Rose Garden Dreams

pov: Люмин

Люмин казалось, будто она снова в одном из своих снов — мешающих понятия прекрасного и истинно жуткого. Глаза щипало множеством расплывающихся ярких пятен вокруг. Голову от того сводило болезненными пульсациями, что не позволяли сосредоточиться. То уже становилось неприятным обычаем. Верилось, тишина стала звенящей. Бесконечные ветви Ирминсуля светились лиловым, рассыпаясь в переливы и искры розового, воспоминания пульсировали и шепталась внутри него. От первого века создания этого беспощадного мира до нынешнего… Они хранили больше, чем Люмин могла себе помыслить. Те ветви проникали в самые глубокие углы Тейвата. Они самые надёжные рассказчики и верные без меры. «Разгадай … мои загадки, что занимают мой ум долгими ночами, и я дам тебе в награду и эти специи, и золото, и драгоценные камни…» «Твоя мудрость воистину превосходит любые легенды. Благословлена твоя родня, удачлив твой народ, ведь им позволено быть рядом с тобой и внимать твоим наставлениям.» — И вновь мы встретились.  Люмин обернулась на голос осторожно, словно человек пред ней в любое мгновение мог исчезнуть, и не пыталась искать границы чужой силы. Путешественница обнаружила в себе дурное чувство, словно каждая деталь в лице напротив норовила её очаровать своей бесконечной красотой. Ткань чужих одежд бела, в лучах рассыпалась на голубые и пурпурные переливы и исходила золотым блеском. Люмин видела за зелёными радужками мудрость в глазах, различала в иных небольших жестах. Ведь она… — Руккхадевата.  — Точнее, лишь один из тех немногих осколков от моей истинной сути. — Путешественница заметно уступала Властительнице в росте, но улыбнулась с вызовом. На неё смотрели, как на безделицу под ногами, но Люмин знала богов, и они её не пугали. — Воспоминание. «Воспоминание». — слово эхом отразилось в собственном сознании. Что есть воспоминание? Частица прошлого, пленённая среди течения сил Древа в основе, но больше не имеющая силы изменить будущее. Люмин закусила губу, чувствуя всю тяжесть присутствия Руккхадеваты, но не позволяя этому ощущению подавить себя. Да, она была лишь маленькой чужеродной частичкой в этом мире, ныне смертной, странницей в мире богов и сил, которые ныне намного превосходили собственные возможности. Но Путешественница давно поняла — боги не столь непогрешимы, какими казались. Они — такие же пленники своих решений, своих желаний, своих ошибок. Люмин это видела на каждом шагу пути, встречая останки падших божеств и разрушенные царства. И пусть перед ней сейчас предстала тень былого могущества Руккхадеваты, Люмин знала, что сила — это не гарантия правоты. — Не знаю, ответишь ли ты на вопросы, что долгое время терзают меня, не давая покоя? — собственный голос разносился по воздуху ранее неведомыми оттенками, что к самой первобытной истине взывали.  — У нас мало времени. — покачала головой Властительница в каком-то оценивающем жесте. — Твоя связь с Древом и видения слишком хаотичны.  — Три вопроса. — без лишней радости утвердила Люмин. Властительница кивнула, усмехнувшись. И жест этот обратился неясным предостережением, отчего ядовитое чувство разлилось по телу подобно скверне, что расползалась по венам чёрной кровью. Хотела бы Люмин понимать язык древности. Не тот, что можно услышать. А то таинства, что скрыты в этих нечеловеческих глазах.  —Я видела, как ты пришла к Алому королю в день перед тем, как между пустыней и тропическими лесами появилась стена Самиэль… Набу Маликата. — Люмин замолчала, будто пробуя настоящее имя Повелительницы Цветов на вкус. — Ты сказала, будто запретные знания потребовали от неё некой платы? — Мне неизвестно, сколько времени в мире минуло с момента, когда я впервые увидела её. — разъяснила Властительница, более рассуждая в слух чередой ушедших в века мыслей. — Фею, созданную в самом начале начал… Она отправилась в божественные земли, чтобы испытать мою мудрость и даровать своему дикому народу милосердие и радость. Никогда ещё не доводилось мне лицезреть такой красоты и изящества. Пушпаватику окружали бесчисленные служанки, слуги и свита в одеждах из тонкого льна и невиданных тканей. Тогда и зародилась былая дружба. И последствием ей были более глубокие познания силы, чем я когда-либо могла себе представить. А аль-Ахмар, разумеется, знал, что принял в стремлении бросить вызов всему миру, чтобы ему были покорны все моря и горы. Сказочно красив, умён и силён в той мере, которую никто не понимал. — Дешрет был окружен никому больше неизвестными таинствами, кто бы отказался их познать… — пробормотала Люмин. Конечно, Руккхадевата говорила загадками не более простыми чем повстречались ранее. — Жрец посвятил остаток жизни охране одного из семи столпов Царя. Но дело в том, что находилось внутри, ведь так? — Мне это неизвестно. Германубис… зная его повадки — вероятно. Но то случилось после моей смерти, — Руккхадевата слегка прищурила глаза, словно стараясь вспомнить нечто важное, и мягко провела рукой вдоль одной из светящихся ветвей Ирминсуля. Слабое сияние обволакивало её пальцы, отражаясь тусклым золотом на тканях её одежды. — Я лишь малая часть, дитя, к которой тебя привел собственный Дендро элемент. Без полного доступа Буэр к Ирминсулю я не могу поведать более.  Люмин стиснула зубы, чувствуя, как внутри поднималась досада от очередного фрагментарного ответа. Она сделала шаг вперёд, пытаясь поймать свет, исходящий от ветвей, но холод лиловых лучей показался далёким и недоступным. Мир Ирминсуля по-прежнему загадочен и труднопостигаем. — Кто ответственен за проблемы в Древе? — собственный голос стал твёрже. Властительница вздохнула, её взгляд скользнул в сторону. — Могущество. — Руккхадевата неспешно ступила ближе, обходя чужую фигуру и отбивая одно понятие за другим. — Страсть. Любовь. — Тогда избежать падения практически невозможно. — выговорила Люмин простой истиной. — Если страсть и любовь так тесно переплетены с тем, что разрушает.   — Верно, никто не может избежать падения. — Руккхадевата улыбнулась, теперь выражение её глаз глубокое — почти нечитаемое. Были ли в том восхищение или довольство? — Мы все с невероятной скоростью несёмся вниз, дитя. Вопрос в том, что ты предпримешь, когда окажешься на дне.

***

Когда сознание постепенно возвращалось, Люмин казалось, будто собственное тело пронзали тысячи осколков льда, пока в нос острыми мотивами забивалась морозная прохлада, нотки океана, развеянные среди ночи... Она отчетливо чувствовала этот запах. Чувствовала раньше, чем успела открыть глаза. Звуки собрались в связный поток. Где-то за фигурой Чайльда слышались обеспокоенные голоса, за тенью видений и бессвязным шумом не удавалось разобрать речи, но топот доносился до ушей отчетливо. Путешественница утёрла ладонью пот со лба и убрала назад волосы, но они вновь свалились на лицо. — Удобно… — прохрипела Люмин в невольной нужде рассмеяться. Ощущение, будто её уронили с высоты десяти метров головой вниз. — Как там говорят? Друзей надо держать близко, а врагов — ещё ближе… — потому что её голова при всех лежала на коленях Чайльда, и он придерживал ту своей ладонью — она отчётливо чувствовала кожу перчаток. — Радуйся, что я держу тебя рядом, а не за дурака.  — Снежная королева. — усмехнулся Предвестник. И встретить его взгляд — тёмно-синие зрачки заворожили. Неожиданно заставили подумать о том, насколько они красивы — и это последняя вещь, о которой Люмин ныне дóлжно размышлять.  — Ты на коленях. — И кто из нас лишился сознания, милая леди? — Тарталья поднял медные брови. Невозможный. Непереносимый. И виделось некое довольство в его нечеловеческих глазах, что являлось блеском недосягаемых глубин. Воистину проклятый взгляд. И сколь же низко они оба пали. Каждый в собственных принципах, идеалах и боли. — Или решила просто полежать у меня на коленях? — Ещё чего. — одними губами прошептала Люмин. Предвестник покинул её близость, стоило Паймон, Дэхье и Джехт окружить их. На языке валялись оправдания, но Люмин изо всех сил старалась сдержать своё слово. — Унутовы яйца, о чём ты думала вообще? — в бранных словах легко узнать Джехт.  — Люмин! Люмин? — в неутихающей тревоге заговорила Дэхья. — Она вообще в сознании? — Дайте воды, сейчас! — приказным тоном провозгласила Паймон. — Всё в порядке, у неё было видение.  Люмин сделала один глоток. Больше не смела в знании, насколько ограничена вода и сколь долог обратный путь.  — Кто такой Германубис? — спросила она, опустив взгляд на свои руки, что едва заметно дрожали от усталости. — Ты посмотри на неё! — выругалась Паймон, сталкиваясь с очередным порывом чужого упрямства, но на ноги встать помогла. — Знания на знания, Путешественница. — в неудовольствии Джехт скривила губы. Вряд ли тем было недоверие, однако эта эмоция в глазах дитя Танит нова.  — Джехт. — Карим в плавном движение поднял ладонь, осаждая юношеский порыв. Путешественница взглянула на Хранителя с благодарностью. — Я видела Ирминсуль. — произнесла Люмин, собравшись с мыслями. — И слышала нечто о принцессе, что некогда явилась в божественные земли, чтобы испытать мудрость Руккхадеваты.  — Присядем. — со свойственным спокойствием произнес Карим. — Вас ожидает ещё одна длинная история. Все послушно устроились. И Хранитель поведал им о тех временах, когда великое царство и его славные города ещё не были погребены в песках. У Алого короля было семеро мудрецов. Царь Овец — наместник — был главным из семи мудрецов, советник всех советников. Святой Бенну, подобный великий птице, что стремилась ввысь к солнцу, был душой короля. Святая Шесепанх — львица с головой человека, воля царя. Аль-Апеп, никогда не причислявший себя к семи мудрецам. Царь крокодилов, наблюдающий за водой в оазисах. Царь Ибисов, кто всё время за мудростью и знаниями гонялся, и, конечно, Германубис. Последний из семи мудрецов, главный среди жрецов Дешрета. И воин, и мыслитель, и алхимик… После смерти Алого короля с целью сохранения знаний золотой эпохи Германубис основал в одном из столпов подле города Тулайтулла организацию — Храм Молчания. Владыке Гюрабада не нравилось, что в Тулайтулле скрыта такая мощь, поэтому он приказал отдать Храм Молчания ему. Из-за этого началась война, где против Храма Молчания сражался Гюрабад и подкупленная аристократия Тулайтуллы, а позже и вся пустыня, канувшая в бедствие… — Что случилось с Храмом? — спросила Люмин, когда Карим умолк.  — Исчез без единого следа. И кто бы его в той проклятой земле не пытался найти, лишь неисполнимыми остаются те желания. — Но почему Германубис принял решение оставить воспоминание здесь? — удивилась Паймон. — Не проще, если бы люди знали правду?  — В воспоминаниях он сказал, будто в Храме Молчания сохранился последний осколок того, что они именовали духом величия. — отозвалась Джехт, рассматривая уходящие в темноту своды над их головами. Свет, исходивший от дерева подле могилы, играл на её загорелой коже лиловыми лучами. — Та сила, что использовал король, стирала все истории о нас. Она сжигала каждое имя, уничтожала веру, науку и литературу, извела из памяти людей. Она погребла под землёй и пеплом наш язык и бесконечные цветущие культуры и оазисы. — дитя Танит пожала плечами с горечью смирения. — Неизвестно, что могло произойти, если бы подобное попало в неправильные руки. Люмин поджала губы. Верно, могуществу царства Дешрета не было равных — но именно из-за чужого желания подчинить скверну оно обратилось в пыль. Запретные знания не просто извели некогда великую цивилизацию — они стёрли само понимание. Истории, веками передававшиеся из уст в уста, исчезли, словно их никогда и не носила эта истерзанная земля. Джехт знала и понимала это лучше многих. Она боролась за право ходить, не боясь ступающей по пятам смерти, и старания людей страны золотых песков не были напрасны до тех пор, пока жив хотя бы один из них. Многие пустынники читали стихи, пели песни, рассказывали легенды, молились  — показывали напасти, что всё ещё живы. Живы и не сломлены.  — Не печалься, Путешественница. — отозвалась Джехт, заметив выражение лица Люмин. — Теперь только мы решаем, встретят ли люди вокруг вас следующий рассвет. Только мы пишем эту историю. Историю о веках сопротивления, борьбы и жертв, которые никогда не будут напрасны. Потому что наши отцы и матери, наши предки, и многие люди до них сражались за одну цель. — её слова звучали клятвой, древней и священной, переданной из поколения в поколение. — Дешрет оставил после себя лишь груду камней и механизмы, что давно вышли из строя. Но правителей без королев не бывает. И её сила велика.

***

В тот час, когда у аль-Хайтама и Сайно получилось найти выход из гробницы, солнечный диск практически опустился за линию горизонта, окрашивая пески в тёплые оттенки красного и оранжевого. Длинные тени дюн растянулись и замерли в тишине. Воздух остыл, и вместе с вечерней прохладой пришло приятное ощущение уединенности, почти неосязаемой тишины. Джехт и Дэхья собрали сухие ветки, и вскоре костёр вспыхнул яркими языками пламени. Остальные, усталые, но с довольством, уселись вокруг на принесённые коряги, образуя тесный круг. Они обменивались тихими разговорами, чувствуя себя в безопасности рядом с теплом. С ночным небом, усыпанным мириадами звезд, и тихим шепотом ветра. За ужином Люмин вела себя как привидение. Практически не ела. Потрясение то или разочарование, она чувствовала себя на редкость погано. Паймон явно чувствовала, что нечто не так, но она достаточно умна и добра, чтобы не привлекать к этому внимание. Путешественница задавалась вопросом о том, сможет ли она когда-нибудь прекратить лгать всем. Логическая часть её мозга советовала не притворяться, что у неё нет выбора. Всё же бывших студентов Академии не бывало. Остальные мысли заняты обдумыванием каждого момента, проведённого в тех забытых богами местах. В попытках сделать выводы. Каким должен быть их следующий шаг? Почему видение о Руккхадевате явилось к ней, и что Властительница тем хотела сказать? Предыдущий Дендро Архонт упомянула опасности и хаос, и то заставляло задуматься: а стоило ли искать ответы дальше? Не приведёт ли это к новым жертвам и ещё большему разрушению? Но древние знания, потерянные цивилизации, сломанные мечты — всё ныне указывало на нечто большее, к истокам мироздания, к силам, которые могли помочь освободить Нахиду, разъяснить место Люмин в мире и отыскать брата. — … ну и тогда мы сцепились с тем красным стервятником. — Джехт ленно откинулась назад, вытянув ноги и сцепив руки на затылке. — Безднова птица повалила меня так, что я думала, мол, волосы все повыдергает. Не знаю, чтобы делала, если Матриарх Бабель узнала бы о настолько никчемной схватке. Взаправду предвестники беды.  — Лишь потому, что они питаются мертвечиной? — заметила Дэхья, слегка наклонив голову, с интересом глядя в сторону темнеющего горизонта. — Когда я вижу, как стервятники парят, раскинув крылья над пустыней... Интересно, как выглядит море красных песков с высоты птичьего полёта? — А Паймон сможет взлететь настолько высоко? — Джехт улыбнулась и со свойственной хитрецой взглянула на Паймон, ожидая реакции. — Паймон наверняка очень устанет! — отозвалась та, мгновенно сделавшись возмущённой. Её щеки круглые от еды, а выражение напоминало кроличье, пока она хрустела чем бы то не было во рту. Путешественница, молчаливо слушая разговор, потянулась к кожаной фляге с водой, ненароком встречаясь с Чайльдом взглядом. На лицо Предвестника легла тень улыбки. Люмин почувствовала, как внутри нечто сжалось. Горлышко фляги замерло у её губ, и, сделав глоток, она внезапно закашлялась, не сумев удержать воду. Собственное лицо быстро покраснело, и она отвернулась, прикрывая рот рукой, изо всех сил стараясь справиться с внезапной неловкостью. — Люмин? — вопрос звучал практически хором голосов. О, нет. — Извините, извините. — пробормотала она, поднимая руки в виноватом жесте. Собственные слова, должно быть, предстали для всех глупыми. — Подавилась. Просто подавилась. Думаю, я лучше... Лучше пойду спать. Да. Спать. Спокойной ночи. Ночь сгущалась, как густая, чернильная тьма, впитывая все звуки и очертания пустыни. Было что-то тяжёлое и неподвижное, словно само время застыло в ожидании. Но вот миг — и страна песков, распластавшаяся под покрывалом звезд, замерла, когда все, один за другим, разошлись по палаткам. Ночь ныне принадлежала им — полной неизвестных инстин и невысказанных слов. Люмин лежала, стараясь не ворочаться, дабы не разбудить Паймон ненароком. Путешественница чувствовала себя спокойнее, зная, что в этих импровизированных палаточных покоях найдётся тот, кто способен уберечь их от беды. Хотя пока фееяка сопела, сворачиваясь клубком, страж из неё выходил редкостно скверный и потешный. Люмин зашелестела простынёй, тихо вздохнула — отчетливо ощутила, как собственное сердце забилось быстрее, нежели дóлжно. Не выдержав, она медленно поднялась, и осторожно, почти не дыша, вышла из палатки, с трудом придавая значение окружающим звукам. Шуршание ветра по песку и вовсе не слышно. Люмин, нередко рассматривая похожие друг на друга силуэты шатров, обошла теплившийся костёр, разбрасывающий последние искры. Джехт, заступившая на дежурство, сидела неподалеку, вглядываясь в горизонт. Люмин двигалась аккуратно, подобно тому, как песчаную гладь дюн в коротких потоках колебал ветер. Джехт не заметила её — или сделала вид, что не заметила. Осторожно, с замиранием сердца, Люмин подошла к близлежащей палатке, где свет едва заметно сочился изнутри. Она позвала тихо, раз, затем второй. Ответа не последовало, но тут рука из темноты схватила её, холодная и настойчивая. В следующее мгновение Путешественница ощутила, как её втянули внутрь. Тишина ночи осталась за спиной, а внутри всё замерло, словно мир за пределами более не существовал. Люмин запнулась о собственную ногу, из-за чего рука Предвестника сжалась на её предплечье прежде, чем она полетела носом в землю. — Неплохо, теперь мы проводим тайные встречи. — синие глаза напротив обрели хитрое выражение. Его образ не изменился с минувшего вечера, а на лице не различить красок сна. Ладони обтянуты кожей перчаток. — Я стала слишком легкомысленной. — выдавила Люмин. Путешественница потянулась потереть придавленное плечо, но руку вместе с ноющим чувством дробило поглаживание Чайльда. Она норовила скинуть его ладонь, но порыв стремительно ослабел. Неведомые нити между ними дрожали от напряжения, и этой ряби не дозволено ускользнуть. — Ты делаешь меня легкомысленной. — Ты ведь видела нечто большее, чем Древо. — протянул Чайльд, отступив. Голос был мягким, но в нём таилось нечто неуловимо напряжённое, будто Предвестник уже знал ответ и лишь дожидался подтверждения. — С чего ты решил? — Люмин чуть нахмурилась, избегая его взгляда. Тарталья усмехнулся, стягивая с ладоней перчатки и не спуская с неё внимательного взгляда. Притворство Путешественнице притворство не к лицу, верно.  — Я общалась с Руккхадеватой. Точнее, с неким воспоминанием. — Люмин едва слышно вздохнула, пальцы рассеянно поглаживали край собственных одежд, будто она взаправду могла найти успокоение в этом заурядном действии. — Чайльд, если ты вдруг думаешь, что мне открылось нечто новое, то спешу огорчить — вопросов стало только больше.  — Тогда нашей единственной зацепкой остаётся Храм Молчания. — бросил он небрежно. — Тулайтулла и другие города пустыни исчезли с карт века назад. — заверила Путешественница, вторя словам Карима. О большем она не осведомлена. Лишь деревня Аару оставалась единственным убежищем после крушения великого царства. — От былого великолепия остались руины. Если вообще остались. Чайльд с малой долей интереса хмыкнул. — Ты что-то задумал. — собственный голос стал мягче. Люмин склонилась над ним и, поддавшись порыву, поправила прядь рыжих волос на лбу. — Вижу, идея весьма дурная.  — Мало кому нравятся мои планы. — усмехнулся он, так что лишь треск огонька в керосиновой лампе вторил ясному мягкому тону. Люмин не пыталась ударить, не вздрогнула даже, когда тяжёлая рука перехватила её поперёк живота. Чайльд прижал её ближе к себе, и Путешественница сонно заморгала, устраивая голову на подушках, а затем обняла его всем телом.  — Ты знала, что похожа на кошку? — протянул Чайльд, мажа губами над щекой — у уголка глаза. Воистину издевался. — Своенравная, любопытная, свободолюбивая… И требующая внимания, но исключительно когда тебе это угодно. Стоит протянуть руки в другие время, ты начнёшь шипеть и царапаться. — Замолчи. — устало фыркнула Люмин. — И береги свою шею по ночам. Я уже ранее клялась, что загрызу… — Люмин. — Чайльд не продолжил и лишь ухмыльнулся на открывшуюся картину. Задремала. 

***

Следующими днями они вернулись в деревню Аару. И когда сторожевые башенки предстали меж красными скалами, что скрыты под пеленой ночи, Люмин потеряла дар речи. Потому что ныне в стенах из песчаного камня нет ни славных дверей, через которые мог пройти даже самый большой караван, нет и вовсе какой-то части стен, словно с смотровых башен подлинно выдрали по куску. От ужаса и неверия немели ноги. Дерево многих крыш выглядело искорёженным — не то обгоревшим, не то изломанным. Откуда-то вдалеке — из деревни, тянулись чёрные столбы дыма. Знамёна бросились в глаза следующими, и Путешественнице захотелось упасть.  Академия.  Слышался грохот, бились стёкла. С таким рокотом рушились горы. Люмин боролась с мыслью — желанием всех захватчиков убить. Они забрали слишком много жизней, они мучали Нахиду, они… Слишком много «они», от которых хотелось испепелить всё живое вокруг.  — Постарайтесь оставить кого-то из захватчиков в живых. — приказал Сайно, накрепко сжимая древко копья. — Нам нужны сведения.   Люмин и Тарталья побежали в обход, дабы быстрее добраться до восточного входа в деревню и отыскать Кандакию. Мир вокруг серый — бесцветный, ныне лишённый ярих красок. Грязный. Смердящий металлическим запахом крови. Камень вокруг обваливался стремительным потоком. Всё рассыпалось, точно подсечённый карточный домик. Кто-то кричал, и этот крик представал недосягаемым, пока они продолжали бежать. Адреналин кипел в венах, превращая каждый шаг в судорожный рывок вперёд, сквозь боль, страх и невыносимую усталость. Удары следовали один за другим, всё живое в теле горело в ледяном огне, когда, отбиваясь от очередных головорезов и Фатуи, от одного из солдат послышалось удивленное:  — Господин Чайльд?  