Topaz and Cornflower

Геральт привязывал Плотву к одному из дубов в тени заросшей живой изгороди, когда Лан вернулся с одеялами. Садовник заколебался, прежде чем пройти мимо: похоже, он хотел что-то сказать, но потом тяжело сглотнул, коротко поклонился Геральту и скрылся. В сарае на полу была расстелена плотная ткань, на которой лежали несколько подушек и очаровательное лоскутное одеяло. Геральт понял, что это дело рук Лана. Лютик стоял у кроватки и, водя тыльной стороной пальца по щеке Клары, тихо бормотал; это бормотание было похоже на молитву. Когда Геральт вошёл, то поднял взгляд и слабо улыбнулся. Ведьмак повесил плащ на крючок у двери и опустился на колено, чтобы снять ботинки. Он не знал, что сказать. К счастью, голос Лютика заполнил тишину: — Не думал, что когда-нибудь найду её, — он по-прежнему звучал хрипло. — Эти мысли покинули меня, когда я провёл у Бартека больше месяца. Геральт вспомнил, как Лютик рассказывал ему об этом. После первого месяца Бартек заменил невыносимое одиночество на физические пытки. Именно тогда он начал свой тренировочный процесс, усмиряя омегу при помощи плети и намордника. Тогда же он начал насиловать Лютика, которому пришлось пережить как минимум одну течку в рабстве, и теперь он ждал ребёнка. Геральт стиснул зубы, изо всех сил стараясь говорить ровно: — Думаю, Клара скучала по тебе. Он встал рядом с Лютиком у колыбельки. Она была выстлана губчатым лишайником, и Клара мирно спала среди него на боку. Геральт не знал, спят ли дети обычно на боку, но вспомнил, что он ни разу не видел Лютика лежащим на спине. Несмотря на отсутствие крыльев, омега вёл себя довольно-таки характерно. — Она прекрасна. Лютик улыбнулся: — Согласен. — Её крылья… у тебя были такие же? Лютик глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — У неё, скорее, мамины. Он тщательно подбирал слова, ведя указательным и большим пальцами по краю одного из верхних крылышек Клары и осторожно раскрывая его. У Геральта перехватило дыхание. Разветвляющийся узор золотистых жилок на матово-чёрном фоне отдавал зелёным. В приглушённом свете крылышко слабо мерцало. Выглядело потрясающе. — У моей мамы были похожие. Они красивы в своей простоте, — он аккуратно отпустил крылышко дочери. — Мои были более узорчатые, такие, вроде… как вы её называете — бабочка-парусник? — он рассеянно потёр плечо; его взгляд стал отстранённым. — Мне их не хватает. — Даже представить трудно, — пробормотал Геральт. — Не знаю, как буду учить её летать. Геральт мягко опустил ему руку на плечо. — Сейчас это не к спеху. Когда же наступит время, ты справишься. Лютик бросил последний взгляд на колыбельку и позволил Геральту отвести себя к импровизированной постели. — Тебе нормально будет снова спать рядом со мной? Я могу соорудить себе отдельное спальное место. Лютик опустился на мягкое одеяло на колени. Он выглядел измотанным, но лицо его выражало такое счастье, которого Геральт у него раньше не видел. Выглядело необычайно привлекательно. Геральт вздрогнул и моргнул, когда Лютик похлопал по одеялу рядом с собой: — Оставайся. Они легли в полумраке. Лютик лёг спиной к Геральту, как и тогда, но в этот раз позволил себе едва ощутимо коснуться спиной его груди. По венам Геральта разлилось тепло. Довольно долго Лютик молчал. Геральт закрыл глаза, слушая ветер в деревьях, дыхание Лютика и тихое, едва уловимое сердцебиение Клары. Лютик заёрзал, с тихим стоном поднося руку ко рту. Геральт нахмурился в темноту, открывая глаза. — Ты как? — Порядок, — пробормотал Лютик. — У тебя боль во рту, — это не был вопрос. Лютик неохотно кивнул. — Не знаю, почему, — Геральт почувствовал, как он вздрогнул. — Бартек вырвал клыки много месяцев назад. Всё давно зажило… Геральт постарался избавиться от образа работорговца, сидящего на плачущем Лютике с плоскогубцами в руках. Он легонько сжал руку омеги: — Можно взглянуть? Лютик робко развернулся, прикрывая рукой рот. — Сильно