Topaz and Cornflower

— Как я выгляжу? Лютик уже минут пятнадцать поправлял своё платье. На этот раз на нём было сапфирово-бордовое, которое они нашли в хранилище первым — оно подходило к глазам омеги. Поскольку зеркала в комнате Геральта не было, Лютик с волнением вглядывался в своё отражение в ванной. — Лю, всё в порядке, — Геральт прислонился к дверному косяку, наблюдая за тем, как Лютик нервно водит кончиками когтей по волосам. — Ты очень красивый. Лютик прикусил губу, не отрывая взгляда от своего отражения. — Тебе не кажется, что мои волосы слишком длинные? Они как-то странно смотрятся сзади. Ведьмак послушно оглядел волосы, но ничего странного не заметил. Возможно, они немного отросли и стали завиваться около ушей, но плохо это не выглядело. — Они такие же, как всегда. Лютик откинул голову назад и разочарованно застонал. — Хочешь сказать, они всегда так выглядят? И все молчали? Геральт озадаченно покачал головой. — Ты хорошо выглядишь. Не понимаю, о чём ты беспокоишься. Кроме того, там буду только я и Весемир, а мы не самая привередливая аудитория. — Ещё Клара, — напомнил Лютик, потянув выбившийся локон за кончик. — Да, и Клара, — Геральт весело фыркнул. — Она-то уж тем более не станет осуждать. Лю, милый, ты прекрасен. И в любом случае мы будем больше слушать, чем смотреть. Лютик заколебался, продолжая играть со своими волосами, а затем опустил руку. — Точно. Ты прав, — он глубоко вздохнул и выдохнул. — Ладно, пора мне взяться за свои записи, — омега расправил плечи и снова глубоко вдохнул. — По-хорошему мне бы стоило обойтись без них, но я не хочу ошибаться. — Но ты больше взволнован, чем нервничаешь? — Ох, — Лютик решительно кивнул, — Да. Но и без нервов не обошлось. — Ты отлично выступишь. Вот, — Геральт протянул ему со стола блокнот. — Ещё что-нибудь? — Думаю, пока всё. Геральт предложил свою руку, и Лютик взялся за неё. — В таком случае, провожу артиста до сцены. Лютик покраснел, а Геральт ободряюще улыбнулся.

***

Никакой сцены, конечно, не было и в помине. Весемир принёс в столовую табурет из кухни, а Лютик перетащил его ко входу в комнату и нервно на него уселся. Вначале он планировал стоять, чтобы хоть немного сбросить нервное напряжение, но, по правде сказать, ноги у него опухли, и он предпочёл сесть. Геральт усадил Клару к себе на колени, а Весемир облокотился на стол. Оба ведьмака терпеливо ждали, поэтому ситуация не должна была вызывать сильный стресс. Лютик глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь справиться с волнением. Ему правда хотелось это сделать. — Что ж… — он сглотнул. — У меня есть парочка песен, которые я мог бы спеть, -он открыл свои записи, поскольку ещё не успел заучить стихи наизусть. — Есть баллады, которые вы наверняка знаете. Или кое-что собственного сочинения, если хотите. — Я бы с удовольствием послушал что-нибудь из того, что ты написал, — сказал Геральт, покачивая Клару на руках. Весемир согласно кивнул. — Есть те, которыми я особенно горжусь, — признался Лютик. — Вы точно этого хотите? — с сомнением спросил он. — Некоторые довольно грустные. Ведьмаки переглянулись, и Геральт кивнул. — Всё, что ты захочешь спеть, — сказал он. — Мне не терпится послушать, как ты поёшь. Лютик не мог не признать, что это подкупало. — Что ж, хорошо, — он прочистил горло. — Тут целая история, — он пожалел, что у него нет лютни, которая идеально бы дополнила его голос. К тому же инструмент придал бы происходящему ещё и некоторый театральный эффект. — Это история об… — Лютик сглотнул. — Эта история об именах — тех, что мне давали. Он услышал тихий вздох Геральта и закрыл глаза, чтобы не видеть выражения лица ведьмака. Устроившись поудобнее, Лютик вслушался в тишину и представил, как заполняет её. Первая нота слетела с его губ, будто всегда была на кончике языка. Когда мягкий, дрожащий звук заполнил кухню, омега почувствовал, как у него расслабились плечи. Его собственный голос звучал не так уверенно, как ему бы хотелось, но чего он ждал от первого выступления перед аудиторией? Слова казались округлыми и тёплыми, а в груди что-то расслабилось, стоило нотам зазвучать. Лютик пел негромко, но ровно и чисто. Это было похоже на свет, меняющий оттенки с каждой гласной, и, к своему удивлению, омега почувствовал, что улыбается. Ощущалось так… приятно. Казалось, он распахивает душу, и звучит она прекрасно. Лютик почувствовал себя целостным. Целостным, сияющим, драгоценным. Песня была невесёлой. У Лютика было семь имён, которые ему навязали, и он чувствовал себя с ними словно в чужом теле. Это была не самая подходящая история для песни. Лютик почувствовал горе в груди, в горле и понял, насколько сильны были его страдания, и как вовремя он дал им вылиться наружу, прежде чем захлебнулся ими. Так он раньше скорбел по родному имени, вернувшемуся к нему всего несколько месяцев назад. Он скорбел о тех годах, когда его называли по своему усмотрению, переименовали и оставляли безымянным. Голос Лютика был достаточно сильным, чтобы справиться с этим горем. Несмотря на боль, он дышал. И пел, будто плакал. Продолжал петь.

