Статистическое меньшинство

      — Крис! Ты… Скотина ты чумная, ну серьёзно? — Хёнджин чувствует, что закипает яростью слишком очевидно, сжимая руки в кулаки.       Это несвойственное ему чувство затапливает всё нутро. Жалость, разочарование и отчаянье давно идут с ним рука об руку, но не ярость… Она повышает градус в крови, заставляя ту пузыриться токсичными эмоциями. Горячее дыхание прорывается сквозь сцепленные в напряжении зубы, по пути обжигая язык и нёбо. В висках так отчётливо пульсирует подскочившим давлением, и от него же рябит в глазах. В голове словно груда камней вместо мозга – так гулко и болезненно перекатывающихся в каждом мало-мальском движении.       Эта тяжесть – единственное, что сейчас держит его на месте. Двинься, и рухнешь ниц, неспособный совладать со сместившейся точкой равновесия. Это к лучшему, потому что, вопреки здравому смыслу, импульсы тела подталкивают его рвануть вперёд, впечатать Чана лицом в спинку дивана и заставить молить о прощении.       К лучшему, потому что сейчас Феликс, по стечению роковых обстоятельств, смотрит на него так испуганно и загнанно… Разве таким он хотел предстать перед ним, после стольких лет разлуки?       Хёнджин опускает голову и тяжело дышит, стремясь вернуть себе контроль над собственным телом и унять волны агрессии, напрягающие мышцы до болезненных покалываний. Через шум в ушах едва ли слышит, что ему говорят, и глупо пытается считать про себя, в надежде переключить внимание хоть на что-то.       — Только не кипятись! Давай, подыши, и поговорим, ладно? — Чан пытается сохранить спокойную интонацию, но сам и пошевелиться боится – слишком очевидно считывается. Даже по голосу, вибрирующему страхом.       А Крису есть, чего бояться… О чём тот вообще думал? Что Хёнджин, как всегда, застрянет в офисе со своими бесконечными отчётами и докладами? Что хватит брошенного накануне «Я не буду праздновать», чтобы освободиться от него? Да, он должен был быть не здесь, но разве это повод вонзать в спину нож?.. Феликс тоже должен быть не здесь, а за девять тысяч километров от этого пентхауса и члена его друга! Какого хера тут вообще происходит?       — Просто Айен в командировке… — начинает оправдываться Чан, таращась на младшего совершенно потерянным взглядом. Бред!       — И поэтому ты решил… — зло цедит сквозь зубы Хёнджин, — в моём доме, на моём диване, с мо… с Феликсом? — а голос дрожит раскалённой сталью.       Услышав своё имя, сорвавшееся с пухлых губ в неприятно-грубой интонации, Ликс наконец отмирает. Отползает на коленях назад, но взгляд от Хёнджина оторвать не может. Даже так, когда страшно и непонятно, что происходит, он всё равно должен успеть рассмотреть желанный образ… такой незнакомый и даже пугающий. В ушах шумит, а внутренний голос оглушающе вопит: «Нет-нет-нет! Только не так!» Он отчаянно верил в их встречу… а теперь недоумевает – радоваться или ужасаться ей. «Лучше» момента просто и быть не могло. Хочется схлопнуться и испариться… но и не хочется, ведь Хёнджин прямо перед ним, живой и настоящий. Пышет яростью и даже не смотрит в его сторону… чёрт.       — Просто он единственный, к кому Йени не ревнует… — мямлит Чан.       От абсурдности отговорки глаза Хёнджина закатываются сами собой. Сначала в нём ещё теплилась успокаивающая надежда, что всё не так, как кажется. Что он неправильно понял, обманулся, может, Феликс линзу там уронил или… Блять! Все эти нелепые попытки оправдаться лишь подтверждают изначальные выводы – он увидел то, что не должен был. Нет, даже не так… это Крис не должен был прикасаться к Феликсу, знал ведь, как тот дорог Хёнджину, но каким-то ужасающим образом они все сейчас здесь, в этой застывшей трагично-бредовой ситуации… И что делать? Вот как он должен на подобное реагировать? Отвернуться и уйти? Ну уж нет! Хочется пустить кровь…       — Феликс, — Хёнджин делает пару глубоких вдохов-выдохов, пытаясь вернуть здравомыслие и подавить жажду расправиться со старшим на месте, и смягчает тон. Понимает, что Феликс не виноват и ничего ему не должен, а вот «друг»... — Сходи-ка в ресторан внизу, счёт на меня пусть оформят. А мы с Крисом пока побеседуем.       — О нет, — Чан резко хватает Ликса за руку, — он никуда не пойдёт!       Старший склоняется к Феликсу и тихо шепчет:       — Если уйдёшь, он меня убьёт. Помоги!       Феликсу вся эта ситуация ой как не по душе. Он всего пару дней как вернулся в Сеул и сегодня решил встретиться с другом, чтобы просто хорошо провести время, но его втягивают в какую-то междоусобицу на повышенных тонах. Ну зашёл их разговор в странное русло, дошли до минета. Чан скучает по Айену, который уже неделю в Праге, ему одиноко без любимого в свой праздник. Почему бы не облегчить жизнь близкому человеку хотя бы таким образом? С чего Хван разводит из этого такую трагедию и бесится, не особо понятно… столько лет игнорировал, в свою работу зарывшись, а тут вдруг что?..       — Простите, но что происходит? — осторожно спрашивает Ликс, похлопывая рукой чужую конечность, чтобы его наконец отпустили.       — Вот мне тоже интересно, — Хёнджин пристально смотрит на старшего. В нём бушует сразу столько эмоций – чувство предательства смешивается с радостью от долгожданной встречи с веснушчатым. Вот только её обстоятельства… Нужно выпить. — Крис?       — Мы просто встретились пообщаться, — вновь пытается объясниться Чан, наблюдая, как Хёнджин подходит к мини-бару, наливает себе виски. Больше никому не предлагает – вежливость сегодня остаётся за порогом. — Ну и слово за слово так получилось…       — Это был просто дружеский жест, — спокойно уточняет Ликс, пожимая плечами, хотя и сам не понимает, почему оправдывается. Хвана это вообще волновать не должно, но волнует… и от этого щекочет под рёбрами полумёртвой надеждой.       — И часто ты друзьям отсасываешь? — ядовито хмыкает Хёнджин, докладывая в рокс пару кубиков льда. Грубить Феликсу не хочется, вот только сдержать эмоции в узде оказывается непосильной задачей. За себя стыдно, и подсознательно это чувство хочется разделить со всеми присутствующими… им ведь тоже должно быть стыдно перед ним, за предательство, за измену…       «Феликс ничего не должен» — напоминает себе Хван.       