Белое небо

Когда Лань Чжаню исполнилось восемнадцать лет, он покинул Лос-Анджелес и переехал в Шанхай, окончил школу с отличием, сменил привычную и устоявшуюся обстановку на хаос и неизвестность, поступил в лучшее высшее учебное заведение, на которое указал ему дядя, не принимающий отказов и вызовов, и полностью забыл о своем пребывании в Америке. Или Лань Чжаню, по крайней мере, так хотелось думать. Одного конкретного человека он бы никогда не смог забыть, как бы ни старался. Его имя и голос, полный насмешки и дерзости, его красивое лицо с прищуренными глазами, в которых плескалось веселье и хорошо скрытая нежность, понимание, доброта. Его божественная улыбка и смех. Вэй Ин смеялся постоянно. Когда они учились вместе и пересекались в коридорах или библиотеке, не проходило и минуты, чтобы он не засмеялся и не рассказал всем какую-то шутку. Шутка могла быть грубой и пошлой, а иногда, наоборот, очень тонкой и тем весьма забавной — Вэй Ин умел по-разному. Его многогранная натура привлекала людей. Влекла к себе Лань Чжаня. Он ловил каждый взгляд и жест Вэй Ина, искал яркого юношу в толпе других учеников, следил за достижениями и учебой и искренне — неподдельно — удивился, когда Вэй Ин сам нашёл его, одинокого и грустного, в библиотеке. Лань Чжань подозревал, что Вэй Ин — не человек. Ну, то есть… не совсем человек. Однако доказательства тому он нашёл далеко не сразу. Всё получилось как-то само собой. Постоянные отлучки Вэй Ина, приходящиеся на полную луну, периодически меняющийся цвет глаз, естественный запах листьев, дыма и душистых специй, неконтролируемые вихри энергии, которым первое время не находилось абсолютно никакого объяснения, — Лань Чжань подозревал в нём простого заклинателя, необыкновенно сильного и примечательного, а не лисицу хули-цзин. Последнего никто бы и не ожидал встретить, потому как считалось, что подобных созданий больше нигде не осталось — ни живых, ни мертвых, — или что они прятались и скрывались от мира. Откровенная же неприязнь дяди и его строгие предупреждения держаться от Вэй Ина как можно дальше не оставили в нём места для каких-либо иллюзий. Лань Чжань довольно быстро всё осознал, понимая, чем обернулась бы в конечном итоге их на тот ещё момент хрупкая дружба, но… Но потом Вэй Ин сам ему всё рассказал, такой открытый, искренний и честный до мозга костей. Вэй Ин поделился с ним своим секретом, несмотря на общую отстранённость Лань Чжаня и страх разоблачения. Он не побоялся открыться ему, хотя на то были все основания. Он подошёл первым. Рискнул. Вэй Ин — смелый и самоотверженный человек. Верный своему слову. Вот только ничего, кроме молчания и гнетущего присутствия, он от него так и не получил. Лань Чжань до сих пор корил себя за это и считал, что целиком заслуживал чужого гнева, недопонимания и недоверия, но в итоге сумевший добиться самой доброй и прекрасной улыбки из всех, что он когда-либо видел. То был лучший момент в его жизни. Вэй Ин улыбнулся ему и сказал, что верит его надёжному молчанию больше, чем даже самому себе. Сказал, что если и верить кому-то, то только Лань Чжаню, а не своему болтливому языку. «Я верю твоему молчанию больше, чем самому себе, Лань Чжань. Да и кому мне ещё верить как не тебе, а? Ты же и сам знаешь, насколько я болтлив и невыносим. И не смотри на меня так, на меня не подействуют твои страстные взгляды. Пойдём лучше поедим где-нибудь по дороге? Ты любишь хот-доги? Или зануды вроде тебя предпочитают более изысканную пищу? Ты же не питаешься своими книгами, верно? Если в библиотеке вдруг что-то пропадёт, я буду точно знать, на кого всё сваливать, и платишь за нас обоих ты, ясно?» Вэй Ин всегда был несправедливо добр и чуток. Яростен, дерзок, смел и игрив. Переменчивый, как ветер, и притягательный, будто пламя, жаркое, искристое, яркое. Такое, что глаз не отвести. И спустя года Лань Чжань, с треском провалившись в отрицании собственных чувств к этому невероятному человеку, с болью позволил себе наслаждаться воспоминаниями об их времени, проведённому вместе, их кратких встречах, разговорах, инициируемых Вэй Ином, которые, начавшись, уже не заканчивались. Или