Rose Garden Dreams

pov: Люмин 

Непостоянство — весьма неплохое слово. Иногда могло показаться, будто пейзаж бренности не менялся веками, однако избегание неприятного и скучного в жизни всего лишь подобно черепахе, что пряталась в своём панцире. И всё же, то слово как-то невероятно отражало, насколько люди нестабильны. Ненадёжны. И это уместно. Люди непостоянны. Всё непостоянно. Каждый аспект жизни. Даже она сама. Люмин полнилась уверенностью. Напросто верилось, будто томящие речи, вяжущие внутренности слова и нечеловеческие правды не способны сокрушить её бесконечные идеалы. Но такие грани жизни мироздание и решило повертеть. Ныне им вдвоём с Чайльдом в земле порочно гнить, похороненные в той мере глубоко, что ни один безумец не посмел бы собрать этот истлевший пепел.  Звуки перекатывались вокруг. Слабо. Едва заметно. Воздух становился всё теплее и суше. Со сводов более не капала вода. Люмин не спрашивала, ощущал ли Чайльд то же дивное чувство. Словно нечто менялось, а они вдвоём переступали невидимые границы. Следующие каменные врата, что высились на четыре человеческих роста над головой, оказалось донельзя легко открыть с помощью близлежащего механизма. Сколько людей необходимо для того, чтобы проложить подобные тропы и возвести двери? Чайльд оставался непотревоженным и единым звуком, точно бывал здесь ото дня к другому.  Шаги растворялись в эхе. В сотнях залах и перепутьях полы устланы плитами из полированного камня, по краям узорами вились позолоченные змеи. Коридоры местами узкие и давящие, но иногда расширялись, открывая своды, уходящие ввысь, где затем терялись в полумраке. На стенах, что покрыты зеленью, оставлены изображения с помощью сока растений и порошка из руды. Ветру не сдуть их, как следы на желтых песках пустыни. Те фрески будто провожали их. Совершенно не жалея, возможно, потому что знали, что предстоит узреть… Воздух тяжёлый, насыщен запахом вековой пыли и чуть уловимой сладостью благовоний. Быть может, когда-то здесь стоял яркий аромат специй, сияло золото и гремели драгоценные камни. Люмин смотрела на Чайльда. Разглядывала, пока они шли сквозь каменный лабиринт, где стены сами собой двигались. Рассматривала, когда они миновали проход в форме треугольного портала, из которого лился мягкий свет. Находила глазами в тот момент, как они остановились в одном из помещений, что по обозначениям на стенах ранее служило святилищем, а сами они ломали головы над тем, чтобы открыть очередную дверь. Ясная слабость.  — Нравится вид? — выражение его лица — взгляд — говорил обо всём более открыто, чем когда-либо. Люмин виделось яркое, порочное удовлетворение. Победоносное, триумфальное. Словно Предвестник выиграл в некой решающей битве. — Смотри, споткнешься сейчас.  Путешественница опустила глаза. — Я была убедительна? — Люмин неспешно шагнула вперёд, но остановилась в стороне, слегка присаживаясь на край каменного алтаря. — В своей ненависти.  — Не для меня. — хмыкнул Чайльд. Люмин не уступила вздоху, сколь бы тот испустить не хотелось, и как бы сильно её ни кусало хитрое выражение на чужом лице. Чайльду нескончаемо в удовольствие искать Люмин в этой ловушке. Перебьётся наглый лис. Хоть и она взаправду была лишь маленькой, никудышной вруньей. Конечно, Предвестник бы тысячу раз поверил в то, что она воткнёт ему нож в спину только ради принципов, нежели в то, что Путешественница совершенно ничего не чувствовала. — Уверена, — продолжила Люмин, поднявшись. — что у нас получится продуктивно работать вместе, как это и было ранее.  — Работать? — Чайльд, отвлёкшись, сделал шаг впёред, заставив Путешественницу попятиться. — Работать. — кивком подтвердила она, делая еще шаг назад, и ещё. Предвестник наступал на неё до тех пор, пока Люмин не уперлась спиной в прохладный камень.  — Ах, работать. — Тарталья склонился ниже, всматриваясь в зрачки напротив, а затем перевел взгляд на её губы. Люмин замерла. Кровь прихлынула к щекам, окрашивая в ярко-красные — нет, то было тёмно-бордовым — тона. Картина перед глазами рябила, а на языке вязло нечто дурное и сладкое.  — И не отвлекаться на постороннее. — с загнанным сердцем Люмин пропустила вздох. — Ведь ты же так хочешь вернуть свою репутацию в глазах Царицы. — Её Величество Царица — справедливая госпожа. Все, кто служат ей, не обижены. — Чайльд протянул руку к Люмин, дотрагиваясь до пшеничных волос и пропуская пряди меж пальцев. Путешественница затаила дыхание. — Взять даже тебя. Жива и здорова до сих пор, как думаешь, почему? «Как долго я еще буду оставаться здесь?»    «До твоей отправки в Снежную.» «Жаль, что Её Величество не разрешит мне заняться тобой лично…» — Я жива, потому что мне не дозволено умирать раньше времени. — изрекла Люмин тихо. — Что ж, тогда, возможно, я буду относиться снисходительнее к твоей госпоже. Совсем немного.  — Оказывается, ты всё-таки можешь быть доброй леди.  — Осторожно, леди умеет очень больно бить. — Люмин, закусив губу, прочувствовала это пламенеющее прикосновение особенно сильно. Всё естество тянулось вперед. Как растения нуждались в солнечных лучах, а птицы стремились в небеса и к ветру, что тянул их голоса по свету, так и Люмин влекло неумолимо.  — А ещё умеет заливаться краской от простых прикосновений. — сильная рука легла на её шею, обрекая кусать губы и часто дышать. Но пальцы не сжались, Чайльд слегка приподнял её голову к себе. — И невероятно требовательна… Потому что в сутках всего двадцать четыре часа. Половину из них он лежал без сна, думая об убийствах и резне, превратив их в подлинное искусство. Хотелось хмыкнуть, мол, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Но его голос льнул к телу неестественной лаской. Сила росла в глубинном свечении его глаз, пересекаясь с шальными оттенками. Тонами уверенности и нерушимости. Собственная грудь содрогалась. В сутках всего лишь жалких двадцать четыре часа и этого бездновски мало, чтобы лгать так, как он, или любить так, как он. И когда его губы прильнули к её, Люмин осознала, что собственная злость достаточно велика, чтобы его днями и ночами мучить. За саму себя. За слабое сердце, пресекающие все её попытки вытравить порочные образы произошедшего из головы. — Ты столь прекрасна. — оторвавшись, Предвестник следил за вдохами и, стоило верить, подмечал даже дрожь ресниц.  — И мне слышен лязг секиры на плахе, если кто узнает. — прошептала Люмин.  — Я бы посмотрел на лица других Предвестников, если бы они узнали, что мы с тобой сотрудничаем. — с легкой усмешкой изрёк Чайльд, гладя её по волосам и целуя в лоб. Люмин шумно вздохнула. Он её всю выжигал изнутри. Нежные движения противоречиво жестоки. — Если все узнают... — очередное слово секло всхлипом, голос мягкий и, казалось, совершенно неубедительный.  — Никто не узнает. — Чайльд отчеканил каждое слово, тянул слога над её лицом. Его тело даже сквозь одежды излучало приятный жар, когда Путешественница провела подушечками пальцев по его плечу. Предвестник глубоко вдохнул, стоило её ладони лечь на гладкую тёплую щёку, что льнула ближе. — Чайльд… — вырвалось настолько тихо, что даже стены не слышали. Только он. Мгновение, она искренне верила, что они не сдвинуться… Что и нет никакого мира за пределами каменных палат вовсе. Грудь чуть вздрогнула, когда в глазах Предвестника обнаружилось нечто неразборчивое. Путешественница осторожно опустила ладонь на его плечо. — Пойдём, Люмин. 

