Белое небо

Цэ Нагатори, его тату-мастер, говорил, что сдаться в нужный момент не позорно. Убежать — тоже. А страх — не есть слабость. Иногда выжить можно лишь благодаря собственному страху, который подталкивал людей двигаться и делать хоть что-то. Будучи наполовину китайцем, наполовину японцем, этот довольно серьёзный и надёжный мужчина за свою долгую жизнь успел блестяще завершить спортивную карьеру, уйдя победителем с последнего соревнования и тем самым уступая место молодым, открыть фехтовальный клуб и обучить тысячи учеников со всего мира. Вскоре он переехал в США и кардинально изменил род деятельности. Искусство татуировки и изучение талисманов с оберегами и прочего магического барахла стали для него той отдушиной, которой он отдавался целиком и полностью и по сей день. Цэ Нагатори имел твёрдую, хорошо поставленную руку и рисовал долгие годы ещё до встречи с Вэй Ином, а тату начал бить примерно с шестнадцати лет, как себе, так и другим. Они стали хорошими друзьями. Сошлись на почве талисманов и магических вязей. Сближению также поспособствовала и их общая природа. Цэ Нагатори тоже был лисом, но только на треть, и потому животного облика как такового не имел. Однако при этом он явно был способен видеть намного больше, чем обычные люди, и имел особые привилегии, недоступные большинству смертных. Богатый ум, крепкое здоровье, долголетие, сила, красота, — красота зрелая и непоколебимая. Время не иссушило господина Цэ, а лишь добавило ему стати. Вэй Ин хотел бы состариться так же, если бы не та самая природа, из-за которой его впереди ждали целые века, — сотни и сотни лет жизни. Он мог бы по доброй воле поделиться с кем-нибудь своими годами — обычно это всегда был любимый человек. В легендах лисы счастливо жили с людьми до тех, пока смерть не забирала одного из них. Любовь поддерживала их. Любовь взаимная, преданная, единственная в своём роде. Он бы сделал это без сомнения, отдал бы всё, что у него было, но знал и даже с неохотой признавал, что подобная жертва с его стороны навряд ли кому-нибудь будет нужна. Лань Чжань бы отказался, и не только потому, что не любил Вэй Ина, — нет. Лань Чжань был невероятно благородным и добрым человеком с незапятнанной душой, он бы просто не набрался наглости попросить его об этом. Полное отсутствие эгоизма. Поэтому, наверное, и неудивительно, что Вэй Ин так быстро пропал в нём и погрузился в чувства с головой. Лисы влюблялись один раз. Верно и навсегда. Вэй Ин же влюбился в какие-то пятнадцать, глупо, безнадёжно, бескорыстно, однако взаимности дождаться так и не смог. К сожалению. Возможно, он никогда и не заслуживал чей-то любви, привязанности или хотя бы дружбы. Всегда чужой, никому ненужный, одинокий. Другой. Может быть, у него не было даже шанса. Он встретил Лань Чжаня случайно, до того, как Вэй Ин в пух и в прах рассорился со своей приемной семьёй. Они учились в одной частной школе, которую оплачивал ему дядя Цзян при небольшой поддержке мадам Юй. Лань Чжань был на три года старше и учился в выпускном классе, пока Вэй Ин раздражал учителей и одноклассников своим беспечным поведением и невозможностью хоть как-то положительно повлиять на него. Вызовы к директору и отлучение от занятий на несколько дней мало что давали. Его оценки были безупречны, а ответы на уроках уверенны и тверды — не подловишь, не перехитришь, не поймаешь. Учителя скрежетали зубами, жаловались много раз директору школы, который, к слову, благоволил Вэй Ину и верил в него, а сделать ничего не могли, поскольку во всём, кроме поведения, Вэй Ин был идеален. Он умел играть по правилам, когда ему это было выгодно, и виртуозно забывал о них, когда они ему мешали. Вэй Ина это более чем устраивало. Никакие ссоры, замечания, потасовки, наказания не могли перевоспитать его или переделать. Суть в нем горела всё та же, неизменная и неукротимая. А потом вдруг пришло подозрительное затишье. В школьных коридорах стали шептаться тише обычного, больше не было привычного всем безудержного смеха и глупых выходок вечно спешащего, суетливого темного вихря с копной непослушных волнистых волос цвета воронова крыла. Вэй Ин перестал прогуливать скучные и нелюбимые предметы, по доброй воле утонув в этих теплых золотисто-карих глазах, таких глубоких и прекрасных. Проще говоря, нашёл того, на ком захотел выместить