Молчаливая пауза давит на перевозбуждённое сознание ещё сильнее. Он садится в кресло сбоку от дивана, скидывает с плеч пиджак и вопрошающе заглядывает младшему прямо в глаза. В ответ на него смотрят с нескрываемым удивлением. Ох уж эти глаза, он так мечтал увидеть в них собственное отражение. Заглянуть и увязнуть в тёплой гуще медовой радужки, словно какая-то глупая мошка… вот как раз ею он себя сейчас и ощущает.       — Вы забываетесь, господин Хван. Я кукла, для меня в подобном нет ничего необычного.       Феликс дерзит. Произносит это так, словно Хёнджин – маленький ребёнок, которому нужно объяснять очевидные вещи.       — Что ж, я тебя понял.       В другой ситуации ему бы даже понравился такой тон. Но Феликс, живущий в его сердце, – невинный ангел. И застать подобную картину с его участием… В груди пульсирует ноющая боль, обида. Крис знал, насколько веснушчатый мальчик дорог ему, и всё равно сделал это – опорочил светлый образ. Хочется ответить на подлость, наказать того за эти ранящие чувства и разочарование.       Хёнджин обречённо прикрывает глаза. Собственный мозг сейчас кажется лишним воспалённым органом, раковой опухолью, распирающей черепную коробку изнутри. Все мысли путаются в какофонии эмоций. От Криса сквозит страхом. От Феликса – дерзостью и непониманием. А от Хвана? Как он сейчас выглядит в глазах остальных? Как идиот, преданный другом, и простачок, что позволит надругаться над собственными чувствами? Сейчас все ждут его решения, надеются, что он смилостивится, простит, отпустит их восвояси… что подобная выходка не будет иметь последствий? Видит Бог, он ненавидит это амплуа, но иногда без него просто бы не справился… Маски сами ползут на лицо, их холод остужает разум, и теперь можно распахнуть глаза и вынести вердикт.       — Тогда продолжайте, — с напускным безразличием бросает он.       — Ч-что? — цепенеет Чан. — Ты ведь шутишь, да?       Не шутит. Старший мог ожидать от него всё что угодно, его жизнь буквально в руках Хёнджина. Стоит щёлкнуть пальцами, и… Работа, статус в обществе, деньги, та самая жизнь – всё из этого с лёгкостью перечёркивается одним приказом. Будь Хёнджин таким же мудаком, как большинство власть имущих, он мог бы отнять и Айена, разлучить их. Мог бы переломать кости и выбросить подыхать за чертой города. Не будь они семьёй… Но так уж сложилось, что без Чана Хёнджин бы не выжил. Об этом нельзя забывать даже в такие моменты. И как бы сейчас ни хотелось сорваться и спустить на того всех собак, самым рациональным решением будет утопить Криса в его же стыде. У старшего есть совесть – такая светлая, громкая штука, – и прямо сейчас та обглодает его изнутри.       Хотел, чтобы Феликс тебе отсосал? Пожалуйста.       А Хёнджин уж постарается убедиться в том, что Крис вынесет из этой ситуации урок.       — Нисколько. Феликс, ты же не против?       Феликс переводит взгляд с одного на другого. В отличие от шокированного и даже перепуганного Чана, сам он довольно спокоен. Да, ситуация странная, а внутри бушует ураган из чувств, но все они относятся лишь к внезапной встрече с Хёнджином, а об этом сейчас лучше не задумываться. Его просят продолжить, и, судя по всему, хозяин дома собирается присутствовать… наблюдать. В груди начинает покалывать азарт. Если это – возможность хоть как-то выделиться, пусть даже задев или разозлив Принца, то почему бы не воспользоваться ею? Главное ведь – остаться ярким моментом в его сознании, а там кто-то уж разберётся, что делать дальше…       — Не против, — он чувствует, как уголки собственных губ подрагивают, пытаясь сформировать непрошенную улыбку, но не позволяет себе этого.       На самом деле, если постараться, он может даже обернуть ситуацию в свою пользу. Если Хёнджину понравится… какова вероятность того, что у Феликса наконец-то появится тот самый заветный шанс заполучить его внимание? О боже, от одной только мысли начинают колени трястись.       Хван не спит со своими куклами, Ли уже давно это выяснил, и остаётся только надеяться, что собственный «статус» не станет преградой.       Феликс подползает к старшему, разводит напряжённые колени и устраивается между ними. Вновь расстёгивает пуговицу на штанах и быстро справляется с молнией. Берётся за ткань и смотрит на друга, подстрекает приподняться. Чан тяжело сглатывает и отвечает ему таким умоляющим взглядом, что аж сердце сжимается. Феликс лишь мягко кивает, улыбаясь, пытается успокоить. Очевидно, член уже полностью упал, но это поправимо, в своих умениях Ли не сомневается. Вот только если Чан продолжит так стрессовать, может вообще ничего не получиться.       Сложившаяся ситуация кажется дикой, ведь Феликс согласился приехать в пентхаус не столько из желания составить другу компанию на вечер в его праздник, сколько из любопытства. Ему хотелось увидеть дом Хёнджина, узнать, как тот живёт, урвать ещё крупицы информации… Чан сказал, что Хван будет на работе, и никакой надежды на встречу лелеять нет смысла, а Ли поверил, потому что уже привык ждать то, что никогда не случится. Кто бы мог подумать, что шансы – штука настолько непредсказуемая, а вселенная сыграет с ним столь омерзительную шутку. Но он ей не позволит отобрать и разрушить свои мечты! Даже если это означает…       Приспустив чужую одежду и бельё, он привстаёт, чтобы приблизиться к самому уху. Успокаивающе шепчет:       — Расслабься, Чанни. Просто думай о Йени.       Феликсу сегодня никого представлять не нужно. Этот кто-то уже здесь – наблюдает. Не о таком он, конечно, мечтал, но всё же лучше, чем ничего.       — Господин Хван, — Феликс оборачивается на Хёнджина и понимает, что тот неотрывно следит лишь за ним, так пристально.       Такой взгляд он уже когда-то видел, холодный и колкий, как у его отца. Раньше Хёнджин смотрел на него совершенно иначе. Получится ли вновь пробиться через эту ледяную стену к знакомому теплу чёрных топей?       — Раз вы будете оценивать, м-м-м… мои навыки, прошу не придавать значения тому, что я обойдусь без поверхностного петтинга. Подобное между нами с Чаном просто неуместно.       Будь на месте Хвана любой другой, Феликс не стал бы вдаваться в подробности. Поцелуи, ласка – это довольно личное, когда дело касается не клиента. Но Феликсу не хочется, чтобы Принц подумал, будто он непрофессионален или невнимателен к партнёру.       