Пособие для непослушных: закрывайте окна на ночь

— Многовато, — сдержанно сказала мать, — но пойдет. Тхуан впервые красилась тенями сама — прежде мама помогала — и сей навык давался ей не так хорошо, как охота на зайцев, но сдаваться она не собиралась. Ругалась разве что часто, каждый раз, когда что-то не так шло. — Не получится у меня, не получится! Не мое это! — уверенно говорила она, пока мягкие пальцы матери веки ее поглаживали. — И замуж меня тоже никто не возьмет! Тхуан уже шестнадцать. Исполнилось недавно совсем, в начале августа, и за это время мало что поменялось. Два раза действительно приходили женихи, глядели на нее, цокали одобрительно, словно на рынке товар выбирали, а потом прогуляться звали. Смотрели на нее как на сумасшедшую, когда она в летний зной залезала в пруд по колено, не боясь намочить ханбок, а потом обратно домой отводили и больше не появлялись. Другой и вовсе на нее обиделся, бросив напоследок ее матери: “Невоспитанная”. — Что ты ему сказала? — Что неудивительно, почему у него рыба не клюет. Знала бы ты, какую он приманку использует — стыд да и только. Тут не то что рыба, крокодил не клю… Мать ее не дослушала: махнула на дочь рукой и ушла к себе в комнату. Ладно хоть напоследок не сказала в сердцах чего обидного: Тхуан и без нее все прекрасно понимала. Понимать понимала, а поделать ничего не могла. Тенями начала учиться краситься за неделю до дня рождения, но все ее попытки заканчивались помощью матери. Улыбаться старалась чаще отражению в пруду, проверяла, насколько женственно выглядела она сама и насколько хороша была ее улыбка. С улыбкой и внешностью все было в порядке даже без теней, но мать за дочь основательно взялась. На день рождения она подарила Тхуан ханбок. Приятный к телу, невероятно изысканный, фиолетовый — прямо под цвет теней — загляденье. А за ханбок Тхуан расплатиться должна была: научиться наконец использовать подарок отца по назначению. — И замуж возьмут, и краситься научишься, — ответила мать на недовольные возгласы дочери. И действительно научилась. Теперь Тхуан красится сама. Наносит столько, сколько надо, чтобы не было вычурно, но и глаза поярче стали. Тхуан тени уже не пугают, хотя и кажутся до сих пор какой-то заморской диковинкой. Тхуан теперь не девочка. Она девушка. Тхуан теперь ходит как принцесса, осанку держит ровно, мужчинам сдержанно улыбается, глаза робко опускает. В деревне тише воды ниже травы сидит. Тхуан в шестнадцать начинает ловить на себе взгляды холостых парнишек. А раз в пару недель все равно срывается с места и бежит к старику, по которому за это время соскучиться успевает. Снимает с себя маску скромницы, прекращает стеснительно взгляд отводить по поводу и без. Уверенно шагает лесами в ставший родным перелесок, предвкушает встречу с дедом. Тхуан чуть ли не вплотную к лицу старика приближается и глаза закрывает, чтобы тот точно хорошо разглядел. — Не понимаю ничего в этом, но выглядит неплохо, — неохотно прокомментировал старик. — Не размалеванная как не пойми кто, и слава богу. Тхуан многого не надо: слова старика с таким неподъемным характером вполне можно принять за комплимент. Тхуан улыбается радостно и на Хо смотрит, что травку жует в поле. С ноября лошадь все-таки поправилась, что не могло не радовать. — Ой, яблоки ей забыла принести… — Не переживай, мы для Хо уже накосили. — Мы? — Ну ладно, ладно, не мы. Внук, — старик осекся, но вскоре кивнул и повторил, словно для себя. — Внук. — А он опять куда-то ушел? — Не опять, а снова. — Что не приду к вам, его все нет и нет. Ни разу его не видела. Как