Попытка не ослепнуть

Ибо они — Таргариены — народ, потерявший рассудок. И нет в них смысла.

Изм. Библейская симфония по книгам Ветхого и Нового Заветов

Собственные шаги навязчивым эхом отдавались в ушах, отражаясь от стен, когда Эймонд ступал по коридорам замка, что кишели людьми в столь поздний час. Взгляд зацепился за насквозь пропитанную кровью простыню, и принц лишь безразлично проводил её взглядом, закусив внутреннюю сторону щеки — дело дрянь. Что, черт возьми, здесь случилось? Он выцепил из толпы за локоть служанку, дернув её на себя. — Что произошло? Глаза напротив запоздало моргнули, и принц раздраженно фыркнул. — Отвечай. — Ваше Высочество. — та распылилась в формальностях, и Эймонд подавил в себе желание закатить глаза и одернуть её. Времени не было. Ему надо было понять, что происходит. — Принца Джейехериса убили. Мир крутанулся на триста шестьдесят и остановился — Эймонд не поверил своим ушам. — Голову, — девушка прикрыла рот рукой и отвела взгляд, будто в попытках сдержать навязчивые слёзы, — отрубили. — фраза вышла рубленой. Служанка, впрочем, вскоре осталась позади — Эймонд двинулся дальше по коридорам, пытаясь выстроить абсурдный план собственных действий. Вот оно — то, чего он так ждал, не имея возможности заснуть по ночам. Вот, что он навлек на собственного племянника любимой сестры. Резня началась. Война — тоже. И никакие Боги, которым молилась порой его мать, падению дома Таргариенов не препятствовали. Ибо не было в этом смысла. Ибо Таргариены уже давно отреклись от Богов. Разношерстные мысли прервал едва различимый в отдаленной теперь суете Красного Замка шепот, и Эймонд замер у стены, так и не завернув за угол. Скрежещущий, он вскоре разделился на два не менее противных голоса. Внутри замерло. Эймонд досчитал до трёх — эйфория кольнула в концах дрогнувших пальцев. За углом беспокойно шептали что-то о насмерть перепуганной королеве Хелейне, убийстве её сына-наследника, куче крови и побеге, и все вмиг стало ясно. Шепот стал отдаляться. Эймонд, затаив дыхание, выглянул из-за угла лишь для того, чтобы увидеть мелькнувшую в отдалении немытую голову. Это был шанс. Понять. И, возможно, поймать тех, кто совершил страшное и непоправимое. Он вынырнул из своего «укрытия», схватив оставленный на перилах кем-то плащ. Бесшумно ступил вслед за преступниками, накинув попутно капюшон на белесые волосы. Вопрос о том, как эти люди проникли в замок незамеченными, отпал сам собой, стоило одному из них — тому, что пониже — отпереть потайную дверь прямиком в стене и, шагнув туда, утянуть за собой второго. Эймонд тенью скользнул за ними и поразился их непредусмотрительной глупости — убийцы наследника даже не обернулись, чтобы проверить, заперли ли они тайную дверь — так, наверное, спешили. Лестница и извечные лабиринты составили оставшийся путь. Первый проем. Второй. Эймонд перестал считать на третьем — лишь запоминал повороты, бесшумно ступая за дрожащими тенями факелов. Бесконечные лестницы наконец закончились, и двое неизвестных вывели его на медленно светлеющую улицу. Мягкий свет все же резанул отвыкшие от него глаза. Эймонд лишь сильнее натянул капюшон на голову, отступая к стене. Грубая ткань плотно укрыла слишком узнаваемые повсюду серебром отливающие волосы. Где-то в небе гаркнула птица, и мужчины, преследуемые принцем, испуганно дернулись, отступив в тень навеса. Теперь Эймонд смог лучше рассмотреть их: грязные, в рваной одежде — они вызывали лишь отвращение у привыкшего к небывалой роскоши и красоте Таргариена. Взгляд единственного глаза упал на мешок в руках одного из них — высокого и широкоплечего — дешевая ткань в самом низу была покрыта медленно