Пособие для непослушных: закрывайте окна на ночь

На улице тьма кромешная, луны не видно — скрылась за темно-синими тучами. В комнате хоть глаз выколи. Ветра, на удивление, нет, и от тишины вокруг в ушах звенит. Старая деревушка на севере спит глубоким сном. Но не Тхуан. Тхуан в постели сидит, кинжал в руках вертит. Хмурится, вспоминает сегодняшний день. Пытается понять, почему на душе не так радостно, как должно быть. Подлый план Тхуан, кажется, сработал: впервые у Рана там, в сердце, кольнуло что-то, хотя бы ненадолго. Тхуан, может, и глупая, но не слепая — на доли секунды в глазах Рана промелькнуло подобие беспокойства. Да и дружелюбным лис казаться не пытался, даже на контакт не шел. Тэри, славному малому, отвечал чуть ли не сквозь зубы. Ран казался… напряженным? Да нет, чепуха. Спустя пару сотен лет жизни едва ли что-то сможет выбить лиса из колеи. Сейчас, в такую позднюю бесшумную ночь, последние слова Тэри, подарившего ей на прощание самые теплые объятия, вспоминались с особой тоской. — Пора мне домой. Признаться, я из-за Тхуан задержался, — сказал он лису с улыбкой. — Не мог уехать, не увидев друга своей новоиспеченной подруги. Она мне все уши о тебе прожужжала. Береги ее, Ли Ран. И домой проводи. Мало ли, что может с ней случиться. И Ран проводил. Вместо “я ревную” сказал, конечно, “он мне не нравится”. Вместо “приходи в гости почаще” — “не общайся с ним больше”. Вместо улыбки на прощание одарил немым холодом. Тхуан точно спала бы сладким сном, если бы не последнее. Не было ни колких шуток, ни желания ненадолго заскочить к ней в гости — казалось, Ран не просто приревновал. Ран обиделся, а это последнее, чего хотела Тхуан. “Дай ему время, остынет, забудет все,” — успокаивал ее внутренний голос, который почему-то звучал как голос Мантэ. И Тхуан верила. Дед слишком хорошо знает Рана, и ее внутренний голос, видимо, тоже. Так и уснула уже на рассвете. Так и убедила себя, что все образумится.

***

— Какая муха тебя укусила, лис облезлый?! — проворчал старик, глядя на то, с какой яростью Ран чистил кинжалы. — Муха по имени “старый-хрыч-не-умеющий-тихо-ходить-по-ханоку”. — Не все лисами рождаются, дурень, — оскорбленно фыркнул дед и ушел подальше от недовольного кумихо. Когда Ран в таком настроении, а кинжалы находятся ближе к нему, чем к деду, лучше не рисковать. Ли Ран такой уже неделю. Реже шутит, чаще молчит и точит лезвия. Зачем — неясно, но явно не для Тхуан. По крайней мере, с их перелеска она в эти дни исполосованная не выходила. Выходила, скорее, расстроенная. Торопливо семенила по траве, не оборачивалась. Выглядела так, словно никогда больше сюда не вернется. И все равно возвращалась. В глазах шебутной Тхуан с каждым разом сильнее гас озорной огонек, и деду стало ее жаль. Впервые лет за пятьсот ему пришлось отпустить обиду и первому сделать шаг навстречу. — Куда побежала, егоза? Проходи обедать. Девчонка смотрела на него сначала так, словно он предложил ей лошадь воскресить, но на обед все же согласилась. Сидела понурая за столом, миеккук ковыряла. — У меня сегодня не день рождения, — прошептала она, не в силах поднять взгляд. — Рано или поздно детишки у тебя появятся. Позаботься о них заранее, вместо того, чтобы за лисами всякими бегать. В тот день Мантэ впервые видел слезы Тхуан. Пошутить про то, что суп и так соленый, он не осмелился.