его зовут хоть? А сколько ему лет? Он еще не обзавелся… — Да уймись ты, прекрати вопросами забрасывать! Его имя тебя волновать не должно. Возраст тоже. Он слишком стар для тебя, если ты об этом. И если хоть раз еще намекнешь про замужество, я тебя в амбаре запру. — Ой, да и пожалуйста! Подумаешь, просто спросила. — Спросила она. Нормальных ищи, а не… — А у вас ненормальный? — Ты даже не представляешь, насколько. Достала она деда своим нытьем, точно достала. Хотя и нечасто эту тему при старике поднимала, а все равно винила себя за подобные вопросы. Тхуан чувствовала, как крупицы времени утекают, переживала, что думала о ней мать, и даже в свое “по любви”, сгоряча сказанное Рану, уже не верила. Тхуан расстраивалась каждый день, видя, как ее друзья и знакомые семьями обзаводились и свой быт обустраивали. А она все одна оставалась, словно проклятая. Вот и ходила Тхуан к деду. Помогала ему, Хо гладила и в падук со стариком играла. А когда совсем невмоготу становилось, жаловалась на жизнь свою ужасную. В такие моменты старик лишь начинал свое: “А кому-то хуже живется”. Тхуан всегда его передразнивала в эти моменты. Заладил одно и то же, ничего нового сказать не мог. Слова стариковские раздражали неимоверно: какая разница, что кому-то хуже, если ей самой нехорошо? Однако изредка Тхуан все же с этими словами соглашалась. Кому-то действительно жилось хуже, чем ей. У них не было такого старика и чудесной лошади. К ним ночью не ходил кумихо, с которым можно было и поспорить, и поболтать обо всем на свете. Им лис напутствия не давал и не отвлекал от дурных мыслей, что в голову лезли. Им некого было просить приходить в гости почаще, а ей было. Тхуан и правда жила лучше, чем многие. А Ран начиная с января действительно стал ходить к ней чаще, как она и просила. Без страшилок порой не обходилось. Ран, вредный, рассказывал такое, после чего лучше было спать с открытыми глазами или не спать вовсе, а сам потом довольно уходил восвояси. Жажда мести на такие бесчеловечные поступки, как правило, оказывалась бесполезной: Ран лишь скептично хмыкал на моментах, где надо было кричать от испуга, и критиковал каждую страшилку Тхуан. — У тебя осталась хоть капля уважения? Эти истории из поколения в поколение передаются! — Мне показалось, или ты только что заговорила об уважении? И Тхуан ещё что-нибудь отвечала, пока колкие фразочки не кончались, а потом внезапно затихала, вспомнив о своих проблемах. Говорить уже ни о чем не хотелось, спорить тоже. Хотелось молчать, но не одной. Хотелось, чтобы рядом молчал кто-то еще. — Опять о замужестве задумалась? — спрашивал он ее, хотя уже знал ответ. Иногда Ли рассказывал ей истории про неудачные замужества и про ужасные браки — как и дед, пытался убедить ее, что кому-то было в разы хуже. Он шутить чаще стал, даже сладости ей пару раз принес, чтобы настроение поднять. Ран не мог без саркастичных комментариев, Тхуан тоже. А иногда ей казалось, что она не могла без него. Тхуан Рана ценила, хотя ни разу ему об этом прямо не говорила — не дай бог поймет неправильно и на смех поднимет. Да и не говорят такие вещи лисам: мало ли, что лукавым в голову взбредет. Так и продолжала тихонько радоваться каждый раз, когда он приходил, и пытаться вывести его из себя. Но пушистого она действительно ценила. Даже если после его визитов спать было страшно или мышцы болели. — Все, хватит! — прошептала она громко, надеясь, что мать грохота не услышала. — Я тебя легонько толкнул, чего прибедняешься? — Легонько? Ты меня чуть не убил! У Тхуан перед глазами, кажется, звездочки залетали, а