Кровавый свет благословения

      "И все же ты, все же дитя, Фильмами добрыми бредишь. И веришь в любовь не шутя, Веришь…  Младшая моя сестренка, что же ничего не скажешь мне? Младшая моя сестренка, жаль тебя мне… " Любэ - Младшая сестренка Утро. Тепло. Свет. "Такой же отвратительный день, как и все остальные" – хотелось сказать, да вот только не так это вовсе. Я вспоминаю, к чему в итоге привел вчерашний танец, и с какой силой тьма упала на сияющие желанием глаза Альбедо в тот вечер. Он умеет восхвалять мое тело так, что простые, казалось бы, слова набирают обороты почти в торнадо эмоций.  "Да, я знаю, вот тут я слишком худощавая, хоть придуши, а вот тут у меня жирок есть более-менее." И каждая мелочь оболочки, в которой я так долго живу, становится чем-то очень красивым. Шедевром искусства. И Альбедо готов был познать всю эту красоту. Он очень сильно этого хотел. Жизнь еще никогда так не лилась за края его личности, его безэмоциональности. Альбедо был очень живой.  Нет, я не к тому, что сейчас и обычно он "мертвый", нет! Сейчас он…так мило дышит мне куда-то в ключицу. Кожа рассыпается в мурашках от каждого его выдоха. Когда я вижу его радость, его восхищение, его возбуждение, это всегда так прекрасно. Я так его люблю. Я так хочу его радовать, восхищать и…возбуждать…  Где-то в уголке слышалась музыка. Мы не выключили ее вчера, и играла всякая рандомщина. Утро мое началось с "Acid Ghost - Mistakes". Спокойная песня, но немножко нагоняет на душу тревогу. Какие-то есть в ней нотки разбитости, печали. А может, каждый человек и музыку воспринимает по-своему? В силу своего характера, своих переживаний, комплексов, травм?  Музыка - зеркальный отклик человеческой души. Даже термин есть такой "смерть автора". Его действительный посыл может полностью не соответствовать ощущениям и мыслям слушателя. Со мной было примерно так же. Я проснулась в объятиях любимого теплого человека, а в голове моей сидит крепкое слово "ошибка".  Я резко вспоминаю Итэра. Вспоминаю, как сильно я хочу его обнять, но мой мозг настойчиво прокручивает момент сокрушительного удара, раздирающей боли, лужи крови, руки Тартальи в этой самой крови, его перепуганные глаза, Альбедо, который ногой смел со стола всю свою кропотливую работу ради меня. К горлу подкатывает ком. Я чувствую, как мне медленно становится плохо. И голос говорит мне почти на ухо: "Прости меня, сестренка. Я не хотел причинить тебе такую сильную боль. Мне жаль. Я хочу тебя обнять и утешить, но, в силу своей замкнутости, я могу это предложение оставить лишь на словах. Я тоже безмерно тебя люблю и так же безмерно хочу тебя убить. Ты мешаешь мне, ты срываешь мои планы, ты губишь мою репутацию. Я чувствую, что больше так не могу. Так что, либо ты убираешься с моей дороги, либо я перестану церемониться." – Люмин…? – голос Альбедо был таким пьяняще-мягким, что из раздумий он вытащил без предварительного испуга.  – Да, милый? – путешественница погладила парня по голове, и тот довольно улыбнулся.  – Я тебе говорил когда-нибудь, что ты чудо?  – Поверь мне, больше полумиллиона раз ты точно говорил это, заменяя другими словами. Либо научными, либо литературными.  – Я очень тебя люблю… – Альбедо забрался руками в ее волосы, вдыхая аромат звезд. – Я так боюсь… – он будто оборвал себя на слове, подумав еще раз, прежде чем сонно ляпнуть, но, все же, сказал: – Я так боюсь тебя потерять…  – Мне так жаль, что это неизбежно. – Люмин вздохнула. – Кто-то из нас все равно умрет раньше. Я подозреваю, что это буду я. Обещаю, что я вернусь, так или иначе, но давай…давай не будем думать о плохом сейчас, м?  – Не будем. Просто…учитель всегда преследовала желание создать жизнь, а не вернуть ее. Я вот задумался: все ж, как странно, однако. Она считала эту мысль бесполезной тратой времени? Или просто жизни не ценятся в наше время, и ценится только лишь их создание? Какая, все-таки, глупая спросонья мысль…  Люмин убрала с лица алхимика непослушную светлую прядь за ушко и нежно поцеловала его в лоб. Глаза Альбедо дрожаще приоткрылись и словно уставились куда-то вне пространства.  – Мир несправедлив, мой хороший. Он всегда обещает больше, чем может дать. Создание жизни, естественно, считается более важным, чем ее поддержание. Как и рождение детей - праздник сущий, а чуть только помощь людям - "ой, нет, спасибо."  – Может, поэтому учитель меня и оставила? Я недостаточно стараюсь, я не оправдал ее ожиданий.  Люмин дернулась, словно от оскорбительных слов в свой собственный адрес.  – Я знаю, что Рейндоттир для тебя имеет такую ценность, но, черт возьми, первый ее ребенок сдох в холодрыге, второго она не приняла, назвав неидеальным, и попыталась скормить первому, а из тебя – Люмин сделала четкий акцент, чтобы Альбедо поднял на нее глаза. – она сделала машину своих интересов. Твоя мамаша - больная дура. Спасибо ей за тебя, право… Но, блять, если ей нужно познать мир, – путешественница почти оскалилась, и на момент алхимик словил в ее взгляде нотку звериной ярости. – то пусть, сука, делает это своей кровью, а не твоей.  Альбедо помолчал, раздумывая над словами Люмин, и не нашел ничего лучше, чем просто погладить ее по спине.  – У тебя чутье на людей, – сказал он. – но в своем учителе я никогда не разочаруюсь…  – Если она разочаруется в тебе, то, боюсь, тебе она спуску не даст, и мне придется разговаривать с ней лично. Не бывает людей идеальных, давай будем честны. Я неидеальная, Чайльд не идеален, ты тоже. Как бы там Рейн ни хотела создать идеал, она сама при этом - больная на голову женщина и отвратительнейшая мать. Тебе разгребать то, что она натворила.  – Это…это правда…  – Так что, успокойся. Я вижу, как ты, не покладая рук, работаешь изо дня в день, как ты стараешься, пахаешь, как проклятый. Прими факт того, что даже самая прославленная путешественница Тейвата рыдает с тоски, сильнейше устает, выгорает, и способна истекать кровью от руки брата. Я тоже иногда чувствую, что недостаточно стараюсь, но хер там плавал, я все семь королевств вытащила из дерьма в самый ответственный момент.  Альбедо впился губами в плечо Люмин, и та вздрогнула всем телом.  – Прости за этот разговор. Мне…нужно было обдумать сон. – алхимик уткнулся носом девушке в шею.  – Все хорошо. – путешественница погладила его по голове, словно успокаивая после кошмара. – Я рядом, ты можешь делиться со мной такими вещами.  "И я вижу изменения в тебе,  Словно у тебя никогда  Не было крыльев.  Теперь ты чувствуешь себя Такой живой…" Deftones - Change  Стать лучшей версией себя - тяжелая задачка, особенно когда тебя ненавидят все вокруг. И если твой брат - гений, а его девушка - национальный герой, то кто же тогда ты, жалкое отродье с пустой шеей…?  Мама…как же я тебя ненавижу… Да будь прокляты ты и твой любименький сын. Катись к черту. Я убью твои идеалы.  Они сгинут в агонии.  Все как обычно. Солнечная рыбка, чай с чабрецом и мятой, мондштадские оладушки…и Паймон, которая сумела съесть все. Тарталья глаза с Люмин и Альбедо не уводил. Теперь ему не хотелось покидать эту семью, да и против никто ничего не имел. Для него будет сильнейшим потрясением, если кто-то из этих троих попадет в беду, и Люмин в особенности.  Почему-то десерт с утра в горло Альбедо в притык не полез. Он покидает чайник безмятежности, остальные вслед за ним встречают свет Тейвата в лице потухшего костра и извечных снегов. Алхимику нужно по делам. Он разжигает костер, собирает вещи, и Люмин настойчиво просит его быть аккуратным: у нее в груди сидит страшное предчувствие, но она сама списала это на простое беспокойство о любимом человеке. Прежде такого чувства, настолько сильного, чтобы о нем сообщить, у нее не было.  Ежедневные поручения стали такой гнилой рутиной, что делать их уже не хотелось. Никто и не заставлял, в принципе. Была возможность потратить еще один день на себя. А Тарталья остался рядом, никуда далеко не уходил. Люмин видела его тревогу, пускай с последних событий прошло уже больше недели. Аякс запомнил тот день, он впился ему в голову и стал суровым уроком. Жестоким напоминанием о том, что люди близкие не вечны, как и все под луной. И жизнь человеческая короткая, тоненькая, словно нитка для шитья. Тут потрепалась, там потрепалась - оп! Порвалась! Нету больше человека! Зато кровь его медленно сохнет на руках. Красиво, больно, невкусно.  – Генерал! Генерал Алатус!  – Я навсегда запомню, как сильно она любила эти цветы…  – Ну почему же ты ушла на эту проклятую войну и не сказала мне!?  – Все меня знают лишь как пьянчугу-барда, но на деле-то тело мое - лишь напоминание об умершем друге…  – Моему брату на своих плечах пришлось нести всю комиссию Ясиро.  – Охота на глаза Бога отобрала у меня близкого человека…лучшего друга.  – Эй, Кудзе Сара! Ну-ка возвращай мою прелестную побрякушку! Она, вообще-то, не под твоей задницей лежала! – Наверное, если бы не этот счастливый омамори, меня бы и в живых уже не было.  – Но если бы там была ты… Ты бы спасла мир.  Хватит. Блять. Давить. Пожалуйста.  – Порядок? – спросил Тарталья, легонько потрепав Люмин по голове. Та сидела за столом "Хорошего охотника" в каком-то не очень естественном положении.  – Полный. – путешественница выдохнула сквозь зубы, собрала волю в кулак и сказала: – Ладно, нет. Я терпела-терпела, но, наконец, скажу. Я жопой чую, что Альбедо в опасности. Его этот сон с утра, настроение какое-то побитое, он даже от сладкого отказался, хотя ты тоже прекрасно знаешь, какой он сладкоежка!  – Когда я почувствовал, что что-то не так, то рванул в Мондштадт, и тебе действительно понадобилась помощь. Так что, я верю тебе и твоему чутью, оно у тебя наработанное.  – Нужно пойти искать Альбедо. – решительно отозвалась Люмин. – Сейчас же.  – Я чувствую, как сильно мне одиноко. Не знаю, почему, не могу определить причину. Вроде, Тарталья рядом, и Паймон тоже. Вроде, Альбедо - самый лучший мой партнер за всю историю моих неудачных отношений, в котором я уверена, но все равно плохо. Ну что опять не так, Люмин?  – Это нормально - чувствовать одиночество даже среди близких лиц. Не бойся этого чувства и не пытайся его избегать. Это, во-первых, бесполезно, а во-вторых, имеет колоссальные последствия. Просто знай, что я очень тебя люблю.  – А за что ты меня любишь?  – Как за что? Тебя обязательно нужно любить по какой-то особенной причине? Я - это ты, мы с тобой - одно целое и делим одно тело на двоих. Конечно я тебя люблю. Каждый заслуживает любви просто так. Просто так! Не за поступки и геройства!  – Правда? А я не знала…  Снова холодно, ботинки постепенно начинают промокать от снега. Ветер больно бьет в лицо, но дороги назад уже нет, да и ее явно замело. Кто бы мог подумать, что спустя такое небольшое количество времени на Хребте начнется такая буйная метель?  Чайльд осторожно берет мою ладонь в свою, крепко сжимает. Не хочет, чтобы я упала и поранилась, полагаю. Я чувствую, как тепло безудержно стучит в его венах. Он волнуется, хотя выглядит таким спокойным, что словами не передать. В данную минуту мне приходит мысль, что я никогда не замеряла его пульс, когда мы только-только начинаем сражение. В этот момент он тоже выглядит стойким и безукоризненным, но вдруг его сердце так же барабанит? Вдруг он меня настолько сильно любит, что готов со мной хоть драться, лишь бы видеть меня рядом? Странная мысль, потому что, скорее всего, так оно и есть. Тарталья ведь так меня ждал из раза в раз. Погодите, а если я умру? Кто сильнее будет переживать: он или Альбедо? Еще более странно, но мне было бы интересно узнать это, пускай помирать мне еще очень рано. Ну правда же!  В лагере Альбедо не было, и Люмин сразу смогла предположить, где еще он может быть. Ноги сами пошли в сторону останков Дурина. Сердце чуяло, что жесть исходит оттуда, что что-то неприятно жжет и пальцы на руках начинают невольно дергаться. Вкус металла застыл на языке, и, не нарочно, но очень сильно хотелось разгрызть губу до крови. Нарастало ощущение постороннего присутствия, и вместе с самогрызением хотелось еще закопаться в снегу и спрятаться.  Спуск вниз показался очень быстрым, или просто Люмин действительно очень быстро шла. Над головой возвышались мощные ребра, и становилось жутко от мысли, что существо таких огромных размеров буквально вывели когда-то из пробирки. А вот то, что такое огромное существо по факту является братом Альбедо, девушку никак не пугало. В голову пришла ободряюще смешная мысль: “Ха, а ты поменьше!”  