Леска

"Ты не умрёшь раньше, чем я,

Ты проживёшь тысячу лет,

Сердце моё, рана моя,

Девочка-яд, девочка-смерть..."

(Агата Кристи, "Альрауне")

      — Я так рад... — проговорил Цинсюань, глядя в золотые глаза. Те ответили непониманием, и он поспешил разъяснить:       — Я рад, что это случилось на самом деле. И я рад, что это был именно ты.       Душа юного бога пела от счастья. Хотя он признавал поступок Мин И, мягко говоря, сомнительным, искреннее раскаяние подкупало. Владыка Земли вёл себя, как человек, для которого подобное поведение не являлось нормой, он казнил себя за это и, несмотря на очевидное отсутствие ущерба, отказывался признать свой поступок допустимым.       Что же до Цинсюаня... Он простил всё. Сразу и в один миг. Может, напрасно, но иначе не мог — слишком сильно любил. Ни обида, ни недоверие не могли устоять перед пронзительной радостью от того, что волшебство, случившееся в Богучань, было правдой, что ощущения, которые испытывал тогда бог ветра — "любимый, желанный, особенный" — его не обманули. Он ещё взыщет с золотоглазого негодяя за свои страдания — и тот с удовольствием расплатится, в этом Цинсюань не сомневался. Главное — теперь их тела и души должны, наконец, соединиться. А дальше хоть трава не расти.       — Я рад... Потому что это было так сладко, Мин-сюн... Так сладко, что я хочу ещё... — горячо прошептал юноша.       Не зная, как показать застывшему от изумления Владыке Земли серьезность своего настроя, Цинсюань вдруг вспомнил, что видел в борделе города Ли. Он взял руку любимого и коснулся пальцев губами, впустил их в рот, попробовал языком, старательно лаская... И неожиданно для себя безумно возбудился — чувствовать его во рту оказалось приятно, хотя речь шла всего лишь о пальцах. И, если парень из весеннего дома удостоился лишь снисходительного одобрения, то на юного бога смотрели с восхищением, не веря глазам, не смея пошевелиться. Это не могло не воодушевлять.       Он прервал ласки, потянулся ближе к зачарованно замершему Владыке Земли и выдохнул в самые губы:       — Я хочу больше...       Страсть Мин И обрушилась на Цинсюаня, словно штормовая волна. Небожитель был ошеломлён: его собственное влечение полыхало так, что едва не лишило рассудка, но оно, кажется, не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывал любимый.       "Ох, Мин-сюн, как же ты продержался столько времени?"       Повелитель Ветров не успевал думать, не успевал дышать — весь растворялся в глубоких, изголодавшихся поцелуях. На самой грани, почти до боли, но именно так, как надо. Чувствуя губами серёжку, что столько времени сводила его с ума, вспоминая, как она ощущается на других частях тела... Юноша разрывался между желанием продолжать целоваться и жаждой почувствовать эти губы где-то ещё.       Но выбирать не пришлось: его жадно целовали в подбородок, шею и ключицы, но постоянно вновь возвращались к губам — похоже, золотоглазый бог тоже не мог определиться и хотел всего сразу.       Представляя подобные сцены по книгам, Цинсюань когда-то переживал, как станет раздевать партнёра, чтобы не сбить настроение своей неуклюжестью, но в реальности даже не вспомнил о своих волнениях. Охваченные одним желанием на двоих — поскорее соприкоснуться обнаженной кожей — они, не прерывая поцелуев, почти вслепую помогали друг другу выпутываться из тканей, и те летели на пол — заполучив спелый плод, кто думает о кожуре?       Цинсюань заметил, что партнёр в процессе раздевания забрал из своего кармана какой-то флакон, который бросил на подушки ложа. Небожитель хотел было спросить, что это, но внезапно догадался и вспыхнул до корней волос, умирая от стыда и предвкушения. Он не мог поверить, что это всё же случится сегодня.       