***

Сколько прошло времени? Вероятно, лишь пару часов, раз слабый свет над головой всё прежний, хоть и освещение вокруг совсем слабое. Люмин била коленки о камень, раскладывая ладони пред собой на костяных плитах, стараясь найти нужную. Не дворец, а головоломка. Подлинная. И механизм древний, но от этого не менее сложный — хитроумная конструкция была столь же запутана, сколь и письменность, покрывающая стены.  — Мы вряд ли преуспеем. — проворчала Люмин, ведя кончиками пальцев по камню. Получалось на редкость погано.  Путешественница устало оглядела пространство. Взгляд скользил по выложенному светлым камнем полу, но нечто внутри подсказывало, что вряд ли от того будет толк. Она поднялась на ноги и медленно, задумчиво обвела глазами помещение. Затем задержалась подле знаков на стенах — не впервые довелось заметить их, но только сейчас древняя письменность начала складываться в нечто большее, чем просто украшение или предупреждение. Символы хаотичны, но было в них нечто знакомое, будто часть из них молвила с ней на языке, которого Путешественница совершенно не понимала. — Есть идея. — сказала Люмин. Собственный голос прозвучал неожиданно громко, подобно вспышке света в тёмном помещении. Чайльд посмотрел на неё с лёгкой ухмылкой, вздохнув. — Вперёд. Испытываю шальное желание поскорее выбраться отсюда. Она медленно подошла к стене. Пальцы осторожно коснулись прохладного камня. Сосредоточившись, Путешественница призвала чувство стихий. Лёгкое свечение прокатилось по рукам, и она пристально всматривалась в знаки, внимательно ощупывая каждую неровность. Это то, кем они оба являлись. Заклинали. Творили из стихий. Люмин ахнула, когда по стенам прошлась вибрация. Один из символов засветился мягким, зелёным светом, отмечая Дендро элементом нечто важное. — Вот оно… — прошептала Люмин и надавила на символ, что выглядел как крест с овальной петлёй на верхней части. — В деревне Аару Кандакия показала мне место, где жители возносят молитвы, стены в нём покрыты схожими символами. Если мы в святилище, то дело совершенно не в плитах на полу.  Внезапно стена отозвалась тихим щелчком, и скрытый от чужих глаз рычаг плавно выдвинулся наружу, тая в себе решение. Вот так просто. И в голове объёмно послышался шёпот:  «Идите дальше, отважные, и обретите неизменность тела…» «Идите дальше, прозорливые, и обретите нескончаемую радость…» «Идите дальше, аскеты, и обретите бесстрашие против голода и жажды…» Отряхиваясь от наваждения и не размениваясь на осторожности, они миновали несколько растущих в своих просторах коридоров, когда впору усилившемуся рвению в воздухе раздался гул голосов. Пришлось свернуть, и Люмин позволила себе присмотреться с неуверенностью, чудилось ли ей. Под очередным треугольным порталом скопилось до родного знаковые фигуры. Они обернулись на шум шагов, а затем замерли.  Воцарилось долгое молчание. — Они живы! — во всей громкости голоса выкрикнула Паймон, кинувшись с объятьями к Люмин.  — Всегда отрадно видеть тебя не мёртвой. — Дэхья пересекла расстояние между ними широкими шагами, ясно улыбаясь. — Если они хотели меня убить, им стоило придумать что-то лучше ножей и барханов, упавших нам на головы. — Люмин с малым интересом пожала плечами.  — Истинное преступление. — Путешественница дала подзатыльник Чайльду, когда тот шуточно попытался сложить руки у неё за макушке. — Нападать на самую неблагосклонную даму в этой пустыне. Бескультурье.  Все кроме аль-Хайтама засмеялись.  — Серьёзно, вы даже не хотите выслушать историю о том, как вы выбрались? — искренне удивилась Люмин. — Паймон держит пари, что ты с завидным упорством пыталась умереть.  — В этом мире есть вещи, в которых она не может преуспеть? — Тарталья в неподдельном очаровании склонил голову набок.  Люмин недовольно фыркнула. — Мы долго плутали, потом наткнулись на подобие святилища с алтарем. — пояснила Путешественница без утайки. — Потратили много времени, но потом смогли активировать дверь с помощью одного из символов в виде вертикальной линии с пересекающей её горизонтальной, где верхняя часть креста замыкается в петлю. — Мы называем этот иероглиф «анкх». — подал голос старик, стоявший по правое плечо от Дэхьи. Чужие глаза играли хрустальными бликами. — Он пришел ещё из древнейших языков пустыни, олицетворяет жизнь и бессмертие. Символизирует союз между мужчинами и женщинами. Ещё этот символ иногда рисуют на стенах храмов как символ божественной защиты. — Рада, что с вами всё в порядке, господин хранитель. — начала Люмин остророжно. Затем вместе с Тартальей представилась. — Зовите меня Карим, юные души. — незамысловато изрек он. — Не стоит лишних почестей. — Вы выбирались к одному из столпов Дешрета. — потянулся узнать Чайльд. — Зачем? — Их ещё зовут Башнями предательства и считают символом позора, что с самых времён смерти царя стоят. — старик