Мой (бес)смертный (Серия: Истребитель Вампиров; Часть 2)

Беатрис возвращается в спальню с маленькой сумкой-холодильником через плечо. Они ставят сумку рядом с кроватью; затем открывают все еще стоящий там чемодан и вновь начинают рыться в нем. – Так. Ну что, все готовы? – Я… эм…. – Азирафель крепче сжимает безвольную руку Кроули. – … ты уверена, что это сработает? Беатрис выпрямляется; в руках у них жуткого вида пила со сглаженным наконечником.  Они кладут ее на кровать рядом с ногой Кроули; одаривают Азирафеля полным многострадального раздражения взглядом.  – Нет, – откровенно отвечают они, раздраженно и нетерпеливо закатывая бесцветно-голубые глаза. – Но, как я уже говорила тебе и твоим щенкам, либо мы пробуем этот вариант, и, да, может быть, он все равно умрет, либо мы этого делать не будем, и тогда он умрет без всякого сомнения.     Они вновь лезут в чемодан; достают оттуда реберный расширитель, пару дренажных катетеров, бутылку со спиртом, несколько пар одноразовых перчаток и упаковку пластырей. Аккуратно выкладывают все это на покрывало. Затем открывают сумку-холодильник и достают оттуда три пакета с кровью, которые они бросают у подножия кровати.   – Эй, очкарик. – Они машут рукой Ньютону, который все еще торчит в дверном проеме, нервно перебирая в руках серебряный кинжал.  – Там в ванной стоит большое пластмассовое ведро. Принеси его сюда и поставь рядом с кроватью. Ньютон закатывает глаза – в ответ ли на прозвище или на резкость приказа – но послушно ныряет в коридор и возвращается несколько минут спустя с большим пожелтевшим пластмассовым тазиком в руках. – Так. – Беатрис кивает, когда Ньютон ставит ведро на пол рядом с кроватью. – А теперь мне нужно, чтобы вы все слушали меня внимательно, потому что, как только я его разрежу, вам всем нужно будет двигаться очень и очень быстро. Понятно?  Азирафель бросает взгляд на пилу, которую Беатрис выложила на покрывало; потом на бледную, открытую грудь Кроули. Пытается представить себе, как эта пила будет вгрызаться в кожу любимого, в его мышцы, в кость….  Нет, хочет было крикнуть он, нет, я не готов. Совсем не готов. Ни капельки. Вместо этого он крепко сжимает губы, чтобы не дать вырваться стону протеста, и согласно кивает. И чувствует почти головокружительную благодарность за поддержку своих друзей, которые подступают ближе, в один голос выражая свою готовность и согласие. – Хорошо, – повторяет Беатрис, натягивая на руки перчатки и бросая каждому из них по паре. –Так, значит, что мы сейчас сделаем, это откачаем столько отравленной крови, сколько сможем и заменим ее хорошей.  Теоретически, это должно облегчить работу Лекарству; дать ему возможность закрепиться.   – Теоретически. – Азирафель чувствует, что начинает задыхаться. – Совершенно верно, – бесцеремонно отрубают они, кивая. – Никто до сих пор такого не делал, истребитель. Теория – это все, что у меня есть. Я ни разу от тебя этого не скрывала.  А согласно теории, если мы выкачаем яд, мы предотвратим дальнейший вред его вампиру; тем временем свежая кровь перемешается с новыми кровяными клетками, выработанными Лекарством, и поможет превратить твоего друга в совершенно старого смертного. Они открывают бутылочку со спиртом; щедро поливают им грудь Кроули. Берут в руки пилу. – После того, как я вскрою ему грудную клетку, я вставлю ему катетер в полую вену, и один из вас начнет откачивать кровь вот в это вот удобненькое ведерочко. – Вампир склоняет голову в сторону пластмассовой безобразины, которую Ньют притащил в комнату. – Второй катетер пойдет ему в аорту, и через него будет вливаться свежая кровь.  