заканчивались, когда Вэй Ин, словно что-то почувствовав в нём, убегал, торопливо попрощавшись. Лань Чжань никогда его не останавливал. Ему казалось, что будет только лучше, если Вэй Ин вовремя уйдёт и не попадётся на глаза педагогическому составу, или, — что ещё хуже, — его дяде, который невзлюбил громкого юношу с первого взгляда. Лань Чжань подозревал в Лань Цижэне иррациональную предвзятость, но, как и всегда, ничего не сказал, боясь непредсказуемой реакции на непрошенное замечание, пускай и справедливое. Но как бы чувство справедливости ни билось в нем, он удивительно ясно для себя понимал — одно его неверное слово могло разрушить блистательное будущее Вэй Ина. Ведь дядя, являясь активным спонсором школы, при желании был способен повлиять на директора и педагогов так, чтобы школьная жизнь воспитанника Цзянов оказалась невыносимо сложной. Хуже того — его могли исключить. И учитывая прошлые проблемы с администрацией и нежеланием Вэй Ина подчиняться слишком глупым, никому не нужным, по его мнению, правилам, Лань Чжань в своих опасениях ушёл бы не настолько далеко. Лань Чжань не думал, что в своём волнении за друга переступал какую-то негласную черту. И поскольку он также, исходя из всеобщего мнения, являлся человеком логичным и хладнокровным, руководствующимся разумом, а не эмоциями, то решил действовать согласно заранее продуманному плану. Лань Чжань решил сократить их общение и свести контакты до приемлемого минимума. То, что это было главной его ошибкой, он понял значительно позже, хотя брат предупреждал Лань Чжаня о таком исходе, мягко напоминая ему о ранимости и импульсивности лисиц, об их природной обидчивости и злопамятности, и просил быть осторожнее и повнимательнее с Вэй Ином. Ведь никто не знает, что взбредёт Вэй Ину, Вэй Усяню, в голову в следующий раз. На последнее замечание Лань Сичэня Лань Чжань почему-то очень разозлился, и он закрылся так, как закрывался в далёком детстве, когда ему что-то не нравилось, пока не получил должных извинений. Вэй Ин — олицетворение доброты. Если и было в мире что-то доброе и справедливое, то это Вэй Ин. Само совершенство. Он заслуживал уважения и понимания со стороны других, а не гнева и порицания. И если Лань Чжань, в свою очередь, должен был отказаться от него, чтобы тот со своим острым и великолепным умом добился наконец общественного признания, то он сделал бы это, несмотря ни на что. Даже несмотря на свои глубокие растущие чувства. Лань Чжань не осмеливался называть эти чувства любовью. Все же он боялся любви. Однако все факторы, к его вящему огорчению и укоренённому страху привязанности, указывали именно на то самое эйфорийное состояние влюблённости, о котором все так обожали говорить. Он радовался каждому его сообщению или даже слову, он ловил каждое предложение и каждый его взгляд, адресованный ему, жадно вслушивался в переливы красивого смеха, постоянно искал в толпе незнакомых людей. Сердце Лань Чжаня тосковало и болело, когда Вэй Ина не было рядом, и наливалось теплом и тихим трепетом, когда Вэй Ин вдруг улыбался или прикасался к нему, и на какое-то жалкое мгновение он испытывал безумное, ничем непередаваемое счастье, не в силах скрыть этого от других. Абсолютно естественно, что спустя некоторое время его любовь всё-таки заметили. И не преминули на неё указать. Мать Лань Чжаня была первой, кто невзначай отметил происходящие изменения — совсем крохотные, едва ли достойные внимания, — и искренне поздравила его с первыми чувствами. На тот момент она ещё сидела в тюрьме, и день посещения пока не настал. Лань Чжань пришёл втайне от дяди и остальной семьи на пару дней раньше, нуждаясь в совете. И он получил свой совет. Совет от женщины, с которой поступили несправедливо и которая должна была бы давно отчаяться от безысходности собственного положения, но державшаяся изо всех сил, невзирая на трудности, с гордостью, присущей истинно благородной леди. Его мать обладала королевской выдержкой и статью, и Лань Чжань открыто восхищался ей и хотел быть похожей на неё. И многие нехотя, с разочарованием, с тошнотворным пренебрежением, признавали их сходство.