***

Геральт не заметил, как первые слёзы — тихо и незаметно — выступили у него на глазах. Не заметил, как покраснел и как сдавило горло. Лютик пел, а Геральт слушал. Через какое-то время он понял, что прикрывает рот рукой, но осознание, что по щекам текут слёзы, не заставило его перестать плакать. Голос Лютика заставлял комнату кружиться, и весь мир перестал существовать, кроме фейри, его голоса и песни. Песня Лютика. Она не омывала Геральта, а проходила прямо через него. Вонзилась ведьмаку в грудь и осталась там, наполняя… что это было? Нечто болезненное. Это были самые прекрасные звуки из всех, что Геральт когда-либо слышал, и они причиняли боль. Он не мог подобрать слов, чтобы описать это чувство: оно было настолько сильным, что резало изнутри и сбивало дыхание, а боль одновременно оглушала и ослепляла. Он хотел было взглянуть на Весемира, чтобы понять, чувствует ли старый ведьмак то же самое, но его взгляд затуманивали слёзы. Стоило их вытереть, как появлялись новые. Когда, чёрт возьми, он в последний раз плакал? Геральт попытался позвать Лютика по имени, но оно застряло в горле и наружу вместе с воздухом вышел лишь всхлип. Он не мог перестать чувствовать. Приложив все усилия, ведьмак прижал Клару к груди. Он не знал, чувствовала ли она ту же боль, но важность малышки было то немногое, о чём Геральт был способен думать, и он баюкал её, стараясь оградить от охватившего его горя, разъедавшего ведьмака изнутри. Он коснулся груди, будто мог удержать проникающую внутрь песню, хотя не знал, что бы с ней сделал, если бы она осталась. Руки коснулись чего-то холодного. Его медальон! Он вибрировал. Так сильно, что, казалось, вот-вот разлетится на части. Геральт сквозь слёзы смотрел на медальон в своей руке, пытаясь понять, есть ли в этом смысл. Может, ему снится кошмар? Единственное, что казалось реальным — Клара, поющий Лютик и сходящий с ума медальон. Ведьмак прищурился и сжал медальон в ладони. Это что-то значило. Затем он болезненно моргнул. — Эй, — услышал он свой голос. Прозвучало грубовато, но отчётливо, и Геральт посмотрел на источник пения. Фейри сиял. По его лицу текли слёзы. Они текли из-под закрытых век, пока Лютик пел. Останавливаться он как будто не собирался. Его руки вцепились в сиденье табурета так, что побелели костяшки пальцев, словно он пытался удержаться на месте в потоке собственной музыки. В Геральте что-то треснуло, и истина ударила ему прямо в глаза. Вот что чувствовал Лютик. Это горе, охватившее ведьмака, принадлежало омеге. Это было многогранно, но слишком реально, чтобы быть кошмаром: в этот момент Геральт прочувствовал каждую волну ярости, каждую до звона натянутую нить безнадёжности, которые, точно удавки, стягивали Лютику шею. «Когда это закончится?», «У меня другое имя». И эта трагичная элегия телу, переставшему принадлежать владельцу. Геральт не мог дышать. — Лютик, — выдавил он, но омега его не услышал и не остановился. Геральт больше не пытался. Он опустился на пол на колени, прижимая к груди Клару, и молча слушал.