чернеющей кровью. Кровью Таргиренов. Такой же кровью, какая была у обычных людей, какая была у этих же самых убогих отбросов, на которых сейчас смотрел Эймонд. Вот оно, доказательство их надуманной «связи» с Богами. Никакие Боги их не спасут. Никаким Богам до них и дела нет. Они перебьют друг друга сами. Сын за сына — месть была свершена, но не того сына голова сейчас лежала в мешке. Эймонд лишь фыркнул, ладонью неосознанно сжав рукоять меча, закрепленного на поясе. Убийцы его племянника разделились. Тот, что бесконечно озирался по сторонам, скрылся в кромешной темени уродливого переулка, и Таргариен последовал за вторым, который нёс в мешке то, что осталось от маленького наследника. Лицо трусливого крысолова, сбежавшего одно мгновение назад, он отлично запомнил. Впрочем, это даже было не столь важно — важно было то, что они не избавились от тела, даже прихватили какую-то его часть с собой, а значит, преследуемый Эймондом сейчас убийца нёс доказательства выполненной работы её заказчику. Что ж, отлично. Это был его шанс — доказать, что на что-то способен. Показать, что то, что случилось пару недель назад — чистая случайность, а не его самонадеянная глупость и бессмысленная жестокая месть. Секунды преследования складывались в минуты. Те, в свою очередь, узорчато сплелись в час — пока человек в драной накидке витиеватыми переулками не добрался до Блошиного Конца. Эймонд бывал здесь и раньше. Порой сюда его таскал Эйгон. Те времена теперь казались ему призрачно далекими, эфемерными и совершенно не реальными. Он предпочитал не вспоминать: жить прошлым — заведомый проигрыш и потеря контроля настоящего и будущего. Тем более, что в его прошлом не было ничего, о чем бы он очень хотел вспомнить. Противный запах, столь характерный для подобного места, беспощадно ударил в нос, резанув по глазам, и громкий «хлюп» прервал размышления. Он нахмурился, брезгливо подняв собственную ногу из тёмной лужи. Фигура преследуемого человека вдруг замерла, и у принца было мгновение, чтобы скрыться за углом обшарпанного здания, прежде чем мужчина спешно повернул голову, оглядев совершенно пустой переулок. Почти добрался — вывод, не заставивший себя долго ждать, и Эймонд выждал пару долгих секунд, прежде чем вновь нырнуть в смрадную дыру Блошиного Конца, забыв обо всём, кроме человека в десятке метров от него. Через пару долгих минут предатель Короны вывел его на задний двор дешевой вонючей таверны, и Эймонд замер, едва заметив фигуру, скрытую серым неприметным плащом. Незнакомец сидел за столом, склонив голову — так, будто не хотел быть узнанным. И что-то в нём… в его посадке, наглости и этой ни с чем не сравнимой стати, сквозившей во всех его незамысловатых движениях: передернуть плечами, единым пренебрежительным взмахом ладони заставить человека, забиравшего у него кружку с элем, замереть, будто врос в землю — все это повлекло за собой лишь осознание, смявшее все барьеры и мысли под собственным неистовым весом. Эймонд узнал этого человека. Узнал подсознательно и безотчетно, потому что ожидание встречи с ним не давало ему покоя уже долгое время. — Встреча с дядей станет для меня отличным испытанием. — самодовольная ухмылка раскрасила тогда его губы, — Если он рискнет столкнуться со мной лицом к лицу. Кристон Коль лишь опустил взгляд, буркнув что-то в напутствие — он не запомнил. Потому что не слушал. Отвергнутый принц — вот, что занимало тогда его мысли. Он по-юношески самоуверенно желал испытать собственные силы в бою с одним из лучших воинов всего Вестероса, и нисколько не страшился. Теперь же, когда внутри все ухнуло и вмиг опустилось; когда все в движениях спрятанного под плащом