Укус ёжика

      Егор не был набожным человеком. Едва ли верил в Бога и не ходил в церковь даже по праздникам. Он многое повидал за свою насыщенную жизнь. Но с действительной болью и утратой столкнулся только сейчас, находясь в этом опустевшем уголке. Поездка сюда стала трудным решением, однако импонировала Линчу сильнее, чем явка на похороны, на которую наслаивалась и встреча с теми, о ком он благополучно позабыл, утонув в грязном озере собственного уныния. Лукас неожиданно нарисовался непрошенным насыщенным мазком ультрамариновой синей гуашью на мятом тусклом листочке будней журналиста. Настолько непрошенным и даже в какой-то степени приятно мозолящим глаза, что, на удивление, Линч решил наверстать упущенное, надеясь и на желание племянника. Мужчина и позабыл, насколько эмоциональны и непредсказуемы могут быть молодые люди, поэтому глядел на парня, как на диковинный механизм. И он совсем не думал о том, что шестеренки Лукаса внезапно пошли вспять, раскатывая между зубчиков подтекающее машинное масло, пахнущее горелым и детской робостью.       Субботний день шел к середине. Погрузив в машину некоторые вещи писателя, Линч пошел за племянником, все еще возящимся в доме. Интересно, что сначала его было туда не затащить.               — Поехали? — мягко спрашивает Егор, с облегчением подмечая про себя, что рукопись лежит уже в багажнике.                     Вздрогнувший парень, точно ужаленный, поднимает опасливый взор на дядю, недоуменно кивающего.               — Ты чего пугаешься? — неожиданный прилив нежности изумил Линча: наверное, отсутствие таблеток так сказывалось на его переменном настроении. Он двинулся к стоящему около прикроватной тумбочки Лукасу под внимательным прищуром голубых глаз.                     В руках он держал тот самый любимый свитер писателя. Яркий принт, раньше иногда до тошноты раздражающий Линча, в этот миг казался невообразимо сказочным, милым сердцу.               — Я хочу… забрать его, — Лукасу потребовалось немало усилий, чтобы наконец сказать это, как бы спрашивая разрешения.                     Егор пару мгновений раздумывал. А потом парень понял, что лучше бы не спрашивал, а тихо взял и не привлекал к себе лишнего внимания, потому как тёплая рука, тяжело опустившаяся на плечо, не входила в его планы.               — Бери. Лучше пусть будет у тебя, чем пылиться тут, — хватка становится крепче, в отличие от выдержки Лукаса, на яблочках которого проступает чуть ли не свекольный румянец. И мужчина замечает эту перемену, замечает бегающие по кругу зрачки и загадочный блеск конъюнктивы. Нейронные сети в мозгу озадаченно вспыхивают, а сам он с растерянностью отступает, не спуская потерянно хмурого взора с еще больше окрасившегося племянника.                     По законам жанра воздух в комнате накалился — для Лукаса. Осознание того, что Линч может все сразу понять, ударило наотмашь. И если парень до этой неловкой ситуации хоть как-то себя контролировал — так ему казалось — и верил, что с легкостью отпустит свои вздорные думы, то произошедшее сейчас еще больше закрепило и без того въедливое чувство, состоящее из стыда и утопических фантазий. Теперь нахождение рядом с объектом сердечной слабости было вдвойне невыносимее.               — Да, конечно. Едем, — протараторил Лукас, быстро отвернувшийся к стене, настойчиво имитируя складывание свитера. Егор медленно пошел к автомобилю.                     Парень надеялся, что путь домой окажется таким же молчаливым и простым, однако Линч, как назло, оживился, решив минут через пятнадцать после отъезда поговорить.               — Сегодня хоть никаких пар не пропустил? А то я и забыл совсем о твоей учебе, — прозвучало с нотами извинения.               — Нет. Все нормально. Мы не учимся по выходным, — его чуть отпустило, и реплики, выходящие изо рта не были насквозь пропитаны конфузом.               — Сложно? Тебе сколько учиться осталось?               — Последний год, — Линч тут и правда растерялся, думая о том, насколько сильно забросил их общение. Насколько Лукас уже не ребенок. Внешне.                     До заправки они ехали уже молча. На вопрос о том, хочет ли парень есть, Лукас отнекивался, однако его урчащий чуть ли не на весь салон живот так не считал.               — Посидишь или со мной?               — Посижу.                     Запах бензина приятно дразнил обонятельные рецепторы, но он уже думал, что зря все-таки отказался от чего-нибудь вкусного. Удаляющийся силуэт дяди приковывал зрение, пока парень сильнее стискивал пальцы, оставляя бледные полулуния на ладошках. В машине не пахло чем-то приятным — лишь пылью и топливом, заливавшимся, такое чувство, что не в бак, а в сам салон. А еще не покидали размышления насчет таинственных слов о портале, вычитанных на засаленных страницах. Спросить Линча было очень разумно, но не то ресурсное состояние сейчас торжествовало на душе.       Когда Егор выходит с заправки с двумя хот-догами и двумя стаканчиками кофе, держащийся в картонной подставке, в грудной клетке что-то начинает приятно щипать, а желудок наоборот могильно затихает. Сдерживая эмоции, Лукас закусывает щеки и кусочек нижней губы, чтобы никто не увидел по-ребячески счастливой улыбки. А ведь в детстве еда с заправки казалась самой что ни на есть деликатесной. Сам по заправкам парень не ездил.       Линч же не скрывает легкой улыбки, протягивая горячее топливо уже для них самих. — Спасибо, — жалобно благодарный взгляд трогает Егора. Для него ничего не стоило покормить этого большого ребенка, чтобы хоть как-то смазать некогда шероховатость между ними, ставшую громадной пропастью, от глубины которой мутилось в глазах. Для Линча он все равно оставался «его маленьким мальчиком», гордостью и возможным продолжением борьбы с нечистью. «Секретные материалы», снятые племянником, хранились у мужчины на отдельной полке аккуратно подписанными копиями: вряд ли их хозяин вообще знал о них.                     Они отъезжают от заправочных колонок на обочину, чтобы поесть. Лукас за обе щеки уплетает сосиску с булкой в кетчупе, пока на него, немного забывшись, любуется, исподлобья посматривая, Егор. Сцена перед отъездом колом вставала перед глазами, поэтому он сочел нужным немного порасспрашивать племянника, как только последние кусочки были разжеваны.               — Кстати, как там Дана? — будто невзначай заданный вопрос все равно показался парню подозрительным.               — Да вроде хорошо. А что?               — Вы хорошо смотритесь… вместе. — Голос журналиста заметно понизился, стал более осторожным. — Она так выросла, расцвела, — намеки становились уже совсем не прозрачными, а яркими и кричащими.               — Ну… да. Но мы просто друзья, — Лукас как-то виновато уставился на дядю, ожидая его следующий шаг, деликатно прощупывающий почву.               — Она же тебе… нравится? — спросил Линч, будто это было самой очевидной вещью, риторическим вопросом.               — Дана замечательная подруга. Я ей нравлюсь. Но не она мне, — он отворачивается к окну, создавая впечатление тонкого ценителя придорожного магазина и шлангов для подачи бензина.                     Теперь новый отрезок пути наполнился еще более задумчивым молчанием: Линч смотрел исключительно перед собой, двумя руками держа руль. Его нерадостные догадки в разы укрепились после их полуоткровенного разговора. А Лукас и никак не развеивал их, лишь укореняя своими бегающими глазками.               — Тебя к общежитию или домой?        — К общаге, — с Лили сталкиваться в таком подвешенном состоянии не хотелось.