Хёнджина такое заявление вводит в лёгкий ступор. Значит, как сосать, так это без проблем, а целовать друзей мы не хотим, так? Хотя ладно, если откинуть обиды и подключить мозги, то в этом есть логика. Чан любит Айена, это бесспорный факт, и одно дело – «снять стресс», а вот полноценный эмоциональный контакт – это уже совсем другой уровень. Он и так принуждает их… От этой мысли становится стыдно до ломоты костей. Может, отказаться от этой затеи? Чан явно не в порядке. Непонятно, кого сейчас пытается наказать Хёнджин. Друга за необдуманную глупость и предательство? Феликса за несоответствие вымышленному и трепетно хранимому образу? Или же себя за потерянные года и трусость? Слабость… стоит лишь взглянуть на этого мальчишку, и в Хване сразу же всё смягчается, разжижаясь под тёплыми волнами обожания. Сейчас это непозволительная роскошь…       В этот миг в голове всплывает воспоминание, как Феликс в свой день рождения целовался с Минхо. Тот ведь тоже ему друг? Это, вообще, какая-то особая фишка – интимные моменты друг другу на дни рождения дарить, или что? Но от мысли отвлекает вновь поднявшее голову сожаление об упущенном моменте, аж сердце щемит… Если бы он тогда не психанул, остался и… Откуда в Хване столько обиды скопилось, на себя и всех присутствующих, он не успевает понять – уже кивает головой и ухмыляется истерично.       Феликса эта ухмылка лишь дразнит, распаляет азарт. Он не мешкает, берёт в рот мягкий член, нежно посасывает, языком проталкивается между крайней плотью, чтобы коснуться головки. Чан сжимается весь, напрягается да жмурит глаза, даже голову от Хвана отворачивает, словно бы так укрыться можно от прожигающего взгляда.       У Хёнджина же весь внутренний мир рушится, когда он видит, как чужой член оказывается во рту этого ангельского создания. Обида вмиг испаряется под оглушающей волной смешанных эмоций, словно её вообще не было, и сквозь пелену ярости в травмированный разум начинает медленно прокрадываться осознание реальности. Тот маленький, невинный мальчик, образ которого он так бережно хранил в своей памяти, – лишь в ней и остался. Феликс – совершенно другой человек, незнакомый и далёкий. Он кукла и, судя по тому, как быстро способен поднять Чана, весьма талантливая.       Когда влажный язык напоказ скользит по всей длине члена, приходится сделать глоток прохладного алкоголя. Обманчивое чувство – тот обжигает гортань высоким градусом, а живительная прохлада так и остаётся лишь под пальцами.       — У вас презервативы закончились? — язвит уже скорее по инерции, чем взаправду.       Его раздражает, что друг может чувствовать всё вот так, наживо и полноценно. Даже со стороны видно, что Феликс хорош в том, что делает. Должно быть, это весьма… приятно. Зависть? Нет, глупости, ему просто хочется уколоть Криса, да побольнее. Патовая ситуация, а он вновь не может совладать со своими же чувствами… Хочется распахнуть уста и истерически смеяться от абсурдности происходящего, ну или же взвыть, как раньше, выпуская всю тревогу в пространство вокруг и сбрасывая грозящее расколоть череп напряжение.       — Я… — Чан теряется, когда Феликс насаживается на него сильнее, запинается и хмурится. Хван надеется, что эта реакция на раздирающую нутро совесть, а не умелый рот. — Справку показывал.       Хёнджин ответить не успевает, потому что Феликс открывает этот самый рот, выпуская член, позволяет тому влажно шлёпнуть по напряжённому животу. Голову поворачивает и смотрит ему прямо в глаза, ухмыляясь. Это длится всего пару секунд, но хватает для того, чтобы все внутренности Хёнджина перемешались между собой. В этих глазах совсем не тусклая искорка, нет, там вулканы извергаются, да с такой силой, что взрывной волной в кресло вжимает. Кажется, что кожа вот-вот задымится. А в голове что-то оплавляется, рассыпая хранимую годами иллюзию…       Хёнджин как будто видит Феликса впервые. Веснушки горят на подрумянившихся щеках, припухлые губы поблёскивают от слюны, а ресницы трепещут, когда тот глаза прикрывает. Вновь приходится признать чужую красоту. Ярость тускнеет под желанием «познакомиться» с ним взглядом, изучить заново.       Кожа выглядит гладкой и нежной, а под ней отчётливо просматривается мышечный рельеф – танцы пошли впрок. В памяти всплывает то, как этот парень двигался на танцполе, гибкий, грациозный. Хёнджин чувствует себя странно: не так давно он злился, а потом заливался обидой, и вот сейчас ему должно быть неприятно наблюдать за тем, как Феликс облизывает член его друга. Но каждое движение яркого, мокрого языка заставляет мурашки бежать по коже… раздрабливая маленькими лапками закостенелые установки собственных предубеждений.       Он скользит взглядом вниз. На подтянутом, плоском животе образуется небольшая складка кожи, когда Феликс склоняется ниже, насаживаясь до упора, упирается носом в лобок. Чёрт, как же глубоко тот может принять. Хван знает, что собственный член больше, чем у Чана. Смог бы Феликс взять его так же, полностью? Как бы это ощущалось? От этих мыслей кровь начинает пузыриться уже под напором иного чувства, закипая в венах.       Взгляд гладит округлые, наверняка упругие, ягодицы. Хёнджину хочется зажмуриться, почувствовать отвращение, неприязнь, он не должен смотреть на него так, этот мальчик… уже не мальчик. Когда-то был, да, но сейчас этот парень может сжечь одним только взглядом, вскружить голову и заставить желать себя до потери сознания. Он делает это прямо сейчас – ласкает чужой член губами, сбоку, развернувшись лицом к Хвану. И смотрит ему в глаза, нагло, дерзко. Словно вызов бросает. А Хёнджин с замиранием сердца отвечает, не в силах разорвать зрительный контакт.       Хвана насквозь прожигают, а он держит чёртову маску безразличия. Распалился до такой степени, что кожа к той прикипела. Он двинуться не способен, наблюдая, как язык окутывает ствол и, помогая губам, ласкает длину, но чувствует, как покалывают пальцы. Кажется, они дрожат. Взгляд падает к чужому паху и туда же стремится сердце, грудная клетка уже не способна сдержать то. Отчётливо видно, что Феликс возбужден, плотная ткань джинс не скрывает этого факта. В этот момент Хёнджин вдруг понимает, что с ним не так – он сам перевозбуждён. Собственный член болезненно упирается в жёсткий кожаный ремень. Приходится слегка съехать в кресле и развести ноги, чтобы избавиться от неприятного ощущения. Но это движение создает трение, и кажется, что перед глазами на миг потемнело. Какого хрена он так сильно отреагировал? Это должно было быть наказанием для Чана, но единственный, кто тут мучается, – это сам Хёнджин.       