Поэтому кому-то из вашей веселой компании будет поручено держать пакет с кровью над кроватью, чтобы поток крови не прерывался. Теперь такой момент, у меня в наличии всего три пакета с кровью. Не ожидала, что будет такая вечеринка, понимаете ли, – мрачно шутят они, дергано пожимая худыми плечами. – Короче, когда эта кровь закончится, придется подключиться одному из вас. И я бы предпочла, чтобы это был ты, истребитель. Целебные свойства и все такое. Когда его организм уже не будет больше отвергать твою кровь, она сможет помочь ему восстановиться. – Я согласен! Азирафелю даже раздумывать не надо. Его до сих пор тошнит от одной мысли о том, насколько никудышным истребителем он является, и, что еще хуже, насколько никудышным супругом.   Он не смог понять глубину страданий своего любимого. Не смог уберечь его от таких ужасных ранений. Не смог даже помочь ему, когда тот больше всего в нем нуждался. Он готов отдать последнюю каплю крови, если это хоть каким-то образом сможет помочь его любимому восстановиться. Губы вампира растягиваются в непривычно теплую, одобрительную ухмылку. – Я так и надеялась. – Я займусь дренажем, – встревает в разговор Анафема, натягивая перчатки и занимая позицию рядом с ведром. – А что… эм… что мне делать? Беатрис одаривает Ньютона долгим, оценивающим взглядом, явно в итоге признав его менее чем адекватным. – Все, что осталось, это открытый массаж сердца. Нужно поддерживать нормальное кровообращение.  Думаешь, справишься? – С-сердце? Его сердце? Т-то есть я должен б-буду…. – Ньют резко бледнеет, отшатываясь от кровати. Панически мотает головой. – Я… я не…. Н-не думаю, что смогу…. Вампир выгибает бровь, явно не впечатленный этой реакцией. Презрительно фыркает, будто говоря: «Я так и знала».  Ухмыляется еще шире, когда Анафема, всплеснув руками, провозглашает, что сама займется массажем сердца, если Ньют сможет справиться с дренажом. – Н-нет, нет. – Азирафель стряхивает сковывающий конечности ужас представившейся его воображению картины чужих рук, сжимающих сердце его любимого. Встает между Анафемой и Кроули, подняв вверх руки.  – Я… я думаю, что мне стоило бы взять на себя… это… эм…. – Он не может заставить себя произнести эти слова вслух, поэтому он просто отрывисто кивает в сторону кровати.  – Просто, ну… он мой… это просто обязан быть я!  – Потому что, ну это должен быть он, это действительно, действительно должен быть он, понимаете. Азирафель даже представить себе не может, чтобы кто-то другой держал в своих руках драгоценное сердце Кроули. Анафема качает головой. – Ты сам подумай, Зира. Ты будешь давать ему кровь. Много крови. У тебя просто сил не будет на такой массаж. – Я…. – Как бы мне не было неприятно соглашаться со смертным, – тягучим тоном произносит Беатрис, умудряясь звучать одновременно до смерти скучающей и раздраженной, – но она тут права. Из тебя будет выкачиваться столько крови, что тебе повезет, если ты вообще умудришься оставаться в вертикальном положении, не говоря уже о том, чтобы поддерживать для него хоть какой-то подобающий сердечный ритм. Азирафель поджимает губы, в болезненной нерешительности заламывая руки.  – Что если…, – пробует было он, с мольбой и надеждой глядя на вампира. – …может быть ты бы смогла сменить меня, когда я…. – Я? – Беатрис лающе хохочет. Смех их мрачный, без капли юмора. – Нет уж, истребитель. Я не собираюсь здесь задерживаться после того, как поставлю катетер. – Ты уходишь? –  вновь вклинивается в разговор Анафема; в голосе ее сквозит недоумение и возмущенный гнев. – Ты даже не собираешься нам помочь?   Вампир ухмыляется, обнажая острые, смертоносные клыки.  – Уж поверь мне, ссссмертная, – шипят они, наклоняясь к ней ближе, и ухмылка их становится еще шире, когда Анафема невольно отшатывается и тянется рукой к заткнутому за пояс кинжалу, – тебе не нужно, чтобы я была здесь, когда начнет проливаться вся эта кровь.   Вампир убирает клыки; выпрямляется, снисходительно фыркая. Затем, пожав плечами, поворачивается к Азирафелю. Выражение на их лице вновь становится серьезным.  – Так или иначе, истребитель…, – говорят они, растягивая слова с явно принужденной беззаботностью. – … тебе и твоей маленькой шайке лучше определиться как можно скорее, кто какую роль будет выполнять. Пока у вас еще есть сердце, которое можно качать, если вы понимаете, что я имею в виду. От слов вампира – отрезвляющих и ужасающих своей жестокой прямолинейностью – Азирафеля словно окатывает ледяным душем. – Да. Да, конечно. Они сейчас попусту тратят время; время, которого у Кроули просто нет. И поэтому, раз вампир говорит, что Анафема лучше подходит для этой задачи, значит так тому и быть. Азирафель не будет причиной, по которой Кроули сегодня умрет.    Он кивает Анафеме, скрепя сердце уступая ей эту самую важную задачу; хватает пакеты с кровью и переходит на другую сторону кровати, вставая у изголовья. – Мы готовы.  – Хорошо. – Вампир улыбается ему острозубой, полной мрачного азарта улыбкой.  Наклоняется над худой, исполосованной потемневшими от яда венами грудью Кроули, занося над ней медицинскую пилу.  – Ну что ж, поехали. *** Боль. Вот что первым приветствует его приход в сознание.  Много, много боли. В голове, в руках, в плечах, в груди…. О, его грудь! У него такое ощущение, будто по ней протопал слон. Всеми четырьмя ногами. Одновременно. Да еще и джигу на ней станцевал, после чего плюхнулся отдохнуть. И, судя по буквально раздавливающему давлению, которое он испытывает сейчас в груди, слон все еще там лежит, отдыхает.   А это? Это все само по себе весьма странно. Потому что, если он выжил, если он выжил (что само по себе должно было быть невозможным), если его вампир умудрился побороть яд и восстановиться, то он не должен был бы испытывать сейчас никакого дискомфорта или боли.  И то, что он это испытывает, ощущается… неправильным.  Вообще все ощущается неправильным – поверхность, на которой он лежит, слишком мягкая; кожа его кажется слишком туго натянутой; запахи и звуки вокруг него слишком приглушенные, в то время как его собственное сердце стучит как набат у него в ушах  И в этой неправильности есть что-то знакомое. Что-то… старое, забытое. …человеческое. ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ! Глаза его панически распахиваются и тут же захлопываются обратно от ударившего по ним, ослепительно яркого света.    – Ой. Рядом слышатся мягкие шаги; где-то над ним щелкает выключатель. – Свет выключен, – волной окатывает его знакомый, холодно-скучающий голос. Спасительный якорь в ошеломляющем вихре безнадежно спутанных мыслей.    Кроули цепляется за него. Медленно открывает глаза, близоруко щурясь на нависающее над ним восково-бледное лицо его… не друга, нет, но самого для вампира близкого к другу существа. – Бизз? Бледные губы дергаются, растягиваясь из привычной надменной насмешки в что-то похожее на улыбку. Притом почти ласковую (если Кроули может, конечно, доверять тому, что видит; если это не означает, что он совсем сошел с ума). В уголках блеклых голубых глаз появляются морщинки; взгляд их становится мягче и даже как будто теплее.    – Истребитель и его щенята хотели дождаться, пока ты очнешься, но они слишком вымотались. Так что, полагаю, честь вновь приветствовать тебя в мире живых выпадает мне…, Энтони.