отчего-то тепло рассмеялся в хриплом голосе. И если манера речи Сайно строгая и ясная, то хранитель говорил так, будто его речи подходили лишь для поучительных бесед и томных нашёптываний правителям. — Они напоминают о королях пустыни, которые нарушили клятву, данную Алому королю… Подлинная история обелисков, вероятно, восходит к более раннему периоду, чем история тех недолговечных королевств, которая, к сожалению, давно позабыта. — Вы не ответили на мой вопрос. — с тлеющей надеждой в голосе заметила Люмин, ища ответы в пятнах отсыревших стен и в потрескивающих огоньках, потому что больше те отыскать негде. — Оставь. Это уже и не важно. — он обвел пальцем комнату. — Присмотрись. Многие из нас считают, что человеческая жизнь это лишь краткая охота за желаемым. Но любой, свершая свой путь и познавая новые дороги, открывает для себя иные блага. Более прекрасные. Так и я совершенно не мечтал найти то, что нам открылось. — Карим покачал головой, рассматривая высокие потолки. — Мы с древнейшими из богов разной природы, но наши сердца бьются одинаково.  — Зал в руинах старого дворца… — задумалась Люмин. — Здесь должно быть нечто на подобии главного помещения, разве я не права? — Верно. — рука аль-Хайтама одним лёгким движением вознеслась и в изящном жесте указала в сторону. Взгляд секретаря немногим обострился. — По моим подсчетам через несколько коридоров. Я не верю в чудеса, но хочу обозначить невероятное везение, что вы нашли нас именно в этот момент.  — На то воля богов. — вступила Джехт. — Они призвали это зрелище в мир и позволили подданными свободно путешествовать, чтобы те могли восхвалять их величие.  Величина следующего зала не виделась предназначенной для человека. Уходящие далеко вверх своды пещер удерживаются колоннами, схожими на толстые стволы деревьев, величина которых не найдётся на земле. Холодный сиренево-голубоватый свет лился от каждого листа древа в центре рощи и отражался от стен, материал которых напоминал прозрачный кварц. Тихо шелестела трава, под ногами стелись цветы. Здесь нет холода, нет тепла.  — Невероятно, — протянул Сайно. — какая пышная растительность.  — Это место… — Люмин не собирала силу, чтобы осмотреть гладкий камень стен, высокие нечеловеческие своды. Чужая сила, окутывающая с головы до пят, казалось, была способна раздавить, но Путешественница не спешила заботиться об этом в чрезмерном беспокойстве.  — Qabr Skarlaken Alqirmuzii… — в потрясении произнесла Дэхья, а затем тут же пояснила: — Гробница Алого Короля. — Наш маленький мир не скуп на уникальные создания, но иногда можно встретить что-то воистину удивительное. — в подтверждении кивнул аль-Хайтам. — Дворец принадлежит цивилизации царя Дешрета, однако энергия, что наполняет всё вокруг, исходит от сил Дендро Архонта.  — Ты ведь не интересуешься божествами. — фыркнула Паймон. — Правда. — в неясном выражении он скривил губы, смахивая нечто несуществующее с своего плеча. — Они лишь более высокая форма жизни. Можно даже сказать, высшие существа. Новое всегда дóлжно исследовать, а имеет ли оно какое-либо отношение к божественному или нет — какое кому дело? Люмин оглянулась вокруг, силилась заглянуть глубже. Полумрак, точно раскланявшись, строем расступился, стоило только выйти из-под тени прохода. Старая каменная лестница вела на возвышенность к алтарю с выстроенной на ней статуей чёрного шакала, укрываемой листвой. Воздух воистину густой, наполненный энергией. — Что это такое? — спросила Путешественница, прищурившись, когда несколько мягких сиреневых лучей упали ей на лицо. Слова словно звенели, отталкиваясь от деревьев и тишины подземных просторов. — Столько цветов. — Дэхья задумчиво склонила голову на бок, точно пробуя понятия на вкус. — Но, кажется, между ними есть нечто… — Похоже не могилу. — замирая подле статуи, Сайно во внимании приподнял брови. Аль-Хайтам вышел вперёд.  — Знаки Алого короля, здесь реликвия. — он призадумался. — Да, это элегия, написанная на древнем наречии языка пустынников. Джехт поравнялась с секретарем, но уже как будто крадучись и осторожничая в движениях.  — «Здесь покоится мой верный жрец Касала»… — зачитала она. — «Его мудрость — чудо среди рода людского, он достоин всех восхищений и восхвалений». — Понимаешь древние письмена. — хмыкнул Хайтам в размеренном тоне, убрав руки за спину и смотря с высоты своего роста. — И ты? — спросила Джехт. — Yajib ealaa kuli an yatahadath eishrin lugatan el al'aqal. — ответил он. — Ещё здесь устройство цивилизации Алого короля. Подобие книги.  — Ты сможешь расшифровать то, что там внутри? — попыталась уточнить Дэхья. — Нет нужды. — аль-Хайтам пожал плечами. — Нету ни шифрования, ни какой-либо защиты.  — Хватит выделываться и просто покажи нам то, что внутри! — не выдержала Паймон.  — Я передам информацию и выведу её так, чтобы все видели. 