***

Всё началось с убийства. Или, быть может, наоборот, им всё и закончилось. Лань Чжань давно перестал думать о чьей-то смерти с содроганием. Некоторые события просто происходят, независимо от того, хочешь ты этого или нет. Вопрос в том, сможешь ли ты смириться с неприятными обстоятельствами, успокоиться на какое-то время, а затем найти в себе силы двигаться дальше с новым опытом и знаниями. Итак, больше тридцати лет назад мадам Лань обвинили в убийстве благородного старейшины их клана и преднамеренном поджоге родового поместья. Было долгое разбирательство, дознание, суд и прочие вещи, в которых тогда еще маленький Лань Чжань и его старший брат совершенно не разбирались. Единственное, что они понимали на тот момент, — так это то, что их матери дали четырнадцать с половиной лет тюрьмы и что больше они её не смогут видеть так часто, как хотелось бы. Лань Чжаню на тот момент исполнилось четыре, и он тяжело переживал расставание с матерью. Он погрузился в стойкое молчание и довольствовался их редкими ежемесячными визитами, упрямо не желая показывать, как на самом деле плохо ему было. Боялся, что от этого всем станет только хуже. Спрятаться и переждать ненастья казалось Лань Чжаню более приемлемым вариантом, чем разговаривать о них с братом, дядей или любым другим человеком. Поначалу это было… тяжело. Молчать. Лань Чжань не хотел и не мог говорить, но внутри него было столько недосказанного, что это не просто истощало и терзало тело и разум, а, — он бы осмелился сказать, — убивало. Медленно иссушало его до дна. Отец же, обезумевший от горя, едва ли не забывший о собственных детях, попытался было добиться пересмотра дела, но старейшины быстро пресекли ситуацию и приказали тому держаться от всего на расстоянии, что, кажется, он принял чересчур буквально. Тогда-то примерно Лань Чжань и выстроил вокруг себя невидимые стены отчуждения, доверив настоящего себя лишь своему старшему брату, матери и нанятой дядей пожилой гувернантке с лучиками морщинок у внешних уголков глаз. Он замолчал почти что на два года, и никакие врачи не смогли заставить его заговорить. Пересмотра дела по настойчивой просьбе Лань Хуаня спустя долгие десять лет добился уже Лань Цижэнь, безрезультатно. Ее выпустили точно в срок, хотя действия матери явно имели под собой веские основания. Такие как самозащита. Лань Чжань не знал всех подробностей дела, однако подозревал, что к его матери не раз применялось насилие и грубый шантаж. И она просто… Его мама просто защищала себя. Она не хотела причинить реальный вред кому-либо. Они вдвоем, Лань Чжань и его брат, делали все возможное и невозможное, чтобы добиться досрочного освобождения, но что-то постоянно им мешало. А в будущем все их доступные ресурсы уходили на встречи с адвокатами и новые судебные заседания, долгие и утомительные. И такие же безуспешные. Лань Чжаню было всё равно на то, что его мать убила кого-то. Для него это не имело никакого значения. Прежде всего, она была его мамой, его семьей и его самым любимым на свете человеком. К тому же, он верил, что за ее проступками стояли серьезные основания и череда непредвиденных случайностей. За примерами далеко ходить не приходилось, ведь перед непосредственным убийством ей уже причинили тяжкий телесный и психологический вред, и это успели зафиксировать в органах. То, что произошло на самом деле, — непреднамеренное убийство с превышением самообороны и случайный поджог дома, в котором жили и находились другие люди. И как результат — четырнадцать с половиной лет заключения в тюрьме особого режима и перевод в местную тюрьму, когда спустя десять лет от мамы не дождались проблем. За хорошее поведение ей даже уменьшили суровый срок. Правда, старейшины вновь вмешались, и, вместо нескольких лет, ей простили всего только шесть месяцев. Сразу же после официального освобождения Лань Чжань повел маму на обследование. Никто не ожидал онкологии — ни он сам, ни брат, ни дядя и, уж тем более, ни отец. Последний даже не стал бороться и похоронил её раньше времени. Отец переживал горе, которого ещё не случилось, и потому умер раньше. Сердце его не выдержало. Что до мадам Лань, то на смерть отца она, занятая по большей части борьбой со смертельной болезнью, почти никак не отреагировала. Мадам Лань давно хотела развестись, но законы и правила клана и одержимая любовь нежеланного супруга, впрочем как и традиции, исключали саму возможность развода, и так она стала вдовой.

