремя подскочил к Арсению. Парень подхватывает мужчину на руки и укладывает на кровать, не обращая внимание на протесты.       — Ты как довёл себя до такого состояния? Что случилось? — Антон садится на уровне живота Арсения, кладя руку на его лоб, убирая полотенце. Тот на ощупь был похож на крутой кипяток; щёки были очень красными, а глаза опухшими и слезящимися.       — Ты случился. Я целый день не могу есть, хожу и думаю над твоими словами. И я…       — То есть ты сегодня целый день не ел и продолжал работать. Ты с ума сошел?! — Антону сейчас было всё равно на обиды. Здоровье любимого человека важнее всего.       — Антон, уйди сейчас. — Арсений закрывает глаза и морщится, поджимая колени к груди и ложась спиной к парню.       — Нет, я тебя не оставлю.       — Я не хочу тебя видеть. Мне больно тебя видеть.       — Мне всё равно. Когда мы только начинали отношения, я пообещал, что всегда буду рядом, как и ты. — От всего это у Арсения ещё больше стали выступать слёзы, которые покатились по щекам.       — Прошу, прости меня. И я думаю, что мы оба виноваты в этом конфликте. Оба наговорили гадостей. — Шастун кладет голову на талию Арса и трётся, как брошенный котёнок.       — Мне надо время, чтобы всё обдумать. — Арсений успевает договорить фразу и теряет сознание.       Антон быстро подскакивает и несётся в ванну, чтобы вновь намочить полотенце. Вернувшись в комнату, он обитает лицо Попова тканью и стягивает с него футболку, чтобы немного остудить тело. Рядом на тумбочке стоит жаропонижающее, видимо Матвиенко взял другу. Кое-как влив его в Арсения, Антон ложится рядом но не засыпает ещё час, проверяя состояние Арсения. Шастун крепко прижимает к себе тело, вдыхая запах волос.       — Не хочу, чтобы ты меня ненавидел.