от холодного февральского ветра, задувающего в окно, пол остыл так, что девушка вмиг замерзла. Подняться на ноги Тхуан могла, но предпочла для начала проверить свое актерское мастерство: дабы лис точно поверил, что она из-за него на полу валялась, а не потому что наступила на что-то и поскользнулась. — Ой, прям-таки убил. Ты сама же попросила. — Я попросила научить меня тому, чему не научил отец, а не калечить. — В таких делах одно без другого не обходится, — сказал он, и в темноте Тхуан увидела протянутую руку. — Ну что, больше не будем? — Будем, — пробурчала она, взяв его за руку и наконец поднявшись. Дальше дело пошло лучше: запинаться было не за что, поскальзываться — не на чем, и ближе к весне Тхуан все же освоила как минимум пять новых боевых приемов. Девушка гордилась собой безмерно, а потому пропускала мимо ушей все его “надеюсь, тебе это никогда не пригодится”. Пригодится-не пригодится, а теперь Тхуан точно в обиду никого не даст. Да и замуж выходить не придется: даже защитить сама себя сможет теперь. Но подобные мысли Тхуан все же старалась отметать, чтобы лишний раз настроение себе не портить. Ран научил ее внимательно следить за количеством соуса в еде, парочке приемов и тому, что свет зажигать в его присутствии нельзя. Рассказал, как живут люди в разных странах и вкратце пересказал политическую ситуацию в стране. Поведал ей о различных обычаях, посоветовал никогда в жизни не доверять людям и напомнил про то, что все люди живут по-разному. “Как у всех” не бывает. А в июле, ближе к ее дню рождения, Ран учил Тхуан чувствовать. — Ты же понимаешь приблизительно, где я нахожусь? — Конечно, ты всегда напротив сидишь, — и она протянула руку вперёд, но поймала лишь воздух. — Если не видишь в темноте, — девушка вздрогнула, услышав вкрадчивый голос над ухом, — чувствуй. Внутреннее чутье, интуиция, называй как хочешь. Это чувство надо развивать. Может пригодиться, хотя надеюсь, что нет. Для чего ей это могло пригодиться, Тхуан не понимала, но в этот раз наперекор не шла. О таких вещах ей прежде не рассказывали, а потому попробовать было интересно, хотя Тхуан и сомневалась в своих силах: в кромешной тьме проще на угол небольшого столика напороться, чем кумихо найти. Первая попытка не увенчалась успехом. На улице было лето. Шуршание листвы от легкого ветра, сверчки и короткие ночи, отчего Ран надолго задерживаться у нее не мог. Птицы петь начинали задолго до рассвета. Мелодии их, красивые, радостные, отвлекали, а потому Тхуан больше запах лета чувствовала, чем присутствие Рана. Вторая и третья попытки тоже не задались, а после них еще с десяток. За все время этих глупых — несомненно, глупых и бесполезных — тренировок Тхуан еще ни разу не угадала, где именно стоял лис. Вариантов немного: право, лево, перед и зад — а все равно не выходило. Она так целую неделю тренировалась, каждый раз, когда Ли приходил. Для Тхуан это дело принципа было, как игра, в которой обязательно надо было выиграть. Каждый раз Тхуан представляла, как протягивает руку, чувствует грубую ткань одежды и победно показывает лису язык. Каждый раз Тхуан не везло. — Тяжёлый случай, — цокнул Ли Ран, когда девушка в очередной раз за воздух ухватилась. — И ничего не тяжёлый! Мне просто нужно больше времени. — И что мне, до рассвета с тобой сидеть? До рассвета какого именно года? — Я чувствую, ещё немного, и точно получится. — Чувствует она… Последняя попытка тебе, и домой пойду. И в этот раз Тхуан точно сосредоточилась. Отключила мозг, перестала прислушиваться к пению птиц и скучному, слишком правильному внутреннему