Феликс, конечно же, замечает это движение, и взгляд опускается к ширинке на брюках. «О да!» — единственная мысль. У Хёнджина крепко стоит, и явно не на Чана. Внутри обжигающими волнами плещется возбуждение. Хван хочет его, но пытается скрыть это. Полное безразличие на лице могло бы расстроить, если бы не глаза – они не способны врать. Из этих глаз вот-вот лава хлынет, и Ли хочет кинуться к нему, подставиться под этот поток и сгореть в нём. В пепел превратиться и осесть в лёгких своего Принца, чтобы вместе и навсегда. Господи, он взрослая шлюха, а до сих пор мыслит, как наивный, мечтательный дурачок. Аж стыдно.       Хёнджин смотрит на него, и ему явно нравится. От этой мысли у Феликса глаза закатываются, и он пытается скрыть окатившее его удовольствие, переключаясь на Чана. Принимается двигать головой с особым усердием, потому что у самого вот-вот внутри всё взорвётся. Собственный член сладко ноет в штанах, хочется вскинуть бедра, толкнуться вперёд или приласкать себя, но тогда он рискует кончить быстрее всех здесь присутствующих.       Всё так неправильно, ситуация, действия, но кажется, от этого Феликсу только больше припекает. Взгляд чернеющих очей прожигает в нём дыру, а неистовая радость от того, что эта тьма наконец-то может его поглотить, лишь вторит накатывающему безумию…       — Блять, — шипит Чан, — я не могу, когда ты на меня смотришь.       Он глаза не открывает, явно пытаясь сосредоточиться на ощущениях. Наверное, давно спустил бы, если бы не нервы.       — Расслабься. Я смотрю не на тебя, — голос звучит на удивление спокойно.       Феликс, услышав это, уже не способен сам себя сдержать – собственным стоном дрожит. От этих слов годами копившиеся чувства через край выплёскивает. Хочется послать друга и словно обезумевший накинуться на Хёнджина. Руками разодрать одежду, до крови впиться в эти проклятые пухлые губы. Насадиться на него сразу же, без растяжки и подготовки, лишь бы ощутить внутри… и эти невообразимо красивые пальцы бы на своём члене.       Сознание отключается, и Феликс сам уже не понимает, что делает. Действует на одних инстинктах, ощущая вихрь огненного торнадо у себя под кожей. Если с любимых губ слетит ещё хоть слово, то кончит прямо в штаны без какой-либо стимуляции. Можно списать это на побочный эффект от миллиона пережитых фантазий с участием Принца – тело просто помнит, к чему это должно привести.       Хёнджину кажется, что весь его организм, кроме члена, резко теряет способность функционировать. Невозможно сделать вдох, моргнуть или даже сглотнуть скопившуюся во рту слюну. Потому что Феликс, сука, стонет. Да так низко и гортанно, что от этого член дёргается – становится больно, но в то же время заводит с новой силой. Куда только сильнее, когда перед твоим взором похоть раскрывается в своём первозданном виде? Феликса словно с цепи спустили, сосёт так самозабвенно, неистово, что Хвана от такого зрелища вот-вот по всему телу судорога хватит, он же уже буквально на грани.       Чан такого напора тоже не выдерживает – жмурится, вздрагивает, кончает, даже не предупредив, прямо в чужой рот. Кажется, что в комнате время замерло для всех троих.       Феликс принимает в себя горячее семя.       Чан, содрогаясь, скрипит обивкой дивана под сжимающимися в спазме пальцами.       А Хёнджин, вопреки всему… влюбляется.       

•••

      Хёнджин полноценно прочувствовал этот момент – вселенная взорвалась и сформировалась заново, пересобрала его на атомном уровне. Ничто в этой жизни более не может поразить его… кроме Феликса.       Феликс поворачивается к нему всем телом, запрокидывает голову назад и высовывает язык. Его вид безжалостно ломает Хвана. Веснушчатый собрал всё, что в него спустили, и теперь так вульгарно демонстрирует результат своих стараний. По подбородку стекают слюна и горячая сперма. Этот парень до скрежета зубов дерзкий, развратный и красивый. Восхитительный. Ничего не остаётся, кроме как признать своё поражение, сдаться и принять чужую игру.       — Глотай, — командует Хёнджин, с трудом находя силы заговорить.       А Феликс слушается, вливается своим пылающим взглядом прямо в чернеющую бездну напротив. Прикрывает рот, шумно сглатывает и размашисто облизывается, бесстыдно демонстрируя свой юркий язык. А потом вновь на пару секунд открывает рот, доказывая, что в том теперь пусто.       — Молодец, — невольно вырывается из уст Хёнджина.       Он даже не собирался этого говорить, но на языке слово оказалось раньше, чем в голове. Судя по яркой улыбке, Феликсу похвала пришлась по вкусу. Тот продолжает неподвижно сидеть, смотреть в глаза, тяжело дыша, и ждёт, что же будет дальше.       А Хвана озаряет идея… или это собственная жажда говорит в нём? Его друг получил сполна, теперь игра продолжится только для двоих.       — Чан, оставь нас, — холодно командует, хотя внутри от собственного сердца остались лишь угольки.       — Извини, — зачем-то говорит тот Феликсу, прежде чем уйти в свою комнату.        Старший за своим страхом, кажется, совершенно пропустил суть происходящего, не видит и не чувствует повисшего в воздухе напряжения. Не замечает, как искрятся сцепившиеся друг с другом взгляды.       Феликс тянется к столику, выуживает пару салфеток из стоящей на том коробки и вытирает лицо. Во всех его движениях и грамма стеснения не наберётся. Хвану даже нравится, что для парня всё как будто просто и неважно… Это хотя бы немного растворяет чувство собственной вины и ничтожности.       — Ты возбудился, — озвучивает очевидное он, дёрнув подбородком в сторону чужого паха.       — Вас это удивляет? — бархат низкого голоса теперь сменился на хрипотцу, но своего очарования не утратил. — Вы тоже. Я могу помочь…       Феликс ползёт к Хёнджину на четвереньках. Ох если ему только позволят, это будет лучший день в его жизни. Он уже тянет руку, чтобы коснуться колена…       — Нет, — останавливает того Хёнджин в считанных сантиметрах от контакта.       