Rose Garden Dreams

pov: Люмин

Вот она… героиня Тейвата. Спасительница. Воительница, искупавшаяся в пороке. Патологическая любительница угождать другим. Раненная. Использованная… Смотрела на своё отражение и не стыдилась. Металлическая лампа со свечой внутри плохо освещала отделённую Люмин комнату, но того хватало, чтобы рассмотреть себя в мутном зеркале. В глазах отражался огонёк от пламени. Она мучительно прищурилась, сдерживая слёзы — так и сидела, скрестив ноги, на своей кровати. Занавески опущены. Люмин не видела Нилу и Кандакию с тех пор, как они одарили её отрешенными взглядами на входе в деревню Аару несколько дней назад. Никто и вовсе не приходил к ней после. Лгунья. Обманщица. Предательница. Мука, распущенная этой раной, лишь росла, точно все твари мира кусали и царапали сердце. Люмин отдавала тебе всё самое лучшее, свою бесконечную эмпатию. А сама лишь истекала кровью, проявляя беспримерную солдатскую храбрость. Было ли что-нибудь из этого правдой? Она была готова умереть за его грехи, но вместо этого лишь погибла внутри. Предвестнику место за решеткой, но он и не получит ни малейшего наказания.  Собственное тело охватило дрожью. В предрассветный час после бойни Люмин обнаружила себя в пустых купальнях. Она жёстко тёрла кожу мочалкой, словно стараясь стереть любое воспоминание о прикосновениях рук Чайльда. Вода была обжигающе горячей, но Путешественница не могла заставить себя вылезти. Ныне, не в силах сидеть дальше, Люмин резко встала и загашала по комнате, как зверь, загнанный в клетку. Каждое движение отдавалось пустым эхом в голове, пока она не подошла к кровати и с яростью скинула с неё подушки. Белые перышки разлетелись по комнате, кружась в воздухе. Взгляд остановился на глиняной вазе, стоящей на столе. В порыве ярости Путешественница схватила её и швырнула об пол. Ваза с глухим звоном разбилась, осколки разлетелись по пёстрым коврам. Люмин смотрела на сотворенное подобие хаоса, тяжело дыша, пока не ощутила, как злость начала угасать, сменяясь пустотой. Люмин медленно опустилась на колени и подобрала несколько крупных осколков дрожащими руками, не замечая ни порезов, не ощущая ни боли, ни горячей крови. Она просто хотела собрать хотя бы что-то из того, что было разрушено — словно так она могла бы собрать и себя. Перья, подобно снежным хлопьям, медленно кружили вокруг, оседая на пол, и на мгновение в комнате воцарилась тишина, словно мир затаил дыхание. Люмин чувствовала, что больше не выдержит — сдавливающее горло чувство одиночества и предательства становилось невыносимым. Мучительное напряжение тянуло её наружу, к свежему воздуху. Ей нужно было уйти, выйти из этих стен, из тени своих мыслей. Она встала, почти механически накинула потрепанный плащ и открыла дверь. Остывший воздух холодил кожу. Грудь полнилась скверным чувством от непривычной картины. В темноте деревни Аару улицы были пусты, а из окон более не доносился тёплый свет, большинство цветных витражей и вовсе выбиты. Тусклые звёзды слабо освещали путь, и свет луны касался кожи Путешественницы. Камни под ногами по обыкновению сухи, и по небу прямиком из-за стены Самуэль плыли тяжёлые облака. Люмин шла вдоль ущелья, не осознавая точно, куда направлялась. Она просто уходила — от своих мыслей, от воспоминаний, от боли, которая обвивала её сердце, подобно густым и колючим терниям. Собственные шаги едва слышны, когда тишину пронзил новый звук — шорох. Путешественница замедлилась, её пальцы сжались на плаще. Она оглянулась, чувствуя чужое присутствие. И в полумраке, едва различимая тень, некто стоял вдалеке. — Господин Карим? — Люмин остановилась.  — Чего не спится тебе, юная душа? — хранитель архива ступал вдоль стен потрепанного дома, гася огоньки в каждом подсвечнике, из-за чего Люмин последовала за ним. — Я бы хотела спросить совета. — собственный голос хрипел и срывался на шёпот от того, сколь сильно Люмин истерзала его в истериках, преследующих её по ночам. — У того, кто хорошо знаком с историей пустынных царств.  — Твоя нужда. Поведай, какой вопрос тревожит тебя. Так много вопросов, хотелось узнать абсолютно все, но Люмин понятия не имела, с чего начать. — За время своего путешествия по Сумеру я постоянно сталкивалась с историями о Властительнице Руккхадевате или Алом короле. — аккуратно сказала она. — Но практически ничего не слышала о Повелительнице Цветов.  — Отчего Джехт не спросишь? — старик тепло рассмеялся в хриплом голосе. Убирая дряхлую руку с фитиля очередной свечи, хранитель повернулся к Путешественнице. Легко было подметить улыбку в его уставших глазах. — Она как-никак её последовательница. — Боюсь, что обижу её своим незнанием. — ответила Люмин с тлеющей надеждой в голосе.  — Это страшная история. — он одними кончиками пальцев в невесомом, но отчего-то сильном жесте коснулся её рук. — И она практически так же стара, как и само время. Началась, поговаривают, с войны со Вторым Престолом, когда всех фей прокляли. Повелительница Цветов тоже была изгнана небесами. Но кому бы могла быть известна её подлинная история? — Среди народа тропической части Сумеру считается, что жителям пустыни. — собственные слова звучали твёрдо, однако в них скользили нотки сомнения. — Мы стараемся не переоценивать свои знания в подобной мере. — Карим пожал плечами. — Легенда гласит, что Повелительница семьдесят две ночи скиталась по бесплодным пустошам. — его голос почти не изменился — тихий, лишённый пристрастий, посечённый временем, но сильный в своих сказаниях. — Из её ран брали начало чистые источники, обращаясь в бескрайние потоки. Эти ручьи орошали сады, в которых росли синие, как ночь, водяные лилии. Эти цветы — матери джиннов. И Повелительница стала их госпожой в одном чудесном месте. Сад Пайридаэза. Оазис вечности. — Нилу говорила, что там, где она ступала, расцветали фиолетовые цветы.  — Да. — подтвердил Карим. — Их назвали падисарами. — И что случилось потом? После того, как трое богов заключили союз? — Поговаривают, что ​Дешрет, как и народ пустыни, начал восхищаться Пушпаватикой из-за её заботы и мягкости.​ В горькие дни, когда небо отвернулось от земли, Владычица Цветов осеняла смертных своей милостью, чтобы к ним вернулась радость и свобода. Она даровала грёзы изгнанникам, безумцам и глупцам, и в своих мечтаниях они вкусили чистую радость. Даже нищие, чей скарб состоял из одной чашки для подаяния, были опьянены чарами Повелительницы Цветов, покорены её красотой и неистощимой заботой. Дешрет тоже был очарован. Но по неизвестным причинам Алый король стал тем, кому пришлось оборвать её жизнь. Все джинны перешли под его властвование. Поговаривают, что именно он остановил время в чудесном саду Повелительницы, дабы бесконечный покой охранял её сон. — Карим медленно опустился на деревянную лавку. — Их часто называли луной и солнцем. А эти светила редко встречаются на небе. Очень редко. Нужна большая сила и выдержка, великая доля времени, чтобы это произошло. — Люмин согласно кивнула. — Кто знает, чем руководствовались летописцы тех времён, используя такую метафору. Может, это то, что нас объединяет — жителя тропического леса, пустынника, человека у власти и даже богов? Мы все понимаем, что великая сила способна сотворить то, что на первый взгляд кажется невозможным. — Великая сила всегда приходит с великой ценой. — задумчиво ответила Люмин. — Мы все видели воспоминания Германубиса, и каждый из нас понимает, что безумие Короля сделало со страной песков. Он стремился к вечности, к незыблемому величию, но что в итоге? — она глубоко вздохнула, её взгляд стал тяжелее. — «Вечность» — это