И собственное сердце со звоном упало куда-то в пятки, покатившись по земле. Колени не гнулись в нужде осесть и разрыдаться, закричать — умолять о том, чтобы проснуться. Потому что тут есть его люди. Люди, которым здесь не место. Люмин предпочла бы быть мёртвой, чем верить в это. Нет никаких страшных страданий после смерти, они все уже здесь — на земле. Преследуют их и грызут за ноги несчастьями, которым непозволительно существовать.  Внутри нечто с треском сломалось. Должно быть, доверие. Ужас уступил место ярости, холодной, жгучей. Люмин не могла больше ждать, не могла более думать о последствиях. Она атаковала, как дикий зверь, в приступе безумного отчаяния. Разила одного человека за другим, стиснув зубы, чувствуя, как Дендро энергия разгоралась под кожей, и каждый раз взрывалась вокруг нее, оставляя за собой вспышки и шипы зелёного света. Следуя дальше, каждый шаг давался все тяжелее, словно ноги сковало цепями вины. В глазах всё темнело от усталости, но ярость не позволяла остановиться. Люмин знала, что не может позволить кому-либо выжить. Она выпустила всю накопившуюся энергию, ощущая, как последний прилив сил превращался в смертоносную волну. Солдаты и наёмники пали на землю. Разом всё стихло, дозволяя вздохнуть глубоко. — Мы должны были оставить хоть кого-нибудь в живых. — когда все собрались на лестнице, ведущей к дому деревенского старосты, сквозь зубы процедил аль-Хайтам, угрожающее направляясь к Люмин. Речь приобрела обвинительные ноты.  — Посмей её хоть пальцем тро… — выпалил Чайльд громче, нежели стоило.   — Прекратите! — закричала Нилу наперебой. Рядом сражавшаяся Кандакия от усталости осела на землю, и это положение даже сложно назвать человеческим. И Нилу — их прекрасная Нилу, опустилась по другую сторону, подбирая к груди колени. Обе девушки выглядели так, будто не спали неделю и, хуже прочего, не ели. Защитница Аару на негласную союзницу смотрела так, словно сердечно мечтала увидеть на месте Люмин любого другого человека, но не её саму. Нилу обвела взглядом их двойку с Чайльдом, и её лицо зашлось настолько глубоким сожалением, что в нём можно захлебнуться. — Скольких мы потеряли? — шепотом спросила Дэхья, наклонившись к Кандакии. В голосе слышалась печаль, которую не скрыть.  — Немного, в основном дозорных. — выговорила Кандакия удивительно спокойно. — Детей и стариков спрятали в купальнях под скалами. Но ущерб, нанесённый домам, велик.  Люмин развернулась в желании упасть, распасться, не чувствовать. Вбежала в дом старосты, поднимаясь в комнату, что ей отделили ранее. За спиной будто звучала череда выстрелов. Боль в груди множилась, её становилось всё больше, пока уже не осталось воли над собственным телом. Казалось, Путешественница наказана. За всю низость, за каждый из пороков… — Ты говорил, что у тебя всё под контролем. — сдавленно сказала она, когда Чайльд зашел за ней. Люмин слышала его шаги за спиной, медленные и уверенные. Ощущение присутствия было почти невыносимым. — Так оно и было. — хмыкнул Чайльд, будто всё происходящее не заслуживало особого внимания. — Наемники из Академии и Фатуи, которые чуть не разнесли деревню Аару — были по плану?! — собственный голос сорвался, едва не переходя в крик. Сердце гулко стучало в ушах.  Тарталья молчал, не торопясь оправдываться. Взгляд холодный, отстранённый, будто всё, что произошло, являлось просто неизбежной частью игры. — Тебя узнали. — приговором для обоих изрекла Люмин.  — Я не отдавал приказов и не перебрасывал солдат. — произнёс Чайльд спокойно, словно объясняя нечто очевидное. — Если они были здесь, значит этому поспособствовал некто сверху. — Некто сверху?! — с сарказмом переспросила Путешественница. Боги, она не верила, что подобное на самом деле происходило. — Напомнить, почему ты с нами? Ты клялся, будто знаешь, где расположились наёмники и солдаты Дотторе. Что сможешь уберечь нас от столкновений… Чайльд смотрел на неё, но слова не доходили до него. Лицо напротив напросто не выражало эмоций, и это сводило с ума. — Уходи. — наконец, прошептала Люмин. «Останься». — Займись своими делами, по которым ты прибыл в Сумеру! Я продолжаю путешествовать одна! «Скажи, что это всё ошибка. Что мне делать без тебя?» — Может ты наконец-то поубавишь свою гордыню, а, Люмин? — её имя вдруг прозвучало так больно, пронзая грудь. Чайльд не сомневался в своей правоте ни мгновения, не позволяя даже крохотной бреши возникнуть на её идеальной поверхности.  — Хочешь сказать, что я всё это устроила, да? — Весьма эгоистично так говорить, не находишь? — Люмин хорошо помнила этот взгляд, когда Чайльд поднимал глаза. Знала лучше, чем кто-либо другой. Он не холодный или безразличный… Нисколько. Он в ледниках ярости беспощадный. — Эгоистично? Я застряла в том, что меня все вокруг используют. На протяжении всего моего путешествия. И буквально единственное, что ты сделал для меня — это всё портил! — Ничего не испорчено. По крайней мере, ты всё ещё можешь спасти Сумеру. — Я не желала спасать Сумеру! Ли Юэ! Любую другую нацию Тейвата! — голос снова сорвался на крик. — Я всегда делала это ради Итэра! Тишина. Люмин секундно зажмурилась, вслушиваясь в размеренные шаги, следующие к дверям.  — Что ж, девуля. — Чайльд остановился, но не обернулся. — Ненавидь меня как можно больше.  Предвестник жёстко бросил последние слова, с неприязнью и болью, с горечью, которая откликнулась в Люмин, сжимая сердце и заставляя дыхание сбиться. Среди дождя из праха и пыли они давно сделали свой выбор. Они разошлись по разным путям жестокой жизни ещё даже не встретившись. Параллельные линии никогда не пересекаются. Люмин должна была об этом помнить. Им пришла пора попрощаться. Слишком поздно для извинений или объяснений. «Сделай хоть что-то, милый, скажи что-нибудь! Потеряй что-то, рискни хоть чем-то.» «Выбери что-то, у меня нет ничего…» Но Чайльд ушёл, оставив ей тяжелые мысли и трепещущее сердце, изнывающее от чувств, которые возникали из-за Предвестника столь часто, что Люмин казалось, она не выдержит. Пусть всё закончится и как можно скорее… Путешественница тяжело опустилась на пол и спрятала лицо в ладонях. Слёзы болезненно кололи кожу щёк, но они не прекращались, как бы сильно Люмин ни кусала губы. Подобные истории старые, как само время, но надо было быть маленькой наивной дурочкой, чтобы думать, что исключения из правил просто разгуливали, как они вдвоём? И если раньше Люмин ещё билась в агонии, борясь за выживание и правду о Тейвате, то теперь же Чайльд сделал так, что её сердце просто перестало биться. Ей казалось, что это... Но как такое было возможно? Разве было непонятно, что он не мог никого любить, ведь у существ из Бездны нет сердца? «Если бы ты так до меня и не дотронулся, я бы пошла по правильному пути…» «Если бы я никогда не краснела, то людям было бы не о чем шептаться…» А Люмин… Доверилась ему. Какой идиоткой надо было быть, чтобы каждый раз убеждать себя в том, что некто кроме самой себя мог помочь? Внутри все вскипало от ярости. Из-за того, что перед уходом он даже не обернулся, чтобы взглянуть на неё. Хотелось разгромить всю комнату и деревню Аару в руины. Люмин лишь верила, что могла выиграть эту игру, но какой путь к венцу победы оставался, если на поле боя выстраивались всё новые и новые стены, обойти которые задача уже не самая простая? В любом случае, в выборе между долгом и сердцем она свернула на первую тропу.