История одного города

      

Я лучше других знаю мой народ. Оттого-то я его так и ненавижу. Оттого так сильно люблю. Я патриот. Опасный человек. — Эдвард Эбби

      На улицах даже хуже, чем обычно. Эти улицы отрицают порядок из тех же побуждений, которые в любом другом месте работают на закон: боязливость, коллективизм, мораль. Реализация традиций и норм общения.       Союз автолюбителей Кингстауна негласно провозгласил поворотник архаичным элементом декора; получить членство можно, если твой палец снимается с гудка лишь для того, чтоб смахнуть в окно пепел с тлеющей в зубах сигареты. На пешеходов и смотреть ни к чему — разве что кому приспичит дорогу перебежать, — а зрелище там неважное: в такой ранний час на улицу высыпают только тунеядцы и бездельники. Неудачливые диллеры, ждущие своей запоздалой удачи, дети, прогуливающие школу, бредущие по домам забулдыги и старики. Все злы, как свора голодных собак, и ленивы, как мухи на солнцепеке — праздно шатаются по окрестностям и ждут конца света.       Ветер разворошил мусорные баки и гоняет мусор — только перед тюрьмой газон идеально чистый. Ровный и зеленый, как на площадке для гольфа. Пустой и зловеще-торжественный, как на кладбище.       Митч выходит из машины, скребет пальцем свежее пятно на ней; еще и в автомойку заехать придется, чтоб борт снова сиял, как зеркало.       Он по привычке хлопает по ржавому почтовому ящику на углу улицы — звон, как от колокола. В этот ящик только газеты и носят, стоит там с доисторических времен, сколько Митч себя помнит. Кто знает, сколько этому ящику лет и чей он: газеты носят и кто-то их забирает — ещё не всё потеряно и жизнь пока теплится на континенте, а провиант местное население добывает в магазине с заманчивой вывеской «двадцать четыре» над входом, но цифры мало что значат, если не обозначены значком доллара, и вывеска еще ничего не обещает. Снаружи не разберешь, работает ли магазин — внутри темно, и снаружи не яснее. На чем только держится, не понятно.       Митч заслоняет ладонью глаза от солнца, заглядывает внутрь сквозь пыльное окно.       Все, что похоже на окна в этом городе всегда занесено слоем грязи: их не моют, чтоб не видеть того, что происходит на улицах, и чтобы улица не заглядывала в окна.       Митч видит за стойкой человека, недоверительно зыркнувшего в его сторону — мало ли, вдруг окно разобьют или поцарапают, а то и грабители, хотя грабят иначе, но злоумышленникам может быть и невдомек, как правильно. Воры бывают салагами, а ущерб от таких даже больше, чем от бывалых.       Он заходит и берет виски.       Кассир берет деньги равнодушно — интерес человек у него вызывает только до тех пор, пока представляет возможную угрозу.       — Еще и десяти утра нет, — мрачно говорит он вместо «доброе утро».       — Раньше полудня не открою, — обещает Митч.       На столбах уличных фонарей по всему городу расклеены объявления о пропаже людей и домашних животных — как будто кто-то их когда-нибудь найдет. Точно не здесь.       А по всей стоянке у офиса сияют лужи антифриза и россыпи битого стекла. Словно груда костей у подножья древнего Олимпа: свидетельства того, что прогресс не стоит на месте. Митч отбрасывает черную тень, пока идет к лестнице, и щурится на ярком солнце. В кабинете сует бутылку виски на положенное ей место среди тускло сияющих бронзой пресс-папье.       Меньше чем через пятнадцать минут после того, как бутылка обрела новый дом, дверь в офис распахнулась. Это Майк — заходит, измученно трет глаза, говорит:       — Ну и денек, — не глядя хватает новоприбывший виски и срывает крышку со звонким треском.       Люди, как правило, верят в Армагеддон охотнее, чем в райские кущи.       — День только начался, — сообщает ему Митч, глядя на брата с легким любопытством.       Майк хмыкает.       — Я с пяти на ногах, у меня уже обед.       — И ты решил пропустить по стаканчику.       — Знаешь, кто пропускает в обед по стаканчику? Алкоголики, — отвечает Майк перед тем, как отпить. — Я тебе не алкаш, обойдусь без стакана.       — Говоришь так, как будто решил пить бросить.       — Злорадствуй, пока я за тебя работу делаю. Будешь?       Майк помахивает бутылкой, как сигнальным огнем, и Митч толкает по столу кружку.       — Плесни.       Выпили.       — Мне пора в карету, завтракаю с парнями, — говорит Майк, взглянув на часы.       