в конечном счёте ложь. Не бывает вечной силы, не бывает вечной власти. Всё разрушается, как те песчаные дворцы, что построены на зыбкой почве. — Люмин на мгновение замолкла, подбирая слова. — Хмельной дурман обращает воспоминания в разбитые мечты. Мы видим это снова и снова. Дешрет хотел обрушить троны богов, но грандиозные амбиции обернулись катастрофой. — Знаешь, в чём проблема? — Карим устало вздохнул. — История имеет свойство повторяться. Столько всего утеряно с тех времён. Кто знает, на какие ошибки и стар и млад совершит повторно. А игры с древними богами, пусть даже мертвыми — дрянная затея, и думы о том, что их возможно обыграть — безумие воплоти. Я вижу, юная душа, у тебя воистину горделивый ум. Бойся, чтобы ему наперекор не пошло сердце. — Стоит ли надеяться на счастливый конец в таком случае?  Карим долго смотрел ей в глаза, словно там написан финал, а после произнес печально: — Надежда — единственное, что остается. Этот мир ужасал в своей сути и без присутствия монстров. Но чем он виделся теперь? Землёй чудовищ и мучеников. Или разговоры шли об одних и тех же? Каждый герой когда-нибудь ломал жизни. А каждый злодей — когда-то их спасал. Правда была лишь в том, что что между добром и злом не существовало грани.  Люмин развернулась спиной к домам в осознании истин, которых не желала. Они стали ей одним из жестоких даров чужой щедрости. Чего-то древнего, что не должно было ей принадлежать. Повелительница Цветов и Алый король… Две части целого — половины одного. Бесконечно схожие и в одинаковой мере далёкие друг от друга. Преследующие, сменяющие...  Желающие один другого и рвущие прочь.

***

Ступать на мост отчего-то сделалось боязно, хоть и Люмин осознала таящийся внутри страх, лишь сделав шаг на неровную поверхность из потемневших досок над ущельем. Забавная получится смерть, если он обрушится прямо у Люмин под ногами. Слишком много эмоций, они запутаны и противоречивы, они закипали внутри, словно в котле. Их слишком много, чтобы разбираться самостоятельно. И невыносимо много, чтобы прятаться. Люмин была вынуждена признать, что просто хотела, чтобы кто-то знал. Хотелось поговорить. Хотелось попытаться выразить словами то, как последние события изменили её. Сначала пришлось много думать о Паймон. Действительно задуматься. Она её лучшая подруга, что никогда не осудит. Но феечка слишком презирала Фатуи. Люмин не желала разбивать ей сердце, хоть и собственное трещало по швам.  Когда Люмин переступила порог, и гул голосов, который минуту назад ещё наполнял просторную гостиную, постепенно стих. Все обернулись в её сторону, замолкнув на полуслове. Кандакия поджала губы, Нилу и вовсе потерялась, пока Дэхья и Джехт приглядывались ко всем. Пожалуй, Люмин заслужила пару-тройку злых слов от этих людей, но в действительности она на них даже не смотрела. — Привет… — Путешественница силилась поднять голову, чтобы сыскать силу хотя бы в собственных словах. — Я могу поговорить с Паймон? Тишина в комнате сделалась более осязаемой. Дэхья и Джехт обменялись друг с другом быстрыми, нечитаемыми взглядами. Кандакия, скрестив руки на груди, приподняла бровь, явно не ожидая подобного ночного визита. Только Нилу поджала губы, глядя куда-то в сторону, избегая взглядов остальных, лазурные глаза слегка затуманены. Паймон первой нарушила молчание, её голос был тихим, но в нём не было ни осуждения, ни упрёка — только усталость и тревога. — Люмин.. — начала она, смирив Путешественницу долгим, тяжелым выражением. — Конечно. Пойдём. Когда они вышли на улицу, ночной воздух оказался по-прежнему тёплым, обволакивающим. Люмин остановилась на мгновение, ощущая, как уходящее тепло земли проходило сквозь подошвы сапогов, и глубоко вдохнула. Она даже не знала, с чего начать.  — Я не имела намерения тебя тревожить. — наконец прошептала Путешественница, глядя в темноту.  — Тревожить? — тихо повторила феечка, затем покачала головой. — Ты бы больше тревожила, если бы и дальше молчала. Паймон же видит, что с тобой что-то происходит. Мы все видим. — Обещай, что ты поймешь. — с трудом проговорила Люмин, когда они миновали мост и оказались подле дома деревенского старосты. — Пожалуйста. — Объясни, что происходит. — Паймон остановилась, нахмурившись. — Ты несколько дней просидела взаперти.  — Мне жаль. — произнесла Люмин, глядя в глаза Паймон. Но в голосе более нет былой бравады. — Я бездновская лгунья.  — Люмин, ты пугаешь Паймон. Путешественница почувствовала, как замершая тишина, наступившая после слов феечки, тянула её плечи к земле.  — Пообещай, что не возненавидишь меня.  — Чайльд? — спросила Паймон, но то более походило на утверждение. — Чайльд. — Люмин до боли закусила нижнюю губу. — Меня не учили держаться от бед подальше, помнишь? — Паймон глубоко оскорблена! — возгласила феечка, отчего внезапно захотелось рассмеяться. — Чего ради были все слова? Если ты расскажешь всё, Паймон выслушает тебя. Если ты скажешь, что всё-таки не желаешь этого, мы что-то, мы… — Не стоит. Я…  — Выбрала держаться к врагу особенно близко. — закончила за неё Паймон. — Видят Архонты, это мой особый талант. — горделиво пожимая плечами, храбрилась Люмин, хоть и сглотнула тяжело. — Притягивать людей, которые желают слишком много. И Люмин, желая обессилено рухнуть всем телом на землю, невольно задалась вопросом. Что делать, когда в войне играешь против своего сердца? — Паймон всё пойдет за тобой, куда бы этот путь нас не привел. Люмин улыбнулась. Может, она и растеряла собственную суть, но Паймон всегда оставалась собой.  — Боюсь, в конце нашей дороги бушуют жестокость и тьма. — шепотом возразила Путешественница.  — Паймон поможет. Люмин кивнула. — Всё произошедшее трудно объяснить. Я чувствую себя изменщицей. Когда источник Увядания показал моменты из прошлого Чайльда, во мне нечто сломалось. Я впервые задумалась, что он как я — человек, поневоле оказавшийся в кошмаре, где надо было каким-то образом выживать. Точно как я. Мы — мы так похожи, и от того тошно. И Чайльд просто… он сидел там, успокаивал моих внутренних демонов, хоть своих бесконечное множество. Вся эта горечь, и скорбь, и гнев, и борьба. В тот час, когда мы оказались в гробнице царя Дешрета, Чайльд поцеловал меня, и это стерло всё мои надежды на спасение в прах. — Люмин горько усмехнулась. Эти чувства её выжгут, истязая суровым не знающим милосердия алым пламенем. — Мерзавец… Мои мысли были такими невозможно громкими, запертыми в голове, я ругалась, отрицала и спорила с собой, но сердце уступило первым. «Был ли ты намеренно послан той, кто так сильно желает мне смерти?» — спрашивала она себя. Слишком часто за последние дни.  — Что того хуже, мне нравилось всё это… — Люмин неуверенно поджала губы, не ведая, как правильнее рассудить дальше, и стоило ли вовсе. — Наверное? Я не знаю, Паймон. Я совершенно ничего не знаю. — прикрывая глаза, она глубоко вздохнула, веля себе умолкнуть и не уступать дурному сердцу, что гулко билось в груди. — Мне неясно, ошибаюсь ли я, понимаю нечто неправильно, или причиняю вокруг людям боль, но я более не чувствую себя нормальной, когда я не с ним. С тем взглядом… Как могло так получиться, что человек, которого мне дóлжно безоговорочно ненавидеть — единственный, кому я хочу позволять прикасаться к себе? — То, как ты говоришь о нём... Звучит так, будто ты зашла очень далеко, Люмин. Рано или поздно путь приведет нас в земли Ледяной Императрицы, и тогда придется идти наперекор сердцу. Ты бы смогла? — У меня нет ответа. — вздохнув, Люмин присела на ступень. — И будто мне стоит благодарить богов или ещё какие-либо неизвестные высшие силы, что всё закончилось, но ощущение, словно меня пережевала, а затем выплюнула стая волков. Люмин оглядела окрестности. Паймон убирала волосы, упавшие подруге на лицо в неком трепетном жесте. Собственный взгляд остановился на невысокой фигуре Нилу, спешно пересекающей ущелье в их сторону.  — Прошу прощения. — извинилась Нилу со свойственной для неё осторожностью, бегло посматривая на Люмин. — Я… я хотела убедиться, всё ли в порядке. Ком встал в горле, когда в очередной раз Люмин силилась соврать. Забава жизни. В один день сильная воительница, что самим богам вызов бросала, в другой — никчёмная, использованная девчонка, которая с трудом находила слова. Сколь много Путешественница не пыталась отыскать оправдания своим действиям, эти уловки только усугубляли внутреннюю пустоту.  — Он всё же ушёл. — прошептала Нилу в тех словах, от которых Люмин снова захотелось разреветься. — Мне жаль.  — Скатертью дорога. — резко вырвалось у Люмин. Ей не дóлжно быть уязвимой. Нельзя, нет. — Откуда ты знаешь? — Дендро Архонта ради, думаешь, Дэхья на этот счёт просто так в купальнях шутила? — Нилу осеклась в словах. — Прости… «Неужели всё было настолько очевидно?» — Не думала, что так заметно.  Нилу опустилась, крепко обнимая Путешественницу. — Я чувствую себя ужасно за всё то, что сотворила. — прошептала Люмин и думала, что должна усмехнуться, но забава её грудь не посетила. По телу разлита тоска и боль, что накоплена днями, если на деле не неделями. — Мне стоило слушать распоряжение Сайно.  — Не важно, что хотел Сайно. — отрезала танцовщица, отстраняясь, но всё ещё придерживая Люмин за плечи. — Аль-Хайтам мог повести себя немного резко, но никто из них подлинно не злится. Ты спасала жизни жителей Аару. И была всё время так добра к нам. Сумерцы — не ваш с Паймон народ, но вы предложили помощь. — Нилу склонила голову на бок. — Когда новость о появлении искательницы приключений, что владеет элементами без Глаза Бога, добралась до города Сумеру, твой образ казался мне слишком чудесным. Я представляла себе сказочную воительницу. Героиню из книжек. Но я рада видеть, что ошибалась. Герои слишком быстро ломаются и не умеют выживать. — Почему ты здесь? Обстоятельства изменились, но я полагала, ты хотела вернуться в город Сумеру как можно скорее? — забыть о подобных ужасающих намерениях не получалось. — Желала. — хмыкнула танцовщица безразлично. — И после моего «побега» мудрецы захотят помахать мной перед вашими лицами. Подобно трофею. — Что приключилось там с тобой? — спросила Паймон. — Много вещей. Слишком много. — Нилу глубоко вздохнула, вложив ладонь Люмин в свою. — Моя семья родом из гавани Вейда. Деревенька маленькая, но оттуда открывается потрясающий вид на водопады, которые берут свое начало в Великом озере Фонтейна. Природа танца и искусств всегда казалась мне неуязвимой — величайшим достоянием, которым мне хотелось делиться в городе Сумеру. Но когда мудрецы не знают чести и не следуют правилам, полагаю, это многое меняет. Первое время я выступала на улицах, а затем меня заметили люди из Академии. И тогда началась бездна сущая… Я столько раз была под ними, что… Мама говорила, это прекрасно, когда два человека любят друг друга. Я всегда была вдохновлена тем, что делили они с отцом. — с трудом можно было не заметить, что Нилу не теряла в речи, она говорила так же аристократично, как и аль-Хайтам и Сайно, что пол жизни провели подле кладезя мудрости. Пусть и ни одно слово не наделено хоть малым чувством. Чужие лазурные глаза под стать тому пусты. — Иногда я гадаю, лгала ли моя мать. Когда я видела её в последний раз, я даже не целовала мужчину, хотя за мной многие ухаживали. А когда всё произошло, мудрецы даже не позволяли мне вознести молитву Малой Властительнице Кусанали. Я так плакала в те дни. Надо мной могли надругаться хоть десяток раз, но я не переставала думать о том, что в заточении не только я, но и она тоже. После тех дней… Ничего не было, как прежде. Я благодарна Зубаиру, что он забрал меня в театр, хоть многие в Академии до сих пор называют меня, кхм... разными грязными словами.  — Боги, Нилу, мне так жаль. — Люмин уступила дрожи. У Нилу приятный и прекрасный голос, но изреченные слова болезненно свивались на шее, настолько они мучительны. — Мне так ужасно жаль, что тебе пришлось пережить подобное. Мы должны предпринять что-нибудь, я обязана помочь Властительнице Кусанали, иначе те уроды так и останутся безнаказанными, я… — Не нужно. Самой большой ошибкой для мудрецов стало то, что они оставили меня в живых. И я победила в тот день, когда окрепла их вера в то, что им удалось меня сломать. Я портила им всё своим «жалким театром», подрывала авторитет Академии в глазах жителей Большого Базара и порчу до сих пор. А что касается тебя, не мне это говорить, но… — глубоко вдыхая и смаргивая подступившие слёзы, Люмин улыбнулась, замечая, как Нилу на секунду замолчала и спрятала глаза. — Вы с Чайльдом прекрасно смотрелись рядом. Мне не довелось узнать это чувство лично, как и странствовать с вами по пустыне, но я доверяю словам Дэхьи. Я видела ваши с Чайльдом взгляды. То, как он был готов разорвать аль-Хайтама, когда тот почти начал обвинять тебя, и тем более, когда наёмники начали сквернословить в твою сторону. Джехт рассказывала, как ты постоянно обменивались с ним колкостями, но это было более, чем просто слова. А потом она случайно заметила, как Чайльд пришел к тебе ночью, когда тебе выпала очередь дежурить. Столь простые, казалось бы, вещи, но они значат много. — Путешественница вдруг ощутила, как горячие слезы всё же предательски покатились по щекам. Она быстро провела тыльной стороной свободной ладони по лицу, но это не принесло желанного облегчения. В груди нечто сжалось ещё сильнее. — Я не верю, что притворявшийся человек мог бы такое сделать. Даже я, будучи танцовщицей и актрисой, не могу создать на сцене луну или солнце, а лишь подражать их свету с помощью движений, передавая яркие лучи или серебряный блеск. Люмин прикусила губу, чувствуя, как тяжесть слов Нилу тянула вниз, оставляя привкус горечи. И вдруг подумала, людям свойственно неправильно понимать отмщение, потому что это не об одной лишь крови и противостояниях, не о беспрерывных ударах и шагах назад... Это и о надежде. О вере в силу, способную восстать даже после потерь.  — Идем. — тихо сказала Нилу, поднимаясь с лестницы. Она аккуратно взяла Люмин под руку с одной стороны, а Паймон подхватила с другой. Они медленно поднялись по ступеням и зашли в дом старосты. Тёплый свет от ламп озарял коридоры, и шаги глухо раздавались в тишине. Нилу, сдержанно улыбнувшись, прошла на кухню и, подняв один из глиняных кувшинов на полках, разлила непонятный напиток по кубкам — бордовый, тёмный, непроницаемый — а затем притянула его Путешественнице.  Люмин долго смотрела в кубок, запутанная в собственных эмоциях — растерянная и злая одновременно. Напиток смотрел на неё в ответ, и впервые в жизни Люмин находила нечто с настолько высоким содержанием алкоголя невероятно привлекательным. Сделала щедрый глоток. Поморщилась, когда обожглось. Остро. Горько.  — Дэхья бы утвердила, что это вернёт тебя к жизни. — заверила Нилу. — Что это? — Переводится как «вода Аару». — Нилу присела на соседний диван. — Крепкая настойка из красноплодника. Осторожнее, быстрее тебя опьянит только «Огненная вода» из Снежной.  Вино из красноплодника, пирог, настойка — да это просто чудо-фрукт.  — Спасибо. — пробормотала Люмин, уже поднося кубок для второго глотка.  Чувствуя себя проигравшей в некой азартной игре. Каковы были шансы?

