Статистическое меньшинство

      Стон рвется из груди, но застревает в горле, сдавленном длинными пальцами. Любимые руки могли бы играть на нём, словно на диковинном инструменте, перебирать струны души и заставлять Феликса петь. Бархатным баритоном или звонким фальцетом. Мелодично, камерно, идеально или же фальшиво. Для Хёнджина, кажется, он способен на всё что угодно. Но сейчас, вторя звуку их соприкасающихся тел, он лишь хрипит. Удовольствие режет разум, словно горячий нож масло. Его берут грубо, властно, со всей присущей страстью. Держат крепко, не позволяя вырваться или отстраниться. Теперь так всегда. Феликс не помнит, когда был тот вечер, полный нежности, в который Хёнджин любил его по-настоящему. Животное желание — всё, что осталось в чёрных очах.              Скорее всего, на шее проступят синяки. Как у Юджина когда-то. Но Феликс не протестует — Хозяину можно всё. Он лишь пытается урвать свою долю наслаждения, пропитаться этим контактом, сохранив на себе тепло любимого… до следующей встречи. Это всё, что ему осталось от раздробленной мечты. Ещё пара глубоких толчков, и Хван откидывает голову назад, сжимает цепкие пальцы крепче. В глазах темнеет, но Феликс продолжает цепляться руками за перекладину, на которой висят его костюмы, не обращая внимания на шуршание тканей и перезвон металлических тремпелей. Хёнджин сегодня пришел особенно голодным. Застав Феликса в гардеробной, даже не дал дойти до кровати. Берет его прямо тут, не до конца раздев. А хочется ещё больше контакта, кожи, тепла. Поцелуй.              — О да, блядь! — на последнем толчке рычит Хёнджин, кончая внутрь, — сука, как хорошо.              Феликс лишь дрожит в сильных руках. Он не успел дойти до пика, но вновь и вновь надеется, что его не оставят как есть, помогут. Тщетно. Хёнджин покидает его тело, а следом и гардеробную. Становится холодно. Глаза открывать не хочется, ведь по ту сторону сознания лишь одиночество. Пальцы оцепенели на перекладине, не получается разомкнуть, как и веки, что плотно зажмурены в отчаянье.              Когда Феликс всё же собирается с силами и входит в комнату, Хёнджин уже почти одет, застегивает последние пуговицы на рубашке.              — Уже уходишь? — хрипло спрашивает Ликс.              — Да. Совещание через полчаса, — даже не поворачиваясь к нему, отвечает Хозяин, поправляя воротничок. Подхватывает с комода свой мобильный и что-то в нем клацает. — Ты сегодня хорошо постарался, жаль нет времени на отсос. Рот у тебя волшебный.              Феликс не знает, как на это реагировать. Когда-то ему было бы лестно услышать это от Хёнджина, но сейчас он чувствует лишь горечь.              — Оплачу с бонусом, — спокойно говорит Хван, затягивает галстук и подхватывает свой пиджак с постели, — Оливия даст знать, когда следующий сеанс. Всё, чао! — он подходит ближе и вместо поцелуя лишь сжимает надплечье пальцами.              Все мечты, что Феликс так старательно склеивал, перематывал скотчем, сшивал воедино, пытаясь сохранить их целостными, не дать разрушиться… трещат по швам. Калейдоскопом бликуют на осколках разных оттенков и форм, когда сердце с хрустом разбивается и мелкой крошкой сыпется к чужим ногам в черных туфлях с острыми носками. Губительная правда поднимает свою мерзкую голову и скалится осознанием реальности. Хёнджин не принц, а такой же, как и остальные — потребитель. А Феликс наивный глупец. Шлюха, на чей телефон прямо сейчас приходит уведомление о переведенной сумме… за его услуги. За то, что сам он называл любовью.              Дверь за Хваном хлопает мягко, но для Феликса — оглушительно. Дрожащие ноги не слушаются, колени подгибаются, и тело стремится к земле. Слёзы текут сами собой, от боли в лёгких, что сдавило разочарованием. Невозможно вдохнуть. Хочется кричать, вскрыть грудную клетку и выпустить наружу всё скопившееся. Освободиться. Но это невозможно. Ему придется жить с этим каждый проклятый день, а следом ещё один и ещё. Пока он наконец не решится…              Феликс уже побывал в аду, знает, каково там. Он помнит, как его насиловали, били и резали. Но всё былое кажется пустяковой неурядицей по сравнению с тем, что он ощущает сейчас. И виноват в этом лишь он сам… Хёнджин предлагал быть с ним, быть его парой, но Феликс решил, что имеет право выбора. И в результате этот выбор привел его сюда.              Больше Хван ничего не предлагает. Только берёт.       