Властные руки вновь — как в первый раз — уложили бога на постель, изучая его тело, наслаждаясь прикосновениями... Цинсюань по-прежнему чувствовал себя неуверенно и потому предпочёл передать инициативу более опытному любовнику. Несмотря на бурю эмоций, юноша старался усвоить хоть что-нибудь, чем сможет в следующий раз порадовать Мин-сюна в ответ. По крайней мере, ему хотелось верить, что следующий раз будет...       Все здравые мысли вылетели из головы Повелителя Ветров, когда губы завладели одним его соском, а пальцы — вторым. От этих ласк заходилось всё тело и мутился разум, но Мин-сюну было мало — большая рука пошла ниже и принялась издевательски медленно гладить возбуждённый член юного божества. Хотелось быстрее, ярче, но он не знал, как просить — лишь застонал, изнемогая от томления.       В ответ рука, что изводила бога, сжалась чуточку сильнее и совсем немного прибавила в скорости. Проверяя догадку, Цинсюань вновь дал вырваться стону — и снова получил вознаграждение. Это открытие настолько взбудоражило, что в душе будто сломался какой-то барьер, заставлявший гореть молча — юноша перестал глушить то, что рвалось у него из груди. И это оказалось сладко. Не сдерживаться, стонать в удовольствие, выражать свои чувства, не боясь показаться нелепым — наоборот, получая безмолвное, но такое приятное подтверждение: Мин-сюну нравится.       Натешившись с сосками, Мин И тронул один из них напоследок языком и стал спускаться ниже. Задохнувшись, Цинсюань открыл глаза.       — Мин-сюн, не надо... — жалобно простонал он, ощутив губы у основания своего члена.       — Почему? Тебе же было хорошо в прошлый раз, — с порочной улыбкой поинтересовался золотоглазый бог и игриво провёл языком вдоль ствола. Повелитель Ветров едва не умер от развратной красоты этой картины.       — Я... Я просто не выдержу... — поспешил оправдаться он, любуясь, жадно впитывая каждую черту.       — Так не надо выдерживать, — ласково усмехнулся Владыка Земли, перемежая слова всё более откровенными поцелуями. — Кончи разок для разминки — потом будет легче принять меня...       Цинсюань судорожно кивнул. Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди от этих слов.       "Он собирается... Он действительно это сделает... Мне придётся принять его в себя... О, боги..."       Юноша ещё ни разу в жизни так не волновался. Хотелось одновременно поскорее, и наоборот, отложить ещё хоть ненадолго... И сладко, и страшно...       А Мин И грациозно выгнулся, отбросив с лица тяжёлые волосы, чтобы те не мешали ему забавляться, и Цинсюань просто захлебнулся восхищением. Такому хотелось принадлежать без остатка. Хотя в голове помимо воли крутился и иной образ — его же, но искаженного золотой водой. Чтобы ещё длинней эти дивные волосы, ещё острее зубы, чтобы золотые когти на пальцах — ласково царапать кожу... Ещё более дикая, разнузданная красота, логическое продолжение нынешнего облика...       "Я лягу с ним сегодня... Это всё теперь моё..."       Губы с теплым металлом ещё пару раз дразняще коснулись ствола, поднимаясь всё ближе к головке, а потом Повелитель Ветров откинулся на постель, забывшись в наслаждении — ведь то, о чём он так грезил, началось вновь. И это было ещё ярче, ещё сильнее, чем он помнил — не приглушённые дурманом, ощущения ошеломляли. Бог чувствовал, что его телом наслаждаются, вкушают, будто изысканное вино... Словно любимый дорвался, заполучил вожделенное сокровище и никак не может им натешиться. Повелителю Ветров это нравилось, безумно нравилось — в том числе, потому что отзывалось в душе. О, как он упивался этой долгожданной взаимностью! Тем, наконец-то прозвучало вожделенное признание, и можно с чистой совестью и полным правом отдавать своё тело на растерзание...       Мин И прервал ласки, вынудив Цинсюаня вынырнуть из пучины удовольствия, чтобы выяснить, в чем дело. Увидев, что возлюбленный увлажняет собственные пальцы, юный бог мигом понял, что тот собрался делать, и едва не сгорел со стыда. Не справившись с нахлынувшим чувством неловкости, Повелитель Ветров совершил нелепый жест: прикрыл руками тайное место, сжал ноги и плотно зажмурился.       — М-мин-сюн... Давай пока отложим это! — смущённо пролепетал он, не решаясь открыть глаза. Похоже, ещё в самом начале, повторив фокус из борделя, юноша разом израсходовал весь свой запас смелости.       "Он же уже брал тебя пальцами! И не только пальцами, между прочим! Что ты опять устроил? — мысленно ругал себя Цинсюань, впадая во всё большую панику. — Надо немедленно перестать! Что, если он действительно согласится всё отложить? Я ведь совсем не хочу этого! Я так ждал, что даже дня больше не выдержу... Надо это сказать... Нет, я не могу произнести такое, это слишком стыдно! Ты же уже сказал, что хочешь большего... Скажи и это... Боги, Мин-сюн... Ты же опытный... Пожалуйста, помоги мне... Пойми меня правильно..."       Но из всей этой мысленной речи вслух вырвалось лишь жалобное: "Пожалуйста...", и юноша решил, что теперь уже окончательно всё испортил.       Но через миг ощутил, как его сжатые колени разводят решительным движением, а потом...       По скрывающим промежность пальцам Цинсюаня скользнули языком. Мин И аккуратно отогнул кончики указательного и среднего, взял их губами, повторяя то, что делал с членом... Юный бог замер и забыл дышать, растеряв все мысли до единой. И вскрикнул, когда возлюбленный втолкнул в него собственные влажные пальцы.       "Боги, он решил взять меня моими же..."       Цинсюань распахнул глаза от удивления и встретил золотой взгляд, в котором горело вожделение, страсть, нежность... Ни капли досады, ни капли раздражения — казалось, он прекрасно понимал поведение своего неопытного любовника и совершенно не злился. Похоже, грешного темного бога только подзадорило смущение партнёра.       У Ветра отлегло от сердца, он всё же предпринял усилие, чтобы перебороть стеснение и перестать сопротивляться. Подталкиваемые опытной рукой, пальцы вошли глубже, совсем не так, как делал он сам, но именно под тем углом, который нужен, чтобы всё тело зазвенело от удовольствия.       "Моими собственными... Боги..."       Болезненный стыд, одуряющее возбуждение — он не мог отвести взгляд, не мог противиться, позволяя творить над собой этот разврат... Зная, что если он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не захочет продолжать, его оставят в покое и даже не рассердятся, но... Ему снова нравилось. Нравилось, нравилось, нравилось. Нравилось чувствовать, нравилось смотреть, нравилось, как он смотрит... Так грешно и так приятно...       Когда Мин-сюн добавил третий палец — на этот раз свой — Цинсюань лишь жалобно простонал:       — Тесно... — и залился краской.       — Надо потерпеть, — жарко прошептал золотоглазый бог, прижимая пальцы юноши к чувствительной точке. — Иначе будут проблемы с чем-то бОльшим...       Цинсюань бросил взгляд на то, о чём шла речь, и снова со стоном рухнул на подушки, не в силах выносить возбуждение и стыд. Он потерял всякую волю, полностью отдавшись на милость Мин-сюна.       — Тебе нечего стесняться, ведь это не ты сам, это я с тобой делаю, — прозвучал низкий властный голос того, кто, казалось, не ведал стыда.       "Но ведь моими... Моими же пальцами..."       А потом губы и язык вновь завладели разрывающимся от напряжения членом, и сомнения у Цинсюаня закончились. У него вообще всё закончилось — он лишь метался среди простыней, обезумев от удовольствия. Его губы, собственные пальцы... Всё вместе казалось ему непереносимым, но, стоило хоть немного отстраниться от руки, это движение вынуждало погружаться глубже в рот, а попытки увернуться от ловкого языка заставляли вновь впускать в себя пальцы...       — Мин-сюн... Мин-сююююн... — всхлипывал он в изнеможении, но пощады не было.       