Митч усмехается.       — Так завтракаешь или обедаешь?       — Один хрен: с этой стычкой ни того, ни другого не выйдет.       — Ничего серьезного. Все уляжется.       — Когда?       — Сам увидишь.       — Убийства долго не забывают.       Митч качает головой и обстоятельно облокачивается на стол.       — Они дорого обходятся, но помнятся не дольше, чем однодневная забастовка, — весомо говорит он. — Это разборки банд, они хозяева поля — все уляжется, не наше дело. Мы наблюдаем, не вмешиваемся. Посредничаем. Белые и чёрные — как в шахматах. Белые убивают одного черного — черные убивают двух белых, черные убивают белого — белые на взводе. Белые на черных не полезут, в тюрьме тихо, административных нарушений не будет — этого нельзя допустить, именно об этом мы заботимся. Остальное больше не твоё дело, их разборки — не твои. Сам знаешь, последствий не будет. Им остаётся только грызться на улицах, как всегда. Это не твои проблемы.       Майк задумчиво кивает. Митч смотрит на него — думает о том, что никто никогда не планирует идти так далеко, и неделя обещает быть тяжёлой.       Майк подает голос:       — Ладно, время поджимает.       — Можешь остаться здесь, — Митч указывает на свое место, — а я за тебя позавтракаю.       В ответ Майк смеется.       — Нет уж, нахер оно мне надо. Заскочу под вечер, если раньше повода не появится.       — Что Дьюк?       — У Дьюка паранойя. Крови хочет.       — Перехочет. Арийцы твои, не уступят — я поеду.       — Ага, на связи.       Митч еще долго смотрел перед собой, когда брат ушел.       Под вечер приходит миссис Рэнд. Образцовая дама, поеденная молью и старением — каста почтенных древних наркодилеров. Как настоящая мафия, только без привилегий. Средний класс преступности города.       Её муж оказался с краю и пошел в расчет.       — Я не знаю, что мне делать, — говорит она. Её муж попал на пятнадцать лет.       Митч говорит, чтобы та прежде всего села напротив — с другой стороны огромного стола, так, чтоб для нее он был обрисован солнечным светом, и лицо его было в тени, а сама она осталась на свету — на его обзорной площадке, — со всеми своими тревогами.       Митч знает все наперед: сейчас она начнет рассказывать слезливые истории вроде тех, которые рассказывают под дулом пистолета. Вроде «у меня жена и дети» — такие истории рассказывают, стоя на коленях в холодном поту, а не распустив нюни в кожаном кресле. И он говорит:       — Давай будем реалистами.       Конечно, это не помогает. Никто не хочет быть реалистом.       — Но мне действительно нужна помощь.       — Назови хоть одну причину.       — У нас есть ребенок.       Невинные жертвы системы.       — Взрослый ребенок. Она уже даже школу окончила.       — Разве это что-то меняет?       — Это не давит на жалость, и я ничем не могу помочь.       — Ты понимаешь, о чем говоришь?       — А ты понимаешь, о чем меня просишь?       — Прошу помочь нам выжить.       Даже под дулом люди не так высоко оценивают свои жизни.       — Как? Позволить твоему мужу торговать травой из-за решетки? Хочешь выжить — бери дочь и уезжай туда, где это будет легче, потому что выйдет он нескоро, и за это время вы точно успеете начать новую жизнь. Я ничем не могу помочь. Я не знаю, на что ты надеялась. Я обещаю, что с твоим мужем ничего не случится, пока он будет вести себя правильно. За решеткой все работает иначе, он не сможет вписаться в эту систему. Там он новичок.       Массированная атака, чтобы покончить со всем и сразу.       Сандра Рэнд не была к такому готова. Она молчит. Золотые кольца в ушах подрагивают, как осина на ветру.       — Я дам ему пару советов, — смягчается Митч. — На большее не рассчитывай.       — Спасибо, — расцветает перед ним отголосок ушедшей эпохи.       Она уходит. Такова минимальная награда.       Митч зажимает кнопку интеркома.       — Ребекка, сколько их ещё?       — Немного, ты справишься. Эй, погодите, туда нельзя…       Митч смотрит на настенные часы, когда в кабинет входят без приглашения. Он моргает и говорит — таким тоном, будто его попросили сказать, сколько пальцев он видит перед собой после того, как головой ударился:       — Майло.       — Да, — подтверждает тот, располагаясь напротив.       Майло времени терять не будет, его усаживать не нужно.       