свою неуёмную дикую энергию. Лань Чжань был человеком не от мира сего. Неземным. И на тот момент ужасно печальным. Вэй Ин не знал, что именно с ним произошло, но ему захотелось как-то поддержать его и помочь. Заземлить. Вернуть в настоящее. Привлечь к себе внимание. Тогда в библиотеке он подошёл к нему и сел рядом, будто ничего естественнее и произойти не могло. Вэй Ин волновался, не зная, как подойти к разговору с этим нелюдимым человеком. Его сердце выдавало странные кульбиты, а по спине поползла горячая дрожь. Дыхание стало прерывистым и частым. В конце концов он разозлился на самого себя и на реакции собственного тела и, улыбаясь во весь рот, мягко поздоровался с Лань Чжанем, едва не проглотив язык, когда тот медленно оторвал взгляд от библиотечной книги и холодно посмотрел на него. Это был самый лучший и одновременно самый худший момент в его жизни. Лань Чжань проигнорировал Вэй Ин, продолжив читать, а Вэй Ин в свою очередь был слишком упрям и бесстыден, чтобы оставить кого-то в покое, пока его любопытство и жадность не будут удовлетворены. Однако после получаса бесполезных расспросов Вэй Ину пришлось уйти, испытывая ничего, кроме разочарования и ещё большего любопытства. Вэй Ин вернулся на следующий день в школу только для того, чтобы найти Лань Чжаня в библиотеке на том же месте в то же время. И на этот раз угрюмый мальчик соизволил обратить на него своё драгоценное внимание и даже сказать ему пару слов. Его матушка попала в больницу. И уже больше месяца лечилась. Ранее ночью у нее произошел сильнейший приступ, и её экстренно перевели в реанимационное отделение. Но об этом Вэй Ин узнал не сразу. Внимательно заглядывая в глаза напротив, Вэй Ин, как заворожённый, достал старую колоду карт таро из сумки, которую приобрел год назад в антикварном магазине неподалёку от центра города, и попросил Лань Чжаня вытащить три понравившиеся. Любые. — Давай же, выбирай. Какие тебе больше нравятся? — Нелепо. — Ага, совершенно верно, я нелепый, а теперь отключи мозги и отправь свою интуицию в полёт! Ну? — Нет, — был краткий ответ. Вэй Ин дико рассмеялся, заставив Лань Чжаня поморщиться, а библиотекаря — недовольно покоситься на них. О, этот скептицизм. Лань Чжань был исключительно забавен, несмотря на всю свою серьёзность и невозмутимость. — Не веришь в магию и предсказания? — завлекающе улыбнулся Вэй Ин и вдобавок игриво ему подмигнул. Перед его обаянием ещё никто не смог устоять, и Лань Чжань не устоит. Лань Чжань фыркнул: — Не шуми в библиотеке. Тебя выгонят. — Нас, — поправил Вэй Ин, — ты — соучастник преступления. — Чушь. Снисходительно усмехнувшись, Вэй Ин убрал волосы с лица и быстро заплёл короткий хвост на затылке. В последнее время волосы ему сильно мешали и лезли в глаза. С ними было жарко, неудобно и непривычно. — Какие ещё старомодные слова ты знаешь? — промурлыкал он. — Держу пари, я знаю больше. Давай поиграем? Поиграй со мной? Лань Чжань приподнял бровь и взглядом указал на карты. — Так тебя всё-таки заинтересовали таро? Но ты, красавчик, так и не вытянул ни одной карты. Что-то здесь не сходится. Наверное, тебе не хочется, или ты передумал? Что ж, тогда я поскорее уберу их обратно. Зря только побеспокоил, айя, тебе должно быть очень стыдно. Не успел Вэй Ин убрать карты обратно в рюкзак, как Лань Чжань уже яростно вытащил три рандомные и резко бросил их на стол. Удивительная непредсказуемость. — Лань Чжань, а ты умеешь удивлять. Этого я не ожидал. «Мне нравится», — мысленно добавил он. — Лань Ванцзи. — М? Не Лань Чжань? Я ошибся? Губы Лань Чжань сжались в тонкую полоску, и что-то в его глазах заставило Вэй Ина замолчать и перевести взгляд на карты. — Что тут у нас? Хорошие новости в будущем, перемены, хм, стремительные перемены, и трудности в прошлом, которые тяжело нести в одиночку. Что ж, Лань-эр-гэгэ, не бойся просить помощи извне. Королева мечей… Сильная, решительная женщина. Кто бы это ни был, она защищает тебя. Вэй Ин увлёкся трактовкой и поэтому не заметил, как у его собеседника сбилось дыхание, а щёки — покрылись нежным, еле заметным румянцем. — О! С деньгами у твоей семьи явно проблем нет. Но уже давно тебя что-то беспокоит, старший аркан, влюблённые, перепутье. — Нелепо, — прохрипел Лань Чжань и стремительно сорвался с места. Только его и видели. Вэй Ин даже попрощаться не успел.