Цинсюань не имел ни единого шанса выдержать такое, и вскоре его выгнуло дугой в таком оргазме, что у бедняги едва сердце не разорвалось. Экстаз, раскалённое золото, жар в каждой клеточке тела, которое и само не ведало, что способно на такое. Юноше казалось, что он умрёт, расплавится, растает в неге — и это сделает его абсолютно счастливым. Он кричал, царапал свободной рукой свою шею, словно пытаясь дать себе ненужный уже воздух, вёл себя совершенно бесстыдно — но ему было наплевать, для него существовало только это восхитительное чувство и восхитительное существо, которое подарило ему такой восторг.       Когда властные губы и руки смилостивились и подарили передышку измученному сладкой пыткой божеству, Цинсюань свернулся в клубок, задыхаясь и дрожа, как осиновый лист. Он лежал так, крепко зажмурившись, не в силах вернуть контроль ни над телом, ни над разумом, не замечая бегущих по щекам слёз.       Сердце вдруг пронзило беспокойство — а Мин-сюн? Он ведь не собирается останавливаться на этом? Но тревога унялась, не успев разгореться, ведь Цинсюаня окутал любимый речной запах — в нём внезапно появилась какая-то сладковатая лилейная нотка — а следом пришли объятия, прижавшаяся к спине грудь, тепло... Бог придвинулся ближе и в который раз вспыхнул, ощутив весьма предметный интерес любимого.       "Вот бы когда-нибудь его возбуждение стало для меня привычным делом", — мечтательно подумал юноша, чувствуя, как Мин-сюн с наслаждением вдыхает аромат его волос, осторожно убирает пряди, целует кожу над шейными позвонками... По телу пробежала волна мурашек, но мысли вновь наполнились неловкостью.       "Ой, я ведь сделал это прямо ему в... А он всё..."       — Мин-сюн... В следующий раз... Я не обижусь, если ты выплюнешь...       "Ну, молодец... Вот это ты можешь сказать... Тебя он забыл спросить, глотать ему или... — Цинсюаню захотелось дать себе по лбу, чтоб звенело. — Боги, спьяну как-то легче всё получалось..."       — Не хочу, — с тихим смешком прошептал Мин И, целуя шею. — Помнишь, я рассказывал, что могу узнать кое-что о человеке, попробовав его кровь?       "Ох, а ведь точно! — пронзило Цинсюаня. — Он ведь и мою пробовал! В саду... И в погребе... И в ванной! Получается, он знает, что я с собой делал, фантазируя о нём?"       — Твоя кровь слишком сильная, она не даёт мне знаний. — Горячий поцелуй за ухо прервал речь, вынудив юного небожителя вздрогнуть. — Зато, вкушая её, я ощущаю то, что чувствуешь ты... Может, не так ярко, как ты сам, но...       Повелитель Ветров задрожал, ощутив, как ложбинку меж его ягодиц ласкают смазанные маслом пальцы.       "Масло... Вот что за новый запах..."       — И это не только с кровью работает, — выдохнул золотоглазый бог, прикусил мочку уха и вновь проник пальцами в не успевшее забыть тело.       Цинсюань выгнулся и застонал. Его душу охватило радостное волнение. Неужели он может передать Мин-сюну свои эмоции? Заставить его почувствовать то же? Покорить, как покорял ураганы... Ему не терпелось проверить свою власть.       Цинсюань прокусил губу до крови — при такой нежной коже больших усилий это не потребовало. Он потянулся к Мин-сюну и поцеловал — жарко, развязно, не сдерживаясь, так, как мечтал с самого начала, делясь своей кровью, а с ней самой своей страстью. Юный бог несколько раз с силой насадился на ласкающие его пальцы — чтобы передаваемая кровь буквально вскипела от удовольствия, и с огромным удовлетворением ощутил, как возлюбленный задрожал, едва сдерживая стон.       "И эта буря подчиняется мне," — подумал юноша, опьяненный властью.       — Вот что ты со мной делаешь, — прошептал он, чуть отстранившись, вынуждая тянутся за губами и новой порцией крови.       