***

Лань Чжань разрывался между долгом простым людям, управлением кланом и семейным делом и заботой о болеющей матери, долгом перед братом, отвечающим за бизнес напрямую, и дядей, который, имея определенные связи, мог добиться полного исключения Вэй Ина, без права восстановления, а также и отказать в финансировании заведения, где они оба учились. Просто потому, что Вэй Ин — другой. Просто потому, что Лань Чжань имел неосторожность подружиться с лисицей и найти с ним общий язык. Хотя для других это, наверное, как и для самого Вэй Ина, не было настолько очевидно. Они активно переписывались после его стремительного отъезда. Из-за разницы часовых поясов и собственной неуверенности и неумением быстро подбирать правильные слова Лань Чжань отвечал значительно позднее и с болью ожидал, когда Вэй Ин потеряет интерес и перестанет посылать ему электронные письма. Устанет от него. И вот в один день Вэй Ин перестал ему писать и отвечать. Поначалу он не придал этому значение, слишком много дел свалилось, слишком много ответственности и времени нужно было уделять делам. Умирающая мать, едва поднимающаяся с постели и занимающая все его мысли, поиск и изгнание призраков и прочей нечисти в перерывах между работой и учебой. Лань Чжань разрывался на части, и его сердце — тоже. От боли. От понимания того, что натворил по незнанию. Бездействие и неумение объяснить и преподнести информацию правильно обернулись для Лань Чжаня потерей близкого человека, его первой любви и настоящего друга. В самые черные минуты отчаяния Лань Чжань желал, чтобы Вэй Ин был рядом с ним и поддержал его так, как только он и умел. Как раньше. С объятиями, дружелюбными тычками, улыбками и словами, попадающими в самую точку, и прямо в душу. Вэй Ин одним своим присутствием внушал уверенность. И когда-нибудь Лань Чжань хотел бы стать таким же сильным и уверенным, но мог только тихо его любить и надеяться, что Вэй Ин все понимает и не станет злиться на него. Не в натуре Вэй Ина было держать на кого-то долгую обиду. Он умел злиться — злиться так сильно, что у окружающих от страха перехватывало дыхание. Но обижаться? Нет. Это, впрочем, не значило, что Вэй Ин был святым или всепрощающим. Надежды Лань Чжаня на прощение долгие годы не находили ответа и желаемого отклика. Он предельно ясно понимал, что не заслуживал этого, но по какой-то причине все равно чувствовал боль и точащую внутренности муку. Он не имел права чувствовать боль. Это была целиком и полностью его вина — в том, как жестоко и равнодушно Лань Чжань оттолкнул Вэй Ина от себя, самонадеянно полагая, что со временем все встанет на свои места, а недоразумения исчезнут сами собой. Лань Чжань понимал первоначальную злость и недоверие Вэй Ина и продолжал глупо надеяться, что его щедрое и доброе сердце простит обиды и найдет в себе силы выслушать и принять нестройные и совершенно неправдоподобные, нелепые, ужасные объяснения чужих проступков, которых с легкостью можно было бы избежать, если бы он, Лань Ванцзи, только постарался. И какое же неподдельное удивление Лань Чжань испытал, когда Вэй Ин, преодолев стену отчуждения между ними, храбро попросил его звонить почаще. Лань Чжань едва не сгорел от стыда и испытующего жара в тот момент. И от робкого счастья. Лань Чжань не мог поверить тому, что Вэй Ин доверился ему и не стал задавать много вопросов. Вэй Ин дал ему время на объяснения. Время, которое он как потенциально бессмертное существо имел в избытке. Лань Чжань не находил слов. Он почувствовал облегчение, подобное