Но и здесь Альбедо не нашлось, и Люмин предложила Предвестнику спуститься в пещеру внизу, чтобы уж точно убедиться. Ох, черт, а вот и ты, “поменьше”.  – О, Люмин, Тарталья, – Альбедо легонько улыбнулся уголками губ, – рад приветствовать.  – Что ты здесь делаешь? – тут же спросила путешественница, отцепившись от руки Чайльда и тут же поняв, как сильно она эту ладонь сжимала. – Мы тебя потеряли! – Потеряли? – не понял алхимик. – Я ведь всегда тут, на Хребте. А вы, если я не ошибаюсь, направлялись в Мондштадт.  – Да, мы были в городе, но я захотела найти тебя. В лагере тебя не было.  – Ох, понятно. – парень спрятал карандаш и записную книжку в одном из своих немногочисленных карманов.  – Что тебе понадобилось у сердца Дурина? – не унималась девушка.  – Я вот подумал… – Альбедо провел рукой по бьющемуся органу, под завязку забитому сплошной отравой. – Если попрыгунья мутировала из-за него, то может ли мутировать человек?  – Альбедо, это уже не смешно. – ввязался Чайльд. – Даже не пробуй совершить из этой мысли эксперимент.  – А почему нет? – его знакомое лицо расплылось в совсем незнакомой улыбке. – Мои подопытные кролики как раз прискакали сами.  – Прочь от него, это предатель! – родной голос в родной манере пронесся сзади, со стороны входа в пещеру.  Человек спереди, что казался своим, тут же залился зловещим хохотом, каким Альбедо точно не обладал. Он расстегнул ранее застегнутый воротник рубашки, будто хвастаясь отстутствием золотой звезды на шее. "Самозванец" - подумалось мне. Я вижу, как он берет клинок с каким-то глазом и, даже не думая напасть на меня, потому что передо мной в стойке полной готовности стоит Тарталья, проносится мимо и кидается на Альбедо. Звон мечей, я ничего не понимаю, пока Аякс пытается утащить меня за руку из пещеры, как-нибудь проскользнув мимо моего парня и его "неидеальной" версии.  Мы уже встречались с ним раньше. Я даже некоторое время полагала, что видела Альбедо, а на деле видела его. Всегда хотел влезть между мной и ним. Никогда его не понимала…пока Альбедо самолично не уложил его на лопатки пару минут назад. Он запретил мне подходить близко, но я же непослушная путешественница, которая нагло смотрит в глаза лже-Альбедо и видит нескончаемую боль.  Эта боль была чем-то похожа на мою. Я видела похожий взгляд в зеркале. Это взгляд человека, который хочет чем-то завладеть, что-то вернуть. И если мне есть, что возвращать, то ему нечего. У него есть лишь боль и желание заполучить признание.  – Отойди. – громко сказала Люмин, глядя на своего алхимика. – Пожалуйста. – тут же добавляет она, как бы извиняясь, когда тот смотрит на нее с искренним непониманием.  – Он опасен. – Альбедо резко меняется в тоне голоса, и путешественница мысленно дорисовывает себе, каким бы недовольным выглядело его лицо, если бы он чуть больше проявлял мимику.  – Пожалуйста, отойди. Я знаю, что делаю.  Альбедо мыслит недолго, переводя взгляд с Люмин на своего, вжатого в снег, двойника, прежде чем жестом разрешить путешественнице подойти ближе и отойти самому.  – Если попытаешься сбежать - убью на месте. – Люмин поставила ногу совсем рядом с грудной клеткой самозванца, присела на одно колено, сильной левой рукой, что уже отработала многочисленные удары силой анемо, подняла его с земли и, слегка наклонившись к его уху, прошептала: – Ты в безопасности, пока не нападешь на меня или кого-нибудь из моей семьи.  Девушка даже сама на секунду поразилась, что назвала семьей всю троицу неподалеку: Паймон, Альбедо и Тарталью. Когда дело касалось этих троих, – подумалось ей, – она преспокойно могла убить за них, как за семью, даже не заметив, что так их называет.  Долгое время ее семьей был только Итэр. Единственный и…потерянный. Смешно, что теперь он Принц Бездны. Человек, что любит тепло и солнце, ушел в лунную ночь. Люмин сделала смелое предложение, что его любимым слаймом точно был бы пиро слайм. Если Итэр и ушел в холод и тьму, то явно для того, чтобы потом солнце светило вечно. Стало немного страшно. Как же можно…  – Понял. – ответил двойник, тоже шепотом, будто боясь, что люди позади девушки, которая сейчас крепко держит его за воротник, точно провинившегося котенка, услышат их с ней разговор.  – Славно. Как видишь, сейчас не лучшее время для разговора по душам, я тоже делаю вид, что настроена агрессивно. Приходи к пику Виндагнира завтра утром, под шипом небесной стужи, часов в восемь. Спокойно поговорим.  – Пфх, ты серьезно думаешь, что я буду говорить?  – А ты думаешь, что человек, победивший Электро Архонта и заставивший ее передумать, станет сюсюкаться с братом моего парня, что нагло хочет убить его и заменить?  Двойник Альбедо помолчал, а затем тяжело вздохнул, что можно было ассоциировать с поднятием белого флага. – Договорились. – сказала за него Люмин. – Я сейчас тебя типа прогоняю, и бежишь со всех ног. Подыграй мне.  Парень кивнул.  – Молодец. – уже чуть громче сказала она, оттолкнув двойника от себя. Пока он шустро поднимался на ноги, она успела подняться раньше и крикнуть ему вслед: – А теперь проваливай!  – Что ты ему сказала? – встревоженно спросил Альбедо, подойдя ближе.  – У меня есть…свои методы. – ухмыльнулась Люмин. Улыбка на ее лице продержалась недолго: чувство холода проморозило ноги так, что стало страшно идти. Вдруг сломаются?  Тихонько обнимаю Альбедо и плачу. Тепло еще никогда не было таким болючим, но я незаметно улыбаюсь. Мне просто нужно было проплакаться, такая вот странная, но при этом абсолютно нормальная потребность. Ночь опустилась на яркий мир Тейвата, и теперь никто меня не слышит, кроме моей любви. Приятно, уютно, и плачется спокойно, без нервозов и истерик. Даже хочется петь. Я чувствую, как обо мне кто-то вспоминает, сдерживаю икоту, но не получается. Я смеюсь. Альбедо тоже смеется, вытирает слезу с моей щеки и нежно целует в лоб.  