болит. Геральт отстранил её. — Я аккуратно. — Разглядишь что-нибудь? — пробормотал Лютик. — Темно. — У меня хорошее зрение, — Геральт коснулся подбородка Лютика большим пальцем. — Открывай. Геральт подушечкой пальца приподнял губу Лютика. Первый пробел, который он оглядел, действительно выглядел немного раздражённым, как и второй. А вот третий… Геральт слегка наклонил голову Лютика. Вот это да! В щели, оставшейся от правого верхнего клыка, виднелся маленький белый бугорок. — Лю, — сказал Геральт, убирая руку. Он не смог сдержать смешок. — Клыки отрастают. Глаза омеги расширились. — Что? — Клыки отрастают, — Геральт с любопытством приподнялся на локте. — Ты удивлён? Для фей это не… типично? Лютик выглядел совершенно ошеломлённым. — Я… — он моргнул. — Если честно, я не знаю! Он коснулся языком пустоты между зубами, его брови были всё ещё высоко подняты. — В моей семье никто не лишался зубов после выпадения молочных. — И ты никогда не разговаривал с другими феями? — Говорил же — мы жили в городе. В голову Геральту пришла идея. — Покажи руку. Лютик, всё ещё шокированный, потянул руку без каких-либо возражений. Геральт осмотрел кончики чужих пальцев, держа его тонкую ладошку в своей мозолистой ладони, стараясь избегать всё ещё покрытые струпьями влажные раны на его запястьях. Когда Геральт впервые лечил его, порезы на пальцах Лютика были практически до костей, а самих ногтей не было. Сейчас же ведьмак увидел свежую зарубцевавшуюся ткань, а вместе с ней едва выступившие ноготки, выглядывающие из кутикулы. Люди на такое не способны. Ведьмаки тоже. Вырванный ноготь вырастет снова, только если прижать что-нибудь к открытой ране, что предотвратило бы её затягивание, но у Геральта под рукой не оказалось ничего, что сгодилось бы для этого, когда он впервые перевязывал Лютика. Тем не менее, коготки отрастали назад. — Лю, — задумчиво сказал он, — не только клыки. Брови Лютика поднялись ещё выше. — Как? — он приподнялся. — Когти тоже отрастают? Геральт кивнул. Губы Лютика растянулись в улыбке. — Неужели правда? — он вздрогнул, снова прикрыв рукой рот. — Ауч. Геральт сочувственно нахмурился. — Утром найду тебе лёд. Или лучше сейчас? — Ой, нет, — Лютик покачал головой. — Не уходи, пожалуйста. Он прижался к груди Геральта. — Я… мм… — Что? Он почувствовал сквозь рубашку тепло лица Лютика — тот явно покраснел. — Я… — омега звучал смущённо и будто сам не верил своим словам. — Мне нравится тебя касаться. — Хм. «Это единственное, что имеет значение», — сказал себе Геральт, пытаясь подавить волну удовольствия, прокатившуюся по его спине от слов омеги. Лютик изголодался по прикосновениям. Для омеги, особенно беременной, отсутствие позитивного контакта с другим существом было своего рода пыткой. Геральт слышал об омегах без пары — тех, кому не хватало постоянного источника прикосновений и которые просили своих близких об объятиях, касаниях и даже о том, чтобы спать с ними в одной постели. Он понимал, что для омеги быть лишённым подобной близости было мучительно. Схоже с физической болью, но глубже. Вот и всё. Лютик в течение последних семи лет чувствовал только грубые и насильственные касания, испытывая при этом большие мучения. Геральт просто помогал ему. И всё. Только это. — Геральт? — тихо спросил Лютик. — Прости, я… перегнул палку? — Нет, — заверил его он. — Извини. Я просто устал. Он ощущал, что сердце Лютика бьётся в его собственной грудной клетке; запах омеги мешал ему мыслить здраво. Он положил руку Лютику на бок, позволяя голове омеги прижаться к его подбородку. — Всё в порядке? Лютик не ответил. Затем, после тщетной борьбы с собой, он уткнулся лицом в шею Геральта. Геральт застыл. Лютик прижался к нему всем телом — ближе, чем когда-либо, а затем медленно, удовлетворённо выдохнул. Его дыхание опаляло. — Боги, — пробормотал он куда-то в ключицу Геральта. Лютик уткнулся лицом прямо в железу, где запах ведьмака был сильнее всего. — Потрясающе.