тому, как если бы тяжелый груз наконец покинул его плечи, потому что Вэй Ину не было все равно. Лань Чжань не знал бы, что и делать, если бы столкнулся с его безразличием или суровой яростью, и наверняка заперся бы на несколько дней в доме, отчаянно пытаясь разрешить конфликт и недопонимания. Пытаясь снова и снова. Пока не получится. Когда Вэй Ин злился или расстраивался, тени вокруг него становились гуще и темнее, а черты его лица — приобретали хищную, ни с чем не сравнимую остроту. Визуально он становился выше и выглядел так, будто мог поставить весь мир на колени одним лишь взглядом. Вэй Ин, разительно отличавшийся от своих сверстников, был высоким, стройным, гибким, красивым и сильным. Как искусно заточенный клинок. И Вэй Ин, это потрясающий и невероятно добрый мужчина, стал еще красивее и совершеннее с того дня, когда они виделись в последний раз. Множество людей считали его великолепным мужчиной, прекрасным отцом и идеальным кандидатом в мужья. Видео, на которые Лань Чжань наткнулся по чистой случайности, безошибочно указывали на это. Образ юноши с вечно растрепанными волосами, как у взъерошенного вороненка, игриво касающимися плеч, состоящего в баскетбольной команде школы и бредящего математикой и химией, сменился образом сексуального молодого мужчины с темными глазами и глубоким низким голосом, способным очаровать любого. Вэй Ин определенно был сексуален и привлекателен в той непередаваемой зрелой манере, о которой в какой-то момент мечтают все. Перед ним стоял уже не тот весёлый и нахальный мальчик, всегда находивший его в перерывах между уроками, чтобы поговорить, а совершенно другой человек. Они оба теперь другие. Они изменились и стали лучшими версиями самих себя. По крайней мере, Вэй Ин точно стал таким — лучшим.

***

— Умоляю, А-Чжань, я хочу ходить сама, — закатила глаза госпожа Лань, нежно стряхивая руку Лань Чжаня с плеча. — Иначе я просто разучусь это делать. — Мгм. Лань Чжань понимал желание и стремление матери к жизни и независимости после стольких лет несвободы. — И не смотрите на меня так, молодой человек. Я не умираю. — Хм, — что означало: «Теперь нет». Госпожа Лань степенно, — настолько степенно, насколько это было возможно в ее положении, — присела на диван, оправила подол белого платья и потянулась за дымящейся чашкой чая, с наслаждением вдыхая аромат свежезаваренных листьев. Лань Чжань с трудом сдержался, чтобы не подать матери чай прямо в руки, а перед этим — остудить до максимально комфортной температуры. — Как всегда, идеально, — улыбнулась уголками губ госпожа Лань. — Благодарю. — Как официально, — цокнула она неодобрительно языком, что было на грани приличия. — Все еще напряжен после работы? Или же дело в другом, А-Чжань? Лань Чжань опустил взгляд и взялся за вторую чашку, мысленно понадеявшись, что покрасневшие кончики ушей остались незамеченными. — Все в порядке. — Не обманывай мать, — госпожа Лань улыбнулась шире. — Как поживает А-Ин? С ним же все хорошо? Лань Чжань приложил все силы, чтобы не подавиться чаем и невозмутимо ответить: — Да. — Краткость, А-Чжань, может, и сестра таланта, но я надеялась на более подробный ответ. Лань Чжань вздохнул: — Вэй Ин здоров и у него все хорошо. — Но? — Он… — сделал паузу Лань Чжань, пытаясь собраться с мыслями. — Он устал и все еще очень горюет, но не показывает этого мне. «Иногда я боюсь, что силы оставят его прямо посередине нашего разговора». — Полагаю, для этого еще рано, милый, — сочувственно проговорила госпожа Лань. — А Вэй Ин пьет