Интересно, а Итэр тоже сейчас плачет? Совсем…один? Люмин, ты… Я не знаю, как это объяснить… Когда ты уткнулась лбом в мое плечо, казалось бы, такое простое действие, мне на секунду показалось, что это конец. Финишная прямая. Что еще немного нам с тобой осталось. Я не способен контролировать свое желание тебя прибить, и, как я понял, ты страдаешь тем же. Клянусь, я не знаю в чем дело, но мне бы так хотелось, чтобы мы…были вместе. Живы и здоровы. Ведь я так тебя люблю, у меня никого кроме тебя не осталось. Вокруг себя я вижу только чудищ и беспросветную мглу, но ты…ты словно ангел с небес, Люмин. Словно ты спустилась с Селестии, прекрасная и сильная. Мне больно осознавать, что мне приходится идти против тебя, но, видимо, такова моя участь. Видимо, так было нужно этому миру. Он хочет, чтобы мы с тобой его спасти и умерли в его земле.  Я чертовски тебя люблю, пожалуйста, услышь меня. Пожалуйста, приди на утес Звездолова завтра вечером. Я дам тебе знак, моя летящая звезда.  В лагере пока что догорало сонное царство. Паймон дрыхла где-то в небытие, Тарталья почти проснулся, но подниматься еще не хотел. Только Альбедо был на ногах более-менее. Теперь это стало еще одной семейной традицией: спать в чайнике и в лагере на Драконьем Хребте через день. Так можно и побыть в одиночестве некоторое время, и поддерживать контакт друг с другом, не терять из виду. У Люмин теплело на душе от этой новой традиции.  Снег пытался холодить ноги, но теперь они были точно согреты. Это Альбедо настоял и отдал Люмин пару своих чулок с начесом. Девушке это даже показалось альковным жестом внимания, хотя на деле было ничем более, чем заботой о ее здоровье.  О путешественнице позаботился и Тарталья, и теперь она щеголяет в крутых чулках ее парня, красном тепленьком шарфе и громадной шубе Фатуи. Та была слишком теплой и слишком приятно пахла Чайльдом. Видимо, шубка эта у него не новая, раз даже запах черного меха на воротнике чувствуется едва-едва. Только тело Предвестника и суровая вьюга снежной.  Эх, как бы ей хотелось приехать в Снежную еще раз, чтобы наконец познакомиться с его семьей… Тевкр был таким чудным, что даже представить страшно, какой хорошей окажется Тоня. Стало понятно, почему у Аякса семья в приоритете, на самом первом месте.  Люмин церемониться долго не стала, воспользовавшись точкой телепортации, и теперь она уже стоит почти на самой высокой точке Драконьего Хребта, если не брать в счет подъем к шипу небесной стужи и сам этот шип. Уж туда пердячиться ради разговора было бы мазохизмом.  Девушка ждала недолго, и вскоре она разглядела силует своего парня. Кого я обманываю, конечно, это был не ее парень. На сей раз она точно знала, кого именно пригласила на разговор в такую рань.  Увидев символику Фатуи, что можно было различить по бросающемуся в глаза красному кристаллу и знаку над ним, двойник притормозил.  – Ты… – хотел было спросить он, но Люмин тут же его перебила.  – Не волнуйся, это не моя шуба. К Фатуи я не отношусь.  – Да? А я уже подумал, ты решила начать со слов "все Предвестники в курсе о тебе". – Один в курсе, ты его видел вчера.  – Рыжий? Теперь понятно, чья это шуба. – фыркнул парень, скрестив руки на груди. – Так о чем ты хотела поговорить?  – О тебе, разумеется. Я бы хотела получше узнать твою проблему и постараться помочь.  – Вау, та самая великая путешественница, что спасла все семь королевств, теперь снизошла на меня.  – Я не люблю такой стеб.  – А что, оно ведь и правда так. Ты - негласный символ безвозмездной помощи Тейвата. Помогаешь всем и каждому, кто в тебе нуждается.  – Да, поэтому не считай себя каким-то неправильным или слабым. Даже Архонты бывают настолько слабы, что мне приходится вмешиваться. Я вижу, что ты хочешь занять место Альбедо. Он и сам мне рассказывал.  – "Альбедо" должно было быть мое имя. – рявкнул двойник. – Но для целей этой суки Рейндоттир я не подошел. Не вписался в рамки ее видения идеального.  – Никто не может быть идеальным. Даже твой брат, давай будем честны, не идеален.  – Да? И чем же? Он алхимик, – парень стал перечислять по пальцам. – у него есть статус, репутация, любовь горожан, девушка, у него все получается с первого раза!  – Если бы у него все получалось с первого раза, он бы уже возродил Каэнри'ах.  – Я… Прости?  – Да, ты не ослышался. Эксперименты нужны для того, чтобы получить желаемый результат. Взрыв - уж точно не желаемый. Ты не видел, сколько взрывов происходило в его лаборатории.  –Ни разу видел, сколько следил за ним.  – Потому что лабораторий у него несколько - это раз, во-вторых, ты же не все время только и делал, что смотрел за ним, правда ведь?  Двойник промолчал.  – Вот-вот. Он и сам порой не в восторге, что тебя так принизили.  – Да-да, и поэтому он продолжает действия этой чокнутой ведьмы: угнетение меня.  Люмин сделалась нервной: – Потому что он человек. Неидеальный человек, и он не знает, что еще с тобой делать. Людям свойственно не знать, что делать. Сколько ошибок мы совершаем и тупим, словно пни или винные пробки. – она сделала паузу, чтобы собеседник мог переварить информацию. – И смотри, чтобы тебя любили люди, не нужно быть какой-то супер звездой, идолом, спасителем всея мира, алхимиком Ордо Фавониус в конце концов! Нужно быть собой. Понимаешь? Собой. Ты смог почти в идеале повторить внешность своего брата, так может попробуешь создать свою? Каким бы ты себя видел? Это не должно быть идеальное тело с идеальным лицом, это должно быть то, на что ты посмотришь и скажешь: "Это я". Послушай меня, как человека, которого послушались Архонты и мир стал лучше. У Альбедо нет такого выбора, его слепили таким, какой он есть сейчас. А вот у тебя выбор есть, и он зависит только от тебя. Даже если бы ты убил Альбедо и пришел в Мондштадт, ты бы все равно, рано или поздно, помер от тоски и понимания, что люди вокруг любят не тебя, а его. Приди в этот мир собой, а не кем-то другим, и только тогда ты будешь любим.  Тишина позволила ветру Хребта занять собой пустоту молчания. Двойник размышлял.  – Тогда… – двойник задумался. – Тогда, я Рубедо.  – Рада знакомству, Рубедо. – Люмин поклонилась, и на ее лице расплылась улыбка. – Я понимаю, что одного разговора недостаточно, чтобы переубедить тебя окончательно, но я искренне надеюсь, что ты прислушался ко мне.  – Ты хорошая. – кивнул Рубедо. – Ты действительно хорошая, раз способна потратить свое время на меня.  – Рейндоттир была не права, когда попыталась скормить тебя Дурину. Люди тоже рождаются такими, какими придется. У нас нет особых генераторов. Пойми, что если тебя не приняла твоя мать, это не значит, что никто тебя не примет. По крайней мере, тебя приняла я. Я готова помогать тебе и дальше, если тебе будет нужно, и мне совершенно не жалко никаких ресурсов для этого: ни времени, ни сил.  