***

После окончания песни Лютик ещё долго не мог открыть глаза. Он не знал, чего ждал. Может, аплодисментов, или чего-то ещё. Наверное, эта не та песня, после которой уместно апплодировать. Честно говоря, это не имело значения. Лютик чувствовал, что ему стало намного легче, и пытался разобраться, в чём дело. Чувство было новым, но при этом смутно знакомым. Возможно, он мог его распознать, но название никак не приходило на ум. Омега почувствовал, что готов проспать целую неделю. Осознав это, он почувствовал сильную усталость. Почувствовав, что заваливается, омега распахнул глаза и судорожно втянул воздух, удерживая себя на месте. Он не успел и, вскрикнув, упал с табурета. Его спина коснулась чего-то тёплого и твёдрого, сильные руки усадили его обратно на табурет. Лютик заурчал от близости ведьмака и порадовался, что тот остался рядом и на него можно было опереться. Геральт не проронил ни слова. Продолжая мягко удерживать омегу на табурете, он остановился перед ним спереди и уткнулся лбом ему в плечо. Лютик моргнул, начиная беспокоиться. — Геральт? — осторожно позвал он и поднял руку, чтобы провести ею по волосам ведьмака, как вдруг почувствовал на своём плече влагу. — Всё в порядке? Геральт медленно вдохнул и выдохнул. Его теплое дыхание овевало шею Лютика. Ведьмак по-прежнему не поднимал головы. — Пожалуйста, — пробормотал он, и его голос звучал куда более хрипло, чем обычно. — Прошу, позволь тебя обнять. Лютик открыл, а потом закрыл рот. Он не знал, как на это реагировать. Беспокойство внутри стало расти. Что он пропустил? — Ладно, — ответил омега и мягко обнял Геральта, а затем положил одну руку ведьмаку на затылок, чтобы мягко и успокаивающе погладить его по волосам. — Всё хорошо. Ведьмак молчал. Однако спустя пару мгновений Лютик заметил, что плечи альфы дрожат. Оу. Вот это по-настоящему тревожный звоночек. — Геральт, — сказал он, изо всех сил стараясь звучать мягко. — Ты… плачешь? Он подавил желание отстраниться, заглянуть Геральту в лицо и убедиться в том, о чём он и так догадался, когда почувствовал влагу на своём плече. Сильные руки ведьмака крепко прижимали его к себе, и Лютик заправил прядь волос Геральта за ухо, продолжая ласково перебирать его волосы и пытаясь скрыть свой собственный растущий страх. Он никогда не видел, чтобы Геральт плакал. — Что случилось, любовь моя? Геральт только крепче прижал его к себе. — Что?.. — Лютик оборвал себя. Слёзы продолжали литься ему на шею, хотя ведьмак, казалось, не издавал ни звука, хотя голос его дрожал. — Боги, милый, — тут Лютик уже всерьёз заволновался. — Геральт, пожалуйста, скажи, что случилось, — он отстранил ведьмака настолько, чтобы можно было взглянуть ему в лицо, и успокаивающе провёл большим пальцем у него под глазом. — Скажи, что не так. Я могу помочь. Ведьмак лишь покачал головой. В его глазах блестели слезы, он прерывисто вздохнул. — Я никогда больше не позволю тебе испытывать такие чувства. Клянусь, что буду оберегать тебя. — Ты не дашь мне испытывать… что? — сбитый с толку, Лютик отвёл прядь волос Геральта в сторону, позволив своим пальцам скользнуть по его лицу. — Геральт, дорогой. Прошу, я хочу помочь. Поговори со мной. — Твоя… — каждое слово давалось ведьмаку с трудом. — Твоя песня. Лютик, я… Не в силах продолжить, он снова притянул Лютика к себе, и омега почувствовал, как глубоко ведьмак дышит, чтобы унять дрожь. — Мне так жаль, — пробормотал он Лютику в плечо. — Лютик, мне очень жаль, что тебе пришлось всё это пережить. Это больше никогда не повторится. Я этого не допущу. Скорее умру, чем позволю этому случиться. Обещаю. — Ты почувствовал мою песню? — что-то, похожее на понимание, начало расцветать у омеги в голове. — Про имена? — он закрыл глаза, крепче сжав руки на спине Геральта. Знал же, что не надо петь грустное! — Чёрт. Прости, Геральт. Я не хотел тебя расстраивать. — Расстраивать меня? — ведьмак отодвинулся, на его лице читалось недоверие. — Лю, милый, нет. Не в этом дело. — Но ведь ты плачешь, — беспомощно произнёс Лютик. — Я никогда не видел, чтобы ты плакал. Мне этого не хотелось. — Лютик. Лютик поднял голову на низкий, спокойный голос. Это Весемир, пошатываясь, шёл в их сторону. Положив руку, свободную от Клары, на бедро — должно быть, Геральт передал её старому ведьмаку, прежде чем подойти и обнять Лютика, — Весемир вытер слёзы со щёк. Лютик раскрыл от удивления рот. — И ты тоже? Весемир неуверенно кивнул. Он остановился перед Лютиком с Геральтом и, казалось, пытался взять себя в руки. — Лютик, — его голос дрогнул. — Ох, мой дорогой мальчик. — Я… — начал Лютик и замолчал. Спустя несколько мгновений он покачал головой, сдаваясь. Это никак нельзя было объяснить. Конечно, песня была грустной, но в словах не было ничего откровенного, а даже если бы и было, то вряд ли что-то такое, что могло заставить двух бывалых ведьмаков плакать. — Простите меня. Но, эм… — он сглотнул. — Я ничего не понимаю.