лекарства? Антидепрессанты? Лань Чжань отрицательно мотнул головой и хмуро уставился в чай. Последнее, что бы сделал Вэй Ин, — так это добровольно пошел бы к психотерапевту. — Вэй Ин не пойдет на это. — Но у него же ребенок, — тихо произнесла госпожа Лань. — Разве не будет лучше для них обоих пройти лечение? На это нужны были ресурсы. И не только денежные, но и душевные. Возможно, бабушка Вэй Ина смогла бы как-то подтолкнуть его в нужном направлении и даже воодушевить, однако, пока Вэй Ин сам не захочет, это будет совершенно бесполезно. Лань Чжань был уже хорошо знаком с верткостью и лисиным упрямством своего друга. — Что ж, — сказала госпожа Лань, со стуком ставя полупустую чашку на стол, — тогда пусть просто побольше отдыхает. Отдых полезен. — Мгм… — Что такое? — Вэй Ин хотел на Рождество куда-то поехать отдыхать. — Не к нам ли? — обрадовалась госпожа Лань. — Здесь хорошо зимой. И море рядом. — Нет. Вэй Ин также ни за что не вернулся бы в Калифорнию. Плохие воспоминания разбередили бы старые раны и сделали бы его уязвимым. Вэй Ин не должен страдать, когда этого можно с легкостью избежать. — Тебе бы тоже не помешал отдых, А-Чжань, — добавила задумчиво женщина. — Ты много работаешь. Лань Чжань хотел бы отдохнуть. В последнее время в нем горело яростное желание оставить семейный бизнес и поработать в месте потише и поспокойнее, где нет людей. Например, в архиве. Архивы всегда нуждались во внимании и заботе. — Мгм. — Не возьмешь отпуск? — Возможно. Лань Чжань мог бы воспользоваться свободой, чтобы навестить Вэй Ина. Вэй Ин говорил, что не был бы против. Он пригласил его на ужин. — Бери отпуск, — сказала госпожа Лань. — Или хотя бы отгул. — Мама, — с упреком произнес Лань Чжань. — Ты — начальник, — фыркнула она. — Какой начальник не берет отгулов на день или два, а? Слушай мать — она глупостей не скажет. — Но мать отказывается принимать помощь, когда ей ее предлагают. — Ха, ты только что назвал свою любимую матушку глупой? Знай, что я не воспитывала тебя подобным образом. Клянусь, это все влияние твоего дядюшки. — Мгм, — усмехнулся Лань Чжань. Госпожа Лань откинулась назад, подставляя лицо солнечным лучам и щурясь от яркого света. Морщинки на ее бледном и изможденном лице выступили сильнее, а тонкие брови нахмурились. Тени под глазами и острые углы выделялись при этом особенно сильно, и Лань Чжань с болью смотрел на мать и думал, что мог ее потерять. Риск все еще висел над ней. Ремиссия могла быть обманчивой и недолговременной. Бесшумно встав, Лань Чжань осторожно взял мать за руку и предложил провести в ближайшую комнату для гостей, где она могла бы поспать и принять лекарства, и, что удивительно, спорить с ним не стали. — Хорошо, только пообещай мне кое-что. — Что? — Расскажи мне потом, как закончился ваш последний разговор, — усмехнулась госпожа Лань, словно молодая девушка. — Ах, эти современные технологии. А раньше мы писали друг другу письма и бережно хранили их в шкатулках или складывали в стопку и перевязывали. — Мгм. Лань Чжань внешне не показал смущения и благополучно проводил свою маму до дверей, ведущих в гостевые спальни. Проконтролировав процесс приема необходимых лекарств и других мелочей, он со вздохом ушел и посмотрел на телефон, непонятно откуда взявшийся в его руке. Непроизвольно Лань Чжань, видимо, желал ежевечернего разговора с Вэй Ин и уже был готов к нему. Оставалось надеяться лишь, что Вэй Ин ответит если не сразу, то после первого пропущенного звонка. Иногда он не успевал ответить из-за дел по дому или работы.