Смотря на такого Феликса, приходится признаться самому себе – он хочет его. Прикоснуться, поцеловать, разложить прямо на этом полу, диване, столе, неважно, главное, вцепиться в парня и не отпускать. А Феликс отдастся, потому что один из них – кукла, а второй – тем владеет. Хван не желает пользоваться своим статусом, брать Феликса, как вещь. Ему нужна искренность и взаимность. Его должны захотеть. Так что он не прикоснётся к парню, но…       — Но с твоей проблемой нужно что-то решить.       До него вдруг доходит, что всё это время пальцы сжимались на роксе. Лёд давно растаял, разбавляя элитное виски, а стекло нагрелось от крепкой хватки горячей ладони. Неважно. Допивает содержимое одним глотком и опускает пустой бокал на пол, у боковины кресла.       — Что вы предлагаете? — в светлой голове проносится бесчисленное количество вариантов, и один лучше другого. Ликс закусывает губу, ёрзает на месте под давлением нарастающего предвкушения.       — Разве ты не знаешь, как справляться с подобным?       Член в штанах Хвана нетерпеливо дёргается от одной только мысли, что этот парень вновь оголится перед ним. Но старые воспоминания режут изнутри. Тогда перед взором стоял Ёнбок – другой человек, не созревший, но уже увядающий бутон розы. Феликс же – противоположность. Зрелый и полный жизни.       — А вы будете смотреть? — хотелось большего, но покуда внимание Принца сосредоточено на нём, Ли готов поддаться любой его прихоти. Только Хёнджину об этом знать необязательно, иначе весь интерес может испариться.       — Если ты не против.       — Разве у меня есть право отказать?       Иногда Ликс сам себя ненавидит за эту сучью натуру. Вот только это отличный шанс понять, каков Хван на самом деле. Он лишь тихо надеется, что не вырыл себе могилу своими же словами. Потому что если его просто прогонят – не переживёт.       — Само собой, я ни к чему не принуждаю.       Хёнджин неосознанно задерживает дыхание, не хочет слышать отказ, отпускать парня. Он впервые настолько возбуждён, что даже встать с этого долбанного кресла не сможет – ноги просто не удержат.       — Тогда я отказываюсь.       Феликс мысленно даёт себе пощёчину, но волнению наружу прорваться не позволяет. Только бы Хёнджин не принял его слова близко к сердцу.       — Что ж, в таком случае я бы хотел поужинать в одиночестве.       Хёнджин демонстративно достаёт телефон, чтобы заказать еду, а в голове считает от одного до десяти, лишь бы отвлечься и не поддаться рвущему жилы разочарованию.       — А вы с Чаном можете сходить в ресторан или ещё куда-нибудь.       Ему хочется Феликса так сильно, что он готов разрыдаться от переизбытка эмоций, но будет держать эту ненавистную маску безразличия до последнего, не позволит себе слабость.       — И, Феликс, прости за этот спектакль. Я разозлился на Криса, а задело тебя.       Старший старается не отрывать взгляда от телефона, совсем не замечая, что парень за весь его монолог и с места не сдвинулся. Он боится смотреть на Феликса, не хочет увидеть на веснушчатом лице такое же безразличие, какое пытается удержать на своём.       Феликс такой реакцией более чем удовлетворён, перед ним даже извинились. Это приятно. Правда, тут же замечает, как угасает огонь в глазах напротив, но уверен, что сможет разжечь его с новой силой. Он поднимается на ноги, но на него всё ещё не обращают внимания. Так не пойдёт. Ловкие пальцы выдёргивают телефон из рук и помещают тот на журнальный столик. Теперь Ли доволен – всё внимание приковано лишь к нему одному.       С пуговицей на своих джинсах получается справиться быстро, а на очереди и молния.       — Что ты делаешь?       Хван ещё не успел совладать с одним потрясением, а его тут же тянут в другое, аж голова кругом идёт от такой резкой смены эмоций. Он рот приоткрывает от неожиданно свалившегося на него счастья, а пальцы сами собой в быльца кресла впиваются. Мягкая кожа обивки скрипит под давлением, но руки нужно чем-то занять, иначе они потянутся к чужому телу, и если он коснётся этой молочной кожи… уже не остановится.       — Передумываю, — Феликс кокетничает, пытается скрыть от самого себя внезапно возникшее волнение.       На нём свободные джинсы, избавиться от тех – проще простого, сами вниз ползут. Щёки начинает пощипывать смущением, когда он остаётся под пристальным взглядом в одном лишь белье. Он перед многими оголялся и никогда себя не стеснялся, но Принц – совсем другое дело, слишком личное. Ему хочется понравиться, и не для дополнительной суммы на банковском счете, а ради собственного трепещущего сердца.       Феликс цепляет резинку белья большим пальцем и удивляется несвойственной ему нерешительности. Второй рукой, через ткань, проводит по налитому кровью члену. Приятно. Это помогает немного отогнать тревогу. Он сжимает член, слегка толкаясь в руку, и замечает, как напрягаются бёдра Хёнджина. Они оба хотят одного и того же: друг друга. Для Феликса это очевидно.       Если бы он знал, что сегодня всё так обернётся, надел бы другое бельё, что-нибудь из своего любимого, кружевного. А пока избавляется от чёрных боксёров, откидывает их на диван, вместе с джинсами.       Приятно наблюдать за таким жадным взглядом, которым его сейчас ласкают. Тот будто способен не только раздеть, но и кожу снять, добраться до костей, словно стремится исследовать мельчайшие скрытые частицы его тела. Так долго мечталось о нём, жадном, пожирающем – Феликсу кажется, что всё тело дрожит от переизбытка волнительных эмоций. Хочется показать себя полностью, довести градус кипения в чужих глазах до отметки, когда выжжет разум и останутся лишь голые инстинкты… может, тогда наконец-то бы Принц сдался…       Феликс подходит ближе и садится на пол, подобрав под себя ноги, прямо перед Хёнджином. Он так близко, на расстоянии вытянутой руки – достаточно одного движения, чтобы коснуться колена. Но Феликс не позволит себе этой вольности, Хван уже задал правила игры – смотреть, но не трогать.       — Вам нравится? — спрашивает Феликс, раздвигая ноги, упирается одной рукой в своё колено, а второй по груди ведёт, в открытую приглашая любоваться собой.       