•••

      Глубокий, болезненно-резкий вдох вызывает головокружение. Феликс распахивает глаза, и мягкий утренний свет режет, выжигает сетчатку своей яркостью. Он часто моргает, силится понять, что происходит. Отчаянье всё ещё сжимает грудь своими чёрными костлявыми лапами, впиваясь в нежную плоть когтями. Тело мелко дрожит, дыхание сбито, а по щекам текут ручьи колючих слёз. Сон не отпускает, оставляя на его сознании липкие, скользкие разводы от гниющего страха.              «Хёнджин!»              Легкое давление ощущается на груди, и Феликс, разрывая оковы оцепенения, опускает взгляд ниже. На его груди лежит большая теплая ладонь.              «Хёнджин!»              Про себя он повторяет этот набор букв вновь и вновь. Успокаивающее сочетание, гармоничное звучание, любимое имя. В голове всё так же туманно, пелена спала не до конца, и поворачивать голову страшно как никогда. Вдруг это очередной сон? Но нет, закусив губу, Феликс решается и смотрит. Не моргая, боясь потерять его из виду. Хёнджин рядом. Спит блаженно, обнимая его одной рукой, вовсе не ведая, как сейчас Феликсу тревожно. Как боится его Кроха. Феликс готов отдать всё что угодно, что бы вновь услышать это прозвище. Так его называет только Принц, и он отчаянно хочет сохранить этот статус. И дальше быть его Крохой. Только его.              Прохладный душ помогает прояснить разум. Но пережитое, пусть и нереальное, всё равно осело пеплом где-то глубоко, приклеилось к стенкам его внутренних органов и сосудов. Вода не способна смыть наваждение полностью. Феликс умывается, чистит зубы его пастой и своей зубной щеткой. Не гостевой, а хорошей, дорогой и качественной. Хван выдал её вчера, сказав, что Ликс может оставить её здесь, на будущее… Этот жест был таким простым, но важным. Показательным. Не словом, а делом Хёнджин демонстрирует своё отношение, или Феликсу просто хочется цепляться за эти мелочи? Верить, что будет так, как в мечтах, а не в этом ужасном сне?              Резинку для волос, при беглом осмотре помещения, он не обнаруживает. Завязывает волосы тем атласным поясом, что помог вчера подарить возлюбленному потрясающий оргазм. И смотрит на спящего долго, молчаливо, с пустой головой. Наблюдает за размеренным дыханием, подрагивающими во сне ресницами, приоткрытыми пухлыми губами. Хёнджин выглядит таким безмятежным, словно никакие проблемы никогда не касались его разума. Словно он всегда был и будет счастлив. Феликс не может изменить прошлого, но в его силах повлиять на будущее. Если он в нем вообще останется…              А он хочет. Так сильно, что едва ли способен разомкнуть пальцы, отпустить металлическую ручку, когда прикрывает за собой дверь, выходя из спальни. Ещё слишком рано, чтобы тревожить Хёнджина, зато есть время прийти в себя после такого сумбурного пробуждения. Феликс осматривается по сторонам, напрягает все мышцы тела и шумно выдыхает, расслабляясь. Для Хёнджина хочется сделать это утро хорошим. У Ликса никогда не было отношений, он никогда не оставался ни с кем на ночь по собственному желанию и не просыпался в чужом доме. Лишь рабочая комната и номера отелей. А теперь — это личное. Он не знает, как себя вести и что делать. Просто следовать зову сердца? Подумать о том, что понравилось бы ему, поменяйся они местами?              В холодильнике пустота. Точнее, там есть сок, минеральная вода и пустая пластиковая упаковка из-под чего-то уже съеденного. Пошарив по кухонным полкам, Феликс понимает, что Чан с Хваном питаются исключительно доставкой. Подтверждение этому в мусорном ведре. Куча коробочек, упаковочек со знакомыми логотипами заведений. Хорошо хоть есть чай и кофе. Да и навороченная кофемашина в наличии. Правда, даже молока или сливок не нашлось. Как они вообще выживали все эти года? Холостяки хреновы.              Пошарив немного в вещичках у входа, Феликс решается залезть в карманы той куртки, в которой Хёнджин был вчера, и ликует, найдя там ключ-карту от лифта. Он быстро составляет список самых необходимых продуктов в приложении доставки и отправляет заказ. А дальше впадает в ступор, стоя посреди пустой гостиной. Как сделать это утро особенным? Мысли несутся в голове быстрым, хаотичным потоком, пока Феликс не цепляется за одно имя — Оливия. Он тут же набирает номер девушки. Благо, та сама дала его вчера, заговорщически прошептав: «Если понадобится помощь, звони в любое время». Кажется, они поладили. Она милая, приятная и вежливая, очевидно, любит свою работу и к начальнику относится как-то даже по-сестрински. Феликсу нравится мысль о том, что за его трудоголиком есть кому присмотреть.              Разговор проходит ещё проще, чем он ожидал. Основную мысль девушка улавливает сразу, и кажется, Феликс даже слышит, как она улыбается по ту сторону телефона. Оливия без лишних вопросов поддерживает его авантюру, выдавая необходимую информацию, и обещает, что всё будет тип-топ. А в конце, почему-то, даже благодарит его. Забавная.              Дальше сложнее. Феликс чувствует себя слегка неловко, но в то же время считает, что поступает абсолютно правильно. Возвращается в комнату, берет телефон Джинни, и его же пальцем снимает блокировку. Благо, тот спит крепко и не реагирует на прикосновение. Ликс продолжает держать теплую ладонь в своей руке, пока без малейших угрызений совести отключает все будильники. Само собой, больше никуда не лезет и ничего не читает, ибо считает подобное унизительным. Несмотря на то, что мерзкий внутренний голосочек подстрекает его поискать переписку с Юджином, он лишь блокирует телефон. Между ними с Хёнджином должно быть доверие. Феликс верит, что без этого ничего не получится.              Он ещё долго смотрит на спящего, наслаждаясь его безмятежностью и теплом. Даже пару раз решается невесомо коснуться кожи губами, оставляя на ней свой призрачный поцелуй. Хёджин пахнет божественно, парфюм уже почти не слышен, а вот аромат его тела яркий, слегка терпковатый, но такой приятный и родной. Не надышаться.              Мобильный коротко вибрирует, сообщая о том, что курьер на месте, и Феликс поджимает губы. Отпускать теплую руку так не хочется, но нужно. Он как можно тише забирает свои вещи, которые Хёнджин перед сном аккуратно сложил на кресле, и покидает комнату.

