Леска

      Ши Цинсюань рассиживался на скамейке в небесном саду и что-то эмоционально излагал. По левую руку от него расположились Покровитель Лесов и бог транспорта, а оставшуюся часть лавки занимал красивый Владыка Земли, наплевавший на все приличия — он просто вольготно возлежал, устроив голову на коленях возлюбленного. Тот весело болтал, не забывая время от времени выуживать из стоящей рядом чаши виноградины и вкладывать их меж украшенных серёжкой губ. Бог ветра блаженно жмурился, ведь всякий раз, как он передавал ягоду, на его пальцах незаметно оставляли поцелуй. Мин И молча слушал речи Цинсюаня и его товарищей, едва заметно улыбаясь — казалось, он с трудом сдерживает смех.       Почему-то этот сдерживаемый смех раздражал Ши Уду сильнее всего. Сильнее неприличной расслабленной позы, сильнее белоснежной шеи, подставленной осеннему солнцу, сильнее собственных серёжек в чужих ушах, сильнее распущенных черных волос, что тяжёлыми волнами текли по бледно-зелёному шёлку подола... И даже сильнее, чем след от укуса на запястье брата, время от времени выглядывавший из-под рукава, когда Цинсюань особенно артистично размахивал руками.       Уду наблюдал за компанией из беседки в отдалении, где пил чай с Пэй Мином и Линвэнь. Он смотрел на друзей Цинсюаня и не мог поверить, что когда-то считал проблемой этих двух лопухов.       Подумать только — он волновался, что беспокойный Хозяин Лесов Чжу Юншэнь втянет брата в историю!       Не то, чтобы опасения возникли на совсем уж пустом месте... Вопреки народным поверьям, представлявшим лесного бога мудрым старцем, Юншэнь выглядел бодрым юношей — даром, что был ненамного моложе Небесного Императора. Тот, чьей жизненной силы хватало для всех лесов на свете, страдал от избытка энергии — вернее, страдали окружающие, сам он чувствовал себя превосходно. Ему всё казалось поводом для шутки или розыгрыша, он ничего не воспринимал всерьёз, вечно что-то затевал и, подобно обитателям лесной подстилки, постоянно занимался какой-то деятельностью без внятной цели и видимого результата. Словом, был обременительно весел.       Подружиться с таким мог только Цинсюань — лёгкий ветерок среди листвы, тоже пребывающий в непрерывном бестолковом движении. Хотя могучий и влиятельный Чжу Юншэнь был крайне полезным знакомством для семьи Ши, его шуточки доводили Уду до белого каления. Он каждый новый год загадывал желание, чтобы брат с Юншэнем рассорились в пух и прах, не разговаривали до конца времён и ещё неделю после, и чтоб нога этого дурносмеха никогда больше не ступала на порог дворца. Но всё без толку — слишком лёгкие характеры для такой злопамятности. Впрочем, Ши Уду не полагался только на удачу. Вовремя запущенная сплетня, искажённая или вовсе не переданная просьба, весьма кстати потерявшийся подарок, будто бы случайно нарушенные планы... Мелочи, но в массе их оказалось вполне достаточно, чтобы полного доверия между друзьями не возникало, и они не сходились слишком близко.       Бог транспорта Лю Вэньмин, подчинённый богини литературы, вообще странным образом затесался в эту компанию. Замкнутый и педантичный до неприличия, он знал название и особенности всех проклятых повозок, бричек и тарантасов, когда-либо изобретенных человечеством, но не знал, как сделать уместный комплимент барышне. Чтобы подружиться с таким парнем, нужно было быть Цинсюанем. Их свело тайное увлечение Вэньмина — благообразный юноша обожал гонки на колесницах. А там, где скорость и ветер в волосах — там и младший Ши.       Бога транспорта Уду тоже недолюбливал — с одной стороны, из-за тоски, которую тот наводил своим присутствием, с другой — из-за абсолютно неподобающего хобби. Он даже спустя годы с содроганием вспоминал, как Цинсюань с товарищами разучивали кричалки, чтобы поддержать мастера Лю на очередных соревнованиях. Это "пусть отдавит ногу слон, Лю Вэньмин — наш чемпион!" потом преследовало несчастного Повелителя Вод даже во сне.       Однако больше всех остальных друзей Цинсюаня его брат ненавидел отсутствующую ныне богиню шелка Сян Мэйли. Стоило Повелителю Ветров пообщаться с этой девушкой, и он неделями не вылезал из женского облика, заваливая дворец нарядами. Как ни изгалялся Водный Самодур, как ни распускал слухи об их отношениях — всё не мог развести парочку окончательно. Хватало перекинуться с ней парой слов в общественном месте, чтобы на Цинсюаня накатило, как он выражался, "модное вдохновение".       