***

Ран много ошибок наворотил в своей жизни, но самой роковой из них стала встреча с Согёнским предателем. Не встреться он с ним, не обрек бы себя на вечную службу, не окропил бы свои руки чужой кровью, не выпустил бы этого чертового Имуги. Не будь предателя, жизнь не рушилась бы так стремительно. Энергия Имуги, скользкая, терпкая, витала в воздухе задолго до того, как они встретились лицом к лицу, но и она не пугала так, как запах Тхуан совсем близко. Надежда на то, что исходили эти ауры с разных сторон, рухнула в один миг, одновременно с голосом бестолковой северянки. “Ран, познакомься! Это Тэри, мой друг.” Когда земля ушла из-под ног, а сердце пропустило где-то с десяток ударов, пелена с глаз спала мгновенно. Ран не из тех, у кого должны быть близкие. Ран — бельмо на глазу этой земли. Где Ран, там всегда опасность и риск не дожить до естественной смерти. Каким бы ужасным лисом он не был, иногда и его, на удивление, посещали сердобольные мысли. — Чего это ты вдруг решил? — поинтересовался дед, услышав неожиданный вопрос лиса. — С каких пор ты хочешь отвадить эту егозу? Надоела? — Да. — Ну и славно. Наконец-то наигрался, — старик всеми силами пытался показать, что безумно рад, но Ран не глупец. Он знал, как выглядел Мантэ, когда расстраивался. Ран пропащий, он это знает. У Рана на пальце невидимое кольцо: долг, который тяжким бременем висит на сердце не первый век. У Рана к горлу страх подступает каждый раз, когда в голову мысли неприятные закрадываются. Случись что, Имуги будет бить по больному. По деду, который всегда рядом и которого еще можно защитить. По Тхуан. Тхуан рядом не всегда. Тхуан невозможно оградить от всех опасностей. Обречь на те же страдания, что и себя? Это слишком даже для лиса, проклинающего весь род человеческий. Решение напрашивается само собой: надо как можно скорее искоренить девчонку из числа больных точек. Если Имуги поверит, что Рану плевать, то отстанет от девчонки. Ран надеется, что все решится само. Что однажды, поняв, что общаться он больше не настроен, северянка соберет в себе всю гордость и навсегда покинет перелесок. Что выплюнет ему напоследок горсть отборных ругательств и скажет ему, как сильно его ненавидит. Лису хочется верить, что пары недель будет достаточно для прекращения любых связей. Ран ненавидит ее упорство. Прошел месяц. Месяц подозрительного затишья со стороны предателя и Имуги. Месяц методичных визитов Тхуан с целью помириться. Ран сидит в амбаре, кинжалы рассматривает. Понимает, что все уже заточено и делать больше нечего. Пытается понять, какое из лезвий лучше подойдет для самозащиты. Вдыхает аромат стали. Надеется, что металл перебьет приближающийся запах северянки. Слух улавливает решительный шаг, это самая уверенная ее походка за весь месяц. Тхуан серьезно настроена на нормальный разговор, и Ран понимает: сегодня он сделает очень больно и ей, и себе. Девчонка заходит в амбар почти бесшумно, насколько это вообще может сделать человек. И за рукав ханбока его дергает так резко, как только может это сделать достаточно уверенный человек. — Ревнуешь что ли? Ран очень хотел, чтобы это было так. Чтобы она познакомила его с каким-нибудь доходягой человеческого происхождения. Чтобы лис действительно приревновал и вспорол ему кишки, когда Тхуан уже в постели седьмой сон видеть будет. В тот момент ревность казалась ему благословением. — Историй подружек наслушалась про любовные треугольники? — Извини меня. Я ничего плохого не хотела, просто познакомить… если хочешь, я больше не буду с ним общаться, даже когда он приедет. — Твой Тэри известен мне как недобросовестный человек. Считай, по старой дружбе дал тебе совет не водиться с ним. Ран смотрит сквозь нее. На ветви деревьев, на белку в листве, на спаривающихся сверчков в траве. Дается это крайне сложно: периферическим зрением видно тени ее нежные и глаза невинные. Пауза тяготит. В воздухе витает множество пропитанных