***

Той ночью каждый час с некой тревогой звонили колокола.  Несмотря на то, что вечерняя служба уже закончилась и большая часть города спала, старики то и дело зазывали редкого прохожего в храмы, где царил запах сырости и масел. Сквозь витражи окон, смотреть на которые было истинно тошно, просачивались слабые разноцветные лучи. Где-то за спиной в просторном зале потрескивали свечи, пахло палёной бумагой. Любопытство пересилило и я осмелился кинуть секундный взгляд на только что вошедшую Властительницу Трав. В танцующем свете она выглядела исключительно румяной, а её светлая кожа блестела от жара пустыни.  — Засахаренные орехи аджиленах к вину. — безрадостно хмыкнула Великая Властительница Руккхадевата, осматриваясь вокруг. — Пушпаватика молвила бы, что ты воистину недостоин титула царя. Алый король хмыкнул, но сохранил собственное молчание.  — И вели открывать окна в этих каменных глыбах почаще, твоя столица сегодня необычайно ярка. — она в несколько шагов пересекла залу и остановилась у выхода на широкий балкон, наслаждаясь щекочущим летним воздухом. Лёгкую, прозрачную тюль раздувало сквозняком.  — Отнюдь славно выглядишь. — размеренный, почти тягучий голос рассек пространство. С глубокими — почти ласковыми нотами. — А ты всё разбрасываешься лестью как медными монетами. — ворчала она в доброй манере монарха, подхватывая развернутый папирус с края стола и отходя обратно к балкону, откуда открывался дивный вид на верхнюю часть города.  — Чего тебе надобно в море золотых песков, Властительница? — Конечно, ничего от тебя не утаишь. — Властительница Руккхадевата с долей пренебрежения пожала плечами. — Ты, аль-Ахмар, всё выбираешь самые тёмные тропы, смотри, чтобы они не вывели к пропасти. — Я не имею скверного умысла. — тон моего Царя звучал почти скучающе, точно сейчас ему пошло бы в ленивой манере прислониться плечом к дереву и насладиться его прохладной тенью.  — Пожалей мой слух! Считаешь, ты первый, кто изрекает предо мной эти слова?  Алый король мрачно помолчал, а затем добавил: — Запретные знания. Тебя ведь интересует это, не правда ли? Мысль о том, что мои творения оказались более совершенными, чем те, что когда-либо существовали в тропическом лесу. — У любого средства есть цена. — продолжила Властительница Трав, оправляя белые одежды. — Запретные знания уже потребовали платы от Набу Маликаты за свои одолжения. — Это был её выбор. — почти нахмурился Алый король, заслышав истинное имя Повелительницы Цветов. — Вот как? Нынче так ты молвишь под действием случайно проглоченного яда о той, кого любил? — Властительница Трав скрестила руки на груди. — Я всегда предупреждала её, что ты никогда не ведал истин, которые она исповедовала, а был лишь очарован её красотой. — она чуть вздохнула, поумерив пыл. — Набу была удивительной девушкой с горделивым умом, но наперекор пошло чувствительное сердце. — Возможно, принятие яда и есть глубокий грех, однако это мой последний шанс вернуть утраченные возможности и возродить ушедших навеки. Чем больше силы, тем больше пустоты. Чем больше мудрости, тем больше печали, тебе ли не знать, Руккхадевата. В отличие от заблуждений Пустоты, лишь воскресшая, наделённая бессмертием жизнь может восполнить бесконечное сожаление. — вино окрасило чужие губы переливами и отблесками красного. Тонкая ножка кубка виделась совсем хрупкой в ладонях Алого Короля, когда он отставил предмет в сторону. — Однажды ты увидишь, как я покоряю этот мир и троны богов рушатся от моих рук. Солнце, луны и вес должны быть уничтожены, чтобы границы между временем и пространством исчезли.  — Чем больше надежд мы возлагаем, тем сильнее может быть разочарование. — жалостливо покачала головой Властительница Руккхадевата. — Мне всё это доподлинно известно. — безразлично отмахнулся Алый король. — Однако ​мне до сих пор важна лишь Пушпаватика и её желания. Я создал рай в честь неё — Оазис Вечности, где время застыло навечно. И каждый джинн теперь доподлинно знает, что однажды их Повелительница проснётся. — Джинны? Отвратительный гордец! — вспылила она. — Глупый, неумелый, беспечный, безрассудный… — Да, и все прочие бранные слова, которыми ты меня называешь. Я лишь тогда поднял взор к её безутешным — полным горя, но по-прежнему неумолимо добрым и тёплым глазам. Вот они — два осколка бесконечного могущества. Оба стояли перед другом по разные стороны свободы. И оба с той несдружившиеся. — Нарушая правила, ты мыслишь, будто можешь изменить мир. Однако то глупо… Путать страсть с силой. Страсть не ослабляет, нет, а делает опасным. И если Набу была готова к такой ответственности, то ты — нет. Потому я раскалываю то, что мы называли союзом, Дешрет, и вынуждена встать на путь защиты жизни… Мы хотели служить на благо всего мира, но ты давно забыл, что значит вести свой народ к процветанию. Завтра на рассвете ты обнаружишь неприступную стену между тропическими лесами и пустыней. Мои подданные не будут страдать от твоей страсти.  Быстрым шагом она кинулась к дверям, но у самого выхода остановилась. — Когда луна сойдёт с твоей ладони и заберет одинокий луч серебряного света, озаряющий лабиринт пустыни, надеюсь, ты вспомнишь, как пламенела в ослепительных лучах спутница твоих сновидений. — тоскливо произнесла Властительница, а затем удалилась.   Я выглянул за тяжелые балконные двери, рассматривая погруженный в ночную дремоту Ахтамон — столицу Дешрета. — Ты являешься мне в грёзах... В блужданиях среди стен хрустального лабиринта... — прошептал мой Царь, глядя на одинокую луну посреди небосвода. — Но вокруг лишь песок... Трое друзей-богов были рождены способными обратить этот мир в пыль. И мир избрал быть жестоким к ним. Ведь когда-то им доводилось проводить невиданные пиры в лепестках роз, а теперь, спустя долгие столетия, всё случилось так, как и предвидела Властительница Трав… Мы все были наказаны. Все грешники. И страдальцы. Мой Царь обратил взор к прошлому и погряз в мире грёз, сойдя с пути истинного. И узрел он мудрость ясную во грехе, и внял его сладостному шепоту. Аль-Ахмар полностью потерял контроль над великим государством. Запретное знание, по вине одной из джиннов, прорвалось в древний город Гюрабат, расползлось по этой земле, заполняя головы людей безумным бредом и покрывая их спины тёмно-серой чешуёй. Оставшиеся оазисы и города в пустыне омертвели. На месте жизни осталась только тишина. И если бы не Великая Властительница Руккхадевата, мир было бы уже не спасти. Она остановила бедствие, словно по волшебству. Единственное место, сохранившее тлеющие угли цивилизации пустыни — деревня Аару. Но чудо никогда не длилось долго. Пока существуют запретные знания, мир навсегда останется под угрозой. В конце концов мой гордый повелитель решился на самопожертвование — его тело поглотил древний дракон, согласно старинному уговору, а Властительница Трав настолько исчерпала свои силы, что стала подобна ребенку. Теперь же трое богов вели споры в своём первобытном раю. Остаток жизни я посвятил охране храма — одному из семи столпов Царя, в котором остался последний осколок того, что мы именовали неуловимым духом величия. Но теперь моя служба подходит к концу.  И когда мои глаза закроются навсегда, я снова увижу её — благородную Властительницу. Воспоминания о ней прогоняют страх смерти…  Потому что я чувствую, что дыхание жизни будет охранять мой вечный сон.