Рубедо помолчал немного, издал тихий смешок, и Люмин заметила, как на его щеках проступил легкий румянец.  – Я постараюсь прислушаться к твоим словам. Они…они ценные. Спасибо тебе.  – Это тебе спасибо.  – Мы можем встретиться на этой неделе еще раз?  – С удовольствием!  За утренним поеданием солнечной рыбки путешественница улыбалась так широко, что это было для нее даже не свойственно.  За последнюю неделю она и правда почти не улыбалась. Заживление было долгим и томительным, особенно вначале. Координация подводила так, будто Люмин только-только родилась. А ведь было и впрямь похоже: вся в крови, спит большую часть суток, кушает по чуть-чуть каждые несколько часов, только чтобы восполнять силы, ходить не умеет. Чем вам не младенец? А за младенцами нужен глаз да глаз и ответственный уход.  Сейчас Тарталья поднимает на нее пару своих синих, словно безбрежное море, глаз, удивляясь такой чудной улыбке, и, прервавшись от еды, спрашивает: – Ты какая-то очень радостная, что-то случилось? Не то, чтобы это плохо, ровно наоборот! Просто хочется знать, отчего же наша звездочка так сияет.  – Я вам, наверное, позже расскажу. – ответила Люмин, и улыбка ее стала загадочной.  – Пхе-хе, а я уже все знаю! – восклицает Паймон, и Люмин резко поднимает правую руку вверх, дабы не подавиться.  – Прости, что?  – Не волнуйся, я не разболтаю, хе-хе. За столом стало тихо. Альбедо и Тарталья медленно переглянулись, чувствуя себя единственными идиотами в этом помещении, что еще не в курсе событий. А Люмин все еще, в буквальном смысле, охуевала от того, что Паймон в это время, на самом деле, не спала, а наблюдала за их с Рубедо разговором где-то из-под тишка.  А в целом, все ведь замечательно. Вся семья сборе, все живы-здоровы, а вечер обещает быть еще лучше. Почему-то Люмин казалось, что сегодняшний вечер станет таковым. Лучшим.  Из последних.  – Интересно, где шляется этот Дайнслейф? – буркнула Паймон, поедая куриный шашлычок с грибами.  – Я не знаю. – вздохнула Люмин, немного поразмыслив. – Смотри, какое небо красивое.  – Переводишь тему. Ты что, скучаешь? Обычно, когда ты по кому-то грустишь, ты резко переводишь тему. С братом так же было.  – Почему-то мне кажется, что он как Сяо. Призовешь - и появится, вот только через пятьсот лет, блин. – Ну, так если он появится хоть когда-нибудь, может, стоит его позвать? Давай позовем! Тебе станет легче!  – Ну, как знаешь… – Дайнсле-е-ейф! – заверещала Паймон.  – Дайнсле-е-ейф! – прокричала Люмин вслед за ней, надеясь, что их услышит только Барбатос в лучшем случае. То бишь никто.  – Чем это вы тут занимаетесь? – спросил внезапно появившийся Тарталья, и путешественница коротко сматернулась.  – Дайнслейфа зовем! Это наш друг, который помогал Итэра искать, он пропал в тот день.  – А-а-а… – затянул Предвестник, словно что-то понимая.  Звездный небосвод раскинулся над широкой Мондштадтской поляной, город возвышался где-то позади, и настроение это, падающее сверху на душу, заставляло то ли хотеть петь, то ли орать.  – Давайте я с вами покричу? – предложил Тарталья, и Люмин удивленно разинула на него свои звездные глазки. В них тонула бесконечная янтарная бездна, и рыжий едва в ней не утонул. Эти глаза чудного радостного ребенка блестели как два догорающих огонька, настолько они были большие и красивые, что неосознанно хотелось плакать. Поцеловать эту прелестную девочку, жаль, нельзя, Аякс знал свои границы позволительного.  – Давай! – взбодрилась Паймон. – На счет три!  – Раз! – тут же откликнулся Тарталья.  – Два!  – Три!  И все трое хором прокричали: – ДАЙНСЛЕ-Е-ЕЙФ!  – Э…Дайнсле-ейф? – неуверенно протянул присоединившийся Альбедо.  Нам осталось недолго. Ты совсем рядом. Я тебя чувствую.  Паймон затянула удивленное "О-О-О", и только хотела Люмин спросить, что случилось, как ее маленькая спутница протянула указательный палец правой руки вверх. Над ними пролетали золотые кометы, и летели они словно от утеса Звездолова до города, догорая в ночной тьме.  Люмин приоткрыла рот, не сумев сдержать своих чувств, потянулась рукой к небу и, сама не понимая почему, пошла прямиком в сторону утеса. Как будто какой-то лучник выстреливал звездами, призывая ее к себе.  Слух обнулился. Глаза видели только цель. Она манила ее, будто заветная мечта, будто потерянный смысл жизни. Семья забылась позади, их крики уже не доходили до ушей, и в попытках девушку догнать, они лишь больше отставали, словно она стала убегать от них и нестись неведомо куда на край света за последним лучом иссякающего света. Он был золотым, словно мора, и горящим, словно лесной пожар. Он разгорался глубоко в груди, и ветер дул в спину, подталкивая и помогая путешественнице добраться до своего сокровенного и страстно желанного чуда. Он уже так близко, рукой подать. Совсем немного, и он появится рядом.  Держись за меня, будто я твой спасательный круг, будто я твой маяк в тонущем море мрака. Ты молодец. Ты меня слышишь.  Я тебя слышу. Я тобой дышу. Я почти что могу до тебя дотронуться, если разгонюсь посильнее. Я не чувствую слабости в ногах и затруднений в дыхании. Для меня уже ничего не помеха.  Мир позади словно сам рушился и падал из-под ног. Нужно бежать. Бежать быстрее. Даже небольшая группа хиличурлов не смогла Люмин остановить. Ей хватило одного взмаха рукой, чтобы неведомым сиянием снести их со своего пути. Цель так близко. Свет так рядом. Свет тянется руками навстречу, помогает уничтожить все ненужное на пути.  Люмин бежит за своей угасающей во мраке звездой.  Кометы все летели с неба, будто обстрел, и они превратились для Альбедо, Тартальи и Паймон в настоящий ночной кошмар.  – Живи! – вскрикнул алхимик, бросив цветок солнца, и широченное гео поле, прокатившись по земле, поднялось и схлопнулось над головами ребят, образуя огромный щит. Звезды ударялись о него и незамедлительно гасли. – Он протянет от силы полминуты.  – Этого достаточно. – сказал Тарталья, стоя в боевой стойке с двумя гидро мечами, пока Паймон вжималась в его плечо, цепляясь за него обеими ручонками.  – П-путешественница… – голос у нее дрожал.  – Не волнуйся, малыш, мы ее вернем. – постарался успокоить ее Альбедо. – Черт, нас словно специально задерживают.  – Да что уж там, нас просто не пускают вперед! – зашипел Предвестник, озираясь по сторонам.  Трещина со звуком бьющегося стекла быстро поползла по щиту Альбедо, и тот сглотнул, стараясь не паниковать и заставить свой мозг родить здравую идею. К Тарталье она пришла раньше.  – На счет три вы оба берете крюк по правой стороне как можно дальше, чтобы вас не задело, а я бросаю кита. Он примет на себя весь удар. – блондин стоял молча, и Тарталья серьезно спросил: – Альбедо, ты доверяешь мне?  – Доверяю. – кивнул алхимик, подавая Паймон руку, чтобы та поскорее за него схватилась. – Я готов довериться тебе, друг.  Трещина пошла шире, грозясь разрушить щит окончательно.  – Прости, что я постоянно ищу одобрения в твоих глазах, когда дело касается Люмин. – быстро заговорил Аякс, будто это был единственный момент, когда ему действительно хотелось это сказать. – Что проверял тебя на прочность.  – Я же знаю, что ты ее любишь, это нормально. Не нужно бояться, что я буду ревновать, потому что я действительно тебе доверяю. Мы все в безопасности, пока ты с нами рядом. Просто спасибо тебе, Аякс.  Чайльд посмеялся, будто его зацепили за живое, и только потом начал отсчет.  – Раз.  Трещины охватили весь купол гео щита в свои крепкие объятия.  – Два.  Альбедо даже почувствовал, какого это быть Люмин. Она как этот гео щит, который вот-вот расколется под натиском звезд, и когда он наконец развалится…  – Три!  …останется только пустота, простирающаяся до самого неба.  Я повидала столько миров рядом с тобой, Итэр. Я хочу познать и этот мир тоже с тобой. Воссияй, словно солнце, надо мной, мой принц Бездны и всемогущего светила всея мира. Восстань и воссияй вместе со мной!  Как только кит коснулся земли и превратил ее точно в свежеполитую полянку, Тарталья разглядел знакомый силует. Такие близкие глаза совсем чужого человека. Дошло практически сразу: это близнец Люмин. Тот, что испоганил ей жизнь и жизни людей, что переживают всем сердцем и душой за нее. Аякс его почти не знал, но уже возненавидел.  Итэр пускать ребят вперед не хотел, тут и слов не нужно было, чтобы это понять по выставленному на показ золотому мечу.  Сражение началось само по себе. Словно оно должно было начаться именно сейчас, по сценарию, без лишних вопросов. Тарталья хотел грохнуть и размазать кровавой картиной Ван Гога этого чертового пиздюка по земле, даже не думая о том, что замарает руки. Он уже с жадностью представлял вкус его крови на своем языке, но голова освежилась от бодрящей мысли: у Люмин такая же кровь. Страшно представить ее на месте Итэра.  Сердце сжалось и сжалилось, но так невовремя. Удар. Промах. Сильная режущая боль в правом боку. Мир исказился под одной простой мыслью: "О, Господи, это же ее брат", и эта мысль заставила самого сильного воина принять свое скорое поражение.  Предвестник расслышал крик приближающегося Альбедо, как тот отбил очередной удар Итэра, начав быстрое наступление, чтобы отогнать его как можно дальше от раненного Чайльда. Паймон хотела помочь остановить кровотечение своими маленькими ручонками, но Тарталья хрипло отказался. Его руки справлялись и сами. Боль он умел терпеть замечательно, а вот поражение терпеть не умел.  – Так это ты паренек Люмин, о котором мне рассказал Пухляш? – спросил Итэр посреди схватки. – Должен признать, для человека из пробирки ты очень силен. Рейндоттир славно постаралась!  – Ах, как же я хотел услышать этот комплимент от тебя! – огрызнулся Альбедо, стальной хваткой держа Предвестник Зари. Орудовал он им восхитительно и грациозно, его от этого стиля не отучить даже в смертельном бою.  – Я серьезно, ты ведь мне почти земляк.  – Что ж, а мне ты почти враг, если тебе это интересно.  – Весьма, однако я уже это знаю. – Съебывай отсюда подальше, – Альбедо стал говорить тоном Люмин, она ведь его по факту и научила отвечать – если не хочешь остаток своей жизни провести в колбе.  – Ого как! Ха-ха, хорошо, тогда я оставлю вас, господин Альбедо. – Итэр ухмыльнулся. – Все равно вы уже не достигнете вершины утеса за нужное время.  Принц Бездны отбил последний удар, преобразовался в сияющий золотой шар и кометой понесся над землей в сторону вершины.  – Тарталья! – вскрикнула Люмин, обернувшись назад и глотая слезы, застрявшие в горле. Она дрогнула, когда чужая рука коснулась ее плеча.  – Прости, не хотел причинять ему боль. – вздохнул Итэр ей на самое ухо. – Он напросился.  Люмин с поворота врезала сиблингу по лицу и, пока тот отшатывался, схватила в руки меч. Звонкий удар металла о металл. Уши настойчиво игнорируют блаженный звук. Ее брат сделал ее другу и члены семьи больно. Он должен за это поплатиться. Сейчас же!  – Люмин, пожалуйста прекрати! – воскликнул Итэр, отбиваясь, но Люмин наносила сокрушительные удары снова и снова, точно озверевшая дикая звезда мести.  Удар. Снова. Снова. И снова. Скрежет зубов до боли в деснах. Руки словно вобрали в себя всю силу всех стихий из жил земли Тейвата. Девушка буквально чувствовала пульсацию под своими ногами, и она заставляла бить быстрее и сильнее. С криками отчаяния в каждом ударе она надеялась показать своему брату, на что она способна пойти за свою семью. Теперь уже настоящую семью. Ближе, чем Итэр.  Близнец не сдержался и отбил так сильно, что Люмин отлетела на пару метров, прокатившись кубарем по траве. Понимание того, что она быстро растратила силы, пришло в эту же секунду, как она приподнялась на дрожащих руках.  – Угомонилась? – грозно спросил Итэр, и Люмин подняла на него свой в край разозленный взгляд.  – Да ты чертов ублюдок, Итэр! – из последних сил девушка поднялась на ноги. – Я тут за тебя, значит, жопу рву, чтобы вернуть, а ты делаешь моей родне больно! Мне делаешь больно, в конце концов!!!  – Люмин. – голос Итэра был холоден, словно сердце Крио Архонта. – Я прошел тот же путь, что и ты. Я знаю, насколько тебе больно.  – Ты не знаешь, что значит боль, если даже не пытался вернуть меня! – девушка кричала, и крик этот был криком отчаяния. – Ты просто взял и бросил меня! Ты оставил все, что нам было дорого! Что МНЕ было дорого! Ты просто... Ты... – она шмыгнула, стерев слезу с щеки. – Ты - эгоист, Итэр!  