•••

      Сладко. Хёнджин потягивается, тихо мыча от удовольствия. Мышцы ноют, но приятно, особенно, если вспомнить причину такого состояния. Он делает глубокий вдох и невольно улыбается. Свежий морской бриз с цитрусовыми нотками скользит по рецепторам, но помимо него чувствуется естественный запах тела Феликса, и смешанный с ним собственный. В груди от этого разливается тепло, а душа словно бы окрыляется. Чувство гармонии затапливает изнутри, мягкими волнами выталкивая Хёнджина из мира сновидений в такую прекрасную реальность. Он тянет руку, чтобы найти своего мальчика, но под пальцами оказывается лишь холодная простынь и такая же по температуре подушка.              Тревога колкими иглами врезается в сердце, когда он жмурясь приоткрывает глаза. Убеждается в том, что в постели один. Прислушивается, не льется ли вода в душе, но вокруг лишь тишина. Хёнджин не хочет допускать даже мысли, что Феликс мог просто уйти, оставить его. Он приподнимается на локтях, тяжело смыкает и вновь распахивает опухшие ото сна веки. Осматривается. Пусто. Вещей парня тоже нет, и данное наблюдение сжимает сердце в тиски. Эта боль моментально рассеивает всю магию сна, заставляя мысли нестись в быстром потоке. Хёнджин понимает, что начинает паниковать. Это чувство ему знакомо. Раньше оно было привычным, но после встречи с Ёнбоком он приложил много усилий, чтобы научиться с ним справляться и больше не допускать истерик. Для этого мальчика хотелось быть сильным.              Вновь опускаясь головой на мягкую подушку, он дышит медленно и глубоко. Нужно угомонить взбесившееся сердце. Если Феликс ушел, значит, на то была веская причина. Он хороший, добрый — не сбежал бы просто так, не бросил без объяснений. Хёнджин открывает один глаз и ещё раз осматривается. Никаких вещей Феликса, одежды или телефона, даже записки нет. Может, в гостиной оставил или сообщение прислал? Он тянется к телефону, снимает блокировку экрана и огорченно вздыхает — новых сообщений нет.              — Вот гадство! — тихо восклицает Хёнджин, когда взгляд падает на цифры.       «8:54».       Через шесть минут он должен быть на работе. Просто прекрасно! Сейчас он должен бы вскочить и как угорелый собираться в офис, но продолжает лежать, боясь спешкой сделать себе ещё хуже. Теперь, когда он окончательно передал большую часть своих обязанностей, его опоздание не столь критично. А вот возможный срыв — да. После него понадобится несколько дней, чтобы вернуть психику в более-менее стабильное состояние. Так что лучше переждать пиковый момент, подумать о чем-то приятном, хорошем — Феликсе. О его прекрасных, полных искренности глазах. О том, что вчера он принимал Хёнджина не только физически, но словно бы в саму душу позволил заглянуть. От этих мыслей, и вправду, становится легче, ритм сердца постепенно замедляется, пока Хёнджин продолжает вспоминать, как приятно было целовать солоноватую веснушчатую кожу. Феликс кажется прекрасным от и до. Всецело. Такой нежный и податливый, когда позволяет любить себя, и в то же время строптивый. У парня явно есть внутренний стержень, и от этого его искреннее внимание и забота ещё более желанны. Ведь такой красивый, умный и смелый человек с легкостью мог бы уйти в нарциссизм, в своё благо пользоваться незаурядной внешностью и умом, манипулируя другими. В какой-то степени, Феликс это и делает, с клиентами. Но вот с самим Хёнджином кажется искренним и открытым. А это ведь — самое ценное.              Похоже, Веснушка, и вправду, действует на него как успокоительное. Мысли о нем помогают утихомирить и сердце, и разметавшиеся в панике мысли. В груди вновь теплеет. Резко прорезавшиеся шипы страха обволакивает вязкой и сладкой смолой влюблённости. Она прячет их острые концы под собой, позволяя вдохнуть глубже. И Хёнджин делает это — один глубокий спокойный вдох, затем длительный выдох, и повторяет так несколько раз, пока не понимает, что чувствует нечто странное. Запах. Сладковатый аромат чего-то съестного. В его пентхаусе отродясь не готовили… Он принюхивается, греша на своё нестабильное состояние. Вдруг показалось? Мозг ведь запросто мог сыграть с ним злую шутку, пытаясь спастись от навязчивого состояния. Выудить из памяти приятные воспоминания о детстве, когда мадам Ён ещё была его няней и часто готовила ему завтраки. Панкейки или блины, да… вот они пахли так же.              Хёнджин неверяще приподнимается, вновь и вновь втягивая аромат. Но тот становится ещё реальнее и ощутимее. Во рту начинает скапливаться слюна, а на языке словно бы появляется ощущение знакомого вкуса. Он решает не гадать, быстро заскакивает в гардеробную, вытаскивая из кучи с невидимой табличкой «домашние шмотки» первые попавшиеся штаны, и спешит натянуть их на себя.              Неподдельная, искрящаяся радость взрывается в мозгу, разбрызгивая серотонин по всему нутру, когда распахнув дверь спальни, он видит его. Феликс стоит в одной лишь длинной футболке у плиты и что-то готовит. Волосы собраны в пучок и завязаны синей лентой… или это пояс от халата? Оверсайз футболка Хёнджина на парне большая, сползает с одного плеча, оголяя нежную кожу с мириадой маленьких, почти незаметных крапинок. Но он знает, что они по-прежнему там, вчера лично целовал их и пытался слизать, правда, те сидят слишком глубоко, чтобы так просто исчезнуть. Подол доходит до середины бедра, позволяя немного полюбоваться стройными ногами. Феликс — совершенство, сказка и мечта в одном флаконе, воплощенная в реальность и дарованная Хёнджину какими-то высшими силами. Ах, если бы он только знал, кого благодарить за этот дар, уже бы перечислил половину своего состояния на постройку храмов, воспевая имя этого божества. Но пока что он будет благодарить только самого Феликса.