***

— Танит столько времени хранили знания и умения, сотни лет истории и мастерства. Делились с каждым новым поколением нашей силой и таинствами, что остались от древних божеств, когда приходило время и возникала нужда. — вечно взбалмошная Джехт в своих высоких словах выглядела забавно, но глаза её заиграли новым оттенком. — И что толку: «Властительница Трав настолько исчерпала свои силы, что стала подобна ребенку». Выходит… — На это слишком мало доказательств. — перебил аль-Хайтам. — Однако… — Однако что?! — не выдержали все в один голос.  — Широкой общественности слишком мало известно о природе Архонтов. — изъяснился секретарь. Его лицо немногим изменилось, когда его взгляд скользнул в сторону. — Потому тот вариант всё же не стоит исключать.  Потому что у этого мирка своеобразное чувство юмора. И ныне то казалось схожим с природой древних богов. Жестокость и разумность. Использование скверны Дешретом отзывалось напоминанием. Что гнев и кара запретных знаний столь же смертоносна и беспощадна. Ставшая отображением чёрной чешуи на телах людей. — Это была история великого Германубиса. — подал голос Сайно. — Он вышел из бескрайних песков, чтобы служить аль-Ахмару. Я бы не стал сомневаться в его словах. — Германубис? — Джехт вздрогнула. — Выходит, ты понимаешь, куда далее ведёт след?  — Мне давно стоило задать один вопрос, дитя Танит. — в тоне генерала проскользнула угроза. — В чём заключается твоя цель? — Мы доверяем её воле, Сайно. — заметил хранитель. — Никто здесь не угрожает твоей голове, генерал, можешь отойти ко сну. — дипломатично сказала Джехт, скрестив руки на груди. Тонкая забава играла в её голове. — Германубис лишь украл то, что по праву принадлежит моему племени.  Люмин поджала губы, уже в малой мере слушая их небольшие распри. В этом мире принято считать, что Архонты и Селестия есть высшие творения. Уникальные и полные чудесной силы. Но Дешрет, Руккхадевата и Пушпаватика… Они всегда останутся тем, что можно наречь «величайшим». Недосягаемыми в своем естестве. Осколками вечности. — Под конец жизни Алый король был бесчеловечен. — заключила Люмин, подходя ближе к статуе шакала. Слово предстало слишком маленьким.  — А вам, детки, легче было бы верть, что он безгрешен? — усмехнулся хранитель.  — Нет, нисколько. — отрекалась Люмин от человеческого понятия. Вышло только вздохнуть, когда собственная фигура скрылась под слабым свечением крон. Взгляд точно невидимой нитью притягивали многочисленные ветви. В голове возникла картина алтарей и паломнических шествий. — Но он ведь король среди всех божеств пустыни, покровитель и наставник для многих…  — Люди сами лепят себе королей и мучеников, а после надеются, что те должны внимать их мольбам. — фыркнул Чайльд.  Люмин подошла к древу, вознеся над переливающейся корой ладонь. Очередная причуда. Дивная. — Стой,— только и раздалось голосом Дэхьи. — не трог… Поздно. Подобно штормовой волне или ураганному ветру неясный поток, пронизав всё живое внутри, ударил по телу, но не посмел сбить с ног, залив лёгкие сырым воздухом и заставив глубоко вдохнуть. Мир умолк и почернел, ныне Путешественница лишь видела тьму, но присутствие в гробнице сменилось силой иной. Недосягаемой. Шумевшей в ушах. В переливчатых завываниях вокруг взвился ветер, принося с собой размытые слова. И имя. «У меня была другая форма…»

«Моя сила…»

«Опора Сумеру…»

«Наследница воли…»

«Её имя было…»

«Руккхадевата.»