Леска

      — У меня для тебя подарок. — Мин И вёл Цинсюаня, закрывая ему глаза ладонями. — Я распорядился поставить в твоём будуаре. Если не понравится, велю убрать.       Повелитель Ветров тихонечко хихикнул. Он не представлял, что может заставить его выбросить подарок любимого.       После ночи в округе Эмэйшань молодые боги погрузились в головокружительный роман. Разобравшись с томительными сомнениями, определив, кем друг для друга стали, они забыли обо всём на свете в упоении близостью.       Хотя настойчивая безотлагательная жажда, сжигавшая их, немного улеглась, Цинсюаню порой казалось, что он сошел с ума. Получив Мин-сюна в безраздельное пользование, Повелитель Ветров стал нуждаться в нем ещё больше. Ему всего было мало — мало поцелуев, мало прикосновений, мало запаха... И, даже когда его внутри было так нестерпимо много — всё равно мало. То ли от долгого воздержания, то ли из-за сильной страсти юношу несло по кочкам. Например, он пристрастился к оральным ласкам — благо, возлюбленный охотно баловал его подобными вещами, не приходилось даже просить. Ещё Цинсюань обнаружил, что невероятно возбуждается, когда Мин-сюн пьёт его кровь. Боль от пореза или укуса мигом забывалась, потерявшись среди удовольствий, а вот опьяняющее чувство единения с возлюбленным оставалось.       Ощущать его жажду, делить эмоции на двоих — буквально испытывать вместе одно и то же чувство... Для Цинсюаня подобный волнующий опыт оказался вновинку: он сам обычно легко заражался чужими эмоциями, а вот в обратную сторону это, как правило, не работало.       Бог ветра узнавал не только возлюбленного — в большей степени он под деликатным руководством Мин И знакомился с самим собой. Следуя за прекрасным золотоглазым проводником, он сходил в подземный мир своей души на встречу с собственной тенью. Цинсюань учился понимать себя, с радостью узнавал, что многие вещи, которые считал в себе стыдными и нездоровыми, совершенно нормальны и даже привлекательны.       Повелитель Ветров поражался, как Мин И, который младше его на несколько столетий, может быть таким мудрым.       "Наверное, это потому, что он жил настоящей жизнью, общался с людьми и думал своей головой, а не кис в монастырях с замшелыми учителями, как мы с Уду, — предполагал Цинсюань с легкой завистью, — Или просто сразу умным родился..."       Конечно, усвоенный за сотни лет стыд не исчезал по щелчку пальцев, но под влиянием Мин-сюна Цинсюань постепенно вырабатывал привычку задавать себе вопросы: "почему мне стыдно, что плохого я делаю, кому от этого вред?" Он обнаружил — если и вправду творишь нечто дурное, ответы находятся без труда.       Единственное, что омрачало счастье юного бога — странное поведение брата. Цинсюань не ждал поддержки и одобрения — скорее, что его обругают и посадят под замок, запретят встречаться и потребуют немедленно порвать с Мин-сюном... Он готовился к перепалкам, навязчивому контролю и ехидным комментариям — этим сопровождались все его отношения в прошлом — но Уду сумел удивить.       "Делай, что хочешь, — устало сказал глава семьи Ши. — Ты уже не ребёнок. Я тебе всё уже сказал: что он проходимец, что ты с ним наплачешься... Ты решил поступить по-своему. Когда из-за него попадешь в беду, разгребать будешь сам, я теперь не хочу даже думать о вас обоих и о том, чем вы занимаетесь. Поэтому будь так любезен — прекрати хотя бы миловаться на публике. Большего я от тебя уже не жду."       