•••

             Ликс вздрагивает от неожиданности, и немного теста с ложки капает на столешницу у плиты. Он огорченно цокает языком, но тут же расслабляется, когда окольцевавшие торс руки прижимают его ближе к теплому телу. Прикрывает глаза и отдается ощущениям. Хёнджин тычется носом в его макушку и вдыхает глубоко и шумно. Это приятно.              — Доброе утро, Кроха, — шепчет Джинни, шевеля светлые волоски своим дыханием, и укладывает голову на плечо, с любопытством высматривает, что же там такое готовится.              — Доброе, милый, — и Феликс вновь улыбается, смакуя это слово. Однажды он привыкнет к нему, привыкнет называть Хёнджина ласково, и это станет обыденностью. А ему не хочется. Он уверен, что тогда будет искать новое слово, а затем ещё одно, и ещё. Постарается продлить этот трепет в своей груди настолько, насколько это вообще возможно. Нельзя привыкать, нельзя забывать, какой ценой ему досталось это счастье. Нельзя обесценивать.              — Ты меня не разбудил, а я будильники прослушал, — наигранно надув губы, жалуется Джинни.              — Я их отключил.              — Что? — негодование вспыхивает сразу же. Феликс не имел права этого делать, влезать в его жизнь, вносить свои корректировки… или имел? Хёнджин-то вовсе и не знает, как правильно. Единственные отношения, которые он видел, есть у Чана, но и те прошли мимо него. Они даже никогда не проводили свободное время все вместе. Этого времени попросту не было. — Я же работу проспал.              — У тебя там ничего срочного не было. Я звонил Оливии и узнавал. До обеда ты там не нужен, — Ликс оборачивается и мягко целует его прямо в губы, моментально развеивая всё негодование. — А тут — да.              Хёнджин улыбается, чувствуя на устах остаточное тепло и привкус сладких панкейков. Похоже, Веснушка уже снял пробу с завтрака. Сжимает парня в своих объятиях сильнее, вновь зарываясь носом в волосы. И дышит, дышит, глубоко, во все лёгкие. От этого запаха становится так хорошо и спокойно. Может, всё правильно Кроха сделал? Это ведь в каком-то роде тоже забота? Однажды Хёнджин обязательно разберется в том, как это всё работает, а пока что… Ликс прав, Хёнджин и так столько лет тащил на себе неподъемную ношу, можно хотя бы одно утро пожить для себя, счастливым и беззаботным.              — Предательница, — шепчет он беззлобно.              — Она заботится о тебе.              — Откуда у нас продукты? — переводит тему Хёнджин, наблюдая, как следующая порция панкейков подрумянивается на сковороде.              — Заказал, — пожимает плечами Феликс.              — И ты умеешь готовить! — воодушевленно констатирует факт Хёнджин. На что Феликс в его объятиях поворачивает голову и смотрит прямо в глаза, с явным непониманием. — Такой умничка. — ухмыляясь, добавляет он и тут же замечает, как карие глаза в смущении скрываются под веками. Феликс отворачивается, возвращая своё внимание к готовке, но порозовевшие щеки выдают его. Хёнджин считает это милым, и расцепив руки, ведет ладонями вдоль боков, опускаясь ниже. Коротко целует в скулу и висок, потихоньку перебирая ткань футболки пальцами, пока не касается обнаженной кожи.              — Ммм, — довольно тянет он, обнаруживая, что Веснушка не надел белье. Тут же проводит костяшками по упругим, гладким ягодицам. Очерчивает тазовые косточки, и надавив на них пальцами, ныряет правой рукой ниже. Обхватывает большой ладонью разом и член, и яички, слегка приподнимая их. Кожа под пальцами сверхнежная, теплая, а член мягкий. Хёнджин слегка перебирает пальцами, чтобы ощутить, какой тот гибкий и податливый в таком состоянии.              — Хёнджин, — округляет глаза Феликс и резко оборачивается, удивленно всматриваясь в его лицо. — Что ты делаешь?              — Трогаю тебя, — как ни в чем не бывало отвечает Хёнджин. — Мне нравится, когда ты такой мягкий.              Феликс молча смотрит на него, пару раз хлопает ресницами, обрабатывая информацию, а после веснушчатое лицо озаряет несдержанная улыбка, а глаза превращаются в узкие щелочки.              — Ты невозможный, — не стесняясь хохочет парень, жмурится, — обычно все стремятся к противоположному.              — Как хорошо, что я не все, — хмурится Хёнджин. — Просто вот так, мне кажется, что тебе со мной спокойно. Что ты настоящий, — он не убирает руку, продолжая ласково массировать орган. Реакция, само собой, не заставляет себя ждать. Хёнджин стремился не к ней, и даже немного расстроен, что под ладонью член увеличивается и твердеет.              Феликс подвисает. Это утро и так выдалось сложным, а теперь Хёнджин ещё и подкидывает дров в костер его воспаленного сознания. Откровенно признается, показывает, что тоже не способен поверить в происходящее между ними. Что для него это тоже на самом деле важно? Способ, конечно, странный, но искренностью от него так и сквозит. Вон Джинни уже опять жмется к телу, дышит Феликсом, прикрывая глаза. Всей своей сутью показывает, что хочет быть ближе. И Феликс достаточно проницательный, чтобы понимать, что несмотря на интимные прикосновения, речь сейчас вовсе не о сексе. Просто… похоже, для Джинни это, и вправду, какой-то особый момент их единения.              — Где ты взял эту футболку? — переводит тему Хёнджин, когда понимает, что парень в его руках просто остолбенел и не шевелится. — Она же в корзине с бельем была.              — Была, — глупо кивает Ликс. Он как бы надеялся, что Джинни не обратит на это внимание. Но не тут-то было — попался. — Но она мне понравилась, — врёт, конечно, но лишь наполовину. Отчего и не краснеет. Он правда думал взять что-то из постапокалиптической комнаты, то есть, гардероба. Но в ванной на глаза попалась корзина, и он сам не понял, зачем в неё заглянул. Футболка лежала сверху, ничем не примечательная, серая, большая. Но когда он достал её и понюхал... Ох, наверное с ним не всё в порядке, но этот запах… он дурманит, как наркотик. По скромному мнению Феликса, у Хёнджина невероятный аромат тела. Даже пропитанная его потом ткань, полежавшая и, так сказать, «настоявшаяся», пахнет на удивление приятно. Не так, как у других мужиков, что аж глаза порой слезятся. Нет. Легкий запах пота, немного мускусный и терпкий, остается каким-то воздушным и свежим даже вот так, на вроде как грязной вещи. Он не противный, не вонючий, тут нечто другое — словно ты оказываешься в знакомом месте, доме… где когда-то тебе было хорошо. Узнаешь его именно по запаху. Да, Хёнджин пахнет покоем и безмятежностью — вот именно так, наверное, и может охарактеризовать это для себя Феликс. Поэтому футболка ему и понравилась, а ещё больше понравилось ощущать себя в ней. Так, словно спящий в другой комнате Принц незримо обнимает его, скрывая от всех возможных бед.               — Садись, — выныривая из собственных мыслей, Феликс слегка встряхивает головой, — я почти закончил, сейчас будем завтракать.              Пока Кроха возится с последней порцией блинчиков, Хёнджин уже открывает шкафчик с тарелками и тянется к одной из них. За спиной раздается громкий и недовольный цок языком, заставляя обернуться.              — Руки помой! — поучающе говорит Веснушка, так, словно к малому ребёнку обращается. А Хёнджин лишь губы обиженно дует, но слушается. Вымыв и вытерев руки полотенцем, размещает на столе тарелки, столовые приборы, пару чашек. Ставит кипятиться чайник. А после садится так, чтобы видеть Кроху, и покорно ждёт, внимательно следя за ним.              Наконец, общее блюдо с круглыми вкусностями оказывается в центре стола, неподалеку приземляется и заварник, заправленный чёрным чаем. Эта была единственная открытая пачка, и погруженный в свои мысли Феликс на автомате схватил её, даже не поинтересовавшись, какой именно напиток предпочитает Хёнджин. Но тот не протестует, лишь нетерпеливо ёрзает на стуле, уже присматриваясь к еде, и в предвкушении пожевывает свою нижнюю губу.              — О боже, серьезно? — восхищенно вскидывает руки Хёнджин и от переполняющих эмоций сжимает и разжимает пальцы. Словно ему не терпится ухватиться за только что поставленный на стол кленовый сироп. — Откуда ты узнал?              — Мадам Ён, — просто отвечает парень.              — Что — мадам Ён?              — Рассказала нам, — садясь напротив Хёнджина, Феликс наконец-то смотрит на него и замечает блеск любопытства в тёмных глазах. Понимает, что придется пояснять. — Когда мы только попали в особняк, мадам Ён готовила нам завтраки. Пару раз были панкейки, и она рассказывала, что ты очень любил их в детстве, и особенно с кленовым сиропом.              — И ты запомнил? — искренне удивляется Джинни, вдруг становясь каким-то слишком серьезным.              — Ну да, — пожимает плечами Феликс и накладывает в свою тарелку несколько блинов, — кушай давай.              Хёнджин молча наблюдает за тем, как парень поливает сиропом еду и начинает разрезать панкейки на небольшие кусочки. Так сосредоточенно, что совсем не обращает внимания на Хёнджина и не слышит, как в его груди сейчас грохочет сердце. Кажется, в этот миг до Хёнджина впервые доходит мысль, точнее, осознание того, какой же он на самом деле тугодум. Нет, Чан давно ему об этом говорил, но не могло же всё быть настолько плохо? Они говорили с Феликсом, во время свидания, о причинах, по которым Хван избегал возможности видеться. Феликс говорил ему, что ждал. Чан говорил ему о том, что мальчик спрашивает и ждет, но Хёнджин… он просто не понимал. Почему он был так слеп и беспросветно туп? А Кроха, он помнит даже такую мелочь, как кленовый сироп и панкейки, вскользь озвученную мадам Ён почти пять лет назад. Неужели уже тогда для него это было важно? Сколько лет… сколько боли он принес ему своим глупым упрямством?              — Что-то не так? — с тревогой в голосе переспрашивает Веснушка, замечая, как он молча сидит с наверняка печальным лицом.              — Нет, нет, — вымученно улыбается Хёнджин, — просто задумался, — наконец подхватывает сироп, обильно выдавливая густую тягучую массу на пустой край своей тарелки, и разрезает несколько панкейков на половинки. Смачивает один в сладости и запихивает в рот, жмурясь.              Это выглядит так забавно, что Ликса в момент отпускают все тревоги, и лицо его озаряет улыбка.              — Мммм. Эта тхак фкуфна, — с набитым ртом и не открывая глаз сообщает Хёнджин. И Феликс ему верит. Просто невозможно не верить, наблюдая, как этот невозможный человек аж подрагивает от удовольствия, качает головой, старательно жуя блинчик, и растягивает губы в гримасе полного блаженства.              Какое-то время они оба просто наслаждаются утром, молча завтракают, попивая чай и перекидываясь нежными взглядами. Хёнджин полностью поглощен своим счастьем, впервые со времен детства завтракая чем-то приготовленным лично для него, и как он надеется — с любовью.              Феликс старается ни о чем не думать, концентрируется на искрящемся удовольствии человека напротив. Сейчас ему этого вполне достаточно. Тихое, спокойное утро. Их первое совместное. Так много ещё не обдумано и не сказано, но сейчас это отходит на второй план, уступая место какой-то новой для него эмоции… что-то вроде гармонии или наподобие того. Вот так, на чужой кухне, рядом с Хёнджином, он чувствует себя на своем месте, и это ему чертовски нравится. Словно всё так и должно было быть.              