Но Мин И не принял правил игры. Пальцы оставили горячее тело Цинсюаня, возлюбленный опрокинул его на простыни и лег сверху, прижимая запястья и жадно сцеловывая с губ вожделенное угощение. Жар его кожи, тяжесть, жёсткие, голодные поцелуи — сознание Повелителя Ветров плыло. Он задохнулся от волнения, ощутив на месте пальцев раскалённое естество, которое пока только прижималось к отверстию.       "Сейчас... Неужели прямо сейчас?"       Сердце клокотало где-то в горле, член стоял, как каменный — будто и не было ошеломляющего оргазма несколькими минутами ранее.       — Ты действительно этого хочешь? — на мгновение прервав поцелуй, прошептал золотоглазый бог.       Цинсюань кивнул, но партнёра это не устроило.       — Скажи вслух, — потребовал он, прижимаясь ко входу ещё теснее.       — Да, — выдохнул дрожащий юноша.       — Громче, — с азартной улыбкой приказал Мин-сюн, жадно вглядываясь в лицо возлюбленного. — Громче — или я остановлюсь!       Безумное возбуждение и страх, что оно снова останется нереализованным, перевесили стыд, и Повелитель Ветров, зажмурившись, выкрикнул:       — Да!       Мин И удовлетворённо усмехнулся и наградил его медленным, глубоким поцелуем, во время которого добавил вниз немного смазки, привычно и уверенно действуя наощупь.       — Постарайся расслабиться, — шепнул он, припал губами к шее чуть ниже адамова яблока и толкнулся в тело взволнованного молодого бога.       Цинсюань тихонько всхлипнул, умирая от смущения — слишком непривычными и яркими оказались новые ощущения. Так жарко, так узко, так... Близко. Ошеломляюще, невыносимо близко.       Он ждал боли, но её так и не было. Тело, разгорячённое и подготовленное, впустило, приняло, и юноша испытывал восхищение оттого, что оно способно вместить нечто настолько большое. Конечно, было очень тесно, всё внутри просто заходилось и горело, но не от боли — от удовольствия, почти нестерпимого, почти слишком сильного. Его оказалось слишком много внутри, Цинсюаню хотелось отстраниться, перевести дух, но в то же время хотелось продолжить — узнать, как много он способен выдержать, как высоко можно взлететь...       Снова поцелуй, глубокий до невозможности — и ещё глубже вошёл член.       — Слишком... Мин-сюн, слишком... — задыхался Повелитель Ветров, в полной мере ощутив, что значит быть взятым.       Большая рука нежно убрала волосы со взмокшего лба юного небожителя. Мин И чуть отстранился, слизнул капельку крови, отпечатавшуюся на серёжке, и прошептал, обнажив острые зубы в чувственной улыбке:       — Как хорошо в тебе...       Цинсюань чуть не умер от смущения, когда услышал это. Ему сделалось немного не по себе при виде дикой, голодной золотой страсти, что полыхала под чёрными ресницами... Сможет ли? Вынесет? Желая поддержки, он потянулся за поцелуем.       "Это же твой Мин-сюн! Он тебя не съест! Ну, не должен бы..."       Они вновь слились губами и начали потихоньку двигаться. Мин И действовал трепетно и осторожно, и от каждого движения, задевающего все чувствительные места сразу, Цинсюаня окатывало волной наслаждения. Он наконец-то понял, чем был так доволен парень на картинке из борделя. Если это вот так, то...       — Ответ на твой вопрос — да, Мин-сюн! — жарко прошептал юноша в промежутке между поцелуями.       — Какой вопрос? — не понял Владыка Земли.       — Да, мне нравится, когда меня трахают! — признался Цинсюань, одурманенный возбуждением, и тут же ощутил, как внутри стало ещё теснее.       Он не успел опомниться, как Мин-сюн, страсть в глазах которого стала походить на безумие, закинул его ногу себе на плечо. Бубенчик на браслете надрывно зазвенел — Цинсюань успел забыть, что надел его.       