Леска

      — Тьма есть в любой, даже самой чистой душе, — произнёс Мин И, лёжа на постели в спальне Повелителя Ветров, одетый в одни лишь украшения. — Это естественная часть природы. В большинстве душ не таится ничего по-настоящему злого и страшного, ничего такого, с чем невозможно совладать. Если принять и полюбить темноту в себе, она покорится, станет источником силы, опорой...       — Но разве тьма тогда не обретёт над тобой власть? — спросил Цинсюань. Он с удовольствием разглядывал любимого — юный бог обожал видеть его без одежды. Ему чудилось нечто порочное и изысканное в обсуждениях философских вопросов с прекрасным обнаженным мужчиной.       — Этот вывод исходит из неверной посылки, будто бы существование души без темноты возможно. На самом деле, есть лишь два варианта событий: ты принимаешь наличие тени, определяешь ей место в своем сердце и следишь, чтобы не расползалась за его пределы; либо она подчиняет тебя себе, съедая почти всю душу. Если, поддавшись гордыне и полагая себя умнее мироздания, ты отрицаешь тьму внутри, отводишь от нее глаза, не слушаешь ее нужды, то выбираешь второе, позволяя ей разрастаться бесконтрольно. Пытаясь от нее избавиться, ты калечишь душу, отрывая от себя куски, но тьма на оставшейся части всё равно появляется вновь и вновь, оставляя всё меньше пространства для света... — продолжил рассуждать Мин-сюн, грациозно потягиваясь, и Цинсюаню стало трудно сосредоточиться на его словах. Слишком много эмоций пробуждало стройное тело с алебастровой кожей.       — Но не приведёт ли забота о тьме на темный путь? — возразил Повелитель Ветров, пытаясь найти потерянную мысль среди развратных картин, где он скользит языком то вдоль восхитительных ключиц, то по линии плоского живота...       — Свет и тьма, инь и ян — лишь инструменты. Зачем скакать на одной ноге, если природой предусмотрено две? На двух проще держать баланс и даже можно куда-то идти... Но ведь не ноги решают, куда ты пойдешь, верно? Это дело разума и сердца, — крупная рука последовательно коснулась лба и груди Цинсюаня. Юноше подумалось, что так ему гораздо легче усваивать информацию, по сравнению с занудными практиками в монастырях. Он попытался вообразить своих учителей, возлежащих перед учениками нагишом и проповедующих о равновесии инь и ян, и ему сделалось дурно.       "Кошмар какой, чтоб моим врагам такое приснилось," — содрогнулся бог и принялся рассматривать Мин И, чтобы прогнать из головы непотребную сцену. Жуткое видение рассеялось — до него ли, когда можно созерцать стройные ноги с тонкими лодыжками и развитыми мышцами, крепкие бёдра, гребни подвздошных костей, узкую талию и широкие плечи, большие изящные руки, тяжёлые потоки черных волос и золотые глаза под золочёными веками... Философия из головы тоже вылетела — захотелось целоваться, а тело мигом забыло, что совсем недавно уже получило своё, вновь наполнившись вожделением...       Прекрасный Владыка Земли призывно улыбнулся, заметив изменившееся настроение возлюбленного. Цинсюань собирался уже сбросить халат, но стук в дверь покоев помешал планам. Мин И хохотнул и игриво перевернулся на живот, продемонстрировав рельефную спину — в этой позе у него странно выделялся позвоночник, будто под кожей прятался гребень, как у дракона. Бог ветра в который раз восхитился грацией. Юноше нравилось, что Мин-сюн крупнее него, он чувствовал себя хрупким по сравнению с ним, и поражался, как красиво способно двигаться это большое тело. Глядя на него, Цинсюань мечтал собственноручно написать пятую прекрасную картину.       В дверь продолжали стучать, Повелитель Ветров мысленно проклял того, кто вздумал нарушить их уединение, но тут же устыдился, вспомнив, что сам отдал распоряжение — ведь даже халат ради этого надел! Он вскочил с ложа, находу запахивая одежды, сделал несколько шагов к двери, но вдруг остановился на полпути, вернулся обратно и решительно задёрнул полог, скрыв наготу возлюбленного от возможных свидетелей.       — Да кому я нужен, кроме тебя? — раздался из-за занавески весёлый голос Мин-сюна.       — Много кому, — строго оборвал юноша, убедившись, что слуга от двери ничего лишнего не увидит. Хотя сам бог земли не волновался из-за отсутствия одежды, Цинсюаня неимоверно раздражал тот факт, что старший брат и Пэй Мин видели его возлюбленного голым. И то, что им обоим мужская нагота без надобности, слабо утешало. Поэтому ревнивый небожитель принял меры, дабы не множить свои печали. Он удивлялся себе — спокойная нежность, что горела внутри, порой вспыхивала какой-то хищной, животной страстью, дурной и собственнической, которой он совершенно от себя не ожидал. Ему хотелось запереть любимого в покоях и не выпускать, заставить носить вуаль, чтобы никто не смел на него смотреть, выцарапать глаза всем, кто всё же осмелится, присвоить его, впиваться в него зубами или даже взять...       "Видно, прав Мин-сюн... В каждой душе есть своя тьма..." — вздыхал про себя Цинсюань, не смея, однако, давать волю этим порывам. Он не считал себя вправе ограничивать свободу Владыки Земли и не видел повода сомневаться в его верности. С одной стороны, мысль о том, каким образом золотоглазый бог приобрёл свои навыки, наполняла душу Цинсюаня жгучей ревностью, а с другой... Весь этот опыт брошен теперь к его ногам и служит лишь его удовольствию, он один вкушает самые сладкие плоды, выращенные другими... Это внушало определенное превосходство.       За приоткрытой дверью в покои обнаружился Тянь Цзию. Он мимолетно окинул Повелителя Ветров странным взглядом, в котором, как тому показалось, блеснуло желание — впрочем, Цинсюань предположил, что ошибся и просто приписал слуге собственное приподнятое настроение. Даже если что-то и было, тот быстро скрыл свои чувства за сдержанным почтением, с которым протянул господину поднос.       — То, о чём Вы просили, Ваше Превосходительство, — пробормотал служащий, аккуратно передавая ношу — несколько крохотных пиалок, кувшин и две чаши.       — Спасибо, М... — вовремя спохватившись, Цинсюань сделал вид, что закашлялся.Тянь Цзию с озорством оглядел хозяина, будто догадавшись об оговорке, поклонился и исчез, не смея задерживать.       "Да что ж тебя разбирает назвать его Мин-сюном? — мысленно обругал себя Повелитель Ветров. — Они вообще не похожи! Разве что он сейчас посмотрел на меня так, будто..."       "Ещё вспомни сон, где вы с ним в будуаре... — некстати всплыло в голове. — Или тот, где они с Мин-сюном на пару тебя... Ой!"       Бог ветра вздрогнул и зарделся, решив не воскрешать до конца в памяти смущающее сновидение, что явилось ему несколько дней назад в редкую ночь, проведенную в одиночестве. Он дал бы себе по лбу, если бы не занятые руки.       — Ты куда пропал? Решил променять меня на слугу? — саркастично донеслось из-за занавесей, и Цинсюань покраснел ещё гуще.       "Неужели я дал Мин-сюну повод для таких мыслей?" — похолодел Повелитель Ветров и поспешил обратно к постели.       Но на полпути юноша остановился и замер. На него внезапно накатила волна непонятного ужаса. Ничего не предвещало, но невыразимая жуть пронзила всё его существо. Он сам не знал, чего вдруг испугался — просто по телу прошёл холод, а душу сжали чьи-то ледяные пальцы. Предчувствие беды охватило Цинсюаня. Что-то невнятное, гнетущее, показавшееся особенно тягостным на контрасте с расслабленной и теплой атмосферой их с Мин-сюном вечера. Над ними словно нависла туча, что вот-вот разразится последней осенней грозой...       "Ты лишишься всего, что тебе дорого, — зашелестел в голове голос пустослова. — Небес, друзей, брата и даже Его..."       Юного бога накрыл такой страх, что ему хотелось свернуться клубком и скулить или метаться по комнате в панике. Покои тут же наполнились ветром.       А потом всё исчезло так же внезапно, как и появилось. Будто что-то призрачное прошло сквозь Цинсюаня и истаяло, оставив лишь неприятный липкий холодок.       Повелитель Ветров, который сам не понял, что на него нашло, зябко поёжился и тряхнул головой, отгоняя дурные предчувствия.       "Ты просто не привык к тому, что всё хорошо! — успокоил себя небожитель. — Вот тебе и мерещится непонятно что... Пустослов давно отвязался, это лишь твоё воображение! Иди к Мин-сюну и убедись — всё прекрасно!"       Конечно, на ложе за занавесями его уже ждали с нетерпением.