Он уже знает ответ, видит в глазах напротив, в том, с каким вожделением Хёнджин ещё раз осматривает его. Взгляд останавливается на члене, и Хёнджин рефлекторно облизывает губы, выбивая из Феликса последние крупицы выдержки. Он представлял эти пухлые уста на себе множество раз, но что, если бы… они и вправду оказались на его плоти? Член дёргается от такой мысли и от такого заинтересованного Хёнджина перед ним.       — Приступай, — шепчет Хёнджин.       У самого терпения уже не хватает, глаза щиплет подступающими слезами. Хёнджин не в силах вынести то, насколько прекрасен и открыт перед ним этот парень. Лицо миловидное, словно ангельский лик. Тело молодое и сильное, манит гибкостью. Умопомрачительный голос, что так не подходит этой внешности, но от того лишь больше интереса вызывает. И член, под стать владельцу, гармонично дополняющий прекрасное тело, ровный, с нежной розовой головкой. Хёнджин видит в этом облике идеальную неидеальность, ведь если присмотреться внимательнее… Веснушки беспорно прекрасны, но по корейским стандартам красоты считаются изъяном. Хван же от них в восторге. У Феликса забавные, маленькие ладошки и пальчики, словно детские. Они так невинно выглядят, но сжимаются на твёрдой плоти порочной уверенностью. Скулы, подбородок, кадык, ключицы – острые. Об них можно порезаться, вскрыть собственную кожу, стоит лишь прижаться сильнее. И Хёнджин уже знает, что так и будет, он поранится об Феликса, телом или душой, а может, всё сразу. Оставит на себе такие же шрамы, как у парня на предплечье, – на память. Феликс так и не скрыл их, отказался от красок на теле… наверное, хватило тех, что были в прошлом.       Хёнджин наблюдает, как по стволу скользит влажная ладонь, – слюны не пожалели, – и завидует той. Отчаянно хочется отказаться от собственных принципов, броситься к нему. Он себя животным чувствует, готовым рвать свою жертву зубами, но терпит.       — Вы хотели заглянуть мне в глаза, но смотрите только на член.       Феликсу нравится эта игра. Видит чужое нестерпимое желание и поражается выдержке. Хёнджин сильный духом, и это бросает вызов – хочется найти подход, сломить, совратить… влюбить в себя.       — Я подобрал робкого мальчишку, а получил дерзкого сорванца, — хмыкает старший, но взгляд к глазам поднимает.       Феликс смотрит прямо ему в душу, словно может увидеть его суть, узнать все мысли и желания. Под этим взглядом Хёнджин на атомы распадается, и, похоже, вселенной вновь придётся его собирать.       — Предпочитаете робких? — его забавляет то, что Хван даже не представляет, насколько прав. Феликс принадлежит лишь ему.       — Не сказал бы.       — Хорошо.       Он может быть робким, если того требует ситуация, но настоящий Феликс совсем не такой – в нём страсти через край да огня до вскипающей крови. С Хваном хочется без фальши, оголить собственное естество и выставить на обозрение сердце.       — Покажете мне свой член?       — Нет, — он к происходящему вообще не готов, но такой Феликс не только обезоружил, но и броню всю махом сорвал. Хёнджин и так чувствует себя голым и слабым, одна лишь маска на лице всё ещё держится.       — Может, хотя бы рубашку снимете?       — Нет.       — Совсем не хотите помочь? Мне нужен хоть какой-нибудь стимул.       Так ведь нечестно совсем, Феликс обнажён и беззащитен перед ним, демонстрирует всего себя, не скрываясь. Ему бы хватило и того, что есть, достаточно даже взгляда этих чёрных глаз, но Феликс жадный и ненасытный. Получив желаемое, он сразу же хочет большего. Ещё немного обнажённой плоти, потом прикосновение, поцелуй. Любовь. Ему нужна взаимность.       — Что я могу для тебя сделать? Без прикосновений и обнажения.       Хёнджин уже знает, что согласился бы на что угодно, стоит только этому парню рот открыть и озвучить. Собственное «я» держится на последнем волоске, слегка надави и… и это пугает. Ранее лишь один человек был властен над его жизнью – отец. У Феликса власть другая, слаще, желанней. Хван готов самостоятельно надеть на себя ошейник и вложить поводок в эти маленькие ручки. Что с ним вообще происходит? Он чувствует себя пьяным, одурманенным, безумным, теряет контроль над собственным телом и разумом. Эта игра становится слишком опасной, но остановиться он уже не в силах.       Феликс задумывается. Он бы хотел всего Хёнджина, а ему даже прикосновение не светит. Да если бы можно было в кожу его влезть, укутаться им, он бы так и сделал. Но одна мысль всё же проклёвывается в сознании:       — Можно ваш пиджак?       Хёнджин недоумённо поднимает бровь, он подобного не ожидал, и теперь ещё любопытнее, что будет делать и просить Феликс. Он слегка приподнимается, выдёргивая вещь из-под себя, и протягивает парню.       А Феликс ликует, наконец-то маленькая победа. Он тут же надевает пиджак на себя, носом утыкается в плечо и глубоко вдыхает. Сам он наркотики не принимал, но видел, как это делают другие, видел, как накрывает «приход» и заливает эйфорией чужое сознание. Сейчас он впервые ощущает то же самое, этот запах, пробираясь в лёгкие, покалывает на рецепторах да на языке оседает. Сознание туманит, а внутри такая всепоглощающая радость жаром пышет. У Феликса голова кружится, и кажется, что он тонет, потому что мир перед глазами точно куда-то уплывает.       Второй волной эйфории накрывает, когда до ослабленного мозга доходит, что он чувствует на ткани чужое тепло. Феликсу кажется, что он умер и попал в Рай, потому что этого просто не может происходить в реальности. Не с ним, не после стольких лет мучительного ожидания. Не может всё быть так просто. Но нужно брать, пока дают. Шансы, шансы, шансы – он ухватится за каждый из них.       Поэтому он встаёт на колени и тянет руку, ладонью вверх, прямо к лицу Хёнджина. Тот напрягается ещё больше, явно готовясь уйти от контакта, но Феликс успевает озвучить своё желание прежде, чем его остановят:       — Слюну, — и ждёт.       Секунды тянутся мучительно долго.       Хван шокирован. Действия Феликса сбивают с толку. Неужели тот настолько искусен в своём деле, что может заставить кого угодно ощутить себя желанным? Ведёт себя так, словно Хёнджин – это всё, что ему необходимо в этой жизни. В глаза смотрит так преданно, запахом его себя наполняет, хотя бы часть него на себе ощутить пытается. Это лишь грамотная игра, ведь так? Ведь не может же Феликс на самом деле… желать его? Между ними пропасть в года шириною… и совсем неважно, что все эти года Хёнджин нёс мальчика в своём сердце.       