Итэр помолчал, затем сжал рукоять меча сильнее.  – Пока ты спала... – он сделал паузу. – Больше пятисот лет спала, я решил, что будет лучше построить новое государство, которое будет похоже на наш дом. Чтобы ты могла чувствовать себя по-настоящему дома. И я его построил. Я сделал все возможное, чтобы сделать его лучше. Я вложил в это все свои силы, Люмин. Но ты не пришла. Тебя рядом не было. Тебя. Не было! – он закрыл глаза, сжав зубы. – А я думал, что, наверное, еще пока не все настолько хорошо для тебя, что ты не появлялась. И когда пришла мысль: "Да, можно сделать еще лучше!", появились Боги. Решили, что страна не должна иметь такую мощь, ибо это нарушает их порядки. Ты знаешь, что они сделали!?  – Они...они уничтожили Каэнри'ах...  – Они стерли с лица Тейвата все, что я отстроил кровью и потом. Мои люди умирали, а те, что оставались в живых, превращались в монстров. Ты не знаешь, что такое боль, если ты не строила целый отдельный мир для любимого человека, чтобы потом его просто уничтожили. Растоптали и обнесли стеной с названием "Позор Богов". Почитай внимательнее карту, солнышко, эта гребанная стена так и называется.  – Так...так это был ты...  Колени Люмин начали дрожать от бессилия, и она стала медленно опускаться на землю. Ноги ударились о твердую поверхность, отдав болью в мозг. Уже ничего вокруг не имело смысла. Эта земля, пропитанная кровью, людскими душами, стараниями и любовью Архонтов, все это уже не важно. Все потеряло всякий смысл. Теперь эта земля истории стала впитывать горькие тяжелые слезы путешественницы из другого мира, потратившей силы, потерявшей друзей и любовь в одночасье. Она закричала, хватая руками землю. Горечь, скопившаяся в ней, стала пронзать воздух.  – Я люблю тебя, Итэр! – крикнула она, сквозь плач и истерику. – Я все ради тебя отдала!  Она склонилась, почти упершись лбом в землю, и со всей силы ударила по ней кулаком. Рука Итэра дрогнула, ослабляя хватку. Еще один вскрик сестренки, и меч вывалился из ослабевшей ладони в темной перчатке. Итэр плакал тоже, сильнее стискивая челюсть, почти до хруста.  – Мне больно! – крикнула Люмин, подняв голову. – Мне очень больно, мне ужасно больно! Освободи меня от этого, я тебя прошу, освободи меня! – последнее слово перетекло в жалобный стон, затем в крик.  Итэр медленно стал подходить ближе, устало упал на колени рядом с ней и протянул к ее лицу руки.  – Я здесь, солнышко. – он нежно погладил ее щеки большими пальцами. – Я здесь, видишь?  Он помнил ее блестящие от радости янтарные глаза. Как они переливались в солнечном свете и отражали изумрудное бесконечное небо. А сейчас они красные. Зрачки - как обгоревшие растрескавшиеся стены. Они были сплошь пропитаны ядовитыми болючими чувствами и нуждались в тепле и добром солнечном взгляде. Они говорили больше, чем могла сказать Люмин. Слов у нее больше не осталось, сил на эти слова не осталось тоже.  – Видишь, мое солнышко? – спросил Итэр снова.  – Я тебя вижу. – дрожаще сказала девушка, слабой рукой дотронувшись ладони на своей щеке, стараясь прижать ее к себе сильнее, а потом впитать ее в себя целиком. Никогда не отпускать. – Я вижу тебя.  – Я рядом.  – Т-ты... Ты... Рядом... – второй рукой она потянулась к лицу брата, словно пытаясь убедиться, что это и правда он. Что он действительно здесь, с ней. – Ты действительно рядом. – она заплакала сильнее от своих же слов.  – Ти-и-ише, Люми, чш-ш-ш... – парень гладил ее, стараясь успокоить. – Вот так, все закончилось, моя хорошая, я с тобой.  Люмин из последних сил уцепилась за его воротник, пытаясь притянуть к себе ближе. Итэр просто обнял ее. Позволил ей непозволительную роскошь. Руки у нее были холодные, тело обессилевшее, только грудь была горячая. Наверное, ей очень сильно жгло и неприятно, болезненно покалывало.  – Я так по тебе скучала... – прошептала она, впиваясь пальцами в спину. Она не хотела мочить его плечо своими слезами, но по-другому просто не получалось.  – Ты бы знала, как я скучал... – вздохнул Итэр, гладя сестру по голове и спине. – Ты - мой родной человечек.  Люмин слабо посмеялась: – Родной человечек...  – Я тоже много потерял ради тебя. – его руки были сильнее, и хватка его была сильнее гораздо. Он прижал Люмин к себе так крепко, как мог. – Этот мир причинил нам слишком много боли. Ты бы...хотела отомстить Богам Селестии?  – Ты зовешь меня в Орден?  – Нет, это...это просто вопрос.  – Да, я бы... – Люмин искала силы говорить, и в каждом вдохе брата, которое она теперь чувствовала вплотную, она стала эти силы находить. – Я бы хотела...свергнуть этих треклятых Богов.  Итэр довольно хмыкнул, обнимая сестру, и где-то в глубине души очень сильно радовался, что смог ее более-менее успокоить. Просто радость свою, как и другие эмоции, он показывать не привык.  – Как насчет того, чтобы свергнуть их со мной? Прямо сейчас?  Тарталья кое-как поднялся на ноги, Альбедо помог ему силой гео придержать рану на некоторое время, чтобы он не потерял слишком много крови. Голова уже немножко ехала.  – Надо добраться до Люмин. – сказал Предвестник, посмотрев на летающую спутницу. – Из нас троих быстро добраться сможешь только ты, Паймон.  – Й.. – она запнулась. – Я?  – Мы тебя подтолкнем. – подхватил Альбедо. – Давай, пожалуйста, солнышко, ради нас всех, ты справишься.  – Хорошо. – недолго думая ответила Паймон, набравшись мужества в обе ручонки.  Тарталья и Альбедо раскачали ее, точно малышку перед прыжком, и вместе оттолкнули. Паймон полетела словно пуля. Оставалось лишь надеяться.  – С-сейчас? – Люмин быстро заморгала. – Нет, я...я не думаю, что смогу с ними разобраться в такой-то форме...  – Не волнуйся, я с тобой. – Итэр взял сестру за руку. – Отныне я никогда больше тебя не покину. Мы справимся вместе, ты веришь мне?  – Не знаю...  – Э-э-эй, солнышко. – парень немного отстранился, чтобы посмотреть в глаза сестре. – Ты столько для этого мира сделала. В тебе столько силы! Ты умница, солнышко.  – Правда...?  – Конечно правда, Люмин. – он крепче сжал ее ладонь. – И ты сможешь свергнуть Богов со мной.  – Только если ты будешь рядом, я с тобой хоть вселенную создам. – Люмин осторожно положила щеку на его плечо. – Но в Селестию же попадают только...  – Умерев.  