***

      — А вот этот — каштановый, — Цинсюань набрал на кончик безымянного пальца немного мёда из очередной пиалы и протянул любимому. Мин И развратно усмехнулся и принял подношение. Не сводя с юного бога откровенного золотого взгляда, он обхватил палец губами и снял с него тягучие сладкие капли, очистив кожу языком. Повелителя Ветров затрясло — они пробовали уже пятый сорт и были порядком разгорячены.       Цинсюань устроил обещанную дегустацию мёда. Хотя, предлагая это на лугу у Богучань, он подразумевал, что всё произойдёт за столом с помощью ложечки и в полностью одетом виде, судьба распорядилась иначе. И у небожителя не нашлось бы к ней ни единой претензии. Обнаженный Мин-сюн слизывает мёд с его пальцев — смел ли он тогда мечтать об этом?       — Ты так любишь поесть, — с нежностью улыбнулся юноша. Угощать любимого ему нравилось.       — Мне довелось голодать, — пояснил Мин И. — После того, как лишился родных, я жил весьма скудно... Это оставило след, от которого я так и не смог избавиться. Пища долгое время была единственной ценностью, что мне доступна, поэтому я до сих пор лучше всего понимаю заботу через еду.       В душе Цинсюаня всё сжалось от сочувствия. Он вдруг осознал, что надавил тогда на больное, забрав виноградину. А потом вспомнил, как Мин-сюн трогательно угощал его рыбой после драки с братом...       "Для него еда означает любовь и безопасность, — размышлял Повелитель Ветров. — Когда его кормят, он понимает, что небезразличен... И сам делится пищей, пытаясь показать свои чувства..."       Разбирало уточнить подробности, при каких обстоятельствах довелось голодать, и что всё же стало с семьёй и невестой, но Цинсюань придержал коней — не стоило портить момент грустными воспоминаниями. Он вообще мечтал бы сделать всю жизнь возлюбленного беспечальной — или, по крайней мере, ту её часть, что Мин-сюн проводит рядом с ним.       — Весьма недурно, — оценил угощение черноволосый бог, облизнувшись. — Терпкие сорта мне больше по вкусу.       Хотя его вид ясно говорил, что ему хочется совсем иных удовольствий, Цинсюань продолжал игру — ему нравилось изводить любовника. Видеть его желание, видеть его голод — и испытывать дежа вю, осознавая, что наблюдал это едва ли не с первой их встречи. Замечать: вот так он смотрит, когда сгорает от вожделения, вот так он дышит, когда невмоготу... Вспоминать, сколько раз ловил на себе такие взгляды, слышал это дыхание... Понимать: его хотели с самого начала. Не только сам Цинсюань жаждал, умирал и сходил с ума от влечения — всё было взаимно, каждую минуту взаимно. От подобных мыслей душа божества наполнялась таким восторгом, что он готов был и своё тело потомить ожиданием.       Мин И отхлебнул воды прямо из кувшина, чтобы освежить рецепторы. Капля сбежала из уголка губ по подбородку, к шее... Цинсюань, одуревший от этого зрелища, поймал её языком, провёл вверх, к губам, целуя долго, глубоко, с бесстыдным наслаждением... Изначально он хотел лишь коснуться серёжки, но не устоял — слишком сильно оказалось искушение. Крупные руки тут же потянулись к поясу халата, и бог ветра с сожалением прервал поцелуй, покуда у него ещё оставалась возможность ускользнуть.       — Ты должен попробовать это, Мин-сюн, — призывно прошептал юноша, зачерпнул кончиком пальца немного самого темного густого меда из пиалы и нанес себе на впадину между ключиц. — Тебе понравится...       А в следующий миг полетел спиной на постель, прижатый разгорячённым телом. Запястья вдавили в постель, полы халата распахнулись от резкого движения, возбужденные тела соприкоснулись кожа к коже, и у Цинсюаня перехватило дыхание. Он с наслаждением ощущал, как с него сцеловывают сладость — жарко, но медленно, чтобы распробовать — и не мог сдержать блаженной улыбки.       — Этот самый вкусный, — донёсся шепот Мин И с жадным поцелуем — почти укусом, что непременно расцветёт алым на нежной шее.       "Укуси, укуси меня до крови!" — молился про себя Цинсюань, со стоном подставляя больше тела губам, пытаясь прижаться как можно ближе к раскаленной плоти, обнимая любовника ногами...       — Как он называется? — спросил Владыка Земли, продолжая ласкать шею партнёра, который от удовольствия почти не помнил своего имени.       В ответ снова раздался лишь стон.       "Ну, давай, скажи, как полагается! — потребовал у себя Повелитель Ветров. — Что опять с тобой такое? Вы ведь не в первый раз сегодня это делаете! Но — боги — как трудно думать о чём-то, кроме того, как он снова войдёт в меня..."       — Войди... То есть, возьми... То есть, тмин... Это был тминный мёд, Мин-сюн, — плавясь в неге, пробормотал юноша.       — Будет моим любимым, — с усмешкой отозвался бог земли, чуть прикусив ключицу. Черноволосый негодяй прекрасно отдавал себе отчёт, до какого состояния довёл партнёра и, кажется, наслаждался этим. — Осталось лишь попробовать то вино, что ты пил при вознесении...       "Ой, а я и не догадался предложить ему..." — со стыдом подумал Цинсюань и проговорил:       — Прости, Мин-сюн...       — Тише, — прошептал тот, чуть приподнявшись над юношей, и заглянул ему в глаза. Казалось, он пытается что-то в них прочесть, но затуманенный желанием разум Повелителя Ветров никак не мог понять, что именно. Однако, похоже, увиденное устроило золотоглазого бога.       — Я открою тебе один секрет... Имя, которым меня когда-то называли... Его уже все забыли, но я хочу слышать это из твоих уст — только когда мы одни... Чтобы никто, кроме тебя, не произносил, и никто, кроме меня, не слышал... — Слова звучали гипнотизирующим шипением змеи, и сердце Повелителя Ветров заколотилось.       Ему на ухо выдохнули единственный слог, одновременно проникая в возбужденное тело пальцами. — Хэ? Как река? — простонал юноша, выгибаясь от удовольствия. Это прозвище показалось ему потрясающе подходящим тому, кто пахнет рекой.       Мин И едва заметно дрогнул, но тут же опомнился и продолжил грешные ласки.       — Да. Как река, — согласился он и провёл по особенно чувствительному месту внутри, в унисон с этим движением сжав напряженный орган юноши.       "Как он одними только руками умудряется довести меня до такого блаженства?" — в который раз удивился небожитель. У него возникло нехорошее предположение, от которого горько заныло сердце.       "Он потерял близких и голодал... У него есть тайное имя... Он невероятно умел и опытен в постели... Неужели нужда когда-то загнала его в дом терпимости? Это бы многое объяснило... Ох, от клиентов, должно быть, отбою не было... Фу, Сюань, о чём ты думаешь?!" — оборвал Повелитель Ветров свои слишком сильно искаженные возбуждением мысли. Он твердо пообещал себе никогда не спрашивать любимого, быть с ним как можно бережнее и сделать всё, чтобы он поскорее забыл эту ужасную страницу своей жизни.       Впрочем, ласки не позволили богу слишком долго концентрироваться на посторонних вещах.       — Хэ-сюн! — задохнулся Цинсюань, впуская его пальцы глубже в себя и толкаясь возбуждённым членом в ладонь.       Золотые глаза вспыхнули мрачноватым удовольствием, а прижатый к телу юноши орган стал ещё крепче.       "Надо же, как его это заводит!" — заинтересовался небожитель и снова прошептал дерзким заклинанием:       — Хэ-сюн... Хэ-сюн... Хэ-сюн...       Без того разгоряченный, Владыка Земли весь вспыхнул какой-то темной, хищной страстью, показавшись Цинсюаню в этот момент, скорее, прекрасным демоном, нежели божеством. Пару мгновений спустя юноша уже бился под ним, захлёбываясь стонами и поцелуями — его брали совершенно беспощадно. Именно так, как ему нравилось. Именно так, как не хватало, чтобы сорваться. Бог ветра не продержался и минуты — весь мир взорвался перед глазами и исчез в вихре удовольствия, что разгорелось внизу и захватило всё тело.       Но даже этого оказалось недостаточно.       Изнемогающего Цинсюаня подняли, заставив сесть на колени к возлюбленному — буквально нанизывая на раскалённое естество, точь-в-точь как на картинке, вторгаясь всё глубже, двигаясь всё яростнее, не прекращая целовать... Губы — лишая дыхания, шею — до синяков, соски... Вынуждая разгораться вновь, не успев толком остыть...       — Не могу... Кажется, я опять сейчас... Не могууу, Хэ-сюююн... — По щекам Повелителя Ветров текли слёзы, он цеплялся за спину и плечи возлюбленного, впивался пальцами в его волосы... Хотелось ещё ближе, хотя ближе уже некуда, мешал сам воздух, который ещё оставался между их телами...       — А придется, — в голосе бога земли звучало безумное вожделение. Мин И развёл бедра, вынуждая сидящего на нём юношу расставить ноги ещё шире, принять ещё глубже... И одновременно прокусил нежную кожу надплечья до крови.       — Хэ-сюн! — выкрикнул Цинсюань, дрожа и выгибаясь от избытка ощущений.       На самом деле, он не хотел останавливаться. Он хотел чувствовать его в себе до упора так долго, как только возможно, вновь и вновь повторять тайное имя, подходящее ему куда больше, чем настоящее, отдавать свою кровь — чтобы знал, как с ним хорошо...       Они думали, что у них впереди вечность...