Вслед за ним заходит Ребекка. В праведном гневе.       — Все в порядке, это… — Митч в замешательстве смотрит на гостя, подбирая слово. — Мой друг.       Ребекка вскидывает брови.       — Меня об этом никто не предупреждал, — тоном воспитательницы в детском саду говорит она.       — Извини за неудобства, — поворачивается к ней Майло.       Ребекка преувеличенно благосклонно улыбается, стреляет глазами из стороны в сторону — смотрит то на одного, то на другого, — деловито перебирает пальцами по двери и наконец говорит:       — Хорошо, я придержу остальных.       — Спасибо, — Митч выдыхает с искренним облегчением и, после того, как Ребекка уходит, вскидывает руки в приветственном жесте. — Сто лет тебя не видел.       Майло случайно на улице не встретишь.       Он пристально наблюдает, как Митч складывает руки на столешнице.       — Да, давно это было, — медленно говорит Майло. — Я никогда не забуду все, что ты для меня тогда сделал.       — Да, я тоже тебя не забываю, — Митч с радушной улыбкой смотрит на него, готовый слушать. — Какими судьбами на этот раз?       — Работа, Митч. Мне нужна твоя помощь. Снова.       — Никогда не заскочишь просто поболтать. Выкладывай.       — Нужно перевезти кое-что, — Майло неопределенно проводит рукой в воздухе. — Пустяковая услуга.       Майло просил о самых разных вещах — давал поручения разной степени сложности и законности, — Митча ничего не смущало, он брался за все и всегда доводил дела до конца.       Но чаще всего Майло пользовался тяговой силой американцев: наслаждался возможностью погонять их из одного конца города в другой.       — Перевезти?       — Можешь сделать это сам или попросить кого-то — мне без разницы.       Митч чуть хмурится ради приличия.       — Тут тебе не курьерская служба доставки, — говорит он, как и любой знающий цену своему времени человек.       — Конечно, — из вежливости соглашается Майло, исполняя положенный социальный пируэт. — Но я обращаюсь к тебе.       Митч смотрит на него — внимательно, терпеливо. Чуть приоткрыв рот. Майло смотрит на Митча — прямо и уверенно, без намека на сомнение. Митч кивает:       — Продолжай.       — Её нужно забрать и отвезти в аэропорт.       — Её?       — Да. Садится в машину и выходит — ничего сложного.       — Я думал, речь идёт о вещи.       Майло уклончиво ведет головой.       — Я не уточнял.       — Ты хоть знаешь, в чём заключается моя работа?       — В помощи страждущим, Митч.       — Скорее — наиболее уязвимым слоям населения. Ты себя к ним причисляешь?       Майло серьёзно кивает.       — Видишь, мы оба для людей стараемся.       Митч усмехается.       — Ты хочешь, чтоб ко мне в машину села незнакомка, и я провез её через весь город?       — Мне без разницы, чья будет машина. Мне нужно твоё поручительство.       — Я не занимаюсь криминалом, ты знаешь.       Майло тактично подается вперед. Притворяется искренне порядочным гражданином.       — Именно поэтому мне нужен ты. В твоих интересах поддержать порядок на улице и за стенами. Не допустить пополнение рядов заключенных. Только представь, что подумают родители бедной девочки, если увидят ее с моими людьми. И какие у этого могут быть последствия.       Митч смотрит строго.       — Правду тут сложно приукрасить.       — Она совершеннолетняя и не хочет их огорчать.       — Ты не против, если я буду говорить прямо?       — Только этого я от тебя и жду.       — Все это слишком странно.       Майло изображает полуулыбку.       — Ты не говоришь прямо, Митч.       Митч встаёт и отходит к окну. Майло оглядывает его, ждет, прикрывает глаза, проводит языком по губе, косо улыбается своим мыслям. Митч это замечает. Майло не выдерживает и окликает:       — Митч.       — Да?       — Сядь на место, не хочу говорить с твоей спиной.       Митч возвращается быстро — садится и подается вперед, глядя Майло прямо в глаза.       — Скажи мне. Это никак не связано с грузом, который прибыл в порт вчера? Может, у нее будет с собой чемодан?       Майло пристыженно отводит взгляд.       — Так ты в курсе.       — Конечно, я в курсе, — Митч качает головой с сокрушенным видом. — А ты пытаешься столько всего от меня утаить.       Майло сдержанно улыбается.       — У всех нас есть секреты.       — Тогда давай посекретничаем.       — Тебя волнует только контрабанда?       — Не только. Но я хочу это прояснить.       — Ничего из того, что пришло в город, его не покинет.       — Это то, что я хотел услышать.       Митч опускает голову, бросает взгляд из-под бровей — с его ответственностью, с его статусом, с его готовностью помочь и дешевыми уловками — Майло в ожидании смотрит на него, как он опускает голову и говорит:       — Ещё мне нужно имя.       Майло вздыхает и закатывает глаза.       — Я уж решил, что все будет просто.       — Просто тебе будет поймать попутку, — резонно замечает Митч.       — Ты на неё ничего не найдёшь. Все происходит по ее согласию. Даже просьбе, можно сказать.       — Посмотрим.       Майло пожимает плечами.       — Или нет.       Митч снова смотрит — внимательно и красноречиво, — а потом отводит взгляд и неприкаянно бродит им по комнате. Обходит все углы и стены, полный периметр. Задумчиво касается пальцами рта. Вопиюще нарочито игнорирует присутствие Майло.       — Не упря-я-ямься, — фамильярно тянет тот.       Кажется, Майло понимает, что Митч чего-то хочет. Его невысказанное желание провисает между ними огромным мыльным пузырем. Все наливается и никак не лопнет.       — Ты можешь многое за это получить, — давит Майло.       Митч на секунду теряется и даже немного ерзает в своем кресле.       — От тебя мне многого не надо.       — Всё, что захочешь, — невозмутимо продолжил Майло.       Митч бросает на него аккуратный взгляд.       — Всё?       Майло улыбается.       — Похоже, мы с тобой только что заключили сделку.       В ответ Митч щурится.       — Есть одно но: мне не нужны твои деньги.       — Деньги — это слишком просто, — мгновенно соглашается Майло, — что ты хочешь?       На Митча будто бы нисходит озарение: он откидывается в кресле и закладывает руки за голову, глядя на Майло, который еще не знает, что пришло ему в голову, с чувством превосходства.       Стало тихо. Слышно, как в приемной Ребекка любезно объясняет что-то нерадивому посетителю, доносятся обрывки слов. Отдаленно звонит телефон.       В образовавшемся вакууме оба смогли бы услышать дыхание друг друга, если бы хорошо прислушались.       Митч неторопливо начинает:       — Возможно — и я говорю, возможно, — что-то приятное. Лично для себя…       Майло понимающе усмехается.       — Мы это устроим.       — Лично. От тебя.       Напряженное молчание. Майло меняется в лице — его непробиваемая безмятежность дает небольшую трещину.       С Майло одна проблема: никогда не поймёшь, что за эмоции он выражает. Даже когда выражает. Само просветление, как будто ничто не может нарушить его спокойствие. Никогда не напряжен, всегда спокоен и ровен.       Но теперь он смотрит на Митча широко распахнув глаза — смотрит на Митча, всегда безотказного балагура, — и снова усмехается. Сдержанно.       — Ты меня удивил.       — Ага. У тебя на лице написано, — Митч тихо посмеивается. — Черт, поверить не могу, что ты купился.       Майло смотрит на него не мигая.       — На долю секунды, — тихо соглашается он.       — Это я учту. И запомню, — с деланной серьезностью кивает Митч. — Нет, мне всё ещё нравятся твои деньги. Расценки ты знаешь.       Майло медленно наклоняет голову вперед, не переставая смотреть на него.       — Так ты сделаешь это?       — Сделаю. Конечно, сделаю, — Митч вздыхает и обличительно тыкает пальцем, — ты знаешь, что я это сделаю.       — Даже не возьмёшь с меня больше, чем с остальных?       — Можешь накинуть пару баксов на бензин. И мы в расчёте.       Митч ослабляет и без того свободно болтающийся на шее галстук.       — Хорошо, — Майло говорит медленно и отстранённо, глядя на него — Митчу остается только порадоваться, что на его лицо падает тень. — Её рейс сегодня, после полуночи.       — Черт, ты бы еще за полчаса до вылета пришел.       — Я решаю проблемы по мере поступления.       — Ага. Ладно, найду кого-нибудь. Давай адрес.       Майло смотрит в упор — внимательно и вдумчиво.       — Знаешь, Митч, здесь все выдвигают требования выше себестоимости. Все, кроме тебя.       — Верно подмечено. Только не принимай близко к сердцу, идёт?       В конце дня, как и обещал, приходит Майк.       — Ничего не могу поделать — уперся рогом и ни с места, — говорит он. — Дьюк переговоры не ценит, с ним по-другому надо.       Митч качает головой.       — Не надо. Завтра я с ним поговорю. Он уймется, вот увидишь.