незнакомца в тишине прокричало — это Деймон Таргариен; только теперь Эймонд почувствовал иррациональную тяжесть, сковавшую грудную клетку. Почувствовал. И едва не задохнулся, схватившись за шершавую стену. Секунда отзвуком бесконечной длительности кольнула сердце. Эймонд спиной подпер каменную кладку, пытаясь впопыхах набросать примерный план действий в спутавшихся мыслях. Преследуемый им человек тем временем преодолел разделявшее его и сидящего в отдалении незнакомца расстояние, кинув окровавленный мешок аккурат на стол. — Одноглазого не нашли, но, — гнилые зубы обнажились в подобие ликующей улыбки, — вот, сын за сына — голова одного из отродий сумасшедшей королевы. Тишина бесцеремонно разорвала пустоту, заставив каждого услышать стук собственного сердца, и Эймонд прикрыл глаза, пытаясь справиться с нахлынувшим приступом ярости — нельзя выдавать себя. Не сейчас. Что он, впрочем, намерен был делать? Как хотел поступить? Наметок не было, лишь примерные предположения. Впрочем, через единственную минуту и в них не было нужды. Сердце пробило удар — мужчина, по-прежнему сидевший уткнувшись в прогнивший стол, вскинул голову, и когда белые-белые волосы яркими всполохами мелькнули в напутственном предзнаменовании чьей-то смерти, сердце удар все же пропустило. Ухмылка расцвела на бледных губах, и тишина была нагло прервана нарочито громким голосом: — Тогда кого же ты привел с собой? Секунда. Вторая. На третьей сердце сорвалось, предательски пустившись в бешеный галоп — Эймонд сдержал саркастично-ироничную ухмылку, нахмурив единственный глаз. Незнакомец в драном плаще в испуге поджал губы, заозиравшись. — Что? Нет, я… Все не так, я ничего никому не говорил. — оправдания лились нескончаемым потоком, но Деймон даже внимания на них не обратил. — Выходи. — слишком громко, чтобы не услышать. Отступать было некуда — Эймонд не привык отступать вовсе. На раздумья ушла ровно секунда — через мгновенье он стоял перед ним, держа ладонь на привычной рукояти. — Приятная встреча… — Деймон склонил голову, щуря глаза, — Расправлюсь с двумя за раз? Эймонд надменно вздернул бровь, фыркнув. — Да, дядя. Весьма в твоем стиле — убивать пятилетних детей, спящих в своей постели. Усмешка заглушила стук собственной крови в ушах. — Намного благороднее убить тринадцатилетнего мальчика, что прибыл в качестве посланника. — сарказма больше не было в сквозивших напускной отстраненностью словах. Деймон нарочито медленно поднял со стола испачканный запекшейся кровью мешок и вытащил оттуда отрезанную голову невинного ребенка. — Полюбуйся. Чего он хотел этим добиться? Провоцировал или стремился сыграть на чувствах человека, что давно обрубил в себе любые ниточки, за которые можно было бы дернуть, кроме вспыльчивости и желания восстановить собственную серую справедливость. — Сын за сына… — бесстрастным шепотом сорвалось с обветренных губ, будто вырвалось случайно совсем. Кровь Таргариенов была пролита дважды. Пока лишь. Войны было не избежать. Она уже началась, медленно поглощая собственным безостановочным огнем все новые и новые души. — О, нет, — Деймон отбросил детскую голову обратно в мешок, кинув тихое «убери это» стоящему неподалёку «незнакомцу», — ей не он нужен. — металл звякнул в его ладони, когда принц вытащил меч из ножен, — ей нужен ты. И я дам ей то, чего она хочет. Слова искрами взорвались в накаленном воздухе, прежде чем металл схлестнулся с металлом, прозвенев в воцарившейся тишине. Удар за ударом — они парировали, нападали и защищались, идя почти на равных и не в силах взять верх друг над другом. Деймон был силён и закален сотней битв, Эймонд — молод, быстр и весьма смышлен. Но в опыте