А потом оба бога погрузились в пучину. Быстро, жадно, глубоко... Сладко. Всё усиливающийся звон только подчёркивал, насколько быстро и жадно, и от этого кружилась голова. Повелитель Ветров стонал, изнемогал под ним, едва выдерживая сумасшедший ритм... Чуть глубже, чем он способен был вынести, чуть дольше, чуть слаще... Его лихорадочно целовали, то прихватывая сосок, то впиваясь в шею, то припадая к губам... Словно Мин-сюну недостаточно было просто находиться внутри, пусть даже до одури глубоко — он желал больше, желал ещё ближе, задыхался от нежности... Цинсюань откликался на это всей душой и телом, ведь он тоже жаждал, тоже хотел его таким — обезумевшим от страсти, потерявшим самоконтроль, ярким, словно бушующая стихия... Повторял имя — его тут же сцеловывали с губ, дрожал, когда прямо в кожу раз за разом выдыхали: "люблю" — буквально осязая эти слова... Его срывали, подобно цветку, сплетали в венок, он гнулся, плавился в этих руках, отдавался с отчаянием первой страсти...       Внезапно ощутив, что возлюбленный остановился и сделал движение покинуть разгорячённое тело, Цинсюань открыл глаза и в ужасе прошептал:       — Мин-сюн?       — Я уже сейчас... — немного смущённо отозвался бог земли.       Едва поняв, о чём речь, Повелитель Ветров сжался изо всех сил, отчаянно вцепился в любимого руками и ногами и выдохнул:       — В меня!       Хотя Цинсюань знал, что его не оставят без разрядки, мысль о том, чтобы разъединиться, наполнила его паникой и вынудила действовать хаотично.       Этот жест, заставивший член вновь вонзиться в жаждущее тело вопреки сопротивлению, звон браслета, собственное требовательное и развратное "В меня!" стали для юного бога последней каплей. С того момента, как бог земли впервые вошёл в него, Цинсюань пребывал на самой грани оргазма — но лишь теперь сорвался. Упал в золотой омут и утянул возлюбленного за собой: низкие рычащие стоны, пульсирующий внутри орган и жар излившегося семени не оставляли сомнений, но вынуждали обезумевшего от удовольствия юношу буквально задыхаться, захлёбываться ощущениями, безумными, рвущимися из груди, горящими на самых кончиках пальцев...       "Вместе... Мы сделали это вместе..."       Единение души с собственным телом, с телом любимого и уже его душой...       Много лет назад, когда Цинсюань только вознёсся и изучал пределы своих новых возможностей, он однажды взлетел выше Небесной столицы, к солнцу, пытаясь выяснить, как высоко способен подняться. Вопреки его ожиданиям, наверху оказалось холодно и совсем не было воздуха. Но он всё равно летел, всё выше, пока не лишился чувств и не рухнул с небес прямиком в океан — откуда его, ругаясь на чём свет стоит, выловил старший брат. Именно так Повелитель Ветров чувствовал себя с Мин-сюном: взмывать вверх, как можно выше, сколько сердце выдержит и ещё немного, наслаждаться ощущением полёта, ухватить последний, самый сладкий глоток воздуха ("В меня!") и упасть вниз, обратно на землю, в объятия ласковой влюбленной воды...       Когда тела разъединились, темнота перед глазами стала немного рассеиваться, а дрожь — униматься, Повелитель Ветров услышал:       — Прости, я слишком долго ждал этого...       "За что он извиняется? Считает, что всё случилось слишком быстро?" — удивился юноша, но тут же понял, о чём речь, когда его, обессилевшего после разрядки, рывком перевернули на живот. Браслет надрывно зазвенел от резкого движения, дёрнув нутро предвкушением.       Мин И добавил ещё немного масла и вошёл в возлюбленного вновь, твердый и горячий.       Тело Цинсюаня, ещё мгновение назад уверявшее своего владельца, что больше не может, тут же завелось, вспыхнув, как спичка. Снова напрягшийся член юноши лёг в заботливо подставленную руку — навстречу новым удовольствиям.       Под мелодичный серебристый звон молодые влюбленные боги вновь предались страсти, и это было то, что нужно им обоим: продолжать.       Продолжать, пока не насытятся...              ... Всю ночь из дома с призраком доносились стоны, а вокруг бушевала стихия. Жители Эмэйшань молились за храброго юношу, что самоотверженно сражался с нечистью, но не надеялись увидеть его живым...