ложью слов, что придется сказать. — Это потому что я целоваться не умею? Так я научусь! Ран поворачивается к ней на доли секунды, но тут же взгляд его вновь обращается к кинжалам. Посмотрит на нее еще раз — и ничего не сработает. Собственный голос кажется ему чужим, отголоском прошлого. Так холодно он не говорил уже давно. — Все намного прозаичнее. Мне просто надоело. Стало скучно. Вот и все. Считай, твой новоиспеченный друг стал идеальным предлогом для разрыва наших зыбких дружеских отношений. И снова пауза. Тхуан своим взглядом дыру в нем прожигает, переваривает услышанное. В голосе ее сквозит неуверенность. — Надоело? Что это за игры? — А как мне, по-твоему, коротать долгую жизнь? Помнишь я убил девчонку и вселился в нее? Это, пожалуй, одно из немногих, отчего время в ваших окрестностях шло чуточку быстрее. — Ты изменился. Теперь тебя такая вещь не развеселит. — Меня до сих пор веселит мысль о том, как я покусал тебя в обличьи лиса. — А мог вообще убить. Ран вдруг улыбнулся невольно. — Оправдываешь меня из последних сил. Это даже мило. — Я говорю фактами, — вспомнила Тхуан неожиданно слово, которое когда-то от Рана и услышала. Ран снова смотрит на кинжалы. Этот, с металлической ручкой, можно смазать ядом и вспороть им горло предателю. Второй можно приберечь для Имуги: постараться хоть на время пригвоздить им змея к стволу какого-нибудь дерева. Выиграть время. В обоих случаях Ран, скорее всего, погибнет. Главное прихватить с собой кого-нибудь из них. Ран начинает точить нож. Уже идеально заостренный, но надо чем-то занять руки, чтобы в отчаянии не заключить Тхуан в крепкие объятия. Не займет руки — и уже не сможет ее отпустить. Тхуан направилась к выходу из амбара. Уйдет сейчас — вернется завтра с очередной попыткой помириться. Все повторится по новой. И Ран говорит то, что точно подействует. Ран медленно вонзает кинжал в ее потрепанное сердце. — Я века два назад знаешь как развлекался? — беспечно сказал он девушке вдогонку, и она обернулась. — Семьи рушил. Соблазнял замужних женщин. Затем их уличали в измене и выгоняли из деревни. Парочка из них, кстати, действительно покончили с собой. — Ты изменился! Ран ухмыльнулся. — Изменился, изменился… Заладила. Глупая ты. Думаешь, я не надеялся на то, что ты чандо по назначению используешь? Ран смотрит ей в глаза с хитрым прищуром. У Рана внутри все сжимается, когда он видит, как блестят ее глаза. Ран хочет прекратить и сказать ей всю правду о предателе. Хочет сказать, как же сильно боится ее потерять. Хочет сбежать с ней и стариком далеко-далеко, чтобы ничто им не угрожало. Хочет, чтобы кольцо на пальце испарилось. Он собирается с силами. Он проворачивает кинжал в ее душе. — Ладно, маленькая Ли. Раз уж я так тебе нравлюсь, — кумихо подошел к ней медленно, почти вплотную, глаза по-лисьи сверкнули, — может, позволишь мне воплотить свой замысел до конца? Ран берет ее за талию, прядь волос за ухо нежно заправляет. Слышит, как она сглатывает нервно, ждет, когда смысл сказанного до нее дойдет. Закрывает глаза, чтобы не видеть ее. Вдыхает ее запах на прощание. Ран слышит звон ее разбитого сердца. Тхуан резко дергается, как от пощечины. Отталкивает его, на пару шагов назад отходит. У Тхуан нижняя губа трястись начинает. — Такой ты, значит, меня считаешь? — Вы все, люди, такие, если найти к вам правильный подход. Тхуан шмыгает еле слышно, смотрит на него с неверием и неприязнью. Ран видит, как слезы по щекам катиться начинают. Тхуан нос задирает повыше и говорит надломленным голосом: — Ты этот подход так и не нашел. С каждой секундой ее силуэт становится меньше и меньше, а вскоре и вовсе пропадает за стволами деревьев. В руках снова кинжал, идеально наточенный. Ран в исступлении продолжает точить его, пока лезвие не истончается настолько, что падает на пол. И Ран берет новый, чтобы не побежать за ней. Ран жалеет, что родился лисом. Тогда бы он не умел так искусно лгать.