Девушка вжалась в Итэра сильнее.  – Не хочется умирать, когда я только-только тебя нашла.  – Я буду рядом. – настойчиво повторил Итэр. – Ты веришь мне?  – Я тебе верю. – Люмин глубоко вдохнула, затем тяжело выдохнула. – Ты можешь...не знаю...попросить одну из твоих машин запустить ракету...  – Нет необходимости, я просто сделаю все так, что мы оба ничего не почувствуем. Постарайся сконцентрироваться на чем-нибудь другом, хорошо?  – О, Боже. – Люмин крепко держалась за Итэра, теперь пытаясь ловить глазами и описывать в мыслях все, что творилось вокруг: небо голубое, самое голубое, что она видела, плавно перетекало в розово-желтый ближе к горизонту. Трава. Зеленая-зеленая, как глаза ее приятеля Томы из Инадзумы. О! Или как глаза Лизы из Ордо Фавониус! Она была такая милая... Хиличурлов рядом видно не было. Их было в принципе меньше в последнее время. Хах, а ведь когда она только пришла, Эмбер так беспокоилась, что они близко подбираются к городу... Там дальше цветут Сесилии. Ох, как же их любил ее парень. Алхимик Ордо Фавониус... Альбедо... А еще он любил рисовать. Любил Драконий Хребет. Кстати, вот же он, такой же белый и сияющий. Над ним висит колонна, которую сбросила давным-давно Селестия, она уничтожила это место и всех людей, что там были... О, а вон там Паймон. Стоп, Паймон!?  – П-паймон? – Люмин взглянула прямо перед собой. Маленькая летающая девочка летела довольно быстро, пусть издалека и казалось, что скорость ее была не очень высокой. Расстояние было большое, но видно было, что она очень торопилась, и, вытянув руку, она что-то кричала. Что-то неразборчивое, а на лице ее был нарисован ужас. Словно сейчас происходит нечто настолько ужасное, что она этого просто не переживет. Она кричала имя путешественницы. Она почти никогда не звала ее по имени. Она любила сокровища, Мору и вкусно покушать. Ее самое любимое блюдо - слаймы. Это буквально скопления чистой элементальной энергии. А еще она очень любила путешественницу. До смерти любила. Только вот Люмин об этом никогда и не задумывалась.  Хрясь! Люмин, широко распахнув глаза, поняла, что это все. Что брат сумел пронзить мечом их обоих. Вместе. Вместе в этот мир пришли, вместе и уйдут.  Паймон вдалеке пронзительно закричала, и скорость ее теперь походила на скорость света, но Люмин уже ничего не могла разглядеть.  – Не бойся... – прохрипел Итэр. – Мы будем вместе.  И Люмин успокоилась. Ей не было больше страшно, и грустно тоже больше не было. Она почувствовала такое облегчение, какого никогда не испытывала. Она заслуживала этого облегчения.  – Я отдаю эту силу Тейвату. – подумала она, рассыпаясь в мелкие голубые светящиеся частицы.  – ЛЮМИ-И-И-ИН!!! – Паймон наконец прилетела, но уже было поздно. Она видела, как близнецы рассыпались на голубой и золотистый. Как какая-то неведомая сила золотистых частиц будто подталкивает голубые выше, и ветряным потоком они улетали далеко-далеко ввысь. Паймон еще долго смотрела вверх, а сама опускалась все ближе к земле. Когда в небе уже ничего не осталось, она медленно опустила голову. А на земле лежал меч. Меч Люмин, кстати! Она никогда с ним не расставалась, меч Нисхождения...  Прежде чем прошлое уйдет в небытие, а грядущее наступит, и перед глазами станет бешено проноситься настоящее, вы сможете полностью довериться этому мечу. Сей достаточный образчик оружия самообороны все-таки был выкован для людей дерзновенных, отважных, преданных поискам. То есть, для кого-нибудь вроде вас. Возьмите же его с собой в странствия, чтобы острым лезвием раскрывать тайны и справляться с трудностями, которые уготовил вам этот мир. Паймон опустилась, схватилась своими слабенькими ручонками за рукоять и тяжело подняла оружие. Ее питала тоска и гордость. Тоска, что ее путешественница ушла с братом свергать небесный порядок, и гордость, что своими неумелыми маленькими ручками она держит меч, который держали сильные уверенные руки, спасшие все семь королевств и множество людских душ ради одной единственной души.  Паймон снова посмотрела вверх, но слезы в глазах заставляли картинку расплываться.  Тарталья замер, увидев голубые и золотые звездочки, что тучкой поднимались вверх. Он сразу понял, что это.  Ему не раз приходилось лицезреть смерти людей. Умирали они, конечно, не так. Они не рассыпались в звезды, но именно такой он видел смерть любимой в своих самых страшных кошмарах. Внутри все остановилось, скрутилось и стало болезненно давить.  Слезы потекли сами. Парень стал падать на колени, и Альбедо, в попытках его удержать, упал на землю вместе с ним. Сам еще ничего не понял, только сердце стало чувствовать что-то чуждое и незнакомое. Что-то странное, страшное, такое…болезненное. Мозг не понял, что нужно плакать, пока Тарталья хнычет ему в плечо, точно Люмин по вечерам. Боль стала чувствоваться сильнее, страх подкрался и напал так внезапно. Альбедо никогда такого не испытывал. Он и мысли допустить не мог, что ему станет так страшно, когда такой счастливый, сильный и мужественный человек станет плакать от безысходности и осознания смерти любимого человека.  Алхимик ничего не мог понять, пока сам себе не сказал: – Паймон…не успела…  Мона предсказала эту великую гибель. И стала разлетаться эта новость по всему Тейвату. Люди стали выходить на улицы, барды - писать стихи. Они пели и восхваляли великую путешественницу, что могла управлять всеми семи силами стихий, не имея при этом глаза Бога, но имея лишь одну цель - вернуть брата. Работу начали писатели, чтобы сохранить этого человека на страницах истории, впечатать его в судьбу Тейвата, помнить. Люди стали молиться, чтобы она вернулась Богом Тейвата. Сильным и несокрушимым, отзывчивым, добросердечным. Чтобы с ней вернулся брат. Великим и могущественным, сильным волей и сильным любовью к дому. К новому дому, которым будут теперь управлять Богиня Света и Бог Ночи. Они воссоздадут новое небо Тейвата, где на каждого человека найдется свое созвездие. Настоящее созвездие на настоящем небе.  Как жаль, что мир не успел попрощаться с Люмин. Что Рубедо не успел выйти в свет рядом с ней. А ведь он так этого хотел…  – Паймон ждет тебя дома, Люмин. – летающая девочка прижала рукоять меча путешественницы к себе. – Я жду вас обоих дома.