***

Вэй Ин много думал о любви и о самой идее любить. Вэй Ин не делал ничего наполовину и поэтому посвятить кому-то свою жизнь не считал чем-то совсем уж не осуществимым. Ему всегда отчаянно хотелось любить кого-то, — потребность, живущая глубоко в его существе и самой сути. Вэй Ину было пятнадцать лет. Он — в ужасе. Он так сильно испугался, когда понял, что чувствует, и когда осознал, что никто — даже цзе — не способен ему помочь. Вэй Ин испугался собственных чувств, их всеобъемлющей силы и глубины, но в то же время был так… так бесконечно влюблён и очарован им. Чувство эйфории, когда Лань Чжань смотрел на него. Страх и волнение, когда Вэй Ин оставался наедине со своими мыслями и понимание того, насколько глупо и нелепо он себя вёл. Сковывающая паника, когда Лань Чжань проходил мимо и делал замечания по поводу его поведения, которое обычным людям часто казалось странным. Злость. Нелогичная, грубая, резкая. Этот человек — единственный, кто сумел однажды вызвать у него слёзы бессильного гнева. Никто больше не вызывал у него стольких эмоций и чувств, как Лань Чжань. Вэй Ин боялся. Влюблённость. Вэй Ин не знал, что влюблённость бывает такой. Неопытный, он не сразу осознал, почему так сильно боится окончания их совместно проведённого времени, почему так долго тянет перед тем, как уйти, и придумывает разные предлоги, чтобы остаться с ним подольше, неуверенный и растерянный, почему тоскует по ночам. Злился на себя. Краснел, — о, как же ярко он краснел, — ушами, щеками, шеей. Смеялся невыносимо громко. Смущался. Стыдился. Потому что не должен был отнимать бесценное время у Лань Чжаня. А время — действительно бесценно. Время не купишь и не заработаешь. Вэй Ин хотел бы любить тихо и незаметно, но у него этого никогда бы не получилось. Вэй Ин любил щедро и преданно, с неприкрытым удовольствием. Он любил Лань Чжаня свободно, легко, не требуя ничего взамен. Он не мог иначе. И удивительнее был тот факт, что никто ничего не заметил, хотя Вэй Ину казалось, что он был чертовски очевиден. Вэй Ин смотрелся в зеркало по утрам и вечерам и в своих же горящих мерцающих глазах видел любовь. Сияющий, живой, наполненный энергией до краёв, красивый — вот какой он был. Боги, он никогда не ощущал себя красивым настолько, чтобы на добровольных началах признать это, признать собственную привлекательность. Его словно что-то подпитывало извне, делая притягательным и интересным для других, однако Вэй Ина другие совсем не волновали. Для него Лань Чжань был первым во всём. Всегда. Во всех смыслах. Первое счастье. И первое жестокое разочарование. Первая горечь неразделённой любви. Первое удовольствие. Желание. Томный жар внизу живота. Дрожь в ногах и руках. Биение сердца. Вэй Ин хотел его. Хотел до того, как узнал, что это вообще значит — хотеть кого-то, и захотел ещё сильней, когда проснулся после их совместного празднования его шестнадцатилетия посреди ночи, или даже ближе к утру, мокрый, горячий, опьянённый, от восхитительного оргазма. Мечта. Сладкий сон. Его открытие и, как выяснилось, самое горячее желание. С высокой долей вероятности Лань Чжань знал о влюблённости Вэй Ина. Трудно не догадаться. Кроме того, Вэй Ин и не прятал своих чувств — все они были напоказ. Чтобы заметили, нашли очаровательным и хорошим и, может быть, хотя бы немного полюбили. Вот только… Лань Чжань не любил его. Он не был влюблён. Не вышло. И он же позднее не захотел иметь с ним ничего общего, когда Вэй Ин рассказал о себе. Конечно же, Лань Чжань заметил. Конечно, он знал. Почему нет? И почему Вэй Ин в таком случае должен был молчать? Вэй Ин хорошо скрывал свою суть. Их отношения были шаткими и новыми, хрупкими и неопределёнными, чтобы рассказывать кому-то о подобных вещах. Он долго колебался, но в конце концов посчитал, что хорошему другу, самому доброму и правильному человеку на свете, сказать можно. Рядом с Лань Чжанем он чувствовал