Если бы он согласился…              — Боже, спасибо огромное. Ты просто чудо! — довольно тянет слова Джинни, — сколько ты потратил на это всё? Давай я переведу тебе деньги, — не дожевав кусочек панкейка, Хёнджин поднимает к нему взгляд и улыбается одними лишь глазами. А Ликса словно ледяной водой обливают. «Переведу деньги» — шипит в его голове, как будто сломанное радио фонит. Тут же вспоминается сегодняшний сон, отвратительный звук сообщения о пополнении счета и все неприятные эмоции. Он непроизвольно кривится, болезненно стискивая собственное бедро под столом. Чем и вызывает недоумение на прекрасном лице напротив.              — Что не так? — с тревогой переспрашивает Джинни.              — Ничего… не надо, — сдавленно хрипя, отмахивается Феликс. Рефлекторно прячет взгляд. В голове по кругу крутятся одни и те же мысли, как заевшая пластинка. А ведь так хорошо было всего-то минуту назад. Безмятежно. И вот вся та тревожность, что скопилась за это утро, пока он был в одиночестве, все эти мысли и решения вновь тяжелым грузом ложатся на его плечи, придавливая к полу.              Кошмары ему снились и раньше, точнее, другие могли бы посчитать это кошмарами. Динозавры, зомби, пришельцы, разные виды апокалипсисов — для Феликса словно фильмы ужасов или какой-нибудь увлекательный экшен. Он мог испугаться во сне, но просыпаясь, быстро отходил и вспоминал дурацкие сюжеты с улыбкой и весельем. Даже когда во сне он падал с разных высоких мест, домов, мостов и пару раз даже из самолетов — то не воспринимал это слишком серьезно. А это при том, что страх как боится высоты. Но вот сегодня… впервые ему приснился настоящий кошмар. Хёнджин не стал частью его жизни, уделяя ему внимание лишь как кукле, проститутке, и продолжая жить свою без него. И причины такого поведения Феликсу были ясны. В той реальности сна он так же, как и в настоящем, отказался оставить работу, и Хёнджин принял это решение… отказавшись от него. И самое ужасное в этом всём было то, что этот сон вполне может стать явью. У Хёнджина есть своё представление о том, кто должен быть рядом с ним, и какие отношения он хочет, а Феликс и так вряд ли подпадает хотя бы под процентов десять этих представлений. Для Джинни он лишь статистическое меньшинство, игрушка, которая имеет небольшой шанс превратиться во что-то серьезное и настоящее. А Феликс всегда хватается за предоставленные шансы. Так почему он так сглупил вчера? Почему его сердцу нужно было познать всю горечь утраты, разбиться и собраться заново всего за одну ночь, чтобы он понял, что на самом деле для него важно?              На эти раздумья Феликс потратил всё утро. Нет, он не готов отказаться от своей жизни вот так сразу, покорно склонить голову и принять всё, что пожелает Хёнджин. Но и продавливать партнера, заставляя его страдать, не намерен. Ночь ясно показала, к чему это может привести, и Феликс готов на многое, чтобы не испытывать судьбу в реальности. Он и так едва верит в то, что Хёнджин сидит рядом с ним и лопает блинчики как ни в чем не бывало. Нужен компромисс, который устроит обоих и обезопасит их отношения в дальнейшем. Иначе никак.              — Хёнджин, — тихо шепчет Ликс, но когда поднимает к нему глаза, обнаруживает на себе пристальный взгляд. Ну да, тот сразу подметил смену настроения и теперь ждёт ответов на незаданные вопросы. Всё внутри сжимается, и время словно замедляется. Предательски, именно тогда, когда хочется промотать вперед как можно быстрее. — Нам нужно поговорить, — сообщает он и тяжело сглатывает, видя как Джинни выпрямляется, становясь максимально серьезным, и отодвигает от себя тарелку с недоеденным завтраком.              — Та-а-ак. Я внимательно слушаю, — его мышцы напрягаются, а руки на столе сцепляются в замок. Поза, которая не сулит легкой беседы. Кажется, он понимает, о чем пойдёт речь, и не ждет ничего хорошего.              — По поводу нашего вчерашнего разговора, — вздыхает Ликс, говорит тихо, но четко.              — Феликс…              — Нет, пожалуйста. Просто выслушай меня сначала, — перебивает его. Нужно озвучить всё как можно быстрее, пока он не растерял остатки решимости. Страшно, аж пальцы на ногах поджимаются. Но Хёнджин мягко кивает и склоняет голову чуть вбок, показывая, что открыт к информации. — Я обдумал всё детально, и… Я не смогу сидеть у тебя на шее, не смогу быть содержанкой и не хочу, чтобы ты за меня везде платил. Понимаешь, я получил шанс быть полноценным, работать, и так много и старательно учился ради этого. — Феликс прерывается, чтобы вдохнуть поглубже, но легкие не слушаются, аж скрипят. А Хёнджин хмурится и молчит. — Я… я хочу работать, но могу переключиться исключительно на социалки. Не буду брать клиентов, которым нужны сексуальные контакты, но отменить уже назначенные записи невозможно. — Феликс видит, как Хван вопросительно приподнимает бровь, это пугает его, и Ликс начинает в панике тараторить. — Это приведет к скандалу, слишком влиятельные люди. Будет большим ударом по репутации и бизнесу. Ты же сам понимаешь?              Хёнджин тяжело выдыхает и опускает голову. Да, он понимает. К его же сожалению, Феликс абсолютно прав, и крыть такие доводы попросту нечем. Он и так втянул Веснушку в разборки с одним из клиентов, отмени вот так остальных — весь Сеул на уши встанет, а репутация, что построил его отец и так старательно поддерживал он сам, затрещит по швам. Это недопустимо. И как бы сейчас Хёнджину ни хотелось махнуть рукой, сказать, что он крутой мэн и всё порешает — это не так. Он пролил кровь, чтобы занять своё место, и не настолько безрассуден, чтобы поставить под угрозу всю империю, даже ради собственной любви. Хотя… похоже, даже Феликс мыслит более здраво, чем он сам, ослепленный своими чувствами. Но зубы всё равно скрипят от одной только мысли, что его Крохи коснется кто-то ещё… посторонний, жадный и недостойный.              — Сколько записей? — сухо спрашивает Хёнджин, не поднимая взгляда. Постыдно прячет глаза, не желая показывать истинных эмоций и того, насколько он сейчас слаб.              — На две недели, плюс поездка в Новый Орлеан с тем мистером Рубин. Дата по ней ещё не назначена, — отвечает Феликс сдавленно, так, словно в чём-то провинился. Повисает тишина, а сердце Феликса сжимается в груди, ожидая свой приговор.              Хёнджин не смотрит на него, силясь вернуть себе голос. По сути, выбора нет. Ликс озвучил самый адекватный из возможных вариантов. Теперь ему остается лишь кивнуть и согласиться, но это значит… отдать парня в чужие лапы ещё на две недели. После всего, что между ними было? Хёнджин привык жертвовать собой, это прививали ему с детства. «Ты и твоё время принадлежите бизнесу», — часто повторял Хонсеб. Но пожертвовать дорогим ему человеком кажется предательством. Отдать его на растерзание, потому что бизнес может пострадать? А пострадает бизнес — значит, и все остальные, множество людей, длинная человеческая цепочка созависимости.              — Блять, — шипит Хёнджин, вытягиваясь на стуле, и потирает лицо ладонями. — Да. Ладно. Это самый логичный вариант.              Феликс наконец-то облегченно выдыхает, пусть и видит, что Джинни согласился, но не смирился. Ничего, им нужно продержаться всего две недели, и ситуация уляжется. Феликс постарается сделать всё возможное, чтобы доказать, что Хёнджин единственный, в ком он заинтересован, может, тогда… тогда он поверит, примет его?              Хёнджин отнимает ладони от лица, смотрит на Феликса печально-печально и вдруг надувает губы, протягивая к нему руки.              — Обними меня, — бубнит словно обиженный ребёнок, а Ликс едва ли может сдержать счастливую улыбку. Он тут же подскакивает с места и без зазрения совести усаживается на теплые бедра любимого. Оплетает его руками, чувствуя ответные, крепкие объятия на своей талии. И наконец-то расслабляется, когда Джинни клюет его в нос, а после утыкается в шею и снова дышит шумно и глубоко. Феликса это успокаивает, и он ещё больше прижимает щекой чужую голову к себе.              Веснушка — успокоительное. Его запах пробирается под кожу и просачивается в кровь, струится вместе с ней по венам, расслабляя мышцы и утихомиривая сердце. Тяжелые мысли рассеиваются, уступая место теплу и покою. Нежные поглаживания по спине приятно отзываются всплесками серотонина. Две недели, всего каких-то четырнадцать дней. Разве это много по сравнению с теми годами, которые ждал его этот мальчишка? Разве Хёнджин не сможет подождать его каких-то там двадцать тысяч сто шестьдесят минут? Тем более вот так, когда уже может дотронуться, поцеловать, приласкать. Наполниться им и поделиться собой. И вправду, чего он вообще завелся? Это такие сущие пустяки, если вспомнить то, через что им обоим пришлось пройти. Он сцепит зубы, и дождётся, ради себя, Феликса и их совместного будущего.       

•••

      Чан несколько раз нервно давит на кнопку пентхауса в лифте, а в голове лишь одна мысль: «Спать». Лучше бы он вчера поехал в отель, забрав с собой книгу и бутылку вина. Понежился бы в джакузи, выпил и расслабился. Выспался. Но нет, Йени бы узнал, где провел ночь Феликс, и тогда Чану пришлось бы несладко. Аргумент «я тоже человек, и мне нужно отдыхать» для этого юного, полного жизни организма не канает. А Бан, черт возьми, уже старый для таких секс-марафонов, ему ночами нужна мягкая пижамка, матрас средней жесткости и ортопедическая подушечка. А не ошейник и кляп во рту. Интересно, мелкий этой хрени у Сынмина нахватался? Это точно он его к греху склонил, скотина.              На электронном табло сменяются цифры, ещё пара этажей, и он будет дома. Чан устало зевает и делает шаг вперед, готовясь покинуть кабину. Ноги путаются от усталости и ночных приключений, и он опускает взгляд ниже, следя за ними. Ну так, на всякий случай. Вдруг грозный взгляд вразумит их поработать нормально хотя бы ещё немножко.              Двери лифта беззвучно открываются, и он делает четыре шага внутрь помещения. Всё так же следя за своими нижними конечностями. Те, вроде, справляются, и он, наконец-то, поднимает голову. Первой же мыслью в мозгу вспыхивает лаконичное: «Та блять!». И медленно затухает, сменяясь неловкостью.              Хёнджин восседает в своем широком кожаном кресле, прямо перед взором Чана. Обнаженный и довольный до треснувшей морды. Поглаживает рукой блондинистую шевелюру на голове, что активно двигается между его разведенных ног.              Чан впадает в ступор, понимая ироничность ситуации. Ещё совсем недавно на его месте был сам же Хван. Благо, к обоим участникам непотребных действий Чан испытывает лишь братские чувства, так что — никакой ревности или обиды. Но от этой мысли его начинает подташнивать. Феликс старается, активно работает ртом, а себе ещё и надрачивает. Хёнджин его хвалит, а Чану блевать охота. Это ж как двух младших братьев застать в момент горячей инцест-сцены. Ужас кромешный.              Феликс распахивает мокрые от слез веки и поднимает глаза к своему партнёру, но видимо, замечает чужое присутствие. Скашивает взгляд и… улыбается. Вот так, каким-то образом, прямо с членом между губ. Отнимает руку от своего члена и дружелюбно машет Чану, не прерывая оральных ласк. К его горю, этот жест замечает и Хёнджин, поворачивает голову и округляет в ужасе глаза. Но, блять, тоже не останавливает мелкого паршивца. Лишь губы поджимает, хмурится и дергает подбородком в сторону, красочно говоря, мол, «проваливай давай». И Чан проваливает. Наконец-то отмерев, запоздало прикрывает глаза ладонью и топает на автопилоте в свою комнату.              