Теперь Ши Уду тосковал по прежним временам, когда самыми большими его проблемами были глупые шутки, "нужно ёжика родить" и дамские платья... Хотя в последнее время бог ветра почти перестал щеголять в женском облике и потерял интерес к вычурным нарядам, главу семьи Ши это не радовало — теперь бестолковый младший братец таскал с собой гораздо более стыдный и опасный "аксессуар".       Сцена на скамейке напоминала ему трёх глупых беззаботных птичек — ярко-зеленую, сиреневую и бирюзовую — которые весело щебечут и не замечают, что к ним подползла огромная черно-золотая змея.       Почти никто не понимал недовольства Ши Уду. Реакция обитателей небосклона на роман Цинсюаня с Мин И оказалась вовсе не такой бурной и негативной, как предполагал Водный Самодур, но это теперь волновало его в последнюю очередь. Ему казалось — Черновод смеётся над ним. Издевается, вынуждая врага беспомощно наблюдать, как морская тварь забавляется с его младшим братом. Представлять, что они делают, когда остаются наедине... И не иметь возможности это прекратить. Лишь с ужасом думать о том, что случится, когда тварь наиграется.       Уду хотелось винить демона во всём.       "Нарочно принял обольстительный облик, чтобы сбить Цинсюаня с пути!" — мысленно негодовал он, но тут же вспоминал, что нынешний вид Черновода мало чем отличается от лица юноши, умиравшего в предрассветный час среди трав, растущих по дороге к реке Богучань.       "Даже внешность менять не стал, — тут же переобулся Уду, — Решил, что для моего братца сойдёт и так!"       Он наблюдал, как Хэ Сюань лениво и грациозно выгнулся, потянувшись за очередной виноградиной, которую озорной Повелитель Ветров ему не отдал, решив подразнить. Резкое движение крупной руки — и запястье Цинсюаня оказалось поймано, губы с серёжкой забрали угощение, оставив взамен откровенный, жаркий поцелуй, развратное прикосновение языка на кончиках нежных пальцев... А Повелителю Ветров и горя не было — он засмеялся, едва заметно покраснев. Его товарищи, также зарумянившись, принялись с преувеличенным вниманием разглядывать окружающие пейзажи.       Ши Уду передёрнуло. А потом ещё раз — когда он внезапно осознал, что брат стал одеваться проще, чтобы быстрее снимать одежду.       — Продолжает позорить семью? — прозвучал сочувственный голос Мингуана. На плечо легла рука, и бог воды едва не подпрыгнул от неожиданности. Он не заметил, что генерал подошёл так близко.       — Был бы не мой дурак — сам бы смеялся... Может, запереть его в покоях? — еле слышно пробормотал Уду, не замечая, что говорит вслух.       — Не сработает, — скептически проговорил Пэй Мин. — Его парень умеет делать подкопы...       Бог воды бросил на друга испепеляющий взгляд, но тот, как всегда, не почувствовал опасности и продолжил излагать:       — К тому же, в народе ведь знаешь, как говорят... Если девка захочет, то и через замочную скважину даст!       За спиной послышался негромкий хлопок — Линвэнь закрыла лицо ладонью, не вынеся стыда за поведение товарища.       — Конечно, твой брат не девка, ну, по крайней мере, не всегда... — Речь бесцеремонно прервалась ударом недавно восстановленного веера Повелителя Вод.       — А что? — обиженно протянул бог войны, всплеснув руками, и в ответ ещё раз капитально получил веером в лоб. Уду, онемевший от гнева, продолжал колотить приятеля, пока тот не взмолился: — Да ладно, ладно, я молчу! Перестань!       — Это ты перестань нести чушь, — прошипел бог воды, убирая веер в карман от греха подальше — в прошлый раз ремонт обошёлся ему в целое состояние.       — Шуй-шисюн, разве я виноват, что твой братец такой? Я ведь давно говорил, что он отрезанный...       — Знаешь что? — перебил его Повелитель Вод, в бешенстве пытаясь придумать что-нибудь пообиднее. — Иди-ка лучше... Роди наследника!       Пэй Мин изменился в лице.       — Это вот сейчас было подло, — оскорблённо произнёс он, демонстративно развернулся и гордо отправился прочь под едким взглядом Ши Уду.       Линвэнь только тяжело вздохнула, в который раз подивившись теплоте отношений между этими двоими. Вздумай любой другой обитатель небес назвать Цинсюаня девкой в присутствии брата или послать Пэй Мина строгать детей — закончилось бы смертоубийством.       — Тебе не кажется, что нам стоило бы рассказать Мингуану, как вознёсся твой брат? — деликатно осведомилась она. — Ты ведь понимаешь, почему его замкнуло на затее с наследником? Он думает, что появление двух божеств в одном роду возможно — потому что видит твой пример. А оно невозможно, и мы оба об этом знаем.       Уду бросил на подругу страдальческий взгляд.       — Только вот о комплексах Пэя у меня ещё голова не болела, — вздохнул он. — Я расскажу ему позже. Пока... Не доверяю ему в полной мере.       Проницательная Наньгун Цзе еле заметно прищурила бархатно-черные глаза. Что-то подсказывало ей, что дело вовсе не в недоверии. Однако богиня не испытывала желания разбираться в нюансах взаимоотношений генерала с его шуй-шисюном, и потому оставила догадки при себе.       Ши Уду тем временем продолжал созерцать столь противную его сердцу картину. Цинсюань теперь заплетал в косы черные волосы морского чудовища, играя с монстром, словно с домашней кошкой. Против своей воли Повелитель Вод подумал, каковы на ощупь пряди, похожие на ожившую темноту. От этой мысли стало ещё хуже.       "Гэ, тебе не нужно волноваться! Мин-сюн не даст мне попасть в беду, ведь он совсем как ты — всегда подхватит, если я оступлюсь!" — голос Цинсюаня заливался в голове безмозглой канарейкой, а старший брат не находил слов, чтобы объяснить дураку — в этом мире нет беды страшнее, чем его "Мин-сюн".       — Скажи... Заклятие, что ты дала для Цинсюаня... Мне могут через него передаваться эмоции брата? — не отводя взгляд, спросил Ши Уду.       — Исключено, — устало проговорила богиня литературы, которая, разумеется, уже озвучивала принципы работы заклинания, когда его вручала. — Связь между вами не существует постоянно, иначе у тебя бы уже ни капли ци не осталось. Она возникает, когда Цинсюань в опасности, и позволяет тебе удержать его душу в этом мире независимо от состояния тела, а также найти брата, где бы он ни находился. Ничего, кроме перечисленного, заклятие делать не умеет. Но даже в таком виде связь причиняет боль и расходует много энергии. Я в последнее время думала над тем, как синхронизировать с новым Сжатием Тысячи Ли, которое изобрёл твой зять...       Бог воды зажал уши ладонями. Ему казалось, будто весь мир мечтает причинить ему как можно большие муки. "Зять... Зять..." — молотом отдавалось в голове ужасное слово.       "Если бы мама с отцом видели, до чего докатились их дети..."       Линвэнь, заметив эти страдания, осторожно приблизилась к другу и проговорила:       — Уду... Но разве не этого ты хотел? Свести их, чтобы Черновод отказался от мести?       — Нет! — отчаявшись, выкрикнул Повелитель Вод. Самообладание изменило бесстрастному небожителю, на него было страшно смотреть. — Нет! Не этого! Думаешь, я способен подложить любимого брата под какую-то тварь, чтобы спасти свою шкуру?! Я думал, что они подружатся! Ведь Цинсюань с кем угодно может подружиться... Подружатся — и Черновод поймёт, что брат ни при чём, пощадит его, отомстит только мне одному! Они должны были стать друзьями, ради всего святого, друзьями, а не... Это вот всё! И ничего теперь нельзя сделать, я не могу их развести, ведь у меня нет иного способа защитить брата, кроме этой мерзости! Я не думал, что он из таких... Он же встречался только с девушками! Не может же быть, чтобы в одной семье сразу двое... — Ши Уду осекся, подавившись последней фразой.       Богиня лишь удивлённо взметнула тонкие брови, но предпочла сделать вид, будто не заметила оговорку.       Молодежь на скамейке тем временем заливисто засмеялась, словно издеваясь над несчастным богом воды, который уже не в первый раз прокручивал перед мысленным взором ту встречу на окраине поселка Богучань.       Представлял, как приближается к умирающему юноше, ловит последний взгляд глаз, золотых от первых лучей рассвета, пытаясь не думать, что именно его драгоценный брат должен был остаться в этой траве, измученный и переломанный... Только на этот раз не уходит, баюкая горечь в душе, как случилось в реальности, а берёт на руки безжизненное тело, прижимая к себе — он почти ощущал ледяную росу с окровавленной одежды — шепчет заклинание... И плоть обращается в прах, а прах становится медальоном, что останется навеки висеть на груди среди синих одеяний в память о том, кому не суждено пробудиться...       Ни об одном своем поступке он не сожалел более, чем об оставленном без попечения теле Хэ Сюаня.