себя уютно. Ему того и хотелось, что обнять его, прижаться ближе, согреть, заставить улыбнуться… Вэй Ин ждал его после окончания пар и уроков, чтобы пойти вместе домой. Но часто Лань Чжань уходил раньше, чем замечал его, или уезжал на машине старшего брата, забывая о каком-либо существовании Вэй Ина. Он писал Лань Чжаню каждый день, электронные письма, бумажные, иногда СМС, когда тот уехал на годы и годы в Китай по каким-то семейным делам, даже не попрощавшись, словно Вэй Ин не заслуживал его прощальных слов. Каких же больших трудов ему стоило выбить у этого неприкосновенного человека контакты и разрешение писать для него. «Доброе утро». «Доброй ночи». «Как у тебя дела? С тобой же всё хорошо?» Что бы Вэй Ин ни написал, оно долго оставалось без ответа. Либо полностью игнорировалось. И это медленно разбивало ему сердце. Трещинка за трещинкой, оно разрушалось под грузом разлуки и молчания, и покрывалось колючим морозным инеем. Рассказывая, как прошел день, с нетерпением ожидая, когда же ему наконец ответят, Вэй Ин чувствовал, как что-то внутри него ломается, болит, тихо воет. Он так старался показать, что хочет общения, что желает быть рядом с ним. Часто Лань Чжань отворачивался от него или, ничего не объясняя, просто уходил, не оборачиваясь. Вэй Ин не показывал обиды. Это потом, в уединении, до него постепенно доходило то, что именно произошло. И всё же Лань Чжань отвечал. Редко, но всё-таки отвечал. Скупо, с большим опозданием, никогда не интересуясь жизнью Вэй Ина. Ни «прости, что так поздно», ни «будь осторожнее». Лань Чжань никогда не писал ему первым. И Вэй Ин долгое время думал, что его всё устраивает. Возможно, Лань Чжаню вообще не нравились мужчины, или не нравился сам Вэй Ин. Возможно, ему никто не нравился в романтическом и сексуальном плане. Лань Чжань производил впечатление человека, чьё имя ни при каких условиях не должно стоять рядом со словом «секс». Что уж говорить о взаимодействии. Вэй Ин же довольно рано осознал свою сексуальность. Ему нравились как мужчины, так и женщины. Разницы не чувствовалось. Он был, что называется, бисексуалом, хотя термин «пансексуал», по мнению Хуайсана, подходил ему намного больше. И, что ж, его ориентация, пожалуй, была лишь одной из причин, по которой от него отказалась собственная семья. Матриарх семейства не жаловала чего-то нетрадиционного и относилась к Вэй Ину, как к животному, нуждающемуся в перевоспитании. И даже дядя Цзян, растерянный и молчаливый, не спешил защищать его. Вэй Ин не вписывался в картинку идеальной семьи и не чувствовал по этому поводу совершенно никакого стыда. Для него никогда не существовало понятия пола. Он не знал, не понимал и не до конца осознавал, что это такое и почему вокруг этого ходило так много разговоров и споров, конфликтов, и, наверное, даже спустя годы, будучи уже зрелым мужчиной, не понимал. Вэй Ин, имея в своём распоряжении множество различных обличий, не видел смысла спорить или оправдываться. И хотя Вэй Ин родился мужчиной, по желанию он мог бы стать и женщиной. Ненадолго, конечно. Всего на пару дней, пока энергия не иссякнет и не потребуется подпитка извне. Количество обличий — безграничное множество, и если у кого бы то ни было находились силы принять тот или иной облик, то имело ли смысл задумываться о половой принадлежности как таковой? Признавая собственное нечеловеческое мышление, он помогал и ничего не требовал взамен и отказывался от чувства долга. Он так же не понимал этого. Своей помощью, своими действиями Вэй Ин вмешивался в судьбу другого человека. И потому последствия и само желание помочь — зона его ответственности, и должен здесь только он, а не тот, кому он помог. Вэй Ин знал, что существует такая вещь как выгода и услуга за услугу, и с удовольствием пользовался этим при любой возможности. Однако когда Вэй Ин решал помочь искренне и бескорыстно, — что бывало не так уж и