В другое время Цинсюань обрадовался бы, решив, что легко отделался, но теперь в реакции брата ему виделось нечто подозрительное и неестественное, что вселяло ощущение надвигающейся беды. Повелитель Ветров не мог избавиться от тревожного предчувствия, что Уду что-то затевает и лишь делает вид, будто личная жизнь юноши его почти не трогает. Цинсюань даже отчасти проникся тем, как тяжело главе семейства Ши приходилось с ним самим все эти годы.       "Я будто живу на складе с фейерверками. Однажды, безусловно, рванёт, но когда и как именно — предугадать невозможно!" — вспоминал он подслушанный как-то разговор бога воды с Мингуаном, и, наконец, понял, что имел тогда в виду старший брат.       — Готов? — Бог земли убрал ладони с глаз возлюбленного, и тот едва не подпрыгнул от неожиданности, когда навстречу ему из глубины комнаты кто-то шагнул. Лишь мгновение спустя Цинсюань узнал своё отражение и ахнул в восторге: небожителю не доводилось прежде видеть настолько больших и безупречных зеркал. В простой деревянной раме сияло настоящее сокровище. Повелитель Ветров не мог поверить глазам — непривычно оказалось узреть себя в полный рост так же чётко, как он видел других людей.       — Это настоящее чудо, Мин-сюн! — восхитился Цинсюань, коснувшись прохладной поверхности. — На ощупь будто стеклянные бутылочки... Но такой размер и форма? Где ты его раздобыл? Это создал какой-то прославленный мастер?       — Это сделал я. Мой друг придумал, как изготовить из песка с помощью ци большие куски стекла, а я просто догадался нанести тончайший слой серебра на одну из граней, — улыбнулся Владыка Земли. — К сожалению, пока создавать подобные вещи могу лишь я сам, но однажды найду способ поделиться с людьми этой технологией...       — Невероятно, — зачарованно произнёс бог ветра, рассматривая отражение. — Просто невероятно... И это зеркало теперь моё?       — Конечно. — Талию юноши обняли ласковые руки. — Я создал его, чтобы ты тоже мог полюбоваться своей красотой, как любуюсь я.       — Ой, да какой красотой, — покраснел Цинсюань. Ему вдруг стало стыдно за себя. Растрёпанный после купальни, в каком-то затрапезном халате... Может, если привести себя в порядок, одеться подобающе, выйдет что-то приятное глазу, но в таком виде юноша себе решительно не нравился. — Позорище сплошное... В таком великолепном зеркале только ещё очевиднее!       Бог земли скептически приподнял бровь.       — Не пытаешься ли ты сказать, что я ничего не смыслю в красоте? — сурово осведомился он.       — Просто Мин-сюн слишком великодушен к этому дурню, — пробормотал Повелитель Ветров, отводя взгляд от сияющей поверхности стекла.       Золотые глаза вспыхнули, и через мгновение несговорчивый парень оказался в цепкой хватке, не позволяющей ему отойти от зеркальной глади. Сердце бога отчаянно заколотилось.       — Смотри, — прошептал Мин И. Кончики длинных пальцев коснулись подбородка Цинсюаня, вынуждая того повернуть голову в сторону зеркала. — Смотри, как красиво... Как ты можешь отрицать это? У тебя ведь есть глаза, ты видишь то, что вижу я...       — Но я просто...       — Эти летящие брови.— Он обвёл бровь юного бога безымянным пальцем. — Глаза ярче звёзд... Эти четкие скулы... — Волнующее прикосновение мягко прочертило по щеке Повелителя Ветров. — Эти прекрасные губы... Посмотри на них и скажи, что это не красиво!       Цинсюаню было ужасно неловко слышать речи Владыки Земли — похвалы звенели страстной искренностью, золотые глаза в зеркале горели восторгом и вожделением... Повелитель Ветров понимал: возлюбленный уверен в том, что говорит. Более того, он смыслит в подобных вещах куда больше, нежели неопытный юный бог — и потому его мнению стоило бы доверять, но... Привыкший преуменьшать свои положительные качества, Цинсюань никак не мог принять этой правды. Он любил прихорашиваться и часто вслух называл себя красивым, но в глубине души так не считал — это была лишь привычная игра на публику, отвлекающая от болезненного чувства собственного несовершенства. И теперь ему всё казалось, будто Мин-сюн ослеплён желанием, воспринимает любимого предвзято, и вот-вот случится нечто, что откроет ему глаза, заставит понять — в его дурне нет ничего особенного...       — Ты слишком много думаешь. — Мин И прочёл сомнения на живом лице возлюбленного. — Не нужно анализировать — просто смотри...       Когда большой палец настойчиво надавил на нежную плоть губ, юноша вспыхнул, не в силах справиться со смущением, но всё же покорно впустил его в рот. Мин-сюна в таких вопросах следовало слушаться — это бог ветра усвоил чётко. Сердце затрепетало, в теле начало пробуждаться желание, всё ещё скованное стыдом — словно река по весне под коркой льда.       "Боги, его красивые пальцы даже во рту у меня смотрятся восхитительно..." — пронеслось в голове небожителя. Он понимал, что зрелище по всем законам жанра должно выглядеть нелепо, но... Выглядело почему-то притягательно, словно интригующая иллюстрация из краденой книжки.       — Видишь? Разве не прекрасно? — Вторая рука погладила шею над воротом халата, и Цинсюань вздрогнул от этого жаркого прикосновения. — Какой изгиб... Какие линии... Ты словно прекрасный цветок...       Хотя всё внутри сопротивлялось этой мысли, бог ветра не мог отрицать: в самом деле красиво. Если бы он увидел такую шею у другого человека, точно отметил бы изящество... Не в силах справиться с эмоциями, юноша несильно прикусил палец у себя во рту и скользнул по нему языком — забаву тут же с усмешкой отобрали.       — А кожа... Бог мой, что за кожа... Нежнее жасминовых лепестков... — Мин-сюн коснулся даже не губами — лишь дыханием, краешком серёжки. Но этого хватило, чтобы Повелителя Ветров пробрало мурашками.       — Ещё... — Он выгнулся, потянулся за лаской, попытался удержать любимого рукой, ему так хотелось больше... Но запястье оказалось в крепкой и одновременно бережной хватке.       — Взгляни на свою руку, — томно проговорил Мин И. Глаза его сверкнули голодом. — Какое изящество... Совершенная форма пальцев, такие тоненькие запястья... Видно каждую жилку... Посмеешь ли ты сказать, что это не красиво? — Последние слова он выдохнул прямо на кожу, прежде чем оставить пылающий поцелуй, от которого, по ощущениям, должен был отпечататься ожог.       Цинсюань лишь негромко застонал. Происходящее смущало и возбуждало, он не знал, куда себя девать и что с этим делать, ведь по всему выходило, что он завёлся от собственного облика. Бог ветра всё никак не мог привыкнуть к способности Мин-сюна вывести его из равновесия, вызвать целый букет эмоций, которые, казалось бы, невозможно ощущать одновременно. Они предавались страсти уже столько раз, но любимый вновь и вновь находил очередной способ смутить и удивить Цинсюаня.       "Он ведь не собирается прямо перед зеркалом..?" — запаниковал юноша, чувствуя, как распускают пояс его халата. Повелитель Ветров был вовсе не уверен, что готов посмотреть на себя в подобной ситуации. Он уже собирался попросить Мин-сюна остановиться, но движение языка от запястья по ладони заставило его проглотить возражения. Цинсюань разрешил себе чуточку продлить удовольствие, пообещав остановить любимого позже — уж точно не в момент, когда он так сладко берёт губами самые кончики его пальцев.       — Не верится, что ты рождён смертным, — тем временем продолжил нашептывать золотоглазый бог между ласками. Пояс поддался, одежда повисла на локтях, обнажив плечи и грудь — пылающий от смущения Цинсюань едва успел придержать полы свободной рукой, не допустив полной откровенности.       — Мин-сюн, я не... — пролепетал он, дрожа, но слушать никто не стал.       В этом заключалась ещё одна восхитительная способность Владыки Земли — тот всегда знал, когда слова Цинсюаня не стоило воспринимать всерьёз. Повелитель Ветров даже поймал себя на мысли, что рядом с любимым немного утихает его извечный страх сболтнуть какую-нибудь глупость — удивительным образом Мин-сюн понимал не только то, что говорил его бестолковый товарищ, но и то, что он ПЫТАЛСЯ сказать.       — Молчи... Не нужно возражений... Ты прекрасен, — с нежностью произнёс бог земли, продолжая бесцеремонно разглядывать почти нагого юношу. — Только взгляни на своё тело... Изящные ключицы, развитые плечи, тонкая талия, узкие бёдра... За одну только яремную впадину можно отдать целый мир! Мне порой хочется уничтожить все твои статуи — они оскорбляют своим несовершенством.       Цинсюань не мог противиться и все же смотрел на себя — смущённого, покрасневшего, дрожащего от возбуждения, такого хрупкого в крупных руках... Всего покрытого следами прежних ласк, такими яркими на светлой коже — о, как он любил эти следы! Тело бога даже после самых жарких ночей восстанавливалось в считанные часы, но синяки свои он сохранял трепетно, будто сокровища, не позволяя им исчезать раньше времени...       Бог вздрогнул — по шее потекли поцелуи, яркие и горячие, всё тело зазвенело от них, запело, взбудораженное... И стало ещё красивее. Под властными руками, на фоне темных одежд...       У него рывком отобрали остатки тканей — Мин-сюн желал полной наготы, а юноша не смел противиться, загипнотизированный странным и волнующим зрелищем. Губы по шее, одна рука сжала сосок, вторая огладила раскалённый орган... Цинсюань забился в этих руках пойманной птицей. ПРЕКРАСНОЙ пойманной птицей.       Все мысли вылетели из головы. Он голый, возбуждённый, другой мужчина ласкает его член и кусает надплечье... Это должно выглядеть развратно, грязно, отвратительно... Но выглядело красиво. Потому что золотоглазый бог рядом с ним прекрасен, потому что он смотрит влюбленным взглядом, жарким, восхищённым, вожделеющим... И Цинсюань верил. Верил этому взгляду, верил этой жажде, верил каждому слову.       "Что сказал бы брат, увидев тебя таким?" — прозвучало в затуманенной голове. И тут же нашелся ответ: а он и не увидит. Никто другой его больше таким не увидит.       — Смотри, как ты таешь, смотри, как горишь, — прошептал низкий голос с поцелуем в чувствительное место за ухом. — Тебе нравится?       — Нравится, — эхом отозвался хмельной от страсти Повелитель Ветров, толкаясь навстречу ласкам. — Нравится!       — Этого ты стыдился? Этого великолепного, божественного тела? Смотри, как ярко раскрывается его красота, когда ты возбужден... Смотри, какое оно чуткое, как реагирует на прикосновения... Ты достоин самых глубоких чувств, самых изысканных удовольствий...       — Даа, — выдохнул Повелитель Ветров, подставив губы жадному, агрессивному поцелую. Он внезапно почувствовал себя не развратным неуклюжим мальчишкой, а настоящим божеством, которое само определяет границы дозволенного.       Однако когда в него проникли влажные пальцы, у юноши от смущения и перевозбуждения подкосились ноги — он был вынужден опереться ладонями на стекло, а спиной прижаться к Мин-сюну, тут же ощутив силу его влечения. Цинсюань трепетал струной, весь заходился в волнительной дрожи, невольно сжимаясь и этим только усиливая ощущения...       — Скажи, разве это грязно? Разве этого стоит стыдиться? — Повелитель Ветров не мог ответить — лишь заглянул в золотые глаза в отражении и прочёл в них безумный, фанатичный восторг, от которого вскипела кровь. Он вдруг увидел самого себя взглядом Мин И: разгорячённого, развратного и привлекательного.       "Неужели это я такой?" — восхитился Цинсюань. Обнаженный парень в зеркале ему нравился. Тонкий и ладный, с фарфоровой кожей в румянце, сходящий с ума от непристойных ласк, прекрасный в этой непристойности — она оказалась ему так к лицу... Не одуревшее от похоти животное — живая стихия, что мечется в умелых руках...       Юноша чувствовал, что вот-вот кончит: от пальцев внутри, от прикосновений к члену, от собственного вида, но хотел большего, хотел дойти до края в своей разнузданности...       — Войди в меня, Мин-сюн, — задыхаясь, попросил он.       — Серьёзно? — удивлённо улыбнулся Владыка Земли, не ожидавший от робкого ученика такой прыти.       — Да! — требовательно отозвался Цинсюань. Ему внезапно пришло в голову, как сильно, должно быть, заведён сам Мин И, и что он сотворит со своим юным любовником, если получит разрешение. Одурманенный желанием рассудок не смог совладать с искушением подразнить зверя. — Сделай это со мной!       Дважды просить не пришлось — бога толкнули к зеркальной глади, запахло лилиями, и вместо пальцев в его тело ворвался наспех смазанный, обжигающе горячий член.       Цинсюань вскрикнул, попытался отстраниться, для него оказалось слишком сильно — вот так сразу и на полную. Но крупные руки удержали тонкую талию, вынуждая его принимать возлюбленного, как полагается. Юноше нравилось, когда Владыка Земли от нетерпения делался немного грубым: неужели он настолько хорош, что способен заставить даже этого сдержанного и холодного человека терять голову от вожделения? Ради столь пьянящего чувства Цинсюань готов был выдержать напор сгорающего от страсти черноволосого бога, который, тем не менее, ни разу не причинил партнеру настоящей боли.       Повелитель Ветров захлебнулся возбуждением, когда его потянули за волосы, заставляя выгнуться — член вошёл ещё глубже, в шею впились зубы, а сцена в зеркале стала столь совершенна в своем божественном разврате, что стало невозможно отвести взор.       "Вот так ты выглядишь... С членом внутри, с пальцами во рту, голый, возбуждённый... Это должно быть стыдно и неприглядно... Почему же это так прекрасно?" — Мысли кружились осенними листьями в тумане возбуждения.       — Чувствуешь? — спросил задыхающийся шепот с поцелуями в такт безжалостным движениям внутри. — Чувствуешь, какое желание ты вызываешь? Какое удовольствие даришь мне? Разве приносить наслаждение — дурной поступок?       Цинсюань готов был кричать от избытка чувств, потому что не мог больше отрицать — Мин-сюн прав, кругом прав, тысячу раз прав!       "Я никому не причинил вреда или боли, никого не оскорбил своим видом! Наоборот, мой Мин-сюн... Выглядит таким счастливым... Почти как я сам..." — думал юноша, умирая от удовольствия, которое разгоралось всё сильнее по мере того, как угасал стыд.       — Глубже... Глубже... Глубже... — теряя рассудок, умолял Повелитель Ветров. — Возьми ещё... Возьми всё...       — Возможность смотреть на тебя — это дар. Прикасаться к тебе... Боги, как хорошо... За дары не стыдят — за них благодарят, за милость почитают, а не порицают... — Сбивчивые восторженные слова оседали в сознании сладкой истиной, что теперь останется с богом ветра навсегда...       — Я так люблю тебя... Ты так нужен мне...       "Я тоже... Ты нужен..." — хотелось сказать в ответ, но дыхания уже не хватало.       С вожделением глядя на себя и возлюбленного, двигаясь с ним в унисон, повинуясь властной руке, что вела его к вершине, Цинсюань полыхнул безумным оргазмом, охватившим, кажется, не только тело, но и саму его душу...