***

pov: Чайльд 

Дома Тарталья часто лежал на льду, слушая его треск. По утрам. На холоде, когда сугробы утягивали по колено, а верхушки высоких сосен упирались в подёрнутое морозной дымкой небо. Студёная гладь сковывала воды близлежащего озера настолько крепко, что та не раскалывалась от топота и шагов. И тихо. Мороз пробирался под одежду, проникая в кожу, но Аякс продолжал лежать, слушая, как трещины в замёрзшей воде говорили — язык древен и почти пугающий, как и сама вечная зима. Верилось, то была подлинная милость морозов и Её Величества Царицы для каждого в Снежной. Ещё он часто вспоминал отчий дом. Слишком часто после победой над источником Увядания. Первое время после пребывания в Бездне маленький Аякс был лишен сна и часто пребывал на дозе качественного обезболивающего после нескончаемых драк. Пока, в результате одной из них, не случился весьма занятный инцидент… Чайльд слишком хорошо помнил, как той долгой зимней ночью мать резко вздрогнула, её лицо посерело, когда она задохнулась от ужаса. — Ты клялся, что у тебя всё под контролем. — Так оно и было. — хмыкнул Аякс, нахмурившись. — Ты чуть не убил соседского мальчика — это было по плану?! — тихо плакала женщина, спрятав лицо в ладонях. Она вздохнула, когда на плечо легла мужская рука. — Как это произошло?! Какая служба? — Если жёсткая военная дисциплина поубавит его гордыню… — раздался спокойный голос отца.  — Гордыню? — мать вскочила. Её губы сухи и искусаны, а цвет кожи неестественно болезненный. — Едва не дошло до убийства в той драке! Это не мой сын! Наш сын никогда бы так не поступил… Аякс оглядел её лицо, обращая внимание на все детали, которые и так знал наизусть: рыжие волосы и острые скулы, голубые глаза, пухлые губы и мягкую линию челюсти, бледную кожу шеи, исчезавшую под воротником расшитой красными нитями рубахи. Ныне все черты казались невероятно чуждыми. — Пусть он уйдёт.  Его мать… она никогда не была сильной. Она чуть не умерла, когда осознала, что Бездна уничтожила одного из её сыновей и оставила лишь оболочку, и так не оправилась от этого. После этого она стала хрупкой. Отец Чайльда всегда говорил, что им дóлжно заботиться о ней. Он заставлял Аякса клясться снова и снова по мере того, как становился старше, что он всегда будет заботиться о ней. Чайльд твёрдо думал, что потеряет её. Даже после рождения Тевкра он долгое время не был уверен, что мать оправится. Бездна сделала из Аякса личною пыточную. Место, где сгущалось всё самое тёмное, уродливое, о чём только мог помыслить человек. Даже элемент, обладающий чудесной силой, Бездна затягивала и видоизменяла, превращая в орудие воли глубин. И, к несчастью для планов отца, в продвижении по службе Чайльд оказался более быстрым и решительным, чем он ожидал. «Быть может, сейчас в Снежной идёт снег…» Ныне воздух в долине Дахри был насыщен резкими нотами остывшего песка, высохших трав и металла. Трудно было не заметить, как он изменился, как щедро опорочен. Ветер тянул запах костра — явный признак недавнего ночного пламени, всё ещё достаточно сильного, чтобы его уловить в предрассветный свежести. Даже крики стервятников, обычно раздающиеся вдалеке, теперь утихли. Подойдя ближе, перед взором наконец-то лагерь. Шатры были расставлены в порядке, подле них дежкрили патрульные. Поздний час оставлял в состоянии покоя, если не считать силуэта огромного Голема Руин, чьи очертания можно было различить даже в густой темноте. — Господин Чайльд, — один из застрельщиков спешно поклонился. — Вас ожидают.  Его ждали. Он ждал. Знал, что придёт.  Внутри просторного шатра от нынешнего присутствия Дотторе даже воздух стал тяжелее, словно пропитанный силой множества ударов молний. Его синие, блестящие в серебристых линиях одежды крепко застёгнуты, а вид знакомо коварный. — Дорогой коллега, сколько лет, сколько зим. — протянул Дотторе с тошным мечтательным выражением. — С тех пор, как мы виделись на похоронах Лоефальтер, прошло немало времени, не так ли? — Могу предположить, что ты явился за азолитом или очередной железякой с Голема Руин. — Чайльд положил обе руки на стол, уповая на то, что голос звучал твёрдо. Потому что не существовало более иной нити, что связывала бы два мира вместе. — Изначально. Но, Чайльд, недавно мне доложили, что ты неплохо поработал в другой сфере. Хотя мне думалось, будто я неплохо справлялся сам. Но раз ты настаиваешь… ты можешь мне кое в чём подсобить. Мне хватает подданных. Но мне нужен человек, который знает наших общих врагов. Чайльд опустил голову к столу, припомнив, какая участь постигала изменщиков. Плаха. Реже — подневольный пожизненный труд. Изуверы. Отступники. Предатели. Стоило заучить с малых лет, что всякие просчёты имели свою цену.