ему он все же уступал. Один опрометчивый выпад — и одноглазый принц был почти обезврежен. Ухмылка искривила губы: — Что, знаменитый Деймон Таргариен все ещё не может одолеть одноглазого племянника? — пытался не сдавать позиций, самонадеянно лезя на рожон, но отлично понимал, что как бы ни был он искусен — отсутствие опыта в настоящих битвах играло огромную роль. Не в его пользу. Минутная осечка — сзади мелькнула знакомая тень, и Эймонд за долю секунды перенес вес на левую ногу, заблокировав удар убийцы ребенка, что целился ему прямо в шею. Как жаль — у одноглазого принца был лишь один меч — с правой стороны раздался до ослепительной боли знакомый свист, разрезавший раскаленный воздух, и перед глазами мелькнула ярчайшая вспышка, едва только металл вспорол кожу. Внутри замерло, заиндевев — снаружи забило алым ключом утекающей жизни.  — Черт, — он почти упал на одно колено, с размаху отсеча голову ублюдку, что так гадко подставил его. Угол губ дернулся в ликовании — месть все же нашла его. Эймонда потянули за волосы, и окровавленные руки взметнулись в поиске опоры, так её, впрочем, и не найдя. Зрение поплыло, и он моргнул запоздало, когда знакомое до режущей в боку боли лицо предстало прямо перед ним, и он наотмашь ударил в грудь, отшатнувшись. Его повело. Прямо в сторону. Но принц удержался на подогнувшихся ногах, прижав дрогнувшие руки к испачканному липким животу — ничего, дойдёт. — Бывало и похуже. Он двинулся дальше от дезориентированного временно Деймона. Надо было бежать. Ох, как же Эймонд ненавидел это слово. Бежать — это позор. Это проигрыш. Это унижение и лицемерные насмешки. Он все это ненавидел. Он всего этого натерпелся сполна ещё с самого детства. С него хватит… Но другого выбора не было. Шаг. Второй. На третьем мир крутанулся на триста шестьдесят, и Эймонд припал к стене, прижав скрюченную ладонь к неотесанному камню — весь в крови, он испачкал его щеку и волосы, стоило лишь потерять равновесие и проехаться ненароком лицом по кладке, стесав кожу. За спиной послышались шаги — дело дрянь. Жизнь преподносила ему очередной жестокий урок, который он с удивительной тупоголовостью отказывался принимать — вот, до чего доводили излишние самонадеянность и уверенность. Отступать, впрочем, было поздно. Бежать — некуда. В глазах темнело предательски быстро, и Эймонд шел, прижавшись к стене и оставляя собственный кровавый след, облегчая работу тому, кто шел, впрочем, за ним по пятам. Сын за сына. О нет, хватит одной жертвы. Эймонд не готов был оставить собственную семью. Выхода не было. Никто не придёт и не спасет. И да помогут нам семеро — вспомнилось вдруг ему. Эймонд лишь в отвращении скривил посиневшие губы. — Молитвы помогают, Эймонд. — когда-то сказала ему Алисента. — Случится что плохое — помолись, и станет легче. — Я не верю в это. — буркнул он, в надменном раздражении закатив глаза. Я не верю в это. Его мать лишь усмехнулась, подарив ему добродушную улыбку. Молился бы он сейчас, если б только умел? Черт, конечно же нет. Почему же? Потому что не было для него ни семерых, ни кого бы то ещё. Его собственные боги покинули его давно. В самом детстве. И когда зрение темнело по углам, он не мечтал с ними встретиться. Когда мир переворачивался с ног на голову в неспешной прогрессии, он не молил о пощаде. Когда земля жестоко встретила его, он даже и не вспомнил о богах. Он лишь подумал о том, что война неизбежна: станет он её свидетелем или нет — она уже поглотила его и сожгла в собственной колоссальности, покрыв едва черным пеплом, утопив в нём по самые уши. Он попадал в рот, мешал дышать, заполнял лёгкие, но Эймонд знал — никто не придёт. Никто не поможет.