часто, — он делал это со всей полнотой и всей честностью, на которую только способен. Ни о каких долгах не шло и речи. В подобных случаях он никогда не ждал взаимности. И, как оказалось, в любви он вёл себя ровно так же. По этой же причине Вэй Ин не чувствовал, что что-то должен приютившей его семье, поскольку это было их решение — помочь, взять к себе, обучить, обеспечить. И то — уже не его зона ответственности. Он не просил их о помощи. Он бы выбрался сам. Отыскал бы бабушку. И занялся каким-нибудь делом. Вэй Ин был безумно благодарен, он любил их, он делился своей энергией и проводил время с ними, заботился в ответ, лечил. Чувство долга не спешило приходить к нему. Он отдавал лишь то, что и сам получал. Соразмерно. Потому что сам этого хотел. Должно быть, его ориентация стала последней каплей в продолжительной череде ссор. Непризнание авторитета Юй Цзыюань и отказ признать несуществующий долг. Презрение к нему и его природе и происхождению. Постоянные напоминания о том, как её дети и муж благородно взяли Вэй Ина к себе. Как будто он не смог бы выбраться оттуда самостоятельно. Случай занятный. Дело в том, что браконьеры были везде. Не только в Африке. Ему было семь лет, когда его поймали в лесу злые люди и хотели продать на ферму, собирающую пушнину — шкуры, ценный мех, — но подключились зооактивисты и полиция, и на время Вэй Ина перевели в собачий приют. В других ближайших приютах мест пока не было. Каково же было удивление сотрудников и Цзянов, которые зашли взять собаку младшему сыну, но обнаружили в клетке маленького мальчика шести-семи лет на вид, испуганного и наполовину одичавшего. Вот так. Пришли за собакой, а ушли с ребёнком Вэй Чанцзэ. Его мать почему-то не включали в это звено, когда по всем законам логики должны, не так ли? Чуть позже он узнал, почему её имя было нежелательным. И да. Вэй Ин ненавидел собак. И да. До сих пор ему снились о том времени тяжёлые изматывающие сны.

***

Вэй Ин проснулся от того, как чьи-то маленькие холодные руки глядят его по шее, отслеживая чернильные узоры татуировок. А-Юань положил голову ему на грудь, приложившись ухом к тому месту, напротив которого билось его сердце. Сердцебиение удивительно спокойное и ровное, учитывая характер его сна, и совершенно не соответствующее настроению кошмара, посещающего Вэй Ина с самого детства. — Доброе утро, — прошептал А-Юань, или, лучше сказать, тихо проговорил. Дети, они такие… хорошие. — Доброе утро, — ответил хрипло Вэй Ин и неуловимым движением завернул завизжавшего сына в одеяло и крепко прижал к себе, покрывая маленькое личико россыпью ласковых поцелуев. А-Юань извивался и смеялся, пытаясь вырваться наконец на свободу, но Вэй Ин без проблем удерживал своего лисёнка на месте и не мог перестать обнимать его и целовать. Вэй Ина переполняла любовь к этому маленькому удивительному существу, и он просто не знал, что ещё сделать. Что ему ещё сделать для него? Делал ли он достаточно? Вэй Ин хотел бы дать ему всё. Весь мир. Весь свет. Всю свою нежность и заботу. — Пап! Папа! — задыхаясь от смеха, взмолился А-Юань. — Отпусти-и-и! Пожалуйста! — Ты сам выбрал попасться в мою ловушку, — низко рассмеялся Вэй Ин, расслабляя руки и помогая сыну выбраться из кокона, и напоследок мягко поцеловал А-Юаня в лоб. — Я люблю тебя. А-Юань лучезарно улыбнулся, щуря глаза, румяный и растрёпанный. — И я тебя люблю! Пойдем кушать! Бабушка звала, а ты спал, соня. — Соня, значит? — Бабушка сказала, — гордо кивнул А-Юань. — Пойдем скорее, вставай. Лисёнок осторожно спустился вниз, скатившись на животе с края кровати прямо на пол, и побежал к двери, а потом почему-то резко передумал, снова приблизился к Вэй Ину, ткнулся носом ему в щёку, чмокнул куда-то чуть ниже линии челюсти и шустро вернулся обратно к двери. С лестницы послышался его приглушённый топот. — Убежал, — наполовину разочарованно прошептал Вэй Ин в пустоту комнаты.