голосу, который по иронии всегда называл неправильные ответы. Прислушалась к чувствам. Подумала о Ране. О том, какое тепло от него постоянно исходило и как приятно, по-родному, от него пахло. Сейчас Тхуан не чувствовала ни тепла, ни запахов — ничего не чувствовала — пока в один момент, поддавшись внезапному порыву, не развернулась резко вправо и не сделала один-единственный шаг вперед. Тхуан почувствовала и запах, и тепло. Должна была еще чувство победы испытать, но в тот момент его вытеснила до жути сковывающая неловкость. В этот раз она не воздух рукой схватила. В этот раз она со всей силы врезалась в чужую грудь. — Неплохо… — над ухом послышался неуверенный мужской голос. — Ты поддался? — прошептала она. — Зачем мне это? Было бы лучше, если бы ты не угадала и отстала наконец от меня с этими просьбами. У Тхуан в горле встрял ком, а сглатывать она не решалась — страшилась того, как громко он прозвучит в звенящей тишине комнаты. Тхуан боялась взгляд поднять, хотя и знала, что ничего там не увидит. Тхуан не могла сдвинуться с места, и чувство какой-то беспомощности, неуклюжести и стыда окатило с ног до головы. Дышала ему в грудь, застыв на месте, и вслушивалась в сердцебиение. Свое или чужое, понять не могла. Как отшутиться, пока что тоже не думала. Думала лишь о том, как глупо все получилось. А Ран вдруг по волосам ее потрепал и сказал: — Ладно, не такая уж ты и безнадежная. Топай спать, а я домой. Раз чуйка у тебя хорошая, наверное, чувствуешь, как сильно я спать хочу. Девушка кивнула. На негнущихся ногах сделала пару шагов назад и нахмурилась. Ни слова на прощание не сказала. Так и проводила силуэт в темноте суровым взглядом. А потом еще и подумала, что после этого странного случая Ран к ней точно больше не придет, чтобы с ума от неловкости не сойти. Однако Ран все же пришел спустя неделю. Пришел как ни в чем не бывало и непринужденно спросил, как дела. Ран, казалось, тому моменту никакого значения не придал и даже не вспоминал о нем. Глядя на кумихо, успокоилась и Тхуан. Возможно, надумала себе не пойми чего, вот и все. И тоже решила позабыть о произошедшем, хотя мысли об этом странном случае изредка все же всплывали в голове. Ран был хорошим другом — это слово по отношению к нему звучало странно даже в ее голове, особенно с учетом того, как они познакомились. Однако это была правда. Рану можно было поплакаться в жилетку, рассказать про противную бабку из ханока напротив, испытать на нем свое новое блюдо. С ним можно было болтать часами и запросто потерять счет времени. — Тебя в сон вовсю клонит, — сказал он ей теплой летней ночью, когда вдалеке небо стало самую малость светлее. Близился рассвет. — Нет, — она тряхнула головой и проморгалась. — Если я спать лягу, то ты уйдешь. — И что? — Не хочу, чтобы ты уходил. — А я не хочу, чтобы ты потом ходила по деревне и носом клевала. Упадешь в канаву и уснешь там. Кто ж тебя найдет потом? Тхуан нахмурилась. Посидела пару секунд молча, обдумала все и все же согласилась. Спать действительно хотелось очень сильно. Девушка коротко кивнула. — Но ты приходи, ясно? — категорично заявила она, когда Ран поднялся. Кумихо не ответил. Хохотнул лишь, помахал рукой на прощание и ушел. Стоило ему уйти, как Тхуан тут же провалилась в глубокий сон. Ей снилась темнота, та самая, из которой постоянно голос кумихо доносился. Даже во сне мелькали мысли о том, когда он придет в следующий раз. Даже во сне Тхуан думала о своем новом друге. В тот момент Тхуан совсем не думала о том, что после следующей их встречи видеться с ним она больше не захочет.