Последующий час он не рискует даже нос высунуть из своего убежища. И судя по несдержанным стонам, одним минетом там дело не ограничилось. За это время у него получается осмыслить всю тщетность бытия. Кажется, Феликса можно вычеркнуть из списка «с кем можно потрахаться, если яйца лопаются, а я уехал», который составил ему любимый. И получается, что для кризисных ситуаций у него остается аж два варианта: Ким Сынмин и Ли Минхо. И хоть Феликс с Минхо и однофамильцы, но ко второму Чан и на пушечный выстрел не подойдет, больно уж суровый тип этот Хо. Совсем не его типаж. А что касается Сынмина, так он на него вообще обиделся за вовлечение Айена в свою секту и не собирается разговаривать с ним примерно так ещё вечность!              Радует во всей этой ситуации лишь одно. Своего младшенького любимого брата он наконец-то пристроил в хорошие руки. О да, руки у Феликса пусть и махонькие, но управлять он ими умеет по высшему разряду. Да и сам Ликс парень отличный. Вот Йени в нём вообще души не чает, и порой Чан задумывается над тем, что если бы вовремя не намекнул на свои чувства Лисенку, тот точно бы заграбастал Ликса себе. В общем, да, малой в людях хорошо разбирается, и статус его лучшего друга заслужить задача со звездочкой. А Феликс справился на ура.              — Кушать будешь? — разрезает тишину комнаты бодрый, отвратительно счастливый голос как раз того, о ком он сейчас размышлял. От неожиданности Чан аж подскакивает на кровати.              — А? Вы что-то заказывали? — Чан пытается собрать мысли в кучу и скрыть собственное смущение. Ликс румяный и неприлично довольный, растрепанный весь и лыбится во все зубы. Добродушненько так, дружелюбненько.              — Не. Я блинчики приготовил, и чайник сейчас закипит, — кивает комок счастья.              Чан поджимает губы, он не хочет встречаться с Хваном и вновь огребать за то, что, типа, должен был додуматься предупредить о своем приходе. А не додумался, ибо сонный и уставший. Но домашние блинчики… Он уже пробовал стряпню Ликса, и Боже, храни этого парня, она была великолепна. Во рту так и скапливается слюна, желая поскорее смешаться с лакомством.              — Буду, — принимает стратегически рискованное, но отчаянно необходимое решение Чан.              К его великому удивлению, вернувшийся из душа Хёнджин пребывал в превосходнейшем настроении. Правда, странно, что тот вообще дома. Уже давно должен быть на работе. Кстати, на всякий случай, можно будет именно этим и отмазаться, мол: «тебя тут не должно быть, вот и не писал».              Похоже, Феликс на младшенького плохо влияет, но в очень хорошем смысле. Тот даже улыбнулся и спросил, нравятся ли блинчики, а после, не дав ответить, сам начал их нахваливать. А когда на столе оказался чай, ещё с двадцать минут во всех красках рассказывал о великолепном свидании, которое вчера устроил ему Веснушка.       Чан, само собой, слушал внимательно, насколько позволял уставший мозг, и радовался за друга, но в какой-то момент… Когда Хёнджин с такой искренней, детской радостью говорил о том, как учился ездить на скейтборде, как падал и вставал, а Ликс всё время его хвалил — сердце в груди сжалось. За Джинни было реально обидно. В отличие от всех окружающих, он толком и жизни настоящей не знал, только учеба, наставления отца и работа, бесконечная и выматывающая. Да, пусть иногда они отрывались, когда ездили в командировки, но и те фактически были работой. Потому что тусили они с бизнес-партнёрами, и в такой ситуации всё равно нужно держать «марку». А в остальном — редкие посещения спа, редкие просмотры фильмов вдвоем и… Да всё, что у Хёнджина было, это Чан и уже его жизнь, рассказы о ней, и те крохи радости, которые они успевали разделить на двоих. Все остальные «друзья» — это те же бизнес-партнёры, с которыми не расслабишься. Все связи — временные потрахушки без чувств. Чану было больно думать о том, что он и сам на Хёнджине уже жирный крест поставил. Все его уговоры позаботиться о себе, скинуть часть ответственности с плеч и пожить не имели никакого результата. А потом, вот так нелепо, в его жизнь ворвалось это веснушчатое чудо, перевернув с ног на голову привычный образ существования. И сейчас, смотря на горящие глаза друга, Чан силится не прослезиться от счастья. Похоже, Феликс — отличная мотивация, и Чан постарается всеми силами уберечь этот союз от любой угрозы.              — Я побежал, — Ликс буквально порхал навстречу Хёнджину, — меня уже Донсу ждет. Чао-какао, — он клюнул Джинни в скулу, и закинув на плечо объемную чёрную сумку, скрылся в лифте. Оба оставшихся лишь проводили парня взглядом. Чан благодарным, а Хёнджин абсолютно и всецело влюбленным.              Феликс ушёл, но все ещё незримо ощущался рядом. Внутри Хёнджина медленно переваривались вкуснейшие блинчики. В воздухе растворялся шлейф полюбившегося парфюма. А в спальне, на помятой наволочке подушки, наверняка осталось пара блондинистых волосков. В этот момент жизнь казалась куда более полной и объемной, нежели когда-либо раньше. Но Хёнджина смущал один момент…       Заторможенно поднявшись на ноги, он бредёт в свою спальню. Обводит взглядом незаправленную постель, прикроватные тумбы, пухлое кресло у окна и, нахмурившись, решает проверить кое-что ещё. Догадка подтверждается.       — Ты чего? — озадачивается Чан, когда видит задумчивое лицо Хёнджина, выходящего из спальни.       — Кажется, меня обокрали… — бубнит он себе под нос и оборачивается в сторону ванной.       Обычно люди переживают, что могут лишиться чего-то ценного — телефона, денег, украшений. Того, что можно продать… Но из ценного у Хвана теперь только на одну лимитированную сумку Версаче меньше, а в остальном же… Он пожимает плечами в ответ на заданный вопрос, потому что просто не знает, как объяснить другу, что у него опустошили не сейф, а корзину с бельём.