Наконец ощущая тёплую влагу на своей ладони, Феликс невольно глаза прикрывает. За время работы как его только не ублажали, пытаясь доставить головокружительное удовольствие. Но вот этот простой жест – лучшее, что с ним случалось. Он руку подносит к стволу, но мешкает, морально готовится к новым ощущениям. Казалось бы, ничего такого в этом нет, ему просто в руку плюнули, но пресвятая матерь божья, это же слюна Хёнджина! Он эту руку готов отрезать и поместить в стеклянную витрину, повесив рядом с той, в которой розы хранит.       Феликс моменту отдаётся полностью, больше никаких игр, только собственное наслаждение. Он тихо стонет, сжимая влажную ладонь на своём члене. Голова кружится, когда он ведёт рукой по стволу, растирает его слюну, мешая с собственной смазкой – той уже так много, что скольжение получается необычайно лёгким. Хочется остаться в этом моменте навсегда, но терпение лопается, он быстро ускоряет движения, ведомый лишь безумием своего вожделения.       Все грани стираются, и мир вокруг перестаёт существовать, когда Хёнджин видит, как Феликс глаза открывает и смотрит в его – взглядом обезумевшим и требовательным. Возбуждение играет мышцами на чужом теле и лице, испарина проступает на молочной коже, а рука на члене движется быстро и уверенно. У Хёнджина было достаточно партнёров и секса, такого страстного и яростного, что описать невозможно. Но ни с чем подобным он никогда в жизни не сталкивался. Феликс словно соткан из всего того, что Хван желал бы – живое воплощение чистой, необузданной похоти. Дух захватывает. Он удовлетворяет себя столь страстно, а смотрит лишь на Хёнджина, и от этого весь внутренний мир перестраивается, создавая новую религию и новое божество.       — А можете… надавить пальцем себе на губу? — шепчет Феликс между стонами.       Завороженный Хёнджин не в состоянии сопротивляться. Большим пальцем касается нижней губы, ведёт по ней, слегка оттягивая, и надавливает по центру.       Феликсу явно крышу от увиденного сносит, он начинает бёдрами подмахивать, не в силах сдержать свои порывы… как же он мечтал об этих губах.       — К-какие они? — он почти что хнычет, уже на грани.       И Хёнджин чувствует, что тоже.       — Мягкие, но упругие. Кожа нежная, тёплая, — тон старается держать ровный, но тот всё равно вибрирует.       Облизывается демонстративно, наслаждаясь тем, как под напором возбуждения мутнеет чужой взгляд, и шепчет:       — Нравятся мои губы?       — Да!       — Что ещё?       — Пальцы.       Феликс бы давно кончил, если бы не профессиональная выдержка. Но уже понимает, что долго не протянет, как бы ни пытался. Хочется продлить этот момент, зрительный контакт со своим Принцем, их связь.       — Тогда совмещу.       Хёнджин видит, как разрушается Феликс, и хочет уничтожить того полностью. Подносит ко рту два пальца, смачивает их языком и ведёт по губам, сминая, надавливая и оттягивая. А после и вовсе ныряет ими в рот, обхватывает устами и демонстративно посасывает, наблюдая, как все мышцы тела Феликса напрягаются. Он сам не в силах стерпеть, когда чужие брови сводятся к переносице, стоны оглушают, а губы дрожат. Хёнджин бездумно свободной ладонью пах свой накрывает и с силой сжимает пальцы на члене, до боли, но чёрт, как же ему нужно было это прикосновение.       Одна искра способна поджечь торфяные болота, а те утянут пламя под землю и пустят его по своим артериям глубоко внутри. Это опасная и разрушительная комбинация стихий. Такое ничем не потушить. На дне зрачков Хёнджина – те самые болота, а в глазах Феликса – неистовством полыхает. И сегодня они наконец столкнулись, разрушив разом два мира.       Феликс в своём оргазме прекраснее всего, что способна создать вселенная. А Хёнджин благодарит ту и за Феликса, и за плотную ткань брюк, которые сегодня надел – потому что однозначно проиграл, кончив от одного единственного прикосновения к себе, пока разум тонул в буйстве порока, цветущем пред его взором.       

•••

      Хван рад, что Феликс в попытке отдышаться упирается руками в пол, опустив голову, и не смотрит на него. Это даёт несколько спасительных секунд на то, чтобы самому хоть как-то оправиться от оргазма, вернуть невозмутимость на лицо. Хёнджин боится показать ту власть, что получил над ним стоящий на коленях юноша.       Безусловно, его поражает самоотдача Феликса – тот загнал сам себя. Если парень дрочит с такой страстью, то как трахается? Господь милосердный, об этом сейчас лучше не задумываться.       Приходится собрать последние силы, чтобы подняться на ноги и дойти до мини-бара. Пока Хван достаёт бутылочку минеральной воды, начинает понимать, что сам насквозь промок. Отчего в штанах неприятно мокро, очевиднее некуда, но помимо этого с него три пота сошло. По шее катятся крупные капли, рубашка прилипла к телу, даже кончики волос влажные. Так был увлечён развернувшимся перед взором спектаклем, что даже не обратил внимания, как сам поплыл. Нужно поскорее скрыться с глаз, спрятаться, пока никто не понял, что он до основания разрушен.       Поставив бутылочку возле задыхающегося парня, он выдёргивает пару чистых салфеток и вкладывает те в маленькую, испачканную ладонь. О Феликсе хочется заботиться, и сейчас Хёнджин корит себя, что так эгоистично убегает, поддаваясь собственным страхам.       Он смотрит на парня у своих ног, что загнанно дышит, и мечется в душе́, не понимая, как правильнее поступить. Но всё равно решает сделать выбор в свою пользу, ему нужно будет время, чтобы переварить случившееся и обдумать всё на холодную голову. А пока что…       — Ты хорошо постарался, умничка, — произносит Хёнджин, проводя ладонью по платиновым волосам.       Такие мягкие, даже несмотря на осветление, шелковистые и слегка влажные. Это прикосновение отдаётся покалыванием маленьких иголочек по коже, словно небольшой электрический разряд прошёлся по нервным окончаниям. Он сжимает руку в кулак, пытаясь не поддаваться соблазну ощутить больше, и делает решительный шаг прочь.       — Спасибо, — бормочет Феликс, а сам отчаянно пытается впитать то прикосновение.       Он ждал столько лет, а оно длилось лишь секунду. Несправедливо, жестоко.       — Ещё увидимся, Феликс.       — Через пять лет? — хмыкает Феликс.       Он получил сегодня столь желанное внимание, но теперь хочется ещё больше. Теперь он знает, что реальное присутствие Хёнджина ощущается лучше любой фантазии.       Хван чувствует этот укол резкой болью в груди, но ничего не говорит, молча следуя к комнате Чана.       Друг дверь закрыл, но наверняка слышал стоны Феликса – парень совсем не сдерживался. Что подумал Чан? Он стучит и тут же входит, не дожидаясь приглашения.       Похоже, кое-кто сегодня решил проебаться по всем фронтам. Сидит на подоконнике, курит прямо в окно, зная, что Хван ненавидит сигаретный дым. После обречённого вздоха Хёнджин решает закрыть глаза на эту оплошность. Старший ведь нервничает, варится в чувстве вины. Так ему и надо, заслужил… Но Хёнджин слишком его любит, чтобы долго злорадствовать, всё равно простит, если не сейчас, то через пару часов точно. Обидно, что вместо душевных поздравлений всё обернулось вот так…       — Джинни, Феликс не виноват, — сходу пытается выгородить парня Чан.       Он чертовски переживает, что подставил младшего. Весь уже извёлся, не понимая, в какие ещё крайности может броситься Хван в такой ситуации.       — Я знаю. Но ты – да.       — Это было так глупо, мне не стоило…       — Не надо. Считай, что Феликс тебя спас, сменил мой гнев на милость, — одёргивает старшего он, не желая вновь возвращаться к больной теме. Они ещё обязательно поговорят о случившемся, но позже, когда мозги проветрятся.       — Ты что, его… ну, с ним…? — Бан не знает, что думать. Хван не стал бы принуждать, даже куклу, – в этом старший уверен больше, чем в том, что земля круглая. Но низкие стоны мелкого сложно с чем-либо спутать…       — И пальцем не тронул. А теперь, будь добр, свози Феликса поужинать. Мне нужно побыть одному.       — Конечно, как скажешь, — выдыхает Чан.       Друг выглядит уставшим и замученным, но, похоже, ситуацию отпустил. Может, не всё так плохо, как показалось на первый взгляд?       — Крис.       Ну вот, опять это «Крис» – рано радовался. Старший сжимается под колючим взглядом и морально готовится к тому, что ему собираются сказать.       — Прикоснёшься к нему ещё раз, и я не посмотрю на то, что мы семья – руки оторву.       — Понял, — Чан кивает в подтверждение.       Пререкаться смысла нет, сам же конкретно так проебался, а Джинни никогда пустыми угрозами не разбрасывается.       

•••

      Собственная спальня встречает Хёнджина привычным уютом. Наконец-то он чувствует себя в безопасности. Осталось лишь дождаться, когда Чан с Феликсом уедут, и кинуться к ванной. Сегодня душем не обойтись, он ощущает себя грязным, и не только снаружи. А пока можно вытянуться на кровати и по-быстрому заказать себе какой-нибудь еды, потому что от всех потрясений чувство голода лишь усилилось.       Стоит подтвердить заказ на сайте и прикрыть глаза, как мысли вновь возвращают его к веснушчатому парню. Когда Феликс подал прошение о переводе во Францию, Хёнджин с Чаном сильно повздорили. Друг не понимал, почему он так легко одобрил заявку и не попытался удержать мальца возле себя. А Хвану было сложно в который раз объяснять, что он не в праве мешать Феликсу жить свою жизнь. Сейчас же сеульский распорядитель по таким вопросам его уже не дёргает, и он даже не знал, что Ликс возвращается… и Чан ничего не говорил, сволочь.       Он поворачивает голову и смотрит на шкаф, ту часть, где за дверцей стоит сейф. В нём до сих пор хранится папка со всей информацией, что удалось собрать на Ёнбока. Хёнджин так и не рискнул её открыть. Стоит ли сейчас лезть в прошлое человека, которого, судя по тому, что он видел сегодня, уже не существует? А в будущее?..       «Совсем немножечко» — думает Хёнджин, находя в списке контактов номер распорядителя.       — Добрый вечер, господин Хван. Что-то случилось? — голос женщины нервный, и Хёнджин вдруг понимает, что за окном уже сгустились сумерки.       — Прошу прощения, что потревожил вас в нерабочее время. Я хотел узнать об одной кукле, он на днях вернулся из Парижа. Ли Феликс.       — Что именно вас интересует?       — В какой клуб его определили?       — Одну минутку, — в динамике слышатся шаги и шуршание, видимо, она ищет свой планшет. — Так, сейчас. Ли Феликс закреплён за «Oddinary».       — Прекрасно.        Хёнджин по праву считает этот клуб лучшим – если бы Ликса направили в другой, он бы попытался перевести того. Само собой, если бы младший согласился. А ещё он прекрасно знает, какой номер подойдет именно Феликсу… Возможно, это эгоистично, но всё же Хван принимает тот один процент корыстных мотивов, которые могут всплыть в его голове в будущем.       — Я бы хотел, чтобы он работал в зеркальной комнате.       — Ох, господин, этот номер уже несколько лет закреплён за одной из кукол, и она будет не в восторге от такой новости, — ожидаемо, женщине не по душе, что начальник вмешивается в налаженную работу, – он раньше себе подобного не позволял. Но к чему человеку власть, если он не может позволить себе даже такую мелочь? Единожды.       — В случае возникновения проблем направьте её ко мне. Думаю, мы сможем решить все разногласия.       — Как пожелаете, господин. Что-то ещё?       — Нет, на этом всё. Ещё раз извините, что потревожил.       Отец был бы недоволен излишней вежливостью своего сына. Но сам парень искренне верит, что труд каждого его сотрудника ценен. Вежливость не делает его слабее, зачастую даже играет на руку, ведь уважение заслужить куда сложнее, чем вызвать страх.       Хёнджин откидывает телефон на кровать и прикрывает глаза. Он грязный, уставший и голодный, но почему-то прямо сейчас чувствует внутри себя лишь тихое, урчащее удовлетворение.

•••

      Лифт движется плавно, мигая маленькими иконками сменяющихся этажей. Чан оживлённо что-то говорит, но Феликс его не слышит. Прислонившись плечом к прохладной глади зеркала, он медленно моргает, глубоко погружённый в свой внутренний мир. Сейчас, под лёгким пальто, его обнимает пиджак Хёнджина, и от осознания этого факта на сердце тепло и приятно. Да, он украл его – просто не смог расстаться